А. А. Аникст. Лирика Шекспира

А. А. Аникст. Лирика Шекспира

«Подобно тому как полагали, что душа Эвфорба жила в Пифагоре, так сладостный, остроумный дух Овидия живет в сладкозвучном и медоточивом Шекспире, о чем свидетельствуют его “Венера и Адонис” его “Лукреция”, его сладостные сонеты, известные его личным друзьям» — так писал о Шекспире его современник Франсиз Мерез в 1598 году. Он добавил также следующее: «Подобно тому как Эпий Столо сказал, что если бы музы знали латынь, то они стали бы говорить языком Плавта, так я утверждаю, что, если бы музы знали по-английски, они стали бы творить изящными фразами Шекспира»[.1]

Эти отзывы не оставляют сомнений в том, как расценивали поэзию Шекспира знатоки литературы, жившие в его время. Они уподобляли Шекспира-поэта великим писателям античности. Большей похвалы нельзя было придумать в эпоху Возрождения, когда искусство античности считалось высшим образцом.

Мерез писал о «Сонетах» еще до того, как они были напечатаны. Он знал их по рукописным спискам, имевшимся у друзей Шекспира. В 1609 году издатель Томас Торп напечатал «Сонеты Шекспира, никогда ранее не печатавшиеся» (Shakespeare’s Sonnets, Never Before Imprinted). По-видимому, это было пиратское издание, то есть издание, выпущенное без согласия автора. При жизни Шекспира «Сонеты» больше не появлялись в печати. Возможно, он сам не хотел этого по неизвестным нам причинам.

В 1623 году друзья Шекспира издали первое собрание его драматических произведений. «Сонеты» в него не вошли. Лишь в 1640 году поэт Джон Бенсон выпустил в свет их новое издание. В обращении к читателям Бенсон отмечает, что среди произведений Шекспира «Сонеты» имели меньше успеха, чем пьесы. Как он пишет, они «не удостоились причитающейся им доли славы, какую приобрели остальные его (Шекспира. — А.А.) творения». Бенсон намекает и на причину сравнительной непопулярности «Сонетов». Лирика Шекспира еще проникнута духом гуманистического мировоззрения эпохи Возрождения. Между тем в начале ХVII века появляется новое направление в поэзии, крупнейшим представителем которого был Джон Донн. Донн решительно порвал с традициями ренессансной лирики. Его поэзии совершенно лишена той идеализации, которая была свойственна сонетистам, следовавшим образцам, созданным великим итальянским поэтом Петраркой. Стиль Донна был усложненным. Он прибегал к крайне неожиданным сравнениям. «Сонеты» Шекспира выглядели проще и, по всяком случае, были написаны в более традиционном духе.

Это объясняет нам, почему Бенсон, характеризуя поэтические произведения Шекспира, писал: «Прочитав их, вы убедитесь, что они чисты, ясны и отличаются изящной простотой. Их благородный тон порадует и не утомит ваш ум. Здесь нет запутанного или туманного содержания, которое способно поставить в тупик. Наоборот, вы найдете тут блестящее красноречие, которое вызовет ваши восхищенные похвалы».[2]

Джон Бенсон, однако, не переломил вкусов читателей, которые склонялись в сторону Джона Донна и близкой ему поэзии так называемой метафизической школы. В середине ХVII века эта поэзия пользовалась большим успехом, чем шекспировская.

После 1660 года в английской литературе утвердился классицизм с его строго рационалистическим пониманием поэзии. Тогда не только Шекспир, но и Джон Донн вышел из моды. Образцами для английских писателей стали французские классицисты.

Крупнейший из английских писателей второй половины ХVII века Джон Драйден отмечал, что в литературном языке произошли большие изменения к лучшему. В своем «Опыте о драматической поэзии» (Of Dramatick Poesy, An Essay, 1668) Драйден отмечал неровности языка Шекспира: «Ни один писатель не опускался с таких высот мысли до столь низких выражений, как это часто случается с Шекспиром».[3]Внимательно читая сочинения Шекспира и Флетчера, можно, но мнению Драйдена, на каждой странице найти неправильные грамматические обороты и смысловые неточности. «Шекспир иногда превосходит всех поэтов, писавших на любом языке, однако далеко не всегда пишет умно и не всегда выражает свои мысли в соответствии с важностью предмета. Иногда он пишет хуже, чем самый плохой писатель нынешнего или предшествующего века».[4] Это сказано о языке драматургии Шекспира, но в полной мере соответствовало и тому, как стали относиться и к его поэтическим произведениям.

