Вступление |
IV.
Рядомъ съ развитіемъ драматической поэзіи шло развитіе драматическаго искусства и театра. Покровительствуемый Елизаветою, любившею всякаго рода развлеченiя, и, въ особенности, преемникомъ ея, ученымъ королемъ Iаковомъ, англійскій театръ, поддерживаемый великолѣпною тогдашнею аристократіею, развился необыкновенно быстро. Собственно развитіе его началось съ семидесятыхъ годовъ XVI вѣка, и то, что было первоначально безыскусственнымъ времяпровожденіемъ грубыхъ ремесленниковъ, дававшихъ представленія болѣе для собственнаго удовольствiя, стало теперь потребностью всего народа и быстро разлилось по Англіи. Мы видѣли, какъ поучительное направленіе моральныхъ аллегорій постепенно уступало мѣсто комическому фарсу; съ другой же стороны, и актерство, бывшее прежде не ремесломъ, а только случайнымъ занятіемъ по охотѣ, понемногу установлялось между прочими сословiями общества и сдѣлалось, наконецъ, положительнымъ ремесломъ, доставлявшимъ хлѣбъ. Въ 1572 году число странствующихъ актеровъ, покровительствуемыхъ знатными лордами и дававшихъ свои представленiя по городамъ Англіи, было уже такъ велико, что признано было за нужное ограничить его особенными постановленiями. Въ 1574 году актеры графа Лейстера, во главѣ которыхъ былъ Джемсъ Бербэджъ, получили королевскій патентъ, дозволявшій имъ играть вездѣ, кромѣ Лондонскаго Сити, потому что лондонскій лордъ-мэръ и городской совѣтъ, непосредственно завѣдывавшіе этимъ центромъ столицы, были рѣшительно противъ театральныхъ представленій. Страсть англичанъ къ театру въ это время была такъ же сильна, какъ впослѣдствіи страсть къ нему испанцевъ при Лопе-де-Вега. Открыто покровительствуемый дворомъ и любимый народомъ, театръ тогдашнiй позволялъ себѣ разнаго рода крайности и излишества, вслѣдствiе чего лордъ-мэръ и совѣтъ лондонскихъ альдермэновъ постоянно старались не только положить конецъ всѣмъ такого рода крайностямъ, но запрещать театральныя представленія вообще. Зато всегдашнимъ прибѣжищемъ и спасителемъ актеровъ былъ тайный королевскій совѣтъ. Многія изъ труппъ, принадлежавшихъ знатнымъ лордамъ, выдавали себя за королевскихъ актеровъ, и подъ тѣмъ предлогомъ, что они должны постояннымъ упражненіемъ приготовлять себя для игры предъ королевою, устроивали себѣ походныя сцены на постоялыхъ дворахъ, куда сбѣгалось смотрѣть ихъ большею частью одно простонародье. Въ то время въ Англіи не было еще ни одного выстроеннаго театра. Возникающій пуританизмъ старался, чтобы, по крайней мѣрѣ, день воскресный или хотя часы церковной службы избавлены были отъ этихъ грѣховныхъ представленій. Лондонскій городской совѣтъ оффиціально называлъ театральныя представленія служеніемъ дьяволу. Кромѣ того, при вечернихъ представленіяхъ на постоялыхъ дворахъ, посѣщаемыхъ лондонскимъ простонародьемъ, происходили обыкновенно шумъ, драки, воровство и разныя безчинства; походная сцена безпрестанно подвергалась опасности произвести пожаръ, а полицейскій надзоръ за всѣмъ этимъ лежалъ на городскомъ совѣтѣ. Но болѣе всего возставалъ онъ противъ неприличныхъ рѣчей и сценъ, наполнявшихъ театральныя представленія, и, вслѣдствiе донесеній городского совѣта, издано было въ 1575 году нѣсколько постановленій противъ театральныхъ злоупотребленій, и городской совѣтъ назначилъ отъ себя особыхъ смотрителей, безъ дозволенія и цензуры которыхъ нельзя было давать публичныхъ представленій. Королевскіе актеры жаловались тайному совѣту на такое