ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА XVI ВЕКА В ГЕРМАНИИ. ГУМАНИЗМ
Вторая половина XV и начало XVI в. являются в истории Германии временем значительного экономического подъема, обусловленного начинающимся развитием буржуазных отношений внутри феодального общества. В городах растут цеховая промышленность и торговля, успешно развивается горное дело, южнонемецкие города становятся крупными центрами торгового и финансового капитала. Тем не менее экономическое развитие Германии отстает от передовых стран Запада – Италии, Франции, Нидерландов. Его слабой стороной, как отмечает Энгельс, является неравномерность развития отдельных территорий и недостаточная связь между ними. Юг имел совершенно иные торговые связи и рынки сбыта, чем север. Крупные городские центры Германии расположены по преимуществу по окраинам страны, по Рейну и Дунаю, Северном и Балтийскому морям. Их экономические интересы направлены в разные стороны: южнонемецкие города (Нюрнберг, Аугсбург, Ульм и др.) связаны торговлей с Италией и средиземноморскими странами; северные (Гамбург, Бремен, Любек, Данциг и др.), как участники «ганзейского союза», торгуют с Нидерландами, Англией и прибалтийскими странами; города прирейнские (Кельн, Майнц, Франкфурт, Страсбург, Базель и др.) лежат на главном торговом пути из Северного моря в Средиземное и являются преимущественно передаточными пунктами для чужеземных товаров. [288]
«В стороне от рек и торговых путей, ― пишет Энгельс,― лежало множество более мелких городов, которые, оказавшись выключенными из широкого обмена, продолжали безмятежно прозябать на уровне жизни позднего средневековья; они довольствовались лишь незначительным потреблением привозных товаров и незначительным производством на вывоз»1 объединения империи. Они не поднимаются выше идеала свободной городской республики («имперского города») или союза городов (как Ганза) для защиты торгово-политических интересов в местном масштабе от посягательств немецких князей или соседних государств. Если в других странах Западной Европы развитие буржуазных элементов внутри феодального общества приводит в XVI в. к экономическому и политическому объединению этих стран в национальные государства нового типа, то в Германии тот же процесс приводит лишь к объединению в областном масштабе, в пределах крупных княжеских территорий, ведущих между собой ожесточенную борьбу за политическую гегемонию.
«В то время как в Англии и Франции,— по словам Энгельса,— подъем торговли и промышленности привел к объединению интересов в пределах всей страны и тем самым к политической централизации, в Германии этот процесс привел лишь к группировке интересов по провинциям, вокруг чисто местных центров, и поэтому к политической раздробленности, которая вскоре особенно прочно утвердилась вследствие вытеснения Германии из мировой торговли»2.
Подъем общественного развития Германии вызывает к началу XVI в. резкое обострение социальных противоречий. Если крупные князья укрепляли свою власть за счет императора, то низшее дворянство, «имперские рыцари», разорялись и теряли свою политическую самостоятельность. Внутри городов усиливалась борьба между стоящим у власти городским патрициатом, состоявшим из знатных родов и богатого купечества, и цеховыми ремесленниками, а внутри цехов — между мастерами, с одной стороны, и подмастерьями и учениками — с другой. Первые постепенно превращаются в хозяев ремесленного предприятия, вторые — в эксплуатируемых работников, не имеющих надежды когда-либо сделаться самостоятельными хозяевами. [289] За пределами городских корпораций остаются все более многочисленные плебейские элементы, нередко лишенные даже права гражданства, — чернорабочие, поденщики и деклассированные (так называемый «люмпен-пролетариат»), принимающие активное участие во всех городских революциях. В среде духовенства, этой профессиональной интеллигенции средневековья, также замечается расслоение: высокие сановники феодальной церкви — духовные князья, епископы, аббаты — по своим материальным интересам тесно связаны со светской феодальной аристократией, тогда как сельские и городские священники, будучи часто выходцами из рядов бюргерства или плебейства, непосредственно связанные с народными массами, нередко возглавляют оппозиционные и революционные движения, направленные против существующего общественного строя и официальной церкви как его идеологической опоры. Наконец, основой всего феодального общества остается крепостное или зависимое крестьянство, предмет эксплуатации всех имущих классов. «На крестьянина,— говорит Энгельс, — ложилась своей тяжестью вся общественная пирамида: князья, чиновники, дворянство, попы, патриции и бюргеры»3.
Рост феодальной эксплуатации в конце XV и начале XVI в. вызывает целый ряд крестьянских восстаний, завершением которых явилась Великая крестьянская война 1524—1525 гг. Крестьянство становится главной движущей силой революционного движения эпохи Реформации.