В начале ХVIII века происходит возрождение интереса к драматургии Шекспира. «Сонеты» и поэмы по-прежнему не находят читателей. Показательно мнение одного из лучших знатоков Шекспира в ХVIII веке Джорджа Стивенса. Издавая в 1793 году сочинения Шекспира, он писал в предисловии: «Мы не перепечатали “Сонетов” и других лирических произведений Шекспира потому, что даже самое строгое постановление парламента не расположит читателей в их пользу … Если бы Шекспир не написал ничего, кроме этих произведений, его имя было бы так же мало известно теперь, как имя Томаса Уотсона, более старинного и гораздо более изящного сонетиста».[5]

Стивенс, как случается с учеными-литературоведами, не обладал поэтической чуткостью. Иначе он знал бы, что в то самое время, когда он писал приведенные нами слова, в английской литературе уже начался новый поворот во вкусах. Несколько лет спустя утвердился романтизм. Шекспир стал для романтиков знаменем борьбы против классицизма.

Сэмюэл Тэйлор Колридж в лекциях о Шекспире, читанных им в 1810—1811 годах, утверждал, что в Шекспире следует прежде всего видеть поэта. Драматургия Шекспира значительна именно своей поэтичностью. «Шекспир, — по словам Колриджа, — обладал если не всеми, то главными признаками поэта — глубиной чувства и утонченным пониманием красоты как в ее внешних формах, доступных зрению, так и в сладкозвучной мелодичности, воспринимаемой слухом».[6]

Другой поэт-романтик, Джон Китс, писал другу в 1817 ходу: «Я взял с собой три книги, одна из них — лирика Шекспира. Никогда прежде я не находил столько красот в “Сонетах”, они полны прекрасных вещей, сказанных как бы непреднамеренно, и отличаются глубиной поэтических образов». Романтики «реабилитировали» поэзию Шекспира. После них никто уже не сомневался в художественном значении «Сонетов». Началось углубленное изучение их. В частности, большое внимание привлекли те мотивы «Сонетов», в которых слышатся отголоски личных переживаний поэта. В них стали искать отражение интимной жизни Шекспира.[7]

В наше время «Сонеты», по общему мнению знатоков и широчайших кругов читателей, признаны достойными стоять в одном ряду с лучшими драматическими произведениями Шекспира. Они принадлежат к числу величайших явлений поэзии позднего Возрождения.

За последние сто лет необыкновенно выросла критическая литература о «Сонетах». По количеству исследований, посвященных им, «Сонеты» стоят, пожалуй, на втором месте после «Гамлета». Сопоставление великой трагедии Шекспира с его лучшим поэтическим творением вполне закономерно. И здесь и там много загадок. С «Сонетами» связано несколько сложных вопросов, причем некоторые из них, по-видимому, неразрешимы.

Исследователи спорят: можно ли считать «Сонеты» автобиографическими, а если так, то кто те лица, о которых говорится в них: юный друг, смуглая возлюбленная и поэт-соперник.

На этот счет существует много мнений. Большинство исследователей полагают, что другом, которому адресованы «Сонеты», был либо Генри Ризли, граф Саутгемптон, либо Уильям Герберт, граф Пембрук. Таинственной смуглянкой, по предположению Т.Тайлера, могла быть возлюбленная Пембрука — Мэри Фиттон. Почти все исследователи считали, что поэтом-соперником был Джордж Чапмен. Однако историк А.Л.Рауз высказал мнение, что вероятнее предположить в качестве соперника Шекспира его современника, поэта и драматурга Кристофера Марло.[8] Он же предполагает, что смуглой дамой «Сонетов» была итальянская музыкантша Эмилия Бассано, в замужестве Ланьер.[9]

Невозможно сказать, какая из догадок верна. Для решения этих вопросов нет достаточных документальных данных. Но в конце концов, безразлично, к кому были обращены стихи Шекспира. Гораздо важнее другое: отразились ли вообще в «Сопетах» события жизни и личные переживания Шекспира? На это нелегко ответить. Если обстоятельства драматургической деятельности Шекспира восстановлены подробно и можно проследить почти весь его путь в лондонском театральном мире, то об интимной жизни Шекспира ничего не известно. Не сохранились письма, дневники, воспоминания, которые приоткрыли бы плотную завесу, закрывающую личную жизнь Шекспира. Решить вопрос об автобиографичности поэзии Шекспира можно только по аналогии с тем, что мы знаем о других великих поэтах.

