И. С. Приходько
Самосознание Поэта в «Сонетах» Шекспира
Шекспировские чтения 2004. – М.: Наука, 2006. – 219-228.
Lovers and madmen have such seething brains,
Such shaping fantasies, that apprehend
More than cool reason ever comprehends.
The lunatic, the lover, and the poet
One sees more devils than vast hell can hold,
That is, the madman: the lover, all as frantic,
Sees Helen’s beauty in a brow of Egypt:
The poet’s eye, in a fine frenzy rolling,
And as imagination bodies forth
The forms of things unknown, the poet’s pen
Turns them to shapes, and gives to airy nothing
A local habitation and a name.
’s Dream (5. 1. 4-20)
Несмотря на то, что «Сонеты» Шекспира в нашей культурной истории занимают важное место, популярны у читателей и переводчиков, литераторов и историков литературы, они остаются непрочитанными и по-настоящему непонятыми, неизученными отечественной филологией, достигшей замечательных успехов в изучении собственных поэтов. Дело здесь не только в языковом барьере и в восприятии «Сонетов» через переводы, и прежде всего через переводы С. Я. Маршака. Свою роль в большей части прошлого столетия сыграл и «железный занавес», затруднявший доступ наших ученых к достижениям западной шекспирологии. Дело в том, что всякий большой поэт требует сознательных усилий для своего понимания, раскрывается невдруг и не в полном объеме даже наиболее пытливому читателю или исследователю. Западные ученые, у которых нет языкового барьера и проблемы перевода, тоже бьются над «Сонетами Шекспира, и только в последние десятилетия нащупывают верные и плодотворные подходы. Наиболее перспективными оказываются исследования, которые своею целью ставят изучение и комментирование текста. Шекспировское слово в его взаимодействии с текстом оказывается в фокусе внимания таких ученых, как Хелен Вендлер, Франк Кермоуд, Колин Барроу1, и некоторых других. Обстоятельный обзор современного состояния изучения «Сонетов за рубежом дала в своем докладе на Шекспировских чтениях 2004 года В. С. Флорова. «Сонетам» был посвящен специальный семинар на конгрессе Шекспировской Ассоциации Америки в Виктории (Канада, 2002), который вели Стэнли Уэллс и Пол Эдмонсон, всемирно известные ученые из Стрэтфорда, выпустившие вскоре после этой встречи свою книжку о шекспировских «Сонетах» в популярной оксфордской серии, рассчитанной на студентов и просто заинтересованных читателей. В этой небольшой по объему работе содержится очень емкая информация о «Сонетах», включая историю публикаций, сведения о «Сонетной форме, биографический аспект, внутреннюю сюжетику, лейтмотивную структуру, поэтическое мастерство, драматургию «Сонетов», их значение для последующей поэзии, исполнительское искусство в аудиозаписях, сценические и кино- интерпретации. Книга предлагает также обзор критических работ и ценную своей избирательностью библиографию.
В работе названного семинара проявились основные приоритетные направления в современном изучении «Сонетов» на Западе: культурно-исторический подтекст, соотнесение «Сонетов» с драмами, как в перекличке сюжетов и характеров, так и в поэтике, в использовании отдельных характерных приемов, таких, например, как хиазм. Однако многие исследователи по-прежнему тяготеют к гендерной и биографической проблематике. Тем не менее, все более очевидным становится то обстоятельство, что не сюжет, не персонажи, не отношения между ними, какими бы интригующими они не были, не исчерпывают содержания шекспировских текстов. Это только канва, по которой ткется тончайший узор образов и слов-смыслов, уводящих вдумчивого читателя на смысловую глубину.