Подъем городов и развитие городской культуры во второй половине XV в. являются основной предпосылкой возникновения гуманизма в Германии. Однако в специфических условиях существования немецкого бюргерства гуманистическое движение не получает здесь такого широкого размаха, как в Италии. Гуманизм не породил в Германии, как в передовых странах Западной Европы, большой национальной литературы. Немецкие гуманисты, за немногими исключениями, не принадлежат к числу тех «титанов Возрождения», о которых говорит Энгельс. Немецким гуманистам чужд идеал всестороннего развития сильной человеческой личности, языческого сенсуализма, новой светской культуры. Немецкий гуманизм имеет по преимуществу ученый характер и замкнут в узком круге интеллектуальных потребностей передовой интеллигенции и меценатствующих светских и духовных князей. В центре интереса немецких гуманистов стоят филологические штудии, изучение латинских и греческих классиков, раскрывающие тот новый мир античности, перед светлыми образами которого, по словам Энгельса, «исчезли призраки средневековья» 4.
«священных книг», подрывая тем самым догматические основы церковного вероучения. При этом их борьба против обскурантизма церковников, против средневекового фанатизма и суеверия приобретает по мере развития реформационного движения более яркую социально-политическую направленность.
Главными центрами гуманизма в Германии были южнонемецкие города (Страсбург, Аугсбург, Нюрнберг и др.), связанные с Италией торговыми и культурными сношениями. Первые немецкие гуманисты были прямыми учениками итальянцев, но и впоследствии для передового человека эпохи Возрождения оставалось обязательным паломничество в Италию, к источникам новой, гуманистической науки и культуры. [290]
латинских и греческих классиков, учреждаются новые кафедры поэтики и риторики; сочинения греческих классиков переводятся на латинский язык, латинские и итальянские авторы появляются в немецких переводах. Весьма важную роль в развитии гуманизма сыграли ученые общества и кружки, возникшие в крупных центрах гуманистической образованности. Среди них в начале XVI в. выделяется кружок гуманистов Эрфуртского университета во главе с Муцианом Руфом; к этому кружку одно время принадлежал Ульрих фон Гуттен.
Литература немецкого гуманизма написана большей частью на латинском языке. В этом предпочтении латинского языка народному сказался не только характерный для эпохи культ классической древности, но также обособленность интеллектуальных интересов гуманистов от жизни и духовных потребностей широких масс. Большое распространение среди пишущих по-латыни гуманистов получает мода переделывать на античный лад «неблагозвучные» немецкие фамилии — какой-нибудь Krachenberger именовал себя Cracchus Pierius, Oehlmann назывался Oecolampadius — или, по крайней мере, к немецкой фамилии присоединялось латинское окончание -us (например, Buschius, Hessus и т. п.).
Разнообразная неолатинская литература немецких гуманистов ориентируется на образцы древних и на латинскую поэзию итальянских гуманистов XV в. Наряду с одами, элегиями, эпиграммами широкое распространение получают сатирические и поучительные жанры, в которых высмеиваются пороки современного общества, в особенности духовенства, — комедия, сатирический диалог по образцу греческого сатирика Лукиана, памфлеты и пародии.
—1508), «немецкий Гораций», автор любовных од, воспевающих по образцу Овидия наслаждения чувственной любви. Другой неолатинский поэт, Эвриций Корд (Euricius Cordus, 1486—1538), прославился острыми эпиграммами в стиле Марциала, в которых он осмеивает ханжей, невежд, ученых-педантов, суеверия своего времени, распущенность нравов духовенства и описывает тяжелое положение угнетаемых всеми сословиями крестьян. Большой популярностью пользовались «Фацетии» Генриха Бебеля (Henricus Bebelius, 1472—1518), короткие комические новеллы и анекдоты с эпиграмматическим острием. Бебель черпал сюжеты своих «фацетий» из итальянских новелл и французских фаблио, но также из немецкой устной и письменной традиции шванков и анекдотов народного происхождения. Свободомыслящий в вопросах религии, он, подобно другим гумаистам, особенно охотно нападает на духовенство, но изображает также пороки других сословий феодального общества, умея всегда придать актуальное содержание традиционным странствующим сюжетам международной повествовательной литературы. [291]
— 1522). Юрист по образованию, он был выдающимся богословом, философом и историком, но прежде всего блестящим филологом, знатоком латинского, греческого и древнееврейского языков. Он переводил греческих классиков на латинский язык, писал на этом языке остроумные комедии, высмеивающие общественные пороки его времени, но особенно прославился как автор грамматики и словаря еврейского языка (1506), как исследователь и комментатор «ветхого завета», талмуда и других древнееврейских книг. Филологические комментарии Рейхлина к тексту еврейской библии положили начало критическому изучению «священных книг» и, подобно сочинениям Эразма Роттердамского, посвященным греческому евангелию (см. ниже, стр. 323), подорвали авторитет канонизированного католической церковью латинского перевода библии (так называемой «Вульгаты») и основанных на нем богословских толкований библейского текста. В своих религиозно-философских сочинениях, выходя за рамки католического богословия, Рейхлин пытался объединить мистическое учение еврейской каббалы с идеями неоплатонизма и христианской философии. В последние годы жизни он был профессором греческого и древнееврейского языков в Тюбингенском университете.
