Не я, и не он, и не ты,
И то же, что я, и не то же:
Так были мы где-то похожи,
Что наши смешались черты…
И. Анненский. Двойник
Для понимания психологии автора сонетов определяющее значение, на наш взгляд, имеет один из них, а именно 62-й. В нём поэт прямо называет (пусть и с некоторой долей иронии) доминирующие черты своего характера – себялюбие, самовлюблённость (self-love). Вот его текст М:
Sin of self-love possesseth all mine eye,
And all my soul, and all my every part;
And for this sin there is no remedy,
It is so grounded inward in my heart.
Methinks no face so gracious is as mine,
No shape so true, no truth of such account,
And for myself mine own worth do define,
As I all other in all worths surmount.
But when my glass shows me myself indeed,
Mine own self-love quite contrary I read;
Self so self-loving were iniquity.
Tis thee (my self) that for myself I praise,
Painting my age with beauty of thy days.
Подстрочник А. Шаракшанэ [1]:
Грех себялюбия целиком владеет моими глазами
и всей моей душой и всем мной безраздельно,
и от этого греха нет исцеления,
так глубоко он укоренился в моем сердце.
Мне кажется, что ни у кого нет такого очаровательного лица,
как у меня,
такой совершенной формы, такой большой добродетели,
и я сам определяю собственное достоинство,
поскольку я всех других по всем достоинствам превосхожу.
Но когда мое зеркало показывает мне меня таким, каков
я на самом деле,
потасканного, в глубоких морщинах {*}, задубленного от
времени,
так любить себя было бы чудовищно;
это тебя -- то есть себя -- я восхваляю в себе,
украшая свою старость красотой твоих дней.
{* По мнению комментаторов, "chopped" здесь следует читать как "chapped" (потрескавшийся, в глубоких морщинах).}
В первых двух катренах автор подробно раскрывает этот свой «грех». А затем говорит, что тот чудесный образ себя, которой он явственно видит своим внутренним взором, вступает в резкий контраст с действительностью – с его отражением в зеркале. В предпоследней строке поэт обращается к своему идеальному «прекрасному Я» как к отдельной личности, существующей в нём самом: это ТЕБЯ -- то есть СЕБЯ -- я восхваляю В СЕБЕ.
Бард предстаёт человеком с ярко выраженным нарциссизмом. Его древнеримский собрат Овидий в поэме «Метаморфозы» рассказал про юношу Нарцисса, влюбившегося в своё отражение. Шекспир хорошо знал это произведение, повлиявшее, в частности, на его раннюю поэму «Венера и Адонис»; история Нарцисса в те времена была популярна, к примеру итальянский живописец М. Караваджо создал на данный сюжет картину:
М. Караваджо. Нарцисс (1594-1596)
Нужно ещё упомянуть учение о филавтии, то есть любви к себе, итальянского философа-гуманиста 16 века Ф. Патрици.
Давно подмечена связь гениальности и нарциссизма: в великом художнике есть чётко оформленное второе, творящее «я» (это особый организм, развивающийся достаточно автономно), забвение которого приводит к ощущению потери себя. Если какие-то внешние влияния (на взгляд со стороны, вполне положительные) или собственные увлечения, влюблённости препятствуют вдохновению, замутняют Кастальский источник, то они отторгаются -- гений творца, как мощная внутренняя сила (инстинкт), властно заявляет о своих правах и выводит заблудшего на путь истинный. В результате он выполняет своё предназначение при любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах. С обыденной точки зрения такая сосредоточенность на себе выглядит эгоизмом, самовлюблённостью, а Иосиф Бродский как-то сказал: «Недостаток эгоизма у художника -- это недостаток дарования».
(Представления о нарциссизме как о некоей душевной болезни разрабатывали психоаналитики. Однако применительно к великим людям их теории мало что дают, поскольку гениальность тоже есть отклонение от нормы, причём более сильное и редкое; вспомним шутку К. Ясперса: «Психиатрическая норма – лёгкая дебильность».)