ограниченіе, представляя на видъ необходимость постоянно упражнять себя въ игрѣ и, наконецъ, нужду въ доставленіи тѣмъ себѣ пропитанія. Городской совѣтъ возражалъ, что нѣтъ никакой надобности упражнять себя предъ простонародьемъ; что для упражненія актеры должныиграть у себя по домамъ, а не на постоялыхъ дворахъ; что же касается пропитанія, -- продолжалъ городской совѣтъ, -- то до сихъ поръ никогда не слыхано было, чтобы изъ такой "игры" можно дѣлать себѣ ремесло. Послѣднее обстоятельство было самымъ сильнымъ доводомъ противъ актеровъ и театра, но оно-то именно и послужило къ упроченію ихъ. Слово "ремесло", употребленное городскимъ совѣтомъ въ презрѣніе и насмѣшку, было принято актерами серьезно и положительно. Городское начальство обуздало злоупотребленія бродячаго театра, но зато въ слѣдующемъ же году тайный королевскій совѣтъ далъ позволеніе на постройку трехъ театровъ внѣ вѣдомства лорда-мэра и возлѣ самаго Лондонскаго Сити. Джемсъ Бербэджъ устроилъ театръ изъ упраздненнаго монастыря "Черныхъ Братьевъ" (Black-friars), возлѣ моста того же имени и у самаго Сити. Пуритане Сити подали на это жалобу, но безуспѣшно -- и въ 1578 году, къ глубокому огорченію пуританъ, было въ Лондонѣ уже восемь театровъ. Въ 1600 году число театровъ увеличилось до одиннадцати, а при королѣ Iаковѣ -- до семнадцати, гораздо болѣе, чѣмъ теперь, между тѣмъ какъ жителей въ Лондонѣ тогда было въ шесть разъ менѣе. Xopoшie актеры изъ странствующихъ сдѣлались осѣдлыми и составили между собою общества, при чемъ положеніе ихъ постепенно стало улучшаться. Можно ли было итти противъ всемогущаго Лейстера, перваго покровителя актеровъ и театра, или противиться любимой забавѣ королевы? Въ 1583 году Елизавета въ первый разъ приняла къ себѣ въ службу двѣнадцать актеровъ, которые уже одни имѣли право называться королевскими. Между ними были Робертъ Вильсонъ и знаменитый Ричардъ Тарльтонъ -- два остроумнѣйшіе въ свое время комика. Лондонскимъ альдермэнамъ пришлось тогда молча переносить насмѣшки Тарльтона надъ ихъ, какъ онъ называлъ, "длинноухою семьею, которая нигдѣ не хотѣла видѣть дураковъ, кромѣ какъ въ своемъ почтенномъ совѣтѣ". Тарльтону, который, находясь всегда при обѣдѣ королевы, задѣвалъ своими насмѣшками даже Лейстера и Ралейга, прощалось все. Вообще, комики того времени не щадили ничего и смѣялись надъ всѣмъ. Осмѣивая Филиппа II и католицизмъ послѣ гибели испанскаго флота, посланнаго на завоеваніе Англіи, они не оставляли также въ покоѣ и пуританъ, коренныхъ враговъ театра; даже хористы церкви святого Павла въ своихъ представленіяхъ позволяли себѣ смѣяться надъ пуританами. Вслѣдствіе этого, въ 1589 году, двумъ театральнымъ труппамъ запрещены были представленія. При Iаковѣ I Блэкфрайерскій театръ началъ играть такія вольныя пьесы, что возбудилъ противъ себя новыя и сильнѣйшія жалобы не только городского совѣта и альдермэновъ, но даже жалобы иностранныхъ пословъ. Обычай смѣяться надо всѣмъ и даже надъ частными людьми, по увѣренію Томаса Гейвуда, первоначально введенъ былъ въ представленiяхъ дѣтей-хористовъ святого Павла, въ роли которыхъ вставляли авторы свои колкія выходки, ограждая себя, такъ сказать, юностью и невинностью своихъ маленькихъ актеровъ. Смѣлая сатира и насмѣшки этихъ дѣтей очень понравились публикѣ; скоро всѣ театры пустились подражать имъ и довели свои сатиры и пасквили до такихъ размѣровъ, какихъ со времени Аристофана и до нашего времени не было ни въ какой странѣ Европы.