Ученый, всецело погруженный в исторические и философские исследования, Рейхлин благодаря неожиданному стечению обстоятельств сделался активнейшим участником решительного столкновения между немецкими гуманистами и реакционными церковниками. В 1507 г. некий ученый еврей Пфефферкорн, принявший христианство, выступил с обличением своих прежних единоверцев, требуя уничтожения их религиозных книг, в частности талмуда и каббалы, как главных источников всевозможных преступлений, будто бы совершаемых евреями по отношению христиан. С помощью кельнских монахов-доминиканцев Пфефферкорн добился императорского указа, дававшего ему право конфискации и уничтожения всех еврейских книг, противных христианству. Но так как пределы его полномочий были недостаточно ясны, то Пфефферкорн счел нужным обратиться за помощью к Рейхлину, который, однако, решительно отказал ему в своей поддержке. Это разногласие вызвало необходимость в новой экспертизе еврейских книг. На стороне Пфефферкорна оказался Кельнский университет в лице профессоров-богословов Арнольда Тонгрского и Ортуина Грация, из которых последний в прошлом принадлежал к лагерю гуманистов; его поддерживал также кельнский инквизитор Яков Гохстратен, решительный противник гуманистического движения. Университеты Эрфуртский и Гейдельбергский дали уклончивый ответ и потребовали нового расследования. Только Рейхлин решительно выступил против мнения церковников. [292] Он указывал на значение еврейских книг для развития человеческой мысли и самого христианства, ссылался на то, что и языческие авторы не уничтожаются, а являются предметом изучения в школах, и, призывая к веротерпимости, доказывал, что евреи, как и все граждане Германии, имеют право на защиту законов и что преследования только ожесточат их сердца против христианской церкви. В ответной брошюре, озаглавленной «Ручное зеркало», Пфефферкорн обрушился на знаменитого гуманиста с грубой бранью, обвиняя его в невежестве и в том, что он якобы подкуплен евреями. Оскорбленный Рейхлин отвечал не менее резко в брошюре «Глазное зеркало» и принес жалобу императору. Кельнские церковники приговорили брошюру Рейхлина к сожжению, а инквизитор Гохстратен потребовал предания его церковному суду как еретика. Однако судебное разбирательство не имело никаких последствий, и папская курия вынуждена была прекратить дело.
Борьба Рейхлина с кельнскими церковниками взволновала общественное мнение всей образованной Европы как первое принципиальное столкновение между передовыми идеями гуманизма и реакционными силами господствующей средневековой идеологии. Особенно взволновало гуманистов всех стран известие о предстоящем суде над Рейхлином. Многочисленные сочувственные письма, полученные им от выдающихся современников, Рейхлин напечатал в сборнике, озаглавленном «Письма знаменитых людей» (1514). Письма эти подали повод для наиболее резкого выступления гуманистов против кельнских «обскурантов», для пародического сборника «Письма темных людей» (1515 — 1517), одного из самых блестящих образцов боевой сатиры эпохи гуманизма.
«Письма темных людей» написаны анонимными авторами от имени ряда вымышленных сторонников реакционного лагеря, врагов Рейхлина, «темных», т. е. никому не известных, рядовых служителей культа, священников, монахов, ученых-богословов, и адресованы «магистру Ортуину Грацию», главе воинствующей клики кельнских церковников. Полуграмотная «кухонная латынь», характерная для старой богословской школы, обильные, обычно неуместные цитаты из «священного писания», схоластические, невежественные и самодовольные рассуждения, фанатизм и слепая ненависть к светской науке и культуре, к античной литературе и ее защитникам — гуманистам определяют духовный облик этих представителей средневековой церкви. Кичась своей мнимой ученостью, бакалавр теологии Фома Лангшнейдериус ставит перед своим прославленным учителем «важную проблему»: как следует называть будущего магистра богословия — magister nostrandus или noster magistrandus (обе формы одинаково невозможны в классической латыни). Монах Генрих Шафсмулиус («баранья морда») просит разрешить вопрос: можно ли в постный день есть яйцо, в котором имеется зародыш цыпленка? Другой монах, Петр Вормсский, впервые узнав о Гомере из нового латинского перевода, со смешной наивностью пересказывает удивительные события Троянской войны и просит разъяснить ему, «достойна ли эта книга особого доверия». [293] [294 ― илл.]