Поэзия всегда была средством художественного обобщения действительности. Даже самые, казалось бы, интимные излияния романтиков начала ХIХ века отнюдь не столь откровенны, как это кажется читателям наивным. Ошибается тот, кто по стихам, скажем, Байрона попытается восстановить личную жизнь поэта. Совершенно естественно, что Байрон описывал свои отношения с женщинами со своей точки зрения. Реальные факты он переосмыслял, чтобы выразить в стихах определенный взгляд на жизнь. И это главное.

Художник всегда преображает модель. Поэты тоже поступают так, и отнюдь не из соображений «конспирации». Личные переживания служат толчком для творчества, но далеко не объясняют всего написанного поэтом в связи с тем или иным событием его жизни.

Это не оттого, что поэты неискренни. Это означает лишь, что они пишут не мемуары в стихах, а поэтические произведения, в которых через свой личный опыт стремятся раскрыть важные стороны жизни. В этом смысле поэзия всегда отчасти автобиографична, но степень личного у поэтов бывает разной. Воображение всегда побуждает поэтов поднять факт над действительностью, иногда придать ему большее значение, чем он имел, а главное — расцветить его всеми красками богатой художественной фантазии. Очень метко сказал об этом Гёте: «…поэзия — как корабль, которому надо оторваться от берега, выйти в открытое море и тогда лишь поставить все паруса».[10]

Сколь ни интересны розыски всего, что может открыть нам интимную жизнь Шекспира, еще увлекательнее задача постижения Шекспира как поэта. На этом пути можно добиться более верных результатов. Однако следует предупредить — этот путь тоже нелегок.

трудности понимания «Сонетов» связаны отнюдь не с тем, что язык их является архаичным и грамматическая структура предложений подчас далека от норм современного нам английского языка. Разобраться в этом помогают комментарии. Главные трудности для современного читателя связаны с поэтической формой «Сонетов».

Некоторым читателям Шекспир может казаться старинным поэтом, стоящим где-то у самых первоистоков поэзии. Сам он и его современники смотрели на себя не так. Они считали себя наследниками древней поэтической традиции, восходившей к античной Греции. Ко времени Шекспира европейская поэзия насчитывала по меньшей мере два тысячелеткя. Хотя от древности сохранилось не очень много поэтических произведений, все же их было достаточно, чтобы убедиться в исклю чительно высокой художественности античной поэзии. Богатая поэзия была и в Средние века.. Наконец, эпоха Возрождения к тому времени, когда появился Шекспир, тоже имела уже почти двухвековую давность. Она так же создала свою поэзию.

Гуманистическая поэзия опиралась на традиции всей европейской художественной культуры, в особенности на поэзию, завещанную классической древностью. Поэт должен был знать творения своих предшественников. Он мог заимствовать у них темы и сюжеты, но обязан был найти для них новое словесное выражение и новое поэтическое облачение.

Как всякое истинное произведение искусства, «Сонеты» Шекспира имеют несколько пластов. Первый — наиболее всем доступный — это сюжетный пласт. Прочитав подряд все «Сонеты», нетрудно догадаться, что в них отражена дружба поэта и юноши, который был моложе его и, по-видимому, занимал более высокое общественное положение. Его благосклонности добиваются другие поэты. Один из них, насколько можно судить во некоторым сонетам, даже завоевал большее расположение, чем наш автор.

События, составляющие основу «Сонетов», по-настоящему драматичны. Два чувства, делающие людей ближе всего друг к другу, связывают поэта с молодым человеком и роковой дамой сердца. Обоим чувствам — дружбе и любви — наносится ущерб, так как друг в возлюбленная сблизились и изменили тому, кто был душевно щедр к ним обоим. Идиллические вначале, отношения между поэтом и другом все более усложняются, особенно после того, как между ними встала женщина. Поэт не хочет расстаться ни с другом, ни с возлюбленной. Сравнивая отношение поэта к двум близким ему людям, нетрудно увидеть, что друга он ценит выше возлюбленной. В этом важнейшее отличие сонетов Шекспира от произведений других сонетистов его времени, где на первом месте всегда любовь, а дружба — на втором.

Если мы хотим понять, в чем причина такого предпочтения, то должны обратиться к произведениям писателей эпохи Шекспира. В те времена дружбу ценили не ниже любви. Ее даже считали чувством более духовным, чем любовь. В сонетах Шекспира мы находим именно такое отношение к вопросу о дружбе и любви. Чувства поэта к другу бесконечно чище и возвышеннее, чем его страсть к неверной смуглянке, в обаянии которой было что-то плотско-низменное.

Следование традиции составляло только одну сторону поэзии эпохи Возрождения. От поэта требовались оригинальность и умение по-новому выразить любую из традиционных тем лирики. Поэт должен был проявить силу своего воображения, расцветить своей фантазией любой предмет, который он брался описывать.

Оригинальность Шекспира как автора «Сонетов» больше всего проявилась в его приближении к реальности — природе и повседневной жизни, — тогда как у его предшественников и современников в английской поэзии было много книжных элементов. Шекспир тоже отдал дань такой поэзии, но лучшие его сонеты проникнуты живым ощущением действительности.

Одна из красот поэзии — яркая образность. Основу образной системы поэзии английского Возрождения, и Шекспира в частности, составляет метафоричность. Теория поэзии эпохи Возрождения считала, что нельзя просто назвать предмет или описать его наиболее непосредственным образом. Всякая мысль, событие, переживание должны быть выражены посредством сравнения, уподобления одною предмета другому.

С первых же стихотворений, составляющих шекспировский цикл, читатель сразу сталкивается с этой особенностью поэзии Шекспира. Их тема проста — поэт уговаривает друга жениться, чтобы его красота не исчезла из мира и перешла к его потомству. Стоит вчитаться в первые семнадцать сонетов и убедиться, как разнообразно воплощается Шекспиром эта мысль.

В сонете 1 красота друга уподоблена богатому урожаю, а его нежелание жениться сравнено с голодом среди изобилия. В сонете 2 поэт напоминает другу о старости, уподобляя ее зиме. В сонете З новыЙ образ — крестьянин, который не возделывает свое поле. В сонете 4 друг уподоблен человеку, не желающему тратить полученное им наследство. В сонете 8 музыкальная гармония сравнивается с дружной семьей. В сонете 9 говорится о том, что, если друг умрет, не оставив потомства, весь мир будет плакать о нем, как скорбная вдова. В сонете 10 друг сравнивается с человеком, чья злоба обращается против него самого и он разрушает кров, который ему следовало бы укреплять.

Каждое такое сравнение развивается поэтом на протяжении сонета. Он извлекает из него всевозможные сопоставления или контрасты. В качестве примера того, как Шекспир использует сравнение и метафору для донесения мысли, остановимся на сонете 14.

Шекспир воспользовался в этом стихотворении сравнением «глаза — звезды», которое было избитым уже в его время. Но он сумел ввести его в сонет таким образом, что заштампованность сравнения осталась скрытой для читателя, — поэт начал стихотворение с рассуждения о том, что он не гадает, как было принято в то время, по звездам на небе; для него звездами являются глаза друга, и по ним он берется предсказывать: ...from thine eyes my knowledge I derive, And, constant stars, in them I read such art As truth and beauty shall together thrive... Шекспир не всегда развертывает одно сравнение, как в только что приведенном примере. Иногда он щедро наполняет сонет десятком разных образов, выражающих одну и ту же мысль на все лады. В Сонете 12 варьируется тема увядания — и посмотрите, сколько образов находит Шекспир: When I do count the clock that tells the time, And see the brave day sunk in hideous night; When I behold the violet past prime, And sable curls all silver’d o’er with white; When lofty trees I see barren of leaves Which erst from heat did canopy the herd, And summer’s green all girded up in sheaves Borne on the bier with white and bristly beard...

Шекспир бесконечно изобретателен в создании все новых сравнений и метафор. Многие из них принадлежат к возвышенному поэтическому стилю, тогда как другие удивляют своим прозаизмом и «низменностью». Примеры, которые мы привели, отвечают требованиям высокого стиля. Добавим, что даже эти примеры, воспринимаемые теперь как несколько выспренние, для эпохи Шекспира были сравнительно скромными. Поэт, соперничавший с ним в прославлении друга, отличался еще большей склонностью к поэтическим преувеличениям. Об этом свидетельствует сам Шекспир в сонетах 78—86. My tongue-tied Muse in manners holds her still, While comments of your praise, richly compiled, Reserve their character with golden quill, And precious phrase by all the Muses filed. (Сонет 85)

Себя поэт сравнивает со скромной ладьей (saucy bark), а своего соперника — с большим кораблем (сонет 80), его стих несется на могучих парусах (the proud full sail of his great verse, сонет 86). Риторической приподнятости стихов соперника (strained touches [of] rhetoric) противопоставляются правдивые, безыскусные слова искренней дружбы (true plain words by thy true-telling friend, сонет 82).