Полагаемъ, что сказаннаго нами достаточно, чтобъ показать, какъ велика была любовь къ театру во всѣхъ сословіяхъ лондонскаго народонаселенія. Театры процвѣтали, и талантливые актеры, какъ Эдуардь Алленъ, Ричардъ Бёрбэджъ и, наконецъ, самъ Шекспиръ, жили въ достаткѣ и довольствѣ. Тщетно пуритане возставали противъ этихъ грѣховныхъ увеселеній и писали на нихъ цѣлые трактаты въ стихахъ и прозѣ, опираясь на языческихъ писателей и каноническія постановленія. До самаго 1633 года всѣ ихъ преслѣдованія оставались безъ успѣха. Драматическіе писатели развелись въ огромномъ количествѣ. Изъ уцѣлѣвшаго дневника какого-то Филиппа Генслова, ростовщика, дававшаго деньги многимъ изъ тогдашнихъ труппъ, видно, что между 1591 и 1597 годами дано было тѣми труппами, съ которыми онъ имѣлъ дѣла, сто десять разныхъ пьесъ, а между 1597 и 1603 годами -- сто шестьдесятъ пьесъ. Послѣ 1597 года состояли у него въ долгу тридцать драматическихъ авторовъ, въ томъ числѣ извѣстный Томасъ Гейвудъ, который написалъ одинъ и съ сотрудниками двѣсти двадцать пьесъ. Но изъ огромнаго количества игранныхъ въ то время пьесъ дошло до нась очень немного, потому что игравшихся пьесъ тогда почти не печатали, по простой причинѣ: чѣмъ меньше публика читала ихъ, тѣмъ съ бóльшею охотою ходили ихъ смотрѣть. Впослѣдствіи, именно въ 1630 году и позже, напечатаны были сочиненія Бэнъ-Джонсона и Шекспира и, кромѣ того, въ 1630 и 1631 годахъ продано было болѣе сорока тысячъ экземпляровъ драматическихъ пьесъ. Охота къ чтенію увеличилась и съ того же времени театръ началъ падать. Драматическая производительность особенно сильна была въ самомъ концѣ XVI вѣка, когда Шекспиръ далъ на театрѣ своего "Ромео", "Венеціанскаго Купца" и "Генриха IV". Это было самое цвѣтущее, славное время англійскаго театра. Съ какою гордостью говоритъ Томасъ Гейвудъ, въ 1612 году, въ своей "Апологіи актеровъ", о томъ, какъ "театральныя представленія" постепенно вырабатывая грубый и ломанный англійскій языкъ -- эту странную смѣсь частицъ всѣхъ европейскихъ языковъ, довели его, наконецъ, до такого совершенства, и столько превосходныхъ сочиненій явилось на немъ, что иностранцы, прежде пренебрегавшіе имъ, теперь изучаютъ его съ любовью". Слава объ англійскихъ актерахъ разнеслась по всей Европѣ, и въ скоромъ времени англійскія труппы играли уже въ Амстердамѣ, тогдашнемъ центрѣ европейской торговли, и разъѣзжали по Германіи, гдѣ до сихъ поръ сохранились еще нѣкоторыя пьесы ихъ въ дурномъ, старинномъ нѣмецкомъ переводѣ, съ котораго, вслѣдствіе совершенной утраты оригиналовъ, снова переводятъ ихъ на англійскій языкъ.
ѣздѣ своемъ въ Лондонъ, была тогда самою лучшею и находилась въ распоряженіи графа Лейстера. Въ 1589 году была она, какъ мы уже сказали, переименована въ королевскую. Между актерами ея находилось нѣсколько земляковъ Шекспира, которые, вѣроятно, и заманили его къ себѣ. Мы говорили выше, что Джемсъ Бёрбэджъ, бывшій во главѣ этой труппы, спустя годъ послѣ самаго сильнаго нашествія лондонскаго лордъ-мэра на театры, именно въ 1575 году, усроилъ первый осѣдлый театръ - Блэкфрайерскій. Зданіе это, бывшее нѣкогда монастыремъ, давно уже служило складочнымъ мѣстомъ для костюмовъ и разнаго рода принадлежностей маскарадныхъ и придворныхъ миѳологическихъ процессій и представленій, а главное его преимущество состояло въ томъ, что оно, находясь за самою чертою Сити, не подлежало строгому суду лорда-мэра и вмѣстѣ находилось почти въ самомъ центрѣ Лондона. Это близкое сосѣдство самаго любимаго публикою театра, вѣроятно, и было причиною, что на него больше всего устремлялись нападенія лорда-мэра. Но театръ этотъ пользовался высшимъ покровительствомъ. Когда, въ 1589 году, закрыты были два театра за насмѣшки свои надъ пуританами, труппа блэкфрайерская, стараясь отклонить отъ себя подобную мѣру, подала прошеніе, поставляя на видъ, что она въ представленіяхъ своихъ не позволяла себѣ такихъ рѣзкихъ насмѣшекъ какъ другіе театры, и удостовѣрила въ готовности своей впередъ во всемъ повиноваться тайному совѣту. Прошеніе это сохранилось до сихъ поръ. Шекспиръ, вступившій въ труппу за три года передъ тѣмъ, подписался подъ нимъ вмѣстѣ съ шестнадцатью другими актерами. Это обстоятельство показываетъ, что Шекспиръ былъ дѣйствительнымъ товарищемъ труппы, а не состоялъ только на ея жалованьи, какъ мелкій актеръ. Что дѣла этой труппы шли хорошо, видно изъ того, что, въ 1593 году, бывшій тогда во главѣ ея знаменитый актеръ, Ричардъ Бербэджъ, выстроилъ еще около Лондонскаго моста гораздо обширнѣйшій театръ -- "Глобусъ", на которомъ играли только лѣтомъ. Затѣмъ приступили было къ перестройкѣ и увеличенію Блэкфрайерскаго театра, но лордъ-мэръ и городской совѣтъ снова подали прошеніе не только о запрещеніи перестройки и увеличеніи театра, но просили вовсе запретить играть на немъ. Актеры -- товарищество ихъ состояло тогда изъ восьми человѣкъ, и Шекспиръ подписался пятымъ -- актеры обратились къ покровителю и заступнику своему, тайному совѣту, поставляя на видъ, что они потратили уже деньги на передѣлку зданія, безъ котораго они и семейства ихъ будутъ лишены зимою всякаго средства содержать себя. Тайный совѣтъ разрѣшилъ имъ попрежнему продолжать свои представленія, дозволилъ поправку, но запретилъ увеличивать театръ. Городской совѣтъ, не видя никакой возможности закрыть ненавистный ему театръ или, по крайней мѣрѣ, подвергнуть его своему вѣдомству, рѣшился было купить его. Изъ сохранившейся записки, поданной по этому случаю городскому совѣту владѣльцами Блэкфрайерскаго театра, видно, что Ричардъ Бербэджъ цѣнилъ свою часть въ 1000 фун. стерл., что костюмы и другія принадлежности представленій принадлежали Шекспиру и цѣнились имъ въ 500 фунт. стер., что на ихъ часть приходилось ежегодно дохода съ театра на каждаго по 133 фунта стерл. Сумму эту относительно нынѣшней цѣнности денегъ надобно считать впятеро болѣе. Вся же сумма, требуемая за театръ, простиралась до 7000 фунт. стер. Вслѣдствiе такой дорогой цѣны, покупка театра не состоялась; но черезъ нѣсколько лѣтъ городской совѣтъ снова началъ тѣснить его, и къ этому-то времени относится уцѣлѣвшее письмо графа Соутгэмптона къ одному изъ тогдашнихъ вельможъ, въ которомъ графъ проситъ его за блэкфрайерское общество актеровъ и "славныя yкpaшeнiя его -- Бербэджа и Шекспира".
ѣ, разумѣется, не въ отношеніи наружнаго блеска. Зданіе и устройство театра были очень плохи. Въ лѣтнемъ театрѣ надъ партеромъ не было крыши; впрочемъ, ряды ложъ сдѣланы были такъ же, какъ въ нынѣшнихь театрахъ. Лучшее мѣсто въ ложѣ стоило шиллингъ. Въ прежнее время, когда театральныя представленія давались гдѣ попало, играли только на Рождествѣ, въ день Новаго года, въ день Трехъ Пастырей и постомъ; потомъ, когда актерство сдѣлалось уже положительнымъ ремесломъ, играли круглый годъ, два раза въ недѣлю. Трубы и выставляемый флагь возвѣщали о скоромъ началѣ представленiя, чтò происходило обыкновенно въ три часа пополудни. Представленія начинались музыкою, которая помѣщалась на балконѣ возлѣ сцены, тамъ, гдѣ находятся теперь нижнiя литерныя ложи. Зрители, въ ожиданіи начала, курили, играли въ кости и карты, пили пиво и водку, ѣли орѣхи и плоды, какъ дѣлается еще и теперь въ простонародныхъ театрахъ Лондона. При этомъ, разумѣется, въ брани и дракахъ недостатковъ не было. Знатные любители театра помѣщались на табуретахъ за кулисами, возлѣ самой сцены, такъ что могли видѣть всю публику. "Прологъ" -- такъ назывался актеръ, который выходитъ передъ началомъ пьесы, послѣ третьяго туша трубъ -- одѣтъ былъ всегда въ черный бархатъ. Во время антрактовъ игрались обыкновенно комическіе фарсы; пьесы оканчивались пляской "дураковъ", подъ звуки трубы и флейты; всякое представленіе заключалось обыкновенно молитвою актеровъ на колѣняхъ за короля. Самые большіе расходы въ театральныхъ представленіяхъ шли тогда на костюмы, которые, кажется, были очень роскошны. Изъ бумагъ актера Аллена, бывшаго тогда во главѣ одной изъ лучшихъ лондонскихъ труппъ, видно, что за мужской костюмъ изъ бархата заплачено имъ было 20 фунтовъ. Эта роскошь костюмовъ не менѣе самихъ театровъ приводила въ негодованіе моралистовъ и пуританъ, которые не могли безъ ужаса подумать о томъ, что "двѣсти актеровъ красуются въ шелковыхъ и бархатныхъ платьяхъ на счетъ столькихъ бѣдныхъ людей". Но кромѣ костюмовъ, обстановка пьесъ и устройство сцены были крайне плохи. Спуски и провалы на сценѣ существовали издавна, но подвижныя декораціи явились въ первый разъ только въ 1605 году, въ Оксфордѣ, на представленіи, данномъ для короля Iакова; впрочемъ, рисованныя декораціи, хотя въ весьма грубомъ видѣ, кажется существовали и прежде. Если игралась трагедiя, то внутренность театра обвѣшивали чернымъ сукномъ. Mѣсто дѣйствія писалось на выставляемой на сценѣ доскѣ, и, слѣдовательно, представить море, корабль, или безпрестанно перемѣнять такого рода "декораціи" ничего не значило. Возвышеніе, состоявшее изъ небольшого, сруба, сдѣланное среди сцены, означало, смотря по надобности, окно, валъ, башню, балконъ. За нѣсколько лѣтъ до переѣзда Шекспира въ Лондонъ, именно