Протопопова Д. Кто убил Чосера?

КТО УБИЛ ЧОСЕРА?  

© Данная статья была опубликована в № 18/2005 газеты "История" издательского дома "Первое сентября". Все права принадлежат автору и издателю и охраняются.

http://his.1september.ru/article.php?ID=200501806

(A Medieval Mystery) (London: Methuen, 2003)

Джоунз Т. и др. Кто убил Чосера? (Средневековая тайна). Лондон: Мэтьюэн, 2003. 410 с.

Читатель, увидев вопрос, вынесенный в заглавие книги, может воскликнуть: «А что, Чосера убили?»

Ведь традиционная версия смерти поэта такова: Чосер в 1399 г. поселился в доме при Вестминстерском аббатстве и в следующем году умер (напомним, что в 1399 г. Ричарда II, последнего Плантагенета на английском троне, сменила династия Ланкастеров в лице Генриха IV). На могиле Чосера в Вестминстерском аббатстве указана даже точная дата смерти – 25 октября 1400 г. Но, напоминают авторы книги, могила Чосера в аббатстве – это лишь надгробие, не содержащее останков поэта и сооружённое в 1556 г. казначеем Марии Кровавой Николасом Бригэмом (Brigham). Как считают авторы книги, Бригэм не знал точной даты смерти Чосера, а просто выбрал одну из существовавших версий. Джон Бэйл (Bale), автор одной из первых библиографий английской литературы (Illustrium Majoris Britanniae Scriptorum, 1548), указывает как дату смерти поэта 1402 г.; Уильям Тин (Thynne), первый издатель Чосера, тоже придерживался версии 1402 г., судя по тому, что включил в собрание сочинений поэта «Письмо Купидона» (The Letter of Cupid), написанное, как указано в самом произведении «в году 1402-м». Лишь в XIX в. издатель Чосера Уолтер Скит (Skeat) изъял «Письмо» из чосеровского канона, аргументируя это тем, что поэт, чьё надгробие указывает на 1400 г. как на дату смерти, не мог творить двумя годами позже (теперь «Письмо Купидона» приписывают Томасу Хоккливу (Hoccleve)). Итак, выбранный Бригэмом год стал источником даты смерти Чосера с момента сооружения надгробия даже для противников Марии Кровавой: Джон Фокс (Foxe) в своём труде о страданиях ранних протестантов в Англии также указывает как дату смерти Чосера 25 октября 1400 г. (Какой убедительностью обладает высеченное на могильном камне!)

списки произведений поэта). Но Генриху нужен был Чосер-протестант и борец за развитие национального языка. Бригэм же и стиль надгробия, и дату выбрал те, что были бы выгодны Марии Кровавой в её антипротестантской политике. Надгробие выполнено в католическом стиле, а дата была призвана положить конец (что она и сделала, как показывают последующие четыре с половиной века) всё ещё бродившим в Лондоне слухам о смерти Чосера.

Слухи состояли в том, что – и здесь мы подходим к главной догадке авторов – Чосер умер в тюрьме в 1402 г., загубленный «правой рукой» Генриха IV, архиепископом Кентерберийским Томасом Эренделом (Arundel, с ударением на первом слоге).

и, кроме того, изложенную в форме захватывающей трагедии о последних днях жизни поэта. Вернее – отдадим должное авторам книги – никаких душещипательных деталей о «последних днях» Чосера они не изобретают, а воссоздают, так сказать, атмосферу эпохи. И судя по их реконструкции, в правление Генриха IV убийство Чосера было вполне возможно.

