Николаев С. Лингвистические заметки о "Гамлете".

Сергей НИКОЛАЕВ

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ О "ГАМЛЕТЕ"

Мне понятно, почему Андрея Чернова заинтересовал Горацио. Я ни в коем случае не согласен с исследователями, критикующими Чернова за то, что он, следуя моде, преподносит нам очередную фантазию на тему "Гамлета". Чернов никоим образом не преследует эту цель. Центральное место в драме Шекспира остается за Гамлетом, другое дело, что на нем и его "загадке" по традиции сосредоточивались основные усилия шекспироведов и практических интерпретаторов, а Андрей Чернов обратил внимание на существенные "странности поведения" считавшегося в общем-то второстепенным персонажем Горацио, "преданного друга" Гамлета, "философа-стоика", постановщиками и зрителями воспринимающегося то безобидным шутом, то безобидным же занудой-резонером.

"Гамлет" - несомненно сложное по своей структуре "многомерное" (а отчасти и "поверенное алгеброй" - см. статью А. Чернова "Формула Шекспира" о золотом сечении) произведение, имеющее четкую структуру, в которой, в частности, отношения персонажей строго структурированы.

Образ Горацио как политика (вернее, политикана) и его связь с древней и новой историей Европы подробно разобраны в статье Чернова. Я позволю себе сделать только несколько дополнительных замечаний.

Место действия драмы нарочито условно - якобы Дания, однако для англичан и вообще западных европейцев эта страна не дальний свет. А в драме и название конкретного места действия (замок Helsingor, через французское посредство дошедший в Англию в виде Elsinore - и в таком искаженном виде оставшийся в "Гамлете", хотя Шекспир, видимо, знал, как этот портовый городишко звучит по-датски), и имена действующих лиц весьма условны. Ниже в таблице выделены и подчеркнуты реальные для каждого из языков имена, остальные - стилизации. 

Из "греческих по форме" Ophelia не имеет прямого греческого соответствия. Сравнение с "однокоренными" ophelos "польза, выгода, помощь", ophello "наращивать, усиливать, приумножать, возвеличивать", opheilo "быть должным, считать себя обязанным" не делает ее имя "говорящим". Видимо, ее имя следует считать искаженным (с заменой ожидаемого А- на О-) греческим существительным apheleia, производным от прилагательного apheles "ровный, гладкий; безукоризненный; простой; неприхотливый, прямодушный, бесхитростный". У ее брата Лаэрта - имя царя Итаки, отца Одиссея; отец же Polonius - латинизированный "Поляк". Из "латинских" (их признак - окончание -us) настоящими древнеримские имена - это Claudius, Cornelius, Marcellus.

Lucianus - латинизированный в античности греческий Lukianos (a может быть, у Шекспира - итал. Luciano), Polonius - "поляк" (средневековое слово). Немцы почему-то зовутся по фамилиям. Имена, стилизованные под скандинавские, напоминают романы Толкиена: из них реальное, пожалуй, только Gertrude, остальные (и в первую очередь, видимо, имеющее французскую "говорящую" этимологию Fortinbras - сильная рука) создают "скандинавский флер", не более того. Характерно, что среди них нет ни одного древнеанглийского имени.

"Итальянские" имена могут быть названы таковыми только по оформлению (окончание -о): Horatio и Claudio - это "итальянизированные" римские Horatius и Claudius; Bernardo и Reynaldo - германизмы, обретшие эту форму при франко-провансальском посредстве (из них итальянскую форму имеет только Bernardo); Francisco - имя германско-позднеримского происхождения, но в итальянском оно имеет вид Francesco. Поэтому кажется неуместным утверждение о конкретно-швейцарском происхождении Горацио - ономастически он просто "гражданин просвещенной Европы". "Итальянскими" именами зовут также "венских" короля и королеву из "Мышеловки" - Gonzago (в Италии это не имя, а фамилия) и латинизированное женское (!) имя Baptista (по-итальянски Battista, франц. Batiste и Baptiste, причем в Средние века, видимо, и в XVI в. - исключительно мужское имя, так как означает "[Иоанн] Креститель").

Среди имен нет ни одного библейского и евангелического. "Говорящие" имена (имеющие исторические аналоги) из них, пожалуй, только Claudius, Marcellus и Horatio (возможно, значение имеют также Polonius - славянинполяк на службе "датского" короля с именем римского императора и Fortinbras, если имеется в виду прочтение по-французски, "fort-en-bras"). В таблицу не вошел фехтовальщик "француз" Lamord - наверное, это искаженное la mort "смерть".