въ 1583 году, сэръ Филиппъ Сидней, въ своемъ сочиненіи "Похвала стихотворству", слѣдующимъ образомъ описываетъ наивное устройство тогдашней народной сцены, на которую онъ, какъ любитель ученаго драматическаго искусства, смотрѣлъ свысока и съ насмѣшкою: "въ большой части пьесъ этихъ съ одной стороны представляется Азiя, а съ другой -- Африка, и кромѣ того, столько еще разныхъ другихъ сосѣднихъ съ ними странъ, что актеръ, выходя, прежде всего долженъ сказать о томъ, гдѣ именно онъ находится. Но вотъ входятъ три женщины и начинаютъ собирать цвѣты; въ это время мы должны представлять себѣ сцену -- садомъ; черезъ нѣсколько минутъ слышимъ мы потомъ разсказъ о кораблекрушеніи, происходящемъ на этомъ же самомъ мѣстѣ, и останемся въ совершенномъ заблужденіи, если не примемъ его за скалу. Вдругъ тутъ же, съ огнемъ и дымомъ, является страшное чудовище -- и бѣдные зрители непремѣнно должны принимать это мѣсто за адъ. Затѣмъ стремятся одна на другую двѣ арміи, въ видѣ четырехъ человѣкъ, вооруженныхъ мечами и щитами -- и неужели у кого-нибудь достанетъ столько жестокости, чтобы не принять этого мѣста за поле сраженія?" Въ такомъ же почти тонѣ держитъ рѣчь свою къ зрителямъ "Прологъ" въ пьесѣ Шекспира "Генрихъ V", извиняясь передъ ними въ томъ, что сцена ихъ, едва достаточная для петушинаго боя, должна представлять обширныя равнины Франціи, а нѣсколько статистовъ -- тысячи воиновъ, и въ заключеніе проситъ зрителей дополнить безсилie сцены собственнымъ воображеніемъ.
ѣ, которые по этой бѣдной внѣшности станутъ заключать и о бѣдности искусства актеровъ. Напротивъ, чѣмъ меньше развлечено было вниманіе зрителей богатствомъ и правдоподобiемъ обстановки, чѣмъ болѣе должна была работать ихъ фантазія, тѣмъ бoлѣe было обращаемо вниманія на искусство актеровъ, и тѣмъ больше требовалось отъ него. Начнемъ съ того, что женщины вовсе не играли: нравы того времени такъ были строги въ этомъ отношеніи, что когда, въ 1629 году, пріѣхали въ Лондонъ французскіе актеры, между которыми играли женщины, то ихъ освистали за это. Женскія роли обыкновенно игрались мальчиками, и это обстоятельство много способствовало къ развитію драматическаго искусства, дѣлая необходимыми дѣтскіе театры, которые замѣняли собою настоящія школы актеровъ. Изъ такого рода школъ вышли знаменитые въ свое время актеры, Фильдъ и Ондервудъ, прославившіеся еще мальчиками; да и какова ни была бы тогдашняя публика, но все-таки нужно было много умѣнья, чтобы сколько-нибудь сносно играть передъ нею какую-нибудь Корделію или Дездемону. Впрочемъ, не одно только грубое простонародье посѣщало тогда театръ: знаменитый Бэконъ очень любилъ его, и самъ игралъ въ молодости; Ралейгъ, Пэмброкъ, Соутгэмптонъ были постоянными посѣтителями театра. Извѣстно, что Блэкфрайерскій театръ былъ подъ покровительствомъ двора, и Елизавета, по свидѣтельству графа Соутгэмптона, особенно любила пьесы Шекспира. Вообще, трудно заподозрить въ грубости такую публику, которая умѣла понимать тонкую лесть и намеки такой поэтической пьесы, какъ, напримѣръ, "Сонъ въ Иванову ночь". Да и, кромѣ двора, въ шекспировскiй театръ собиралось обыкновенно самое избранное общество: "Прологъ" въ "Генрихѣ VIII", адресуясь къ публикѣ, именно называетъ ее самою избранною и просвѣщенною, передъ которою стыдно было бы имъ смѣшивать истину иcтopiи съ пестрымъ платьемъ и грязнымъ шутовствомъ дураковъ, "потому благосклонные слушатели -- продолжаетъ "Прологъ" -- что, если бы мы смѣшали истину истopiи съ шутовскими фарсами, мы не только унизили бы тѣмъ нашъ разсудокъ (brains) и репутацію, но лишились бы и нашихъ просвѣщенныхъ друзей". Можно съ достовѣрностью предположить, что такой поэтъ, какъ Шекспиръ, своими произведеніями воспиталъ себѣ свою публику, потому что трудно повѣрить, чтобы онъ расточалъ свои глубокомысленныя созданія передъ грубою, не понимавшею ихъ толпою. Онъ же образовалъ и своихъ актеровъ: поэтъ и актеръ взаимно дѣйствовали другъ на друга и никогда бы Ричардъ Бербэджъ не сдѣлался въ пьесахъ Марло или Бенъ-Джонсона тѣмъ, чѣмъ сталъ онъ въ пьесахъ Шекспира. Но, съ другой стороны, и самъ Шекспиръ не разсѣялъ бы въ своихъ драмахъ такихъ глубокомысленныхъ оттѣнковъ, не прикрывалъ бы иногда такъ художественно основной мысли въ иныхъ своихъ произведеніяхъ, не дѣлалъ бы иногда своихъ удивительныхъ характеровъ, словно съ умысломъ, такими загадочными, если бы не имѣлъ возлѣ себя актеровъ, которые умѣли слѣдить за нимъ во всѣхъ его глубокомысленныхъ оттѣнкахъ, поднимать его покровы и разрѣшать его загадки.