Повторяем, простыми стихи Шекспира могли казаться только во времена господства высокопарности и изощренного поэтического стиля. Но он и в самом деле стремился уйти от чрезмерной приукрашенности, свойственной многим поэтическим произведениям той эпохи.

Поэты Возрождения любили идеализировать предмет своего поклонения. Типичный пример такой идеализации — стихотворение современника Шекспира, поэта Бартоломью Гриффина. В его цикле сонетов «Фидесса» (Fidessa) один сонет (39) посвящен воспеванию идеальной возлюбленной, которую поэт наделил всеми признаками красоты, считавшимися модными в то время. Во всяком случае, в стихах многих поэтов именно так было принято говорить о женской красоте. Привожу этот сонет целиком:

My lady’s hair is threads of beaten gold,Her front the purest crystal eye hath seen,Her eyes the brightest stars the heavens hold,Her cheeks red roses such as seld have been: Her pretty lips of red vermillion dye,Her hand of ivory the purest white,Her blush Aurora on the morning sky,Her breast displays two silver fountains bright, The spheres her voice, her grace the graces three:Her body is the saint that I adore;Her smiles and favours sweet as honey be;Her feet fair Thetis praises evermore. But ah, the worst and last is yet behindFor of a griffon[11]doth she bear the mind.

От этой мнимой возвышенности, от заштампованных образов и эпитетов Шекспир стремился уйти. В некоторых сонетах он иронизирует над выспренними сравнениями, которыми пользуются его современники. В сонете 127, описывая свою возлюбленную, Шекспир подчеркивает, что она не соответствует идеалу поэтов хотя бы уже потому, что волосы у нее черного цвета. А в знаменитом 130-м сонете, бросая вызов всем штампам любовных сонетов, Шекспир создает яркий портрет своей возлюбленной, и каждая деталь в его описаниях говорит о том, что перед нами не поэтический вымысел, а живое существо:

My mistress’ eyes are nothing like the sun; Coral is far more red than her lips’ red; If snow he white, why then her breasts are dun; If hairs be wires, black wires grow on her head...

Если читатель даст себе труд сопоставить этот сонет с приведенным выше сонетом Гриффина, для него станет очевидной полемика Шекспира с условностями возвышенного поэтического стиля, принятого в те времена многими поэтами.

Сопоставление Шекспира и Гриффина мы нашли у американского критика Эдуарда Хаблера.[12] Другой исследователь английской поэзии произвел еще более показательное сравнение шекспировского сонета с шаблонами тогдашней поэзии.[13] В 1582 году Томас Уотсон, тот самый, который, по мнению Джорджа Стивенса, как поэт был чуть ли не лучше Шекспира, написал стихотворение, где воспел свою возлюбленную. Сопоставление этого стихотворения с сонетом 130 показывает, что Шекспир, создавая портрет своей возлюбленной, старательно подчеркнул все, что отличает ее именно от идеальной дамы сердца Томаса Уотсона.
У Уотсона: У Шекспира:
If hairs be wires, black wires grow on her head
Her sparkling eyes in heav’n a place deserveMy mistress’ eyes are nothing like the sun
Her words are music all of silver sound I love to hear her speak, yet well I know
That music hath a far more pleasing sound
I have seen roses damask'd, red and white,
But no such rosessee I in her cheeks
Her breath is sweet perfume or holy flameAnd in some perfumes is there more delight
Her lips more red than any coral stone Coral is far more red than her lips’ red
Her neck more white than aged swans that moan;If snow he white, why then her breasts are dun

Комментарии здесь излишни. Мы уже отметили, что в ряде стихотворений у Шекспира встречаются прозаизмы. Он сравнивает глаз с художником (24), ночные размышления уподобляет сессии суда (30). В сонетах 50 и 51 чувства влюбленного в часы разлуки сопоставляются с повадкой коня: Then can no horse with my desire keep pace;Therefore desire, of perfect’st love being made,Shall neigh — no dull flesh — in his fiery race;But love, for love, thus shall excuse my jade:Since from thee going he went wilful-slow,Towards thee I’ll ran, and give him leave to go. (Сонет 51)