Однако в других пьесах итальянские имена и фамилии у него достаточно правильны (например, в "Ромео и Джульетте"). Датские и немецкие имена он несомненно знал - почему бы ему было не назвать своих "датчан" Эриком, Амундом и Вальдемаром, Офелию - Аспазией, итальянца Франческо, а не Франциско, а Полония не "поляком", а классическим римским или датским именем? Дело в том, что он дал эти "созвучные", но искусственные имена умышленно (как умышленно сохранил нужные для исторических аллюзий римские!), и живут эти люди в "Дании", "Италии", "Швейцарии", а не в Дании, Италии, Швейцарии, и не в Хелсингере, а в "Эльсиноре". И здесь показательно, что в "неканонических" версиях "Гамлета" и большинство кажущихся "реальными" имен представлены либо в вымышленном, не имеющем прямого соответствия ни в одном из европейских языков виде, либо с более чем странными значениями: Лаэрт (греч. Laertes) - в Первом кварто (1603 г.) Leartes; Gertrude - в Первом кварто Gertred, во Втором Gertrad; Rosencrantz (немецкое "венок из роз") - в Первом кварто Rossencraft ("лошадиная сила"?!); Guildenstern (здесь, при неясном Guilden-, второй член композита немецкое Stern "звезда"; или эта фамилия - слегка загримированная английское gilded stern "золоченая задница") - в Первом кварто Gilderstone (формально английская фамилия со странным значением - "камень позолотчика"?); Reynaldo - в Первом кварто Montano (такого итальянского имени нет). "Говорящей" фамилии Lamord (во Втором кварто) соответствует бессмысленное Lamound в Фолио.

В тексте мельком упоминаются еще два имени - кабатчика Иогена (Yaughan) и королевского шута Йорика (Yorick). Yaughan - распространенная ирландская фамилия; ирландцы в представлении англичан - фольклорные горькие пьяницы, поэтому фамилия Иоген "говорящая". Yorick - британская фамилия, "национальную принадлежность" которой в пределах Великобритании мне, к сожалению, установить не удалось. Во всяком случае здесь обращает на себя внимание "почвенность" имени и его созвучие с родиной Шекспира - Уорикширом. Оба имени, разумеется, к Дании отношения не имеют.

"Дания" - это некая усредненная европейская страна, а события в ней - предполагаемая автором общая модель "общеевропейской" политической ситуации и, судя по всему, прогноз ее развития в будущем (причем не только в ближайшем, айв весьма отдаленном - судя по параллелям с древнеримской историей, прогноз может относиться к эпохе через столько же столетий в будущем).

Я не могу во всем согласиться с Андреем Черновым относительно его толкования текста и выводов. Однако в одном случае его гипотеза, выдвинутая, как может показаться, на пустом месте, видимо, имеет текстологическое основание. Речь идет о том, что королева в своем сообщении о гибели Офелии (по крайней мере в его первой части) пересказывает Горацио. Последнему в пьесе принадлежат лишь два длинных текста, позволяющих сделать выводы о его языковых характеристиках - это рассказ охранникам о распрях между Гамлетом-отцом и Фортинбрасом и "доклад" принцу Фортинбрасу о произошедших в Эльсиноре трагических событиях. Безусловное приписывание Горацио "доноса" на Офелию (вернее, обоснование просьбы, чтобы Гертруда, отказывающаяся общаться с Офелией, с ней побеседовала и уговорила не смущать публику), в прижизненных изданиях пьесы произносимого неким Господином (пришедшего вместе с Горацио), необоснованно ввиду языковых особенностей - образный, "посконно-английский" язык провинциального помещика с "кудрявыми выраженияи" полуграмотного провинциала (Which, as her winks, and nods, and gestures yield them, indeed would make one think there might be thought, though nothing sure, yet much unhappily) - в этом доносе лишь один латинизм (gesture), а прочие три заимствованных французских слова (в том числе enviously) к XVI веку давно уже воспринимались как "свои". Напротив, для Горацио характерно частое употребление именно латинизмов, что естественно для "университетского жаргона" того времени, когда преподавание велось на латыни и этот язык был среди ученой публики разговорным. Латинизмами переполнены обе его длинные реплики. Однако в "саге о Старом Гамлете" они макаронистически вплетены во вполне слэнговую речь, для которой характерны разговорные аллегровые формы (appear'd, prick'd, in't, design'd и т. п.) и оксюморонные ("стебные") сочетания разностилевой лексики (Hath <...> shark'd up a list of lawless resolutes to some enterprise that hath a stomach in't - в этом пассаже грубоватые разговорные shark'd up и to have a stomach in something соседствуют с a list of lawless resolutes to some enterprise).