ѣкоторымъ намекамъ въ шекспировскихъ пьесахъ можно заключить, что игра прежнихъ актеровъ дѣлала изъ трагедіи напыщенную декламацію, а изъ комедіи -- одинъ шутовскій фарсъ. "Я видѣлъ -- говоритъ Гамлетъ -- актеровъ, и еще очень хваленыхъ, у которыхъ ни въ голосѣ, ни въ движенiяхъ не было ничего не только христiанскаго или языческаго, но даже человѣческаго: они только бѣсновались и орали на сценѣ". Въ "Троилѣ и Крессидѣ" описываеть Шекспиръ игру трагическаго героя, котораго все искусство заключается въ согнутыхъ колѣняхъ, стучаньи ногами объ полъ и дикихъ крикахъ, "которые, если бы даже исходили изъ пасти рыкающаго Тифона, все оставались бы однѣми напыщенными фразами". Впрочемъ, чтò впослѣдствіи такъ оскорбляло тонкое чувство Шекспира и Гамлета, то прежде очень нравилось публикѣ, восхищавшейся "Титомъ Андроникомъ" и кровавыми трагедiями Марло, Кида и Четля. О комическихъ актерахъ, предшествовавшихъ Шекспиру, мы можемъ составить себѣ понятiе по тѣмъ извѣстiямъ, которыя дошли до насъ о личности и игрѣ знаменитаго комика Тарльтона, о которомъ мы уже упоминали. Шекспиръ могъ его еще видѣть въ Лондонѣ: онъ умеръ въ 1588 году. Бывши сначала свинопасомъ или водовозомъ -- въ этомъ извѣстія о немъ разнорѣчатъ -- взятъ онъ былъ за свой удивительный юморъ ко двору, и почти въ то же время вступилъ на сцену. Едва ли во всей Англіи былъ тогда человѣкъ популярнѣе его. Онъ былъ вмѣстѣ шутъ народный, придворный и театральный. "При дворѣ -- пишутъ современники -- говаривалъ онъ Елизаветѣ больше правды, чѣмъ всѣ ея капелланы, а вылѣчивалъ ее отъ меланхоліи лучше всѣхъ ея докторовъ". На сценѣ былъ онъ совершенно тотъ же, какъ въ обыкновенной жизни. Маленькій, безобразный, нѣсколько косой, со сплюснутымъ носомъ, заставлялъ онъ публику помирать со смѣху, даже когда ничего не говорилъ, просто выставляя на сцену одно лицо свое; слова, которыя проходили у другихъ незамѣченными, сказанныя имъ, заставляли смѣяться до упаду. Надобно прибавить, что тогда шуты держали себя на сценѣ, въ пьесахъ точно такъ же, какъ въ домахъ: все равно -- при дворѣ ли, на улицѣ ли, на сценѣ ли, они играли одну и ту же постоянную роль, которая никогда не измѣнялась. Въ пьесахъ они никогда не сходили со сцены, при всякомъ случаѣ импровизировали свои шутки и фарсы, разговаривали между собою и съ публикою, спорили, всячески дурачились, и въ этомъ-то родѣ Тарльтонъ былъ неподражаемъ. Послѣ смерти его вошелъ въ славу Вилліамъ Кемпъ, ученикъ его; онъ игралъ въ шекспировской труппѣ, но отошелъ отъ нея около того времени, какъ написанъ былъ "Гамлетъ", и, можетъ-быть, даже къ нему относятся эти слова въ "Гамлетѣ" (дѣйст. 3, сц. 2): "пусть играющіе роли шутовъ говорятъ только то, что написано у нихъ въ роли; бываютъ между ними такіе, которые, чтобы заставить смѣяться толпу глупцовъ, хохочутъ сами въ то время, когда зрителямъ должно вникнуть въ важный моментъ пьесы: это пóшло и показываетъ только жалкое честолюбiе шута". Достовѣрно извѣстно, что при Шекспирѣ это безпрестанное шутовство дураковъ на сценѣ было почти оставлено.