В сонете 74 смерть сравнивается с вечным тюремным заключением. В сонете 143 возникает образ домовитой хозяйки, которая гоняется по двору за курицей. Внимательный читатель найдет немало таких не поэтических образов и сравнений, намеренно введенных Шекспиром в отдельные сонеты для того, чтобы уйти от шаблонной «красивости». Именно такие стихотворения и строки имел в виду Драйден, когда писал: «Ни когда ни один автор не переходил от таких высот мыслей к столь низменным выражениям этих мыслей».[14] Мы не согласимся с мнением Драйдена. И в драмах, и в сонетах Шекспира нас привлекает замечательное богатство языка, образов, сравнений. Шекспир был необыкновенно смел в поэтических исканиях, и сонеты отражают это.

Чувства, волнующие его, радости и тревоги — все воплощается Шекспиром в стихи, насыщенные метафоричностью. Поэт еще близок к первобытному анимизму, который одушевлял все явления природы и человеческой жизни. Отсюда часто встречающиеся у Шекспира олицетворения. Понятия, ставшие для нас отвлеченными, предстают в его поэзии воплощенными в образы живых существ. В сонете 7 Шекспир пишет: Lo! in the orient when the gracious lightLifts up his burning head...

Здесь солнце изображается в виде человека, который пробуждается от сна. Подобно молодому человеку, бодро взбирается оно на холм небес, а затем, становясь все более хилым, спускается оттуда.

все преходяще. Для Шекспира Время не абстрактное понятие, а живое существо, обладающее страшной, нечеловеческой силой. Недаром, обращаясь к нему, поэт восклицает: Devouring Time, blunt thou the lion’s paws... (Сонет 19)

В сонетах, где затрагивается тема Времени, больше всего раскрываются философские взгляды Шекспира. Он видел жизнь в ее постоянной изменчивости и быстротечности. Человек бессилен в борьбе против Времени. Но если ему не дано физического личного бессмертия, есть все же две возможности победить Время. Одна — это то, о чем поэт без конца твердит своему молодому другу в первых сонетах: иметь потомство, которое продолжит род.

these contentsThan unswept stone besmear’d with sluttish time... (Сонет 55)

Поэзия для Шекспира — не забава, не легкое развлечение, а одно из важнейших творений человека. Истина и красота, воплощенные в поэзии и произведениях искусства, переживают века. В творчестве — истинное бессмертие человека.

Эти мысли, кажущиеся нам теперь такими очевидными, имели во времена Шекспира особое значение. Проблема бессмертия человека решалась Шекспиром не в религиозном духе, а в соответствии с принципами гуманистического свободомыслия. Человек сам творец своего бессмертия. Он увековечивает себя в потомстве и в творческом труде.

природы, притом самая прекрасная. Для гуманиста Шекспира человек, говоря словами Гамлета, «the beauty of the world» (II, 2, 304). В сонете 98 поэт воспевает своего друга как обраэец совершенства. Все прекрасное в природе, пишет Шекспир, всего лишь подражание красоте друга.

Сначала «Сонеты» рисуют нам в лице безымянного друга образ человеческого совершенства. Постепенно, однако, выясняется, что друг не безупречен. И уж совсем далека от совершенства смуглая возлюбленная поэта. Но есть нечто в «Сонетах», что выше несовершенства людей, окружающих поэта. Это — его душа, наделенная способностью любить безмерно. Любовь поэта приносит ему не только радости, но и горе. И все же чувства его всегда прекрасны. Недаром они отливаются в стихи дивной красоты.

Пусть факты, послужившие толчком для возникновения «Сонетов», почти полностью скрыты от вас, но зато нам открывается поистине великая душа их творца. Тот, кто написал эти стихи, был человеком, скромно оценивавшим себя. Ему казалось, что он менее значителен, чем его друг. Он жаловался на свою судьбу и признавался:

...I all alone beweep my outcast stateAnd trouble deaf heaven with my bootless criesAnd look upon myself and curse my fate,Wishing me like to one more rich in hope,Featured like him, like him with friends possess’d,Desiring this man’s art and that man’s scope... (Сонет 29)

Нам же, когда мы читаем «Сонеты», открывается, что душевно их автор был бесконечно выше тех, кому ом дарил свои чувства. Он тоже не идеальное существо, а живой человек со слабостями и, может быть, даже пороками (сонет 110). Мы узнаем в характере лирического героя «Сонетов» ту многосторонность, какая присуща многим героям драм Шекспира.