Самого Генриха IV авторы книги не обвиняют. Да, говорят они, новой династии нужны были панегирики, а Чосер их Генриху так и не написал. Но не убивать же поэта за его принципиальность? В средневековой Англии это было не принято. К тому же, панегирики и – более того – обличения прежнего режима для Генриха написал другой поэт, доставшийся ему от эпохи Ричарда II, – Джон Гауэр (Gower), переделавший в пользу Ланкастеров свои произведения Vox Clamantis и Confessio Amantis. Авторы книги проводят анализ одного из последних произведений Чосера, его «Жалобу к кошельку» (The Complaint of Chaucer to His Purse) и показывают, что обращение в нём к Генриху IV как к «королю по праву наследства и по результатам свободных выборов» («by lyne and free election») носит иронический характер и соседствует к тому же со скрытым элегическим намеком на Ричарда II, бывшего покровителя поэта. Судя по всему, личной ненависти к Чосеру Генрих IV не испытывал. Поэт был его дальним родственником: жена Чосера Филиппа была свояченицей отца Генриха Джона Гонта. Сына поэта, Томаса Чосера, Генрих назначил своим виночерпием. Зато личную ненависть к Чосеру испытывал архиепископ Эрендел; кроме того, Чосер мог мешать Генриху как олицетворение эпохи Ричарда II, которого новая династия пыталась всячески очернить с помощью т. н. «ланкастерского мифа» о Ричарде как о не способном к правлению короле-самодуре.

Архиепископа Томаса Эрендела упоминает в своём «Ричарде II» Шекспир. Согласно последним выводам британских шекспироведов, «соль» пьесы состоит в игре драматурга симпатиями зрителей: последние сначала видят Ричарда «ланкастерского мифа», а к концу пьесы начинают сочувствовать ему как невинной жертве – образ Ричарда, пропагандировавшийся Генрихом V. Но если к Ричарду отношение Шекспира под влиянием источников оставалось двойственным, то об Эренделе он мог быть только одного – отрицательного – мнения. В «Хрониках» Холиншеда, основном источнике исторических драм Шекспира, Эрендел назван «Пилатом», предавшим Ричарда, которого он сам когда-то помазал на царство. В пьесы Шекспира эта сильная характеристика почему-то не попала, и авторы книги не объясняют, по каким причинам такую яркую – какой они её описывают – фигуру, как архиепископ Эрендел, Шекспир оставил без внимания: ни в одной из его пьес Томас Эрендел как персонаж не фигурирует. В «Ричарде II» его, правда, упоминают в ключевом моменте, когда граф Нортамберленд сообщает об отплытии из Франции будущего Генриха IV и его сподвижников (Акт II, сцена 1; к сожалению, перевод М. Донского в этом месте противоречит оригиналу).

«правой рукой» Генриха IV. Из источников следует, что, находясь в изгнании, Генрих не собирался самовольно возвращаться в Англию и тем более – узурпировать власть: Жан Фруассар (Froissart), французский хронист, чьи труды также использовал Шекспир, указывает, что Ричард II дал понять Генриху, что скоро его вернёт. На захват английского престола Генриха, по мнению авторов книги, подстрекнул Эрендел; он же и помог Генриху утвердиться на троне, использовав авторитет Церкви. В благодарность Генрих дал Эренделу полную власть в церковных вопросах. А церковные вопросы – проводят параллель авторы книги – были в средневековой Англии таким же делом жизни и смерти, как вопросы политики в сталинской России. Продолжая параллель, Эрендел представлен авторами книги средневековым Ежовым. Он зверскими методами борется с ересью Уиклифа, расцветшей при либеральном Ричарде, останавливает начавшийся было процесс распространения Библии на английском языке. Под его руководством уничтожаются неугодные новому режиму рукописи; под страхом смерти ему пишут покаянные стихи уличённые в ереси интеллектуалы (даже жанр такой сложился в то время – retractions – «покаяния»). Примерно в те месяцы 1400 г., когда имя Чосера перестаёт появляться в документах, в Англии был впервые сожжён еретик – сторонник взглядов Уиклифа Уильям Сотр (Sawtre). Эта казнь предварила официальный выход указа архиепископа Кентерберийского De Haeretico Comburendo, обрекавшего еретиков на публичное сожжение.