ѣхъ этихъ трагическихъ и комическихъ злоупотребленій Шекспиръ вывелъ актера на путь естественности и правды. Для него равно не годились ни фарсеръ, выходящій изъ своей роли, ни трагикъ, раздувающій свою роль до напыщенности. Читавшіе "Гамлета" помнятъ, вѣроятно, какiе совѣты даетъ онъ актерамъ; они бы должны золотыми буквами записать ихъ для себя за кулисами: "пусть рѣчь у тебя сходитъ съ языка легко и развязно; если ты будешь кричать, какъ многіе изъ нашихъ актеровъ, это будетъ такъ же прiятно, какъ если бы стихи мои распѣвалъ разносчикъ. Не пили слишкомъ усердно воздуха руками -- будь умѣреннѣе. Среди порывовъ бури и, такъ сказать, водоворота твоей страсти, долженъ ты сохранять умѣренность: она придастъ тeбѣ пріятности. Не будь, однакожъ, и слишкомъ вялъ; пусть твоимъ учителемъ будетъ собственное сужденіе. Мимика и слова должны соотвѣтствовать другъ другу; особенно обращай вниманіе на то, чтобы не переступать границы естественнаго. Все, что изысканно -- противорѣчитъ намѣренію театра, цѣлью котораго было, есть и будетъ отражать въ себѣ природу: добро, зло и люди должны видѣть въ немъ себя, какъ въ зеркалѣ. Если представить ихъ слишкомъ сильно или слишкомъ слабо, конечно, это заставитъ иногда смѣяться профана, но знатоку -- досадно; а для вась сужденіе знатока должно перевѣшивать сужденіе всѣхъ остальныхъ".
ѣрностью можно предположить, что эти золотыя правила не оставались между актерами, окружающими Шекспира, одною только тeopieю, и что Ричардъ Бёрбэджъ, какъ актеръ, былъ вполнѣ достоинъ такого поэта, какъ Шекспиръ. Бербэджъ, какъ мы уже упомянули, былъ изъ одного города съ Шекспиромъ и тремя годами моложе его. Смерть его -- онъ умеръ черезъ три года послѣ Шекспира -- возбудила необыкновенныя сожалѣнія. "Его нѣтъ -- говоритъ одна элегія, написанная на смерть Бёрбэджа -- и какой великій мipъ исчезъ съ нимъ! Человѣкъ неподражаемый! цѣлый мiръ заключался въ этомъ маленькомъ тѣлѣ! Въ высшей публикѣ его не иначе называли, какъ Росціусъ {Знаменитый римскiй трагикъ.} Бёрбэджъ". Графъ Соутгэмптонъ писалъ, что "у него слова вполнѣ соотвѣтствовали дѣйствiю, а дѣйствie -- словамъ"; слѣдовательно, игра его была осуществленіемъ совѣтовъ Гамлета и воспроизведеніемъ шекспировскаго драматическаго искусства, которое, вѣроятно, многимъ обязано ей. "Онъ создавалъ поэтовъ -- продолжаетъ та же элегія -- и душа ихъ исполнялась восторга, когда Бербэджъ произносилъ ихъ стихи". И въ прозѣ, и въ стихахъ писали современники объ его "чарующемъ" видѣ на сценѣ, который, несмотря на малый ростъ Бёрбэджа, "былъ красотой для глазъ и музыкой для ушей". "Онъ одинъ -- говорятъ они -- давалъ душу и жизнь пьесѣ, мертвой на бумагѣ. Пока онъ бывалъ на сценѣ -- всѣ глаза и уши прикованы были къ нему такою волшебною силою, что никто не могъ говорить или взглянуть въ сторону. Обаятельны были его голосъ, мимика, рѣчь; жесты и дѣйствiя его такъ соотвѣтствовали его рѣчи, что ни одно слово не было у него лишнимъ балластомъ. Съ непостижимою легкостью измѣнялись его игра и видъ, переходя отъ стараго Лира къ юному Пeриклу: каждая мысль, каждое ощущеніе ярко отпечатлѣвались на его лицѣ; и въ игрѣ или мимикѣ искусство его было одинаково неподражаемо". Всѣ эти отзывы заставляютъ предполагать, что и ему, такъ же какъ Шекспиру, ничего не досталось безъ труда и что оба они къ своимъ необыкновеннымъ природнымъ дарованіямъ присоединяли много необыкновенныхъ трудовъ и изученій. Въ шекспировскихъ пьесахъ игралъ онъ каждую наиболѣе трудную роль, исключая только комическія роли. Достовѣрно извѣстно, что онъ игралъ Гамлета, Ричарда III, Шейлока, принца и короля Генриха V, Ромео, Брута, Отелло, Лира, Макбета, Перикла и Коріолана. Во всѣхъ этихъ чрезвычайно разнообразныхъ роляхъ игра его была одинаково велика; кажется, что онъ какъ бы съ намѣреніемъ искалъ самыхъ большихъ трудностей и что Шекспиръ нарочно предлагалъ ихъ ему. Весьма можетъ статься, что "Периклъ", сочиненный кѣмъ-нибудь другимъ, нарочно былъ передѣланъ Шекспиромъ для того, чтобъ доставить своему другу, Бёрбэджу, случай показать себя въ одной и той же роли молодымъ и потомъ старцемъ, убитымъ горестью. Приведенная нами выше элегія упоминаетъ еще, что всего болѣe трогалъ Бёрбэджъ зрителей въ роли "огорченнаго" мавра. Слово "огорченный", употребленное элегіею, кажется, указываетъ на то, что Бёрбэджъ проникалъ въ самую глубь характера Отелло, давая въ игрѣ своей болѣе всего вѣса этой скорби разочарованія, предшествующей бѣшенству ревности, именно тому мѣсту въ роли своей, изъ котораго развивается весь послѣдующій характеръ Отелло, если только онъ не просто варваръ, безъ всякой силы воли и если смыслъ пьесы не одно грубое ожесточеніе. Если мы не ошибаемся въ своемъ предположенiи, то нельзя не удивляться такому глубокому пониманію и чувству. Но совершенствомъ игры Бёрбэджа была роль Ричарда III. Здѣсь поэтъ соединилъ все, чтò представляетъ для актера самыя непреодолимыя трудности, именно: мужественный, отважный героизмъ, обаятельную силу соблазнителя и безобразный, отвратительный образъ. Всѣ эти почти несоединимыя стороны воплотить въ одно лицо и вызвать его на сценѣ къ дѣйствительной жизни -- задача, превышающая все, чтò представляло когда-либо сценическое искусство.
ѣ, но мы считаемъ не лишнимъ сказать о немъ нѣсколько словъ. Въ 1580 году онъ былъ уже на сценѣ, а въ 1592 -- пользовался большою славою. Особенно любили его въ роляхъ возвышенныхъ, но онъ игралъ также и комическія роли; современники говорятъ, что онъ превосходилъ иногда даже славныхъ комиковъ Тарльтона и Кемпа. Онъ игралъ главныя роли въ пьесахъ Грина и Марло. Будучи одинокимъ, онъ, умирая, завѣщалъ свое состояніе, которое было очень значительно, на устройство богадѣльни для стариковъ и на школу для бѣдныхъ дѣтей.
ѣхалъ въ Лондонъ и вступилъ на сцену въ труппѣ Бёрбэджа. Въ то время, когда еще искусство драматическаго поэта не было отдѣлено отъ искусства актера и драмы писались не для чтенія, драматическіе поэты почти всегда бывали вмѣстѣ актерами: Гринъ, Марло, Лоджъ, Пиль, Гейвудъ, Вебстеръ, Фильдъ были тѣми и другими. Касательно сценическаго таланта Шекспира мнѣнія современниковъ его и преданія, собранныя его біографами, весьма между собою разнорѣчатъ. Четль называетъ его отличнымъ актеромъ, Аудре тоже говоритъ, что онъ игралъ необыкновенно хорошо, а Роу, напротивъ, пишетъ, что онъ былъ актеромъ весьма посредственнымъ. Колльеръ полагалъ, что Шекспиръ игралъ небольшія роли потому только, чтобъ не отвлекаться отъ своихъ авторскихъ занятій. Мнѣнiе это кажется очень правдоподобнымъ. Извѣстно, что въ "Гамлетѣ" игралъ онъ духа Гамлетова отца, и игралъ его превосходно. Кромѣ того, братъ его Джильбертъ вспоминалъ въ старости, что онъ видѣлъ Вилліама въ роли Адама въ пьесѣ "Какъ вамъ это понравится". Конечно, роли эти второстепенныя, но совсѣмъ тѣмъ очень значительныя, и Томасъ Кэмбль основательно говоритъ, что роль духа въ "Гамлетѣ" требуетъ не только хорошаго, но даже великаго актера. Въ то время очень часто случалось -- и одно это доказываетъ уже большое развитіе сценическаго искусства -- что самыя небольшія роли игрались замѣчательными талантами: это непремѣнно сообщало гармонію впечатлѣній цѣлаго и, кромѣ того, заставляло поэта дѣлать второстепенныя лица въ своихъ пьесахъ характерными и оригинальными. Слѣдовательно, если даже и предположить, что Шекспиръ, чтобъ не отвлекаться отъ своего поэтическаго призванія, игралъ однѣ только небольшія роли, то это еще не доказываетъ его сценической неспособности. Не надо, притомъ, забывать, что такой великій актеръ, какъ Ричардъ Бёрбэджъ, игралъ на той же самой сценѣ, и, слѣдовательно, близость его, во всякомъ случаѣ, должна была оставить Шекспира въ тѣни, не говоря уже о томъ, что сравненіе Шекспира-поэта съ Шекспиромъ-актеромъ никакъ не могло быть выгоднымъ для послѣдняго.