творчества высокие душевные возможности человека доступна только людям, обладающим прекрасными духовными качествами. Вот почему, если стихи Шекспира не автобиографичны в прямом смысле, все же они очень много говорят нам о том, каким человеком был их автор.

Сколько у него ликов, сколько настроений! Восхищенный, радостный, веселый, омраченный, грустный, истерзанный, примиренный, остроумный, иронический, пророчески вдохновенный, униженный, ликующий, гневный, меланхоличный, искренний, притворяюшийся, разочарованный, верящий — каждое из этих душевных состояний отражено в отдельных сонетах. Вот оно — богатство раскрытия человеческой души! И вот шекспировская универсальность, его всеобъемлющий ум, глубоко и всесторонне постигший человека! Анализ обнаруживает, что «Сонеты» не однородны в поэтическом отношении. Некоторые из них ближе к традициям гуманистической поэзии эпохи Возрождения, другие отходят от гармоничности, свойственной поэзии Ренессанса. В особенности это относится к группе сонетов, посвященных смуглой даме (127—152). В стихах, адресованных другу, преобладает стремление к душевной гармонии, и такому умонастроемию соответствует поэтический стиль данных стихотворений. В сонетах о смуглой даме говорится о двойственности и противоречивости чувств. Поэту трудно примирить противоречия, с которыми столкнулась его душа. Строй стихотворений, в которых говорится об этом, иной, чем в сонетах о друге. Но отдельные элементы новой поэтической манеры пробиваются и раньше.

Сонеты, в которых говорится о душевном разладе, о сердечных ранах и горьком сознании несоответствия реальной жизни идеалам, близки по своему характеру трагедиям, написанным Шскспиром в начале ХVII века. Большинство сонетов посвящены темам сугубо личным, но душевные потрясения героя отражают неурядицы, происходящие в жизни вообще. Один из сонетов — сонет 66 — как бы протягивает связующую нить от личных драм к бедствиям общественной жизни.

Две тенденции, замечаемые нами в «Сонетах», связаны, по-видимому, с общей эволюцией творчества Шекспира. Если в начале своей литературной деятельности Шекспир был склонен верить в осуществимость идеалов гуманизма, то на рубеже ХVI—ХVII веков он увидел, что суровая действительность разбила надежды на всеобщую гармонию.

Но, несмотря на то что в «Сонетах» есть две поэтические струи, все же можно говорить о стилевом единстве этих стихотворений.

чем здесь сказано. Как все истинно великое в искусстве, «Сонеты» Шекспира неисчерпаемы. От меры духовных способностей читателя зависит, как много он откроет для себя в этих шедеврах лирической поэзии. И вместе с тем чем больше старания и вдумчивости он приложит, читая «Сонеты», тем больше он разовьет в себе способность восприятия прекрасного. В искусстве постижения красоты Шекспир — один из лучших наставников. Он вводит нас в самую прекрасную область жизни — в мир духовной красоты человека.

Примечания

1. Meres Francis. Paliadis Tamia: Wits Treasury, цит. по: Chambers E.K. William Shakespeare. Oxford, 1930. V. I. P. 194. наверх

2. Halliday F. E. Shakespeare and His Critics. L., 1955. P. 324. наверх

3. Halliday F. E. Ор. сit. Р. 57. наверх

5. Halliday F. E. Item. наверх

6. Coleridge S. T. Lectures and Notes on Shakespeare. The World’s Classics, L., 1931. P. 42. наверх

7. Halliday F. E. Ор. сit. Р. 325. наверх

8. Rowse A. L. William Shakespeare. A Biography. L., 1963. P. 175. наверх

11. Грифон или гриф, — фантастическое животное с телом льва и птичьей головой и крыльями, часто отождествляется со злым сторожем — Цербером. Здесь, кроме того, каламбур, связанный с фамилией автора — Гриффин. наверх

12. Hubler E. The Sense of Shakespeare’s Sonnets. Princeton, 1952. P. 43. наверх

13. Cruttwell P. The Shakespearean Moment and its Place in the Poetry of the 17th Century. N. Y., 1960. P. 18-19. наверх