ВВЕДЕНИЕ
1
Начало исторически известной западноевропейской культуры, а следовательно, и литературы относится к IV—V вв. н. э., когда после распада Римской империи на арену мировой истории выступили новые, варварские народы со своим особым общественно-политическим устройством, бытом и нравами.
Крушение античного рабовладельческого общества открыло путь для переселения многочисленных варварских народов, наводнявших в течение целого ряда лет Европу, Переднюю и Среднюю Азию и Северную Африку — области, которые когда-то входили в состав античного мира и в большей своей части объединялись Римской империей. Участниками этого «великого переселения народов» были в разное время германцы и славяне, арабы, монголы и тюрки. Народы эти явились создателями средневековых феодальных государств, возникших на развалинах античного рабовладельческого общества, В рамках этих государственных образований стожились в дальнейшем и современные европейские народы.
К моменту распада Римской империи население тех ее западных провинций, которые теснее всего были связаны с метрополией — Италии, Галлии, Испании, — в основном было романизовано, Т. е. усвоило латинский язык, римские учреждения и цивилизацию. Латинский язык постепенно вытеснил здесь, за немногими исключениями, местные языки и получил всеобщее распространение, но не в классической, литературной, а в народной форме, так называемой «вульгарной латыни». Из этой народной латыни, имевшей различную местную окраску, впоследствии развились романские языки Западной Европы (французский, итальянский, испанский, португальский и др.).
строя. Будучи почти полностью романизованы, они в дальнейшем самостоятельной роли в развитии европейской культуры и литературы не сыграли. Исключением в Западной Европе являются лишь баски (в припиренейских областях северной Испании и южной Франции) — вероятно, потомки древних иберов, до сих нор сохранившие свой язык и национальность.
Романизации подверглись к кельты, которые представляют обширную самостоятельную группу среди народов древности, говоривших на языках индоевропейской системы. [7]
Примерно за тысячелетие до «великого переселения народов» имела место подобная же экспансия кельтских племен, занимавших одно время более половины Европы — Галлию, Британские острова, значительную часть бассейна Рейна и верховьев Дуная, часть Пиренейского полуострова, северную Италию и даже некоторую часть Балканского полуострова. Но затем кельты были оттеснены германцами и римлянами и подверглись романизации вместе с остальным населением римских провинций. Романизованные кельты образовали важный этнический элемент в составе тех народов средневековой Европы, которые впоследствии сформировались на территории первоначального расселения кельтских племен (например, в Галлии — нынешней Франции). Однако уже в начале средних веков, после завоевания Британии англосаксами (V—VI вв.), кельты сохранили свою независимость, особенности общественного быта и язык лишь в тех немногих областях Западной Европы, где и сейчас сохранилось кельтское население и отчасти кельтские языки — в Ирландии, в Шотландии, в Уэльсе (и в некоторых других районах западной Англии) и во французской Бретани.
С германскими племенами Римское государство впервые столкнулось во II в. до н. э. Согласно данным античных писателей германцы обитали к северу от Дуная до Скандинавии и от Рейна до Вислы. Завоеватель и наместник Галлии Юлий Цезарь в середине I в. до н. э. перешел через Рейн и положил начало подчинению римскому владычеству западногерманских племен. Однако в начале нашей эры германцам удается отстоять свою независимость (битва в Тевтобургском лесу, 9 г. н. э.), а в дальнейшем, в условиях упадка военной мощи Римской империи, они сами становятся нападающей стороной.
В эпоху «великого переселения народов» (IV—VI вв.) всеобщее разложение рабовладельческого общества открывает границы Римской империи для экспансии варварских народов, в том числе и германцев, которые захватывают одну за другой большинство ее западных провинций и самую метрополию. Вестготы, заняв сначала южную Галлию, в начале V в. обосновались в Испании, где они оставались хозяевами до арабского завоевания (начало VIII в.). В том же V в. произошло завоевание Британии англосаксами, а также захват Галлии франками. Италия еще в начале V в. была разгромлена вестготами, после чего она была завоевана в конце V в. остготами (под предводительством короля Теодорика Великого), а в VI в. — лангобардами.