Известно, что в стихах часто присутствует лирический герой, обычно представляющий собой художественно трансформированный образ поэта, к которому автор обращается на «ты». Необычность же шекспировских сонетов в том, что в них этот герой обретает как бы независимое бытие -- он живёт не только в душе и воображении автора, но и отдельно, на расстоянии. Можно сказать, что «прекрасное Я» автора становится его двойником.
Понятие двойничества имеет давнюю историю. Древние римляне предполагали, что у каждого человека есть охраняющий его дух-двойник. А литераторы эпохи романтизма, например Э. Т. А. Гофман, описывали доппельгенгера (немецкое Doppelgänger, дословно «призрак-двойник») -- демонического двойника персонажа, выражающего его тёмную сторону. Этот антипод ангела-хранителя существовал реально, но в некоторых случаях не отбрасывал тень и не отражался в зеркале (а его появление могло предвещать смерть героя).
В стихах Барда, помимо его идеального двойника, присутствуют и другие духовно-абстрактные субъекты – его муза (во многих сонетах), его душа (например в 151-м). Они общаются как с телесно-реальным поэтом, так и друг с другом; между ними возникают конфликты – они ссорятся и мирятся, изменяют и ревнуют... Иногда происходит, как сказали бы физики, смена системы отсчёта – лица, от которого ведётся речь (так, в 20-м и 21-м сонетах, по нашему мнению, говорит муза [2]). Подобное расщепление сознания обычно связывают с шизоидными чертами, но для творческих людей внутренний диалог (и полилог) разных сторон их духовного мира – обычное явление. На это обратил внимание О. Мандельштам, который, говоря о Ф. Вийоне, заметил: «…какой разнообразный подбор очаровательных дуэтов: огорчённый и утешитель, мать и дитя, судья и подсудимый, собственник и нищий». Подобные пары мы находим и у Шекспира.
Признание в самовлюблённости в сонете 62 не только многое проясняет в его поэзии, но и помогает решить проблему авторства -- нужно посмотреть, на кого из возможных претендентов более всего походит нарисованный автором словесный автопортрет. Мы считаем, что на меланхоличного Роджера Мэннерса пятого графа Рэтленда (вспомним странного лорда Жака-меланхолика из «Как вам это понравится», в котором многие видят alter ego автора), долго болевшего и умершего в 35 лет. Его чувства понятны: ещё совсем молодой по годам поэт смотрит в зеркало и видит больного, увядающего человека. Но зато в его воображении живёт совсем другое представление о себе – юном, цветущем, прекрасном душой и телом (вспомним известный портрет молодого человека под деревом работы И. Оливера; по мнению многих, на нём изображён Рэтленд, но строго это ещё не доказано). Тут, говоря словами Дж. Донна, knot of all causes (узел всех причин).
И. Оливер. Портрет молодого человека
Теперь мы выскажем наше главное предположение: во многих сонетах, которые будто бы повествуют о Прекрасном (или Белокуром) друге мужеского пола, на самом деле никакого реального мужчины нет – это аллегория, выражающая собственное «прекрасное Я» автора, в которое он влюблён. Фантом превратился в отдельную персону -- в двойника. Полагаем, что именно к нему поэт обычно ласково обращается со словами «love», «sweet self», «lovely boy»... Эта идея не нова: полтора века назад её выдвинул немецкий исследователь Д. Барншторф в книге «Ключ к сонетам Шекспира» [3], да и позднее некоторые авторы придерживались схожего взгляда. Подчеркнём, что он верен не для всех сонетов цикла «к Другу» -- в некоторых из них наверняка фигурируют разные реальные лица (скажем, поэт-соперник), и нужно анализировать каждое из этих стихотворений в отдельности.
Подход Барншторфа приводит к отличному от общепринятого толкованию многих сонетов. Так, в «детском» цикле автор уговаривает самого себя оставить потомство, чтобы не пропало бесследно его «прекрасное Я» (такую возможность допускал И. Гилилов, да и другие); потом он обещает обессмертить двойника в своих стихах --
Второе «я» постоянно присутствует в мыслях или в бессознательном поэта и как бы участвует в его жизни; если у того, скажем, роман с женщиной, то тут же и двойник, так что идёт выяснение отношений внутри треугольника -- гротескная смесь яви и грёзы. Автор и его идеальный образ так тесно переплетены, связи между ними столь сложны и запутанны, что в них бывает трудно разобраться. Но именно они стали содержанием значительной части «Шекспировых сонетов».