«retractions». Традиционно этот текст считается бесспорно принадлежащим Чосеру послесловием автора к «Рассказу священника» (The Parson’s Tale) из «Кентерберийских рассказов». Авторство Чосера исследователи не отменяют, но доказывают, что текст Retractions содержит намёки на то, что он был создан в тюрьме и под давлением со стороны церковных властей. Как показывает результат, в данном случае – предполагаемое убийство Чосера – «Покаяния» поэта не удовлетворили Эрендела. И не удивительно: человек образованный, английский инквизитор разглядел в Retractions отсылки к Retractationes блаженного Августина – произведению, где Августин просто «припоминает», «перечисляет» свои труды. Эрендел понял, что Чосер намекал на второй смысл латинского слова retractatio, означающего не только «переделка», но и «воспоминание». Иначе говоря, поэт не отрекался от своих произведений и отказывался признать свою вину. Вина его, с точки зрения Эрендела, заключалась в содержании «Кентерберийских рассказов» – в критике бродячих монахов, церковных приставов, практики индульгенций и почитания мощей, в трогательном образе приходского священника, обличающего своей бедностью самого Эрендела и его прислужников, а также в положительном портрете студента из Оксфорда – города, бывшего в то время «гнездом» уиклифианства. Не мог Чосер ничего поделать и с тем, что писал свои произведения на английском языке, сочинение на котором религиозных или близких к религиозным текстов для Эрендела было равносильно ереси. Авторы книги находят мотив и для личной неприязни Эрендела к Чосеру. Они отмечают противоречие между «протестантским» образом приходского священника в «Прологе» к «Кентерберийским рассказам» и его ортодоксально католическим монологом об исповеди в Parson’s Tale. Согласно их догадкам, Чосер в конце жизни хотел показать новому режиму и лично Эренделу, что можно быть сторонником какой-то части программы Уиклифа (в частности, перевода Библии на национальный язык и возвращения церкви к евангельской бедности) и одновременно поддерживать status quo английского католицизма. Наставления Чосера Эренделу были не нужны: ему был нужен – и здесь авторы проводят ещё одну параллель с XX в. – оруэллианский отказ от самостоятельных размышлений на церковные темы. Ему была нужна смерть Чосера.

Среди достоинств книги – готовность её авторов ответить на вопросы, возникающие при пересмотре истории. К примеру, если Генрих IV и Эрендел хотели уничтожить наследие Чосера, почему поэты, писавшие именно при Ланкастерах – Джон Лидгейт (Lydgate) и Хокклив – создали в своих произведениях (соответственно, The Troy Book и The Regement of Princes) апологетический образ Чосера – «отца английской поэзии»? На это авторы отвечают, что оба упомянутых труда обращены уже не к Генриху IV, а к Генриху V, который, ещё будучи принцем, использовал фигуру Чосера как символ эпохи Ричарда II в своём противостоянии режиму отца. Ведь, как известно, одним из пунктов политической программы Генриха V было восстановление престижа английского языка на международном уровне (поэтому он и заказал Лидгейту «Книгу Трои» – как аналог трудов об античности, существовавших на латинском и французском языках).

Итак, вопрос о том, не может ли объясняться отсутствие точных данных о смерти Чосера фактом его насильственной смерти, даёт повод авторам книги показать объёмную панораму жизни Англии на протяжении трёх веков. Авторы указывают на тесную связь истории языка с историей страны, отмечают неточности в традиционных интерпретациях центральных для средневековой английской литературы текстов (к примеру, долгое время считалось, что критика Джоном Гауэром рикардианского общества в его Vox Clamantis относится к правлению самого Ричарда II и объясняется искренним разочарованием поэта в своём государе). Чаще всего они складывают в цельную и доступную широкому читателю картину информацию, изложенную в узкоспециализированных статьях, с которыми широкому читателю иначе никогда не довелось бы познакомиться.

Авторы книги отмечают, что судьба Чосера похожа на судьбу его покровителя: о смерти Ричарда II тоже имеются противоречивые сведения. Книга же о Чосере напоминает недавние зарубежные и отечественные труды, отрицающие авторство Шекспира, – тем, что их общие идеи недоказуемы, но попытки их доказать порой бросают свет на ранее не замечавшиеся тёмные страницы истории. К примеру, настоящий криминалистический анализ рукописей Чосера показал, что сохранившиеся со времен Генриха IV списки «Кентерберийских рассказов» действительно подвергались правке, которая была бы выгодна Ланкастерам. Так, в миниатюрах списка, известного под названием «манускрипт Ellesmere», были зачернены красные щёки и нос монастырского монаха и средневековая разновидность цитры, которую держит в руке монах-кармелит (кстати, в русском переводе И. Кашкин передал название инструмента у Чосера словом «рота», объяснив его как «инструмент вроде скрипки», что противоречит оригиналу).