очередь романизации и растворились в численно преобладавшем романском населении. Так было в Италии, в Галлии и на Пиренейском полуострове, где на основе народной латыни развиваются в это время романские языки средневековой Европы. Германскими по языку остаются в основном только те территории, которые германцы занимали до «великого переселения народов» (Германия и Скандинавия), а также большая часть Британии, завоеванная англосаксами. [8]
Однако и язык англосаксов подвергся весьма значительной романизации после завоевания Англии нормандцами (1066). В результате взаимодействия англосаксонских и нормандско-французских элементов современный английский язык является в одинаковой мере германским и романским.
В эпоху «великого переселения народов» германцы, как и другие варварские племена, расселившиеся на территории западной Римской империи, находились на высшей ступени варварства, которая характеризуется разложением патриархально-родовых отношений. В период с V по X в. в романских и германских странах Западной Европы в результате взаимодействия остатков позднеримского рабовладельческого строя и разлагающегося германского родоплеменного строя, с его королевской властью, дружинами и институтом свободных землевладельцев, развиваются новые общественные отношения эпохи феодализма.
Столкновение двух систем способствовало, с одной стороны, развитию тенденций, уже заложенных в античном обществе периода его разложения, с другой стороны, оно привело к распаду германских родоплеменных институтов. Процесс этот особенно наглядно протекал в Галлии при династиях Меровингов и Каролингов (V— IX вв.). Следствием захвата завоевателями крупных земельных участков и раздачи их королевским дружинникам явилось развитие крупного землевладения, причем новая военно-помещичья аристократия очень скоро объединилась и смешалась с местной галло-римской знатью. Мелкие земельные собственники, разоренные частыми войнами, стали терять свою первоначальную свободу. Пополняя собой ряды полусвободных землевладельцев позднеримского общества («колонов»), они становились крепостными своих более сильных соседей, а эти последние делались все более независимыми от королевской власти, превращаясь в своих владениях в самостоятельных феодальных государей. Сходным образом развивались отношения и в других романских странах, а также в Англии, соприкоснувшейся с римской культурой в период оккупации страны римлянами. С некоторым запозданием в этот процесс была вовлечена Германия, объединенная с Галлией под властью франкских королей. Лишь в отдаленной Скандинавии и в кельтских областях родовой строй оказался более устойчивым, и феодальные отношения развиваются здесь значительно позже. Поэтому на протяжении всего раннего средневековья эти страны стадиально отстают, оставаясь на более ранней ступени общественного развития.
2
Зарождение и развитие литературы средневековья определяется взаимодействием трех основных факторов: традиций народного творчества, культурных воздействий античного мира и христианства.
«великого переселения народов» господство в Западной Европе, имели к этому времени свою уже весьма развитую поэзию, послужившую основой позднейшей европейской литературы. [9]
О форме и содержании этой поэзии мы можем составить себе лишь весьма приблизительное представление по рассказам античных и затем средневековых латинских историков, на основании анализа древнейших литературных памятников Западной Европы, содержащих следы этой первичной поэзии, а также путем изучения поэтического творчества других народов, переживающих соответствующую ступень развития.
Древнейшей формой поэзии являются трудовые песни, связанные с работой и возникшие из звуков, сопровождающих и регулирующих своим ритмом трудовые процессы, в особенности коллективные. Из трудовых песен развиваются обрядовые, воспроизводящие в мимике и жестах трудовую деятельность человека и другие моменты жизни общественного коллектива, в связи с верой первобытного человека, что символическое воспроизведение желаемого (успех на охоте, победа над врагами, хороший урожай и т. п.) является магическим средством, способствующим его достижению. Соответственно этому, исполнение обрядового действия является не индивидуальным, а коллективным (хоровод), и в нем участвует вся заинтересованная в успехе предприятия община.
Видное место в первобытной хоровой поэзии занимают так называемые календарные песенно-игровые действа, отмечающие поворотные моменты в жизни природы, например наступление весны. С последним моментом тесно связана эротическая тематика весенней обрядовой поэзии, поскольку половой акт символизировал плодородие земли и должен был способствовать урожаю.
В обряде трудовая песня частично освобождается от своей узко утилитарной, технической функции и наполняется идеологическим содержанием, делающим возможным ее дальнейшее художественное развитие.