ЛИТЕРАТУРА
1. Шекспир У. Антология современных переводов. Составители В. Николаев и А. Шаракшанэ. СПб.: Азбука-классика, 2007.
2. Лев Верховский. Лики Эрота. Заметки о 151-м, 20-м и 21-м сонетах Шекспира. http://svr-lit.niv.ru/svr-lit/articles/english/verhovskij-liki-erota.htm (2014).
3. D. Barnstorf. Schlussel zu Shakespeare’s Sonetten. Bremen, 1866.
…Два ангела на двух велосипедах
–Любовь моя и молодость моя.
М. Светлов. Бессмертие
Это один из самых знаменитых сонетов. По мнению большинства шекспироведов, его отличительная черта в том, что он входит в цикл о Смуглой леди, но в то же время в нём присутствует и Друг – тут оба основных персонажа встречаются и вместе с самим поэтом образуют любовный треугольник.
Ещё одна особенность 144-го: впервые он (а также 138-й) был обнародован не в Кварто 1609 года, а раньше – в изданном в 1599 году У. Джаггардом поэтическом сборнике «Страстный пилигрим» (The Passionate Pilgrim), в который вошли стихи разных авторов; значит, данный сонет датируется 90-ми годами. Его текст в том сборнике (обозначим его P) имел некоторые отличия от напечатанного в Кварто (Q), и с каждым из них не совпадает нынешний модернизированный канон (М). То есть теперь мы имеем три извода сонета, и не исключено, что их сопоставление способно пролить на него новый свет.
Сначала приведём редакцию М:
Two loves I have, of comfort and despair,
The better angel is a man right fair;
The worser spirit a woman coloured ill.
To win me soon to hell, my female evil
Tempteth my better angel from my side,
And would corrupt my saint to be a devil,
Wooing his purity with her foul pride.
And whether that my angel be turned fiend
Suspect I may, but not directly tell,
But being both from me, both to each friend,
I guess one angel in another's hell.
Yet this shall I ne'er know, but live in doubt,
Till my bad angel fire my good one out.
Подстрочный перевод А. Шаракшанэ [1]:
У меня есть две любви, дающие мне утешение и отчаяние,
которые, как два духа, постоянно влияют на меня:
лучший из этих двух
прекрасный [белокурый],
худший из духов - женщина цвета зла.
Чтобы быстро свести меня в ад, моя злая женщина {*}
соблазном уводит моего лучшего ангела от меня
и желала бы совратить моего святого, чтобы он стал дьяволом,
искушая его чистоту своим нечестивым блеском.
И превратился ли мой ангел в злого духа,
я могу подозревать, но не могу сказать наверное,
но, так как они оба удалены от меня и дружны между собой,
я догадываюсь, что [один] ангел находится в аду [другого].
Но этого я никогда не узнаю, а буду жить в сомнениях,
пока мой злой ангел огнем не прогонит моего доброго.
{* В оригинале - стилистическая фигура: "female evil", буквально:"женское зло".}
Мы считаем, что в качестве «лучшего ангела» выступает идеальное «я» автора. Ну, а «худший ангел» -- та вполне конкретная женщина, об интимных отношениях с которой говорится в сонете 151 (его мы рассмотрели ранее [2]). В результате получился необычный треугольник – из двух реальных (поэт и Смуглая леди) и одного «виртуального» участника.
Содержание стихотворения в целом понятно: чувственная женщина, олицетворяющая «женское зло», соблазняет поэта, склоняет его к плотским отношениям, что поэтически отражено в двух сквозных линиях. Первая: чистую, возвышенную личность (так автор представлял свою внутреннюю сущность) «плохой ангел» пытается втянуть в мир похоти и тёмных страстей, превратить в дьявола -- свести в ад в духовном плане. Вторая: обыгрывание выражения «загнать дьявола в ад» из «Декамерона» Боккаччо (десятая новелла третьего дня), и тут уже подразумевается план физический (вспомним концовку сонета 129 – плотская любовь, that leads men to this hell). Мы видим, как в нескольких строках сонета через один из них просвечивает другой. «Сознательно или бессознательно играл я на этой двусмысленности? Теперь это уже неважно: текст перед вами, и он порождает собственные смыслы» (У. Эко).