"Доклад" Горацио, в отличие от "саги", стилистически "серьезен" и не содержит разговорных аллегровых форм, однако так же переполнен учеными латинизмами. Для речи Гертруды латинизмы в таком количестве, разумеется, не характерны - их у нее ровно столько, сколько было необходимо интеллигентной женщине для выражения непередаваемых "простым английским языком" абстрактных понятий. Но в рассказе о смерти Офелии она неожиданно употребляет целый ряд на первый взгляд ненужных в данной ситуации "ученых" синонимов обычных слов, при этом в странном для нее (но характерной для "саги" Горацио о поединке Старого Гамлета и Старого Фортинбраса) соположение противоположных по стилю слов (латинское + английское) даже в самой поэтической его части (fantastic garlands - liberal shepherds - pendent boughs - weedy trophies - coronet weeds - chanted snatches - creature native... indued unto that element - melodious lay). Разумеется, эта стилистическая странность может объясняться крайним волнением женщины, однако не исключено и то, что в своей основе этот рассказ - пересказ только что услышанного сообщения Горацио, для которого именно такой стиль был характерен.

"датский" принц Гамлет - находится вне системы оппозиций, иными словами, "надсистемен" или даже "внесистемен". Если даже снять кажущиеся "притянутыми за уши" аргументы А. Чернова, то останется ряд неоспоримых, ранее не замеченных или казавшихся не связанными между собой фактов, которые позволяют считать Горацио структурным центром "внегамлетовской" композиции, так как именно он находится в бинарных оппозициях с прочими главными действующими лицами, тогда как между последними прямые соотношения не устанавливаются. Горацио - Клавдий - политики новой и старой формации, Горацио - Лаэрт - новые политики разных тенденций ("консервативной" и "революционной": из Горацио "прорастет" Ришелье, а из Лаэрта Кромвель), даже Горацио - Офелия - постренессансный рационализм и ренессансный "артистизм". Поэтому не только "внешние" соображения, но и формальный структурный анализ заставляет нас отнестись к фигуре Горацио с большим вниманием. В то же время Гамлет - не только "социально-литературоведчески", но и структурно - "лишний человек". Возможно, это - первая в литературе формальная модель романа о "лишнем человеке"; невольно вспоминается построенный по этой же модели роман Достоевского "Идиот".

русским языком дух и по возможности букву оригинала. Для этого он должен обладать не только поэтическим талантом, но и совершенным знанием языка, на котором написано переводимое произведение, истории, быта той эпохи, понятных для той эпохи намеков и коннотаций. Разумеется, ждать, что на каждое классическое произведение найдется свой поэт-энциклопедист, - бесперспективное занятие (хороший пример - не очень хороший поэтически, но академически точный перевод "Илиады", и неточный, но поэтически "качественный" перевод "Одиссеи"). В случае с "Гамлетом" мы имеем хорошие (с точки зрения русской поэтики) переводы, дающие, однако, неадекватное представление как о поэтическом (в широком смысле) языке подлинника, так и о его истинном содержании (к сожалению, таковы общеизвестные переводы М. Лозинского и Б. Пастернака). Отсюда вывод о необходимости создания квалифицированных, снабженных обширными комментариями русских подстрочников хотя бы для величайших творений мировой поэзии, опираясь на которые русские поэты могли бы по возможности передать их "дух" и "букву". К сожалению, существующий подстрочник М. Морозова далек от этого идеала: он дает весьма искаженное впечатление как о смысле, так и о языковом стиле. Этот перевод-подстрочник производит такое впечатление, что его автор пользовался почти исключительно стандартным англо-русским словарем, в большинстве случаев не задумываясь, что текст Шекспира изобилует "ложными друзьями переводчика".

Поэтическая интуиция Чернова в некоторых случаях позволила ему "через голову" двух подстрочников (М. Морозова и театроведа О. Коршаковой) и известных переводов вернуться к шекспировскому тексту, то есть к "духу". К примеру, "сага о Старом Гамлете и Старом Фортинбрасе", излагаемая Горацио, у Шекспира имеет несомненно издевательски-пародийный характер (чего стоит одна фраза на тогдашнем слэнге, перемешанном с "канцеляризмами": young Fortinbras <.. .> shark'd up a list of lawless resolutes <...> that hath a stomach in't <...> - в тексте, долженствующем произноситься sine ira et studio). Морозов, видимо, убоялся неуместных перебоев в стиле великого англичанина и решил его "пригладить" - в результате получился канцелярский отчет, а Чернов угадал язык "саги Горацио" и верно передал его по-русски.

К сожалению, в иных случаях озарение не пришло.