«первобытного хорового синкретизма» была выдвинута русским ученым акад. А. Н. Веселовским на основе широкого сравнительного изучения исторического, фольклорного и этнографического материала. Согласно этой теории в начале всякого поэтического развития элементы лирики, эпоса и драмы существуют в слитном, еще не обособленном («синкретическом») виде. Хоровая песня-пляска, иногда под аккомпанемент какого-нибудь примитивного инструмента, сопровождается мимикой и телодвижениями, которые в развернутом виде переходят в танец или драматическую игру. Первоначально наиболее устойчивыми и организующими элементами этого художественного действа являются ритм и напев, а сам текст играет второстепенную роль, сводясь к ряду отрывистых, эмоциональных восклицаний, из которых впоследствии разовьется «припев» хороводной песни. Содержание тексту, как и всему описанному синкретическому действу, дает обряд, воспроизводящий различные моменты общественной жизни коллектива. Первобытный хоровой и обрядовый синкретизм типичен для патриархально-родового строя в период его расцвета. [10]
Вместе с началом его разложения и появлением социальной дифференциации в первобытном обществе, приводящей к выделению личности из родового коллектива, происходит и разложение синкретизма. Песня постепенно отделяется от обряда, и начинается дифференциация поэтических жанров. Вместе с тем запевала хора, игравший роль лишь вожака коллективного действа, превращается в профессионального певца и поэта, зарождается понятие личного творчества, хотя и подчиненного коллективно-поэтическим нормам, возникает взгляд на поэзию как на искусство.
Из синкретического действа последовательно выделяются: сначала — лирико-эпическая песня, с содержанием, заимствованным из мифа или легендарного исторического предания, затем — собственно лирическая песня, хоровая или сольная, и позже всего — драма народно-обрядового или культового характера. Однако пережитки первобытного синкретизма еще долго наблюдаются в народной поэзии. До наших дней сохраняется в ней связь с музыкой. Лирико-эпические песни некоторое время еще сопровождаются пантомимой или пляской. Еще устойчивее черты синкретизма в лирике, столь тесно связанной с пляской, музыкой, хоровым началом. Наконец, в драме синкретизм, можно сказать, до сих пор живет полной жизнью, хотя и в существенно изменившихся формах.
Теория первобытного синкретизма и трудовых основ поэзии устанавливает народные корни всей средневековой литературы и вместе с тем освещает основные пути ее развития как в период разложения родового строя, так и в собственно феодальную эпоху. Однако в исторических условиях европейского средневековья процесс этот с самого начала осложняется воздействием двух других названных выше культурно-исторических факторов.
учение глубоко проникло в моральное сознание и быт не только верхушки общества, но и народных масс.
—Х вв., являющихся временем особенной разрухи и анархии, а также и в продолжение следующего пятисотлетия феодального партикуляризма католическая церковь была огромной международной политической и общественной силой. Обладая строгой иерархией и твердо установленным учением, она располагала могущественными средствами пропаганды и все время расширяла свое влияние. Важным средством укрепления католической церковью своего авторитета было то, что в эту эпоху чрезвычайной языковой и диалектной пестроты, сильно мешавшей культурным связям не только между разными странами, но и между областями одного и того же государства, духовенство обладало единым международным языком, официальным и обиходным, — латынью, которую оно объявило «священным» языком, т. е. языком религиозных текстов, церковной письменности и богослужения. [11]
Прелаты были ближайшими советниками и министрами королей и князей, нуждавшихся в них, как в лицах, способных дать идеологическое обоснование их власти. Как говорит Энгельс, церковь «... окружила феодальный строй ореолом божественной благодати»1. В связи с этим находится огромная экономическая сила духовенства, явившаяся результатом бесконечных земельных дарений. Бывали периоды, когда в руках церкви сосредоточивалось до одной трети всей земельной собственности. Церковь обладала своей особой юрисдикцией, своим особым каноническим правом и, образуя нечто вроде «государства в государстве», не признавала над собой и своими «подданными» власти светского суда, хотя сама старалась всячески влиять на него.
На протяжении всего раннего средневековья католическая церковь выдвигает идею теократии, т. е. притязает на высшее управление государством. В основу этой доктрины легло рассуждение одного из виднейших «отцов церкви» Августина (IV—V вв.), изложенное им в трактате «О граде божием». По мнению Августина, существуют два государства: государство «земное», основанное на внешней власти, заботах о мирских делах и т. п., и государство «божие», представляющее собой духовную общину всех людей, верующих и живущих праведно. Второе должно быть нормой и образцом для первого. Конечным выводом из этого являлось требование передачи всей власти «духовным пастырям».