Приведенные в эпиграфе слова Шекспир вкладывает в уста второстепенного и весьма условного персонажа Тезея. Его монолог интересен тем, что соединяет в себе высказывания персонажа и автора-поэта. Тезей комментирует преимущественно любовную историю, а о безумцах и поэтах говорит по аналогии, но именно тема поэта получает у него наиболее развернутое выражение, и, по сути, звучит как саморефлексия Поэта. Сам Тезей с его cool reason не верит сказкам, не понимает их, издеваясь над страхами и фантазиями любовников и безумцев, чье воображение являет им дьяволов или красоту там, где ничего подобного нет и впомине. Поэта он видит как бы со стороны, с вращающимися в безумии глазами, однако эпитет fine frenzy позволяет услышать голос автогероя. Поэт может быть похожим на безумца, но его безумие прекрасно и священно, и это уже оценка из глубины сознания Поэта. Далее голос Поэта вовсе вытесняет голос Тезея, так как только сам Поэт способен с со знанием дела раскрыть тайну творческого процесса. Воображение Поэта, то есть живое переживание того, что невидимо другим, позволяет ему свободно входить в область чистого бытия и так же свободно возвращаться в повседневность, соединяя таким образом небо и землю. И хотя воображение – общее для влюбленных, лунатиков и поэтов свойство, Поэт среди них выделен: только он способен давать реальную жизнь неведомому и воздушному ничто (to things unknown, to airy nothing), воплощая их в форму и вещество, давая им место обитания и имя. Таким образом, перед нами разворачивается акт творения.
1) вопрошание вселенной и постижение неведомого (“apprehending” “things unknown”, которые для земного здравого смысла не больше, чем “airy nothing”);
2) воплощение в форму и наречение именем того, что ему открылось в творческом экстазе.
и ключевые слова. Ее тончайший анализ поистине раскрывает артистизм Шекспира-художника, тайны его ремесла. Читатель ее книги не столько увлечен тем, что хочет сказать Шекспир, сколько тем, как он это делает. Однако мастерству Поэта предшествует некий импульс, который заставляет его применить свое мастерство. Это – «первое дело поэта», если использовать слова А. Блока, то есть импульс to apprehend, или «узнать, понять» то, что не является общим знанием, его особая способность слышать и видеть больше, чем обыкновенные люди, не-поэты; его врожденное, почти сверхестественное чувство мира, его универсальное знание. Поэту открыта Божественная Книга Бытия, высшее знание в платоновском смысле, в результате которого Поэт получает особую способность чувственно воспринимать горний ангела полет и дольней лозы прозябанье. Воображение помогает Поэту выразить земное и временное в вечных символах, а универсальное и вечное воплотить в земные чувственные формы. Это то свойство, которое от века позволяло видеть в Поэте пророка и избранника. У всех больших поэтов это свойство становится предметом рефлексии.
На протяжении всей жизни был одержим проблемой Поэта Пушкин. Что такое Поэт? Каким образом он своими стихами получает сверхестественную власть над душами людей? Как соотносится его повседневность земного человека с высоким призванием Поэта? В «Пророке» он развертывает процесс трансформации обычного человека в Поэта, начало которой ознаменовано «духовной жаждой». Именно это состояние духовного томления служит причиной его избранничества.
«три дела»): 1) услышать гул мировой стихии, «узнать, понять»; 2) вложить в форму; 3) вынести к людям, которые, может быть, никогда не поймут, что сказано поэтом. Поймут немногие, поэтому поэзия призвана «делать отбор из груды человеческого шлака».
Наиболее последовательным в рассмотрении «дела поэта» был Т. С. Элиот. Поэт у него начинается, как и у Пушкина, с «духовной жажды» (anxiety). Она, в конечном счете, разрешается во взрыве слов, которые поэт едва может признать за свои. Элиот с его холодным умом (cool reason) также видит источник поэзии в знании, но не в том знании, которое дает нам некую сумму практически полезной информации, а в высшем знании человека, стоящего на краю вселенной (так видел Поэта китайский поэт и мыслитель рубежа III и IV веков Лу Ши). Элиот, будто продолжая мысль Пушкина и Блока о Поэте, писал: «… великий поэт не должен только воспринимать и различать более ясно, чем другие, цвета и звуки, доступные обычному зрению и слуху; он должен слышать вибрации за пределами человеческих возможностей и помогать людям видеть и слышать так, как они не смогли бы без него» (Перевод мой. – И. П.). Характерное для Поэта особое восприятие мира, не эмоциональное, а чувственно осознаваемое, – вот точка пересечения представлений о Поэте, почти дословные переклички между Лу Ши, Элиотом, Пушкиным, Блоком и Шекспиром.