(Может возникнуть ощущение, что Боккаччо и Шекспир не относились с должным пиететом к слову «ад», снижали и опошляли его. Тут полезно вспомнить мысль Г. К. Честертона из его эссе «Могильщик»: «Кощунству наших дней не сравниться с шутками смиренных и благочестивых людей Средневековья». Согласно М. М. Бахтину, на этих авторов влияла здоровая традиция народно-смеховой культуры, которая в последующие века выродилась.)
Ещё один аспект 144-го сонета – нумерологический (номера некоторых сонетов, видимо, как-то связаны с их содержанием, скажем, «апокалиптический» 66-й как будто намекает на «число зверя» -- 666). Число 144 тоже играет важную роль в Библии, в частности, несколько раз упоминается в Апокалипсисе (на что обратил наше внимание Михаил Горевич). Например:И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела (21:17); И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах (14:1). А вот другого рода цитата:14:4 Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Они искуплены из людей, как первенцу Богу и Агнцу. Тут номера главы и стиха -- 14 и 4, то есть вместе 144 (в Женевской Библии 1560 года уже имелось разбиение текста на главы и стихи). Возможно, Шекспир умышленно выбрал для этого сонета номер 144 – чтобы показать его связь с тем, что написал в стихе 14:4 Иоанн Богослов. Об этом же у апостола Павла: «бегайте блуда» (1 Кор. 6:15-29). Отдельные мыслители-гуманисты тоже придерживались подобных взглядов. Так, афоризмы из «Введения к мудрости» испанского философа первой половины 16 века Хуана Луиса Вивеса гласили: «Удовольствие тела таково, каково и само тело, -- порочное и скотское; чувственное удовольствие утомляет душу и притупляет разум…»
Например, если слово написано с ошибкой, то у читателя возникает желание его исправить, а это не всегда можно сделать единственным образом. Поэтому такое искажённое слово породит два (или несколько) верных, значения которых в сознании читателя наложатся друг на друга, что и требовалось. Значит, неправильное написание может заключать в себе много больше информации, чем правильное -- оно служит как бы «машиной-генератором смыслов» (У. Эко).
Задуманные отклонения от грамматических норм Барду, видимо, были не чужды. А тогда попытки сделать его художественный текст формально корректным (например М) искажают и обедняют авторский замысел. Как заметил В. Козаровецкий, главная черта стиля Шекспира – остроумие, которая в сонетах проявляется в постоянной игре со словами, в двусмысленностях; однако русская традиция переводов, по его мнению, упускала её из виду, изображая автора больше лириком. Бахтин писал о переиначивании смысла слов у Ф. Рабле, когда «выискиваются даже самые внешние аналогии и созвучия», ну а Бард в этом деле был виртуозом.
Разберём сонет построчно. Каждую его строку будем представлять четырьмя – в первой вариант P, второй -- Q, третьей -- M, четвёртой – подстрочник Шаракшанэ (после отделяющей черты обсуждение и наиболее приемлемый, на наш взгляд, прозаический перевод). Отличия текстов Q и M рассмотрел С. Степанов, и мы воспользуемся некоторыми его соображениями (те разные написания слов и выражений, которые мы обсуждаем, выделены жирным шрифтом).