В большинстве случаев теория священников и монахов расходилась с их жизненной практикой, и часто должно было бросаться в глаза резкое несоответствие между претензиями духовенства на духовное руководство и его собственным невежеством, развращенностью и грубостью. Тем не менее, несмотря на пороки духовенства и частые случаи его глубокого невежества, все же по меньшей мере до XIII в. церковь обладала монополией на образование. Энгельс говорит: «Средневековье развилось на совершенно примитивной основе. Оно стерло с лица земли древнюю цивилизацию, древнюю философию, политику и юриспруденцию, чтобы начать во всем с самого начала. Единственным, что оно заимствовало от погибшего древнего мира, было христианство и несколько полуразрушенных, утративших всю свою прежнюю цивилизацию городов. В результате, как это бывает на всех ранних ступенях развития, монополия на интеллектуальное образование досталась попам, и само образование приняло тем самым преимущественно богословский характер» 2.
в них, был чрезвычайно ограничен. В V—VI вв. был окончательно установлен состав дисциплин, которые церковь считала необходимыми для своих целей. [12]
Это был два цикла: тривий, состоявший из грамматики, риторики и диалектики (так называлась в те времена формальная логика), и квадривий — геометрия, арифметика, астрономия и музыка. Однако назначение этих наук было очень специальное. Геометрия включала в себя элементарные знания о фигурах и чертежах, в частности необходимые для «возведения храмов»; арифметика и астрономия в первую очередь обучали способам исчисления дней церковных праздников; музыка сводилась к умению петь или сочинять церковные гимны. Но еще существеннее этого практического ограничения преподаваемых сведений была та общая тенденция, которая вкладывалась в преподавание. Выше всего этого ставились «богооткровенные истины», авторитет «священного писания» и «отцов церкви». Свободное исследование, разум, опыт отрицались как опасный соблазн, путь к заблуждению. Философия объявлялась «служанкой богословия», и если церковное учение оказывалось в противоречии с фактами, то факты без колебания отвергались как иллюзия, как выражение «низшей реальности», которой противопоставлялся мир «высшей реальности», иррациональный мир чудес и благодати. Считалось, что следует именно верить в то, что разум «не вмещает».
Энгельс говорит: «В руках попов политика и юриспруденция, как и все остальные науки, оставались простыми отраслями богословия и к ним были применены те же принципы, которые господствовали в нем. Догматы церкви стали одновременно и политическими аксиомами, а библейские тексты получили во всяком суде силу закона. Даже тогда, когда образовалось особое сословие юристов, юриспруденция еще долгое время оставалась под опекой богословия. А это верховное господство богословия во всех областях умственной деятельности было в то же время необходимым следствием того положения, которое занимала церковь в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя»3.
Уже древнейшие «отцы церкви» — Иероним (IV в.), Августин (IV—V вв.),— односторонне толкуя первоначальное христианское учение, разработали аскетическую доктрину равнодушия к мирским благам и покорности всякой земной власти, поскольку земное существование согласно этой доктрине ничтожно по сравнению с вечной, загробной жизнью. При этом утверждалось, что чем больше человек безропотно страдает в этой жизни, тем больше у него шансов получить вечное блаженство после смерти. Ясно, насколько аристократической верхушке общества было выгодно это учение, прививавшее народным массам слепую покорность и удерживавшее их от восстания.
Однако наряду с этим учением, господствовавшим в средневековой церкви, развивалась и другая доктрина, противоположная аскетической и отвечавшая уравнительным устремлениям всех угнетенных и обездоленных. [13]
есть самораскрытие божества и каждый человек есть «член тела Христова», из чего следует, что весь материальный мир оправдан и что в каждом человеке заключается нечто «священное», делающее последнего бедняка в известном смысле равным королю. Вообще же говоря, эта вторая доктрина постоянно оживает в уравнительных ересях средневековья, в религиозной оболочке ведущих борьбу с феодальным укладом. Ибо, как указывает Энгельс, «... при этих условиях все выраженные в общей форме нападки на феодализм и прежде всего нападки на церковь, все революционные — социальные и политические — доктрины должны были по преимуществу представлять из себя одновременно и богословские ереси. Для того чтобы возможно было нападать на существующие общественные отношения, нужно было сорвать с них ореол святости»3.