«Писем» сатира расширяется и становится более резкой. Обличается бытовое разложение католического духовенства, торговля индульгенциями, культ реликвий, порочность и вымогательства римской курии.
Книга имела огромный успех и была симптомом надвигающихся идейных боев эпохи Реформации. Она вышла, по всей вероятности, из кружка эрфуртских гуманистов. Главным автором первой части был, по-видимому, Крот Рубеан, а в составлении второй части участвовал друг Рубеана, Ульрих фон Гуттен, наиболее яркая и боевая фигура среди немецких гуманистов этого времени.
Ульрих фон Гуттен (Ulrich von Hutten, 1488 — 1523) происходил из старинной, но обедневшей рыцарской семьи. Отец отдал его в монастырь, предназначая юношу к духовному званию, но семнадцатилетний Гуттен, при содействии молодого гуманиста Крота Рубеана, бежал из монастыря, мечтая посвятить себя изучению гуманитарных наук. С этого времени началась для Гуттена странническая жизнь, богатая приключениями и полная материальных лишений. Он учится в различных университетах Германии, сближается с кружком эрфуртских гуманистов и приобретает известность как латинский поэт дидактической поэмой в гекзаметрах «Об искусстве стихосложения» (1511). Посланный отцом в Италию для изучения юриспруденции в Болонье, он занимается чтением греческих классиков. Оставшись без средств, он поступает в войска императора Максимилиана, принимает участие в его итальянском походе, который воспевает в сборнике латинских эпиграмм. Вторичное посещение Италии привело Гуттена в Рим, где он становится очевидцем морального разложения римской курии. Второй сборник эпиграмм, посвященных императору Максимилиану, и резкая сатира «На времена папы Юлия» полны нападок на папу и католическую церковь, подсказанных этими впечатлениями.
Начало активной политической деятельности Гуттена (1515) связано с его выступлениями против вюртембергского герцога Ульриха, одного из худших деспотов среди германских князей того времени, который вероломно убил находившегося у него на службе родственника Гуттена за то, что тот не захотел уступить ему свою молодую жену. Выступив обличителем герцога, Ульрих фон Гуттен обратился к франконскому рыцарству с призывом избавить страну от тирана. Его латинские речи против герцога, полные пламенного красноречия, получили широкое распространение и за пределами Германии. Они заключали в себе призыв к борьбе против княжеской власти — в дальнейшем один из главных пунктов политической программы Гуттена: «Подымайтесь, швабы! Берите свою свободу, которую вы, конечно, хотите! Ваши предки не терпели над собой королевской власти, и вы не потерпите над собою власти разбойника и убийцы». [295]
«Триумф Капниона», 1515) и принял участие в составлении второй части «Писем темных людей». В том же году он напечатал найденную им рукопись сочинения итальянского гуманиста Лоренца Балла «О даре Константина», в котором доказывалась поддельность этой мнимой дарственной грамоты римского императора Константина (см. выше, гл. 20, § 1). Он сопроводил это издание ироническим посвящением папе Льву X, заключавшим в форме личного панегирика папе-гуманисту уничтожающую сатиру на всех его предшественников: «Нельзя, — писал Гуттен в этом посвящении,— найти достаточного порицания для людей, пользовавшихся малейшим предлогом, чтобы награбить денег, торговавших буллами, установивших таксу за отпущение грехов, продававших лих подати под разными вымышленными предлогами, людей, которые поступая таким образом, титуловались святейшими и не терпели, чтобы их задевали хотя бы одним словом. Но если бы кто-либо осмелился сравнить тебя с этими разбойниками, этими чудовищными тиранами, разве ты не счел бы его, великий Лев, своим заклятым врагом?»