1399 г. Чосер снял дом при Вестминстерском аббатстве на 53 года вперёд. Стал бы человек, который чувствовал приближение смерти, заключать подобные сделки? Стал бы, ответит читатель, если бы этот человек думал о судьбе своих наследников: авторы книги сами отмечают, что в доме при Вестминстерском аббатстве впоследствии поселился Томас Чосер. По некоторым данным, настаивают авторы, в январе 1400 г. Чосер съездил в Кале. Стал бы человек, близкий к смерти по состоянию здоровья, предпринимать такие поездки? Но помилуйте! – воскликнет читатель, – поездка из Англии в Кале для Чосера, изъездившего Европу по дипломатическим поручениям при Ричарде II, не была бы каким-то особенно рискованным делом. Кроме того, здоровье человека, которому в 1400 г. было под шестьдесят, могло быть подвержено резким и непредвиденным ухудшениям.

Иногда авторы книги просто забываются, и дело доходит до курьёзов. Так, они анализируют отрывок из The Regement of Princes, где лирический герой Хокклива плачет по своему учителю Чосеру и всячески проклинает смерть-убийцу. «Сбивчивые строки, чувство утраты и гнев, направленный в адрес смерти, – всё вместе даёт основание предполагать, что нечто было не совсем в порядке с тем, как умер Чосер», – заключают авторы. Но ведь «сбивчивыми» строки Хокклива становятся лишь в переводе на современный английский, а образ смерти как убийцы или даже как существа, преждевременно (sic!) забравшего покойного, – это общее место эпитафий!

Итак, задачей авторов, как видится, было популяризовать содержание новейших статей о режимах Ричарда II и Генриха IV, а также последние истолкования произведений Чосера (в том числе, истолкования текстов, не известных широкому читателю, таких, как стихотворение-молитва The ABC). Иными словами, их задачей было восстановление исторической правды, в частности, в той её части, которая свидетельствует, что Ричард II был не бездарным правителем, а монархом, который создал в Англии новый тип двора, вошедший в моду в Европе XIV в. Этот монарх призван был покровительствовать искусствам и развитию национального языка. Несколько схематично, но всё же опираясь на источники, не подвергшиеся правке «по-ланкастерски», авторы рассказывают о смене эпохи Ричарда новыми временами, отличительными чертами которых были жестокие казни и установление церковной цензуры при Генрихе IV. Восстановление исторической правды – задача благородная: её исполнение оправдывает бесспорно неверное истолкование нескольких фактов. Тем более, повторим ещё раз, авторы и не обещали ответить на вопрос, заявленный в названии книги: они лишь хотели вывести на свет несколько тёмных исторических фигур, таких как архиепископ Кентерберийский Томас Эрендел (отметим, что авторы не скрывают своих левопротестантских взглядов и позволяют себе ряд насмешек над католическими верованиями).

– параллелью с XX в. Представим, что через 600 лет – или хотя бы через 100, учитывая ускорение исторического процесса, – в результате каких-нибудь политических изменений в нашей стране начнут уничтожать материалы о хрущёвской эпохе. А потом кто-то из учёных задастся вопросом: «Кто убил Пастернака?». Прочтут в запылённых энциклопедиях, что в 1950-е гг. «Доктор Живаго» был отвергнут неким журналом «Новый мир» и что поэта травили в некоем профессиональном объединении под названием «Союз писателей». Прочитают, подумают, а потом скажут в предисловии к новой книге, что, «хотя однозначного ответа на вопрос о смерти Пастернака за давностью лет мы не дадим, показать что не всё так просто с понятием “оттепель” в истории России XX века, попробуем».