На начальное развитие средневековой литературы католическая церковь оказала огромное влияние. Целый ряд весьма популярных в ранний период литературных жанров — религиозные гимны, духовные стихи, жития святых, парафразы библии и т. п.— церковного происхождения. Внутри церкви зародилась культовая драма. Ранняя историография и различного рода дидактика в значительной степени следуют монастырско-латинским образцам. Христианская легенда ввела в обиход средневековой поэзии огромный международный фонд всякого рода сказаний и мотивов новеллистического характера. Не менее значительно то общее влияние религиозного мышления, которое проявлялось в жанрах, по своему характеру вовсе не религиозных, например религиозные мотивы в героическом эпосе или мистическая концепция любви в некоторых формах рыцарской лирики. Точно так же католическое учение о «двух реальностях», из которых земная якобы является лишь слабым отражением или подобием небесной, лежит в основе распространенного в средневековой поэзии аллегорического, или символического, восприятия действительности. Реакционное влияние церковного спиритуализма тормозило развитие реалистического мышления и подавляло тягу закабаленных народных масс к борьбе за свое освобождение.
Тем не менее отнюдь не следует преувеличивать роль церковноо или религиозного элемента в средневековой литературе. Мировоззрение, как широких масс средневековых людей, так и средних слоев их и даже представителей высших классов отнюдь не было сплошь окрашено аскетическим настроением и мыслями о потустороннем. Тот самый дуализм мысли и чувства, который был отмечен выше, позволял совмещать с церковной догмой страстную жажду жизни и любовь к реальной действительности. Подобно тому как в мышлении широких слоев населения наблюдалось «двоеверие», т. е. примесь к христианскому исповеданию старых народноязыческих верований, так и в чувствах людей того времени с искренней религиозностью уживалось самое непосредственное и радостное отношение к жизни. Средневековая литература в целом отнюдь не окутана черным флером и полна ярких красок и жизнерадостности. [14]
Другим крупным фактором, оказавшим значительное влияние на средневековую литературу, является античность. Германское завоевание на первых порах уничтожило из античного наследия все, что можно было уничтожить. Но почти немедленно началось собирание остатков разрушенного как образцов и материала для создания новой культуры. Латинский язык был принят как язык государственных актов и высшей администрации; на латинском языке было записано обычное право германских племен и народов (т. н. варварские «правды»), в латинских хрониках V—VI вв. запечатлены деяния варварских королей. Завоеватель Италии остготский король Теодорик Великий охотно избирал себе министров из числа образованных римлян.
Несмотря на враждебность церкви древней языческой культуре, ей пришлось выступить в роли хранительницы и пропагандистки античного наследия. Сначала римские авторы (греческие до самого Возрождения оставались в подлинниках неизвестны) включались в школьное преподавание очень неохотно. Раньше других был допущен Вергилий, у которого благодаря фантастическому толкованию его 4-й эклоги как предсказания о пришествии мессии создалась репутация «христианина до Христа». Вскоре круг разрешенных писателей пришлось расширить, так как древность являлась в ту пору единственным источником знаний.
«вредное» влияние. Предпочитали пользоваться выборками, пересказами, комментариями, а не цельными оригинальными текстами. Уже Иероним, Августин и другие занимались таким «согласованием» древних авторов с «истинами» христианского учения. В средневековой школе такой способ изучения античности применялся тем успешнее, что почти до самого конца раннего средневековья из нее усваивались отдельные сентенции, сведения или поэтические образы, вырванные из контекста, самое большее — некоторые сюжеты, оторванные от породившего их мироощущения, слишком далекого и непонятного людям средневековья.
Несмотря на такое ограниченное понимание античности в средние века, к ней все же беспрерывно обращались за всякого рода знаниями. Богословская мысль использовала схемы философии Аристотеля и Платона, долгое время известной лишь фрагментарно, иногда в искажающих пересказах.