«Сонеты Шекспира имеют несколько уровней восприятия. Т. С. Элиот имел в виду Шекспира, когда он говорил, что “аудитория попроще воспринимает сюжет, более вдумчивые размышляют над характерами и конфликтом, любители щегольнуть цитатой обращают внимание на слова и выражения, читатели с музыкальным слухом слышат ритм, а для наделенных более тонкой восприимчивостью и способностью понимания постепенно раскрывается глубинный смысл. <…> на такое глубинное восприятие воздействуют все элементы текста сразу, хотя воспринимаются они с разной степенью осознанности. И на каждом из этих уровней публика не раздражается тем, чего не понимает, или тем, что ее не интересует”. Естественно, что во все времена преобладали те, которые попроще и которые удовлетворялись поверхностным слоем. Истинную поэзию могли слышать лишь немногие. По словам А. Блока, поэзия делает отбор «из груды человеческого шлака». Поэту нет дела до способности публики воспринимать. Когда он пишет, он об этом не думает, если он настоящий поэт.
«Сонеты Шекспира обладают этой многослойностью. Каждый слой, начиная с поверхностного, событийного, обладает самодостаточностью и притягательностью, но, взятые вместе, они образуют головокружительную глубину.
Х. Вендлер в своем очень содержательном комментарии к каждому «Сонету исследует повторяющиеся слова, слова-скрепы, находит слово-ключ, и на основании такого анализа делает выводы о “творческой стратегии” Шекспира. Однако из ее поля зрения выпадают связи, которые делают 154 «Сонета Шекспира единым текстом. Общая картина выделенных ею ключнвых и повторяющихся слов для каждого отдельного «Сонета не совпадает с основными сквозными мотивами и образами. Очевидно только преобладание слова love и производных от него, в то время как такие концептуально значимые и высокочастотные слова как beauty, truth, virtue, perfection, fair, kind, worth, evil, wrong, ill, fault, false, lie, foul и другие, даже если вынесены исследовательницей в разряд ключевых или повторяющихся в отдельных «Сонетах, не достигают своей реальной частотности в целостном комплексе текстов. Комментарий Х. Вендлер помогает прочесть и понять каждый «Сонет как самостоятельный поэтический текст, вне его связей с другими текстами этой поразительно спаянной поэтической книги. Внутренними связками, которые обеспечивают эту спаянность, и являются повторяющиеся на протяжении всей книги «Сонетов слова-концепты, большая часть которых принадлежит сфере нравственного императива. Они дают основные координаты напряженной мысли поэта, за которой стоит «живое, экзистенциальное бытие автогероя».
«Сонеты Шекспира, является важная для каждого большого художника тема ПОЭТА. Она развивается не столько на внешнем уровне сюжета, сколько изнутри. Герой «Сонетов – ПОЭТ, озабоченный не только и не столько своей любовной ситуацией, сколько желающий победить ВРЕМЯ и СМЕРТЬ средствами своего искусства, и не в Горациевом смысле, создав себе памятник для утверждения собственной славы, но чтобы сохранить живую КРАСОТУ, хрупкую и недолговечную, равно как ДОБРО и ИСТИНУ, два другие компонента эстетической и этической Троицы, которой поклоняются поэты. В этом смысле Шекспир создает нечто вроде Нового Завета в поэзии. Эта новая Троица зиждется на античной идее калокогатии – идеала физического и нравственного совершенства, который развил в триаду Платон. Комментаторы допускают толкование этой триады как христианской Троицы5, опираясь на культурную традицию противопоставления христианства и платонизма, и, как следствие, их соотнесение.
драматургию, развитие которой происходит в душе ПОЭТА, и превосходит по своему трагизму внешние отношения героев в «Сонетах, или, скорее, дополняет, углубляет, высвечивает их.
Примечания.
1 Vendler H. The Art of Shakespeare’s Sonnets. – Harvard Univ. Press, Cambridge, Mass., 1997, 1999,/ – 672 p.; Kermode F. Shakespeare’s Language. N. Y, 2000. – 324 p.; W. Shakespeare. The Complete Sonnets and Poems. Ed. by Burrow C. – N. Y, 2002. – 750 p., с Предисловием на стр. 1-170 и подробным комментарием к каждому тексту.