«Диалоги», 1520—1521), появление которых относится к разгару реформационного движения. Блестящий памфлет против папы и католической церкви представляет в особенности диалог «Вадиск, или Римская троица». Беседа ведется между Гуттеном и немцем Эрнхольдом. Со слов некоего Вадиска, который только что вернулся из Италии, Гуттен дает характеристику папской столицы в триадах, откуда название диалога. Тремя вещами, говорит Гуттен, подчиняет себе Рим все: насилием, хитростью и лицемерием. Три рода князей управляют Римом: сводники, куртизаны и ростовщики. Три вещи в избытке в Риме: проститутки, священники и писцы. Три вещи совершенно не ценятся в Риме: благочестие, вера и невинность, хотя их и выставляют напоказ, как нигде. Трех вещей больше всего боятся в Риме: чтобы немецкие князья не стали единодушны, чтобы народ не прозрел и чтобы не обнаружились обманы папистов. Рим, по словам Гуттена, это кладовая, куда со всего мира стекается награбленное добро; папа — червь, который поедает это добро. Неужели немцы, так заканчивает Гуттен, не подымут оружия против тех, кто набивает брюхо и питает свою похоть за счет бедных? [296]
Занимая в церковных вопросах позиции, очень близкие ко взглядам реформаторов, Гуттен тем не менее отнесся к первому выступлению Лютера скептически, как к очередной «грызне» между монахами. «Пожирайте друг друга, пусть от вас ничего не останется»,— писал он по этому поводу. «Пусть погибнут все, препятствующие зарождению просвещения». В дальнейшем, однако, он был захвачен широким развитием реформационного движения, хотя, равнодушный к его религиозной стороне, он ставил перед ним прежде всего национально-политические цели. Уже накануне Аугсбургского сейма (1518), созванного императором Максимилианом для борьбы против турок, Гуттен пишет воззвание «К германским князьям», в котором он призывает их прекратить свои распри, сплотиться вокруг императора и, вместо того чтобы платить подати папе, повести войну против внешнего врага на средства, отнятые у духовенства и монастырей. Непосредственным призывом к борьбе против Рима, обращенным к «гордому дворянству» и «благочестивым городам» немецкой нации, является стихотворный памфлет Гуттена «Жалоба и увещание против непомерной и нехристианской власти римского папы и недуховного духовенства» (1520). В противоположность прежним латинским произведениям Гуттена, доступным лишь узкому кругу образованных людей гуманистической культуры, «Жалоба», преследующая широко агитационные цели, написана по-немецки, как и все последующие стихотворные воззвания Гуттена, и в этом отношении хорошо передает национальную идеологию оппозиционных общественных групп эпохи Реформации. «Прежде я писал по-латыни, которая известна не всякому,— заявляет Гуттен.— Теперь я взываю к отечеству, к немецкой нации, на ее языке, чтобы отомстить за эти дела». В 1519 г. Гуттен во время похода, предпринятого против герцога Ульриха Вюртембергского, сблизился с рыцарем Францем фон Зиккинген, полководцем Швабского союза. В Зиккингене Гуттен встретил политического деятеля, близкого ему по своим политическим воззрениям, с помощью которого он и задумал осуществить намеченную им имперскую реформу. Гуттен становится идеологом возглавляемого Зиккингеном политического движения немецкого «имперского рыцарства», т. е. мелкого феодального дворянства, подчиненного непосредственно императору. Движение это было направлено против духовенства и крупных имперских князей. Его политической программой, как говорит Энгельс, было установление «дворянской демократии» с императором во главе, устранение князей, как носителей политического раздробления, секуляризация всех духовных княжеств и всего имущества духовенства, уничтожение власти папы и духовного владычества римской церкви. Этим путем Гуттен и Зиккинген «надеялись снова сделать империю единой, свободной и могущественной»5. [297] [298 ― илл.]
«Франц фон Зиккинген»), эта политическая программа Гуттена, несмотря на ее субъективную революционность, на деле являлась выражением интересов реакционного, гибнущего класса мелкого феодального дворянства: за лозунгами единства и свободы скрывалась «мечта о старой империи и кулачном праве»6.
Вот почему поднятое Зиккингеном и Гуттеном в 1522—1523 гг. рыцарское восстание не встретило поддержки ни со стороны городов, ни со стороны крестьян: и те и другие одинаково смотрели на участников восстания как на своих ближайших политических врагов. Потерпев поражение, Зиккинген был смертельно ранен при осаде своего замка. Гуттен бежал в Швейцарию, где вынужден был скрываться от своих преследователей и умер в большой нужде. Политическое движение рыцарства осталось эпизодом в истории немецкого революционного движения эпохи Реформации, но идейное влияние Гуттена на подготовку этого движения было тем не менее весьма значительно.
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 7, с. 347.
4. Там же, т. 20, с. 346.