Прямое влияние античности на средневековую литературу было также довольно значительно. Можно найти отклики знакомства с Овидием в ранней рыцарской лирике. В преддверии рыцарского романа и повести стоят обработки сказаний об Александре Македонском и «Энеиды» Вергилия. Отголоски античности можно найти и в большинстве других литературных жанров. [15]
3
Деление средневековой литературы на периоды определяется этапами общественного развития европейских народов за это время. Прежде всего следует различать в ней два больших периода — период литературы разложения родового строя и зарождения феодальных отношений и период литературы развитого феодализма. Первый из них простирается примерно до конца X в., однако эта дата имеет условный характер, так как разные народы развивались далеко не одинаковыми темпами. Как уже было сказано, быстрее всего развитие происходило во Франции, где уже в IX в. феодализм в основном сформировался. Несколько отстают от нее Германия и другие континентальные страны, а также Англия. Последнее место занимают периферийные, северные и северо-западные области Европы, занятые скандинавами и кельтами. Поэтому литература первого большого периода представлена для нас памятниками поэтического творчества почти исключительно кельтов и скандинавов, к которым в силу специфических условий развития Англии следует присоединить еще и англосаксов. Хотя хронологически эти памятники в некоторых случаях относятся к довольно позднему времени (гораздо позднее 1000 г.), по своему характеру они принадлежат еще к первому периоду. Хорошей сохранности раннего поэтического творчества названных народов способствовало то, что после обращения их в христианство духовенство, состоявшее из местных людей, отдаленное от Рима и менее ревностно проводившее в жизнь его директивы, проявляло большую терпимость к национальным языческим преданиям. По этой причине монахи у кельтов и скандинавов, как и всюду в средневековой Европе являвшиеся долгое время единственными носителями грамотности, считали возможным записывать произведения народного поэтического творчества, даже проникнутые языческими представлениями. Наоборот, в странах континентальных, где связь с Римом была гораздо теснее, церковь проводила политику жестокой борьбы с «нечестивыми» народными песнями. Поэтому памятники подобного рода там почти полностью пропали.
на континенте и в Англии с XI по XV в. Здесь надо различать несколько слоев и этапов литературного творчества, определяемых путями развития этих стран.
— около XII в.— городов как новой общественно-политической силы, получившей в скором времени преобладающее значение. До этого момента борьба в основном ведется между феодалами, т. е. земельным дворянством, и крестьянами, иначе говоря, народными массами. [16] Между ними в культурном отношении особое место занимает духовенство, эта «профессиональная интеллигенция» средневековья, которая примыкает согласно своему внутреннему расслоению к двум вышеназванным силам, именно: крупное и среднее духовенство — к классу феодалов, низшее — к народным массам. Обладая монополией грамотности и школьной образованности, духовенство разрабатывает наиболее раннюю на живых языках письменную литературу, имеющую более или менее «ученый» характер.
В результате этого примерно до XIII в. мы имеем три особых литературных потока, развертывающихся параллельно — литературу народную, клерикальную и феодально-рыцарскую. Никоим образом нельзя считать, что эти три потока были взаимно изолированы: напротив, между ними все время удерживается некоторая связь и возникают сложные, промежуточные образования; но в основном они между собой антагонистичны, будучи выражением борющихся классовых сил; их законы, формы и пути развития своеобразны. Самой исконной и наиболее мощной из них является литература народная, долгое время ведущая утесненное и подспудное существование, но вливающая в остальные две, когда к этому представляется возможность, здоровые соки. Второй поток, литература клерикальная, много моложе народной, но все же представляет собой первую из возникших в Европе письменных литератур. Третий, литература феодально-рыцарская, формируется значительно позже, лишь около XII в., причем эта литература отчасти использует опыт первых двух.
Резкий подъем городов около XII в. существенно меняет картину. В XIII в. интенсивно развивается и быстро занимает ведущее положение городское искусство и городская литература. В связи с изменением культурных условий клерикальная литература теряет свою обособленность и вливается в новую городскую литературу как органическая часть ее. Феодально-рыцарская литература продолжает самостоятельное существование до самого конца средневековья, но быстро приобретает эпигонский характер. Что касается народной поэзии, то она очень часто оказывается корнем, из которого вырастают наиболее значительные явления городской литературы, однако в специфических условиях городского развития народная поэзия облекается в новые формы, типические для этого времени. [17]
1. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 22, с. 306.
3. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 7, с. 360-361.