1) Two Loues I haue, of Comfort, and Despaire,
Two loues I haue of comfort and dispaire,
Two loves I have, of comfort and despair,
У меня есть две любви, дающие мне утешение и отчаяние,
--------------------------------------------------------------------------------------------
Два варианта: despaire (в P, M) -- отчаяние, dispaire (в Q) – раздвоение. По смыслу подходят оба слова, можно понять и так:
У МЕНЯ ЕСТЬ ДВЕ ЛЮБВИ, ЧТО И УТЕШАЕТ, И РАЗДВАИВАЕТ,
2) That like two Spirits, do suggest me still:
Which like two spirits do sugiest me still:
Which like two spirits do suggest me still:
которые, как два духа, постоянно влияют на меня:
--------------------------------------------------------------------------------------------------
3) My better Angell is a Man (right faire)
The better angell is a man right faire:
The better angel is a man right fair:
лучший из этих двух ангелов - это мужчина, по-настоящему
прекрасный [белокурый],
--------------------------------------------------------------------------------------------------
ЛУЧШИЙ ИЗ НИХ -- ЭТО МУЖЧИНА, ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПРЕКРАСНЫЙ,
4) My worser spirite a Woman (colour'd ill.)
The worser spirit a woman collour`d il.
The worser spirit a woman coloured ill.
худший из духов -- женщина цвета зла.
------------------------------------------------------------------------------------------------
А ХУДШИЙ -- ЖЕНЩИНА ЦВЕТА ЗЛА.
5) To winne me soone to hell, my Female euill
To win me soone to hell my femall euill,
To win me soon to hell, my female evil
Чтобы быстро свести меня в ад, моя злая женщина
Поэт и лучший ангел – в сущности, одно, то есть они направляются в ад вместе. Здесь же и аллюзия на Боккаччо.
ЧТОБЫ БЫСТРО СВЕСТИ МЕНЯ В АД, МОЯ ЗЛАЯ ЖЕНЩИНА,
6) Tempteth my better Angell from my side,
Tempteth my better angel from my sight,
side,
соблазном уводит моего лучшего ангела от меня
----------------------------------------------------------------------------------------------
Два варианта: side – sight (сторона – вид, взгляд). И снова подходят оба: каким образом она соблазняет его лучшего ангела? -- через зрение поэта, через него самого.
ЧЕРЕЗ МЕНЯ СОБЛАЗНЯЕТ МОЕГО ЛУЧШЕГО АНГЕЛА.
And would corrupt my saint to be a diuel:
And would corrupt my saint to be a devil,
и желала бы совратить моего святого, чтобы он стал дьяволом.
--------------------------------------------------------------------------------------------------
8) Wooing his purity with her faire pride.
Wooing his purity with her fowle pride.
foul pride.
искушая его чистоту своим нечестивым блеском.
-------------------------------------------------------------------------------------------------
А здесь уже три варианта: faire-fowle-foul. В Q появляется слово fowle (дичь, домашняя птица). А как глагол – «охотиться на дичь». Но ведь эта женщина тоже охотник, и опытный – на сонетиста (любопытно, что о пернатых созданиях говорится в сонете 143).
«Соблазняя его чистоту своей гнусной гордыней».
ИСКУШАЯ ЕГО ЧИСТОТУ СВОИМ ОХОТНИЧЬИМ САМОУПОЕНИЕМ.
9) And whether that my Angell be turnde feend,
And whether that my angel be turn`d finde,
And whether that my angel be turned fiend
------------------------------------------------------------------------------------------------
И ПРЕВРАТИЛСЯ ЛИ МОЙ АНГЕЛ В ЗЛОГО ДУХА,
10) Suspect I may (yet not directly tell:
Suspect I may. yet not directly tell,
я могу подозревать, но не могу сказать наверное,
-----------------------------------------------------------------------------------------------
Я МОГУ ПОДОЗРЕВАТЬ, НО НЕ МОГУ СКАЗАТЬ НАВЕРНОЕ.
11) For being both both, to each friend,
But being both from me both to each friend,
from me, both to each friend,
но, так как они оба удалены
---------------------------------------------------------------------------------------------------
Два варианта: to me - from me (ко мне, мне – от меня).
НО ТАК КАК ОНИ ОБА И МОИ, И ДРУГ ДРУГУ ДРУЗЬЯ,
12) I ghesse one Angell in anothers hell:
hel.
I guess one angel in another's hell.
я догадываюсь, что [один] ангел находится в аду [другого].
--------------------------------------------------------------------------------------------------
Два варианта слова: hell – hel (ад – ?). Что бы могло значить hel?
– не случайная ошибка, мы предполагаем, что оно есть сокращение слова «Геликон» (Helikon) -- названия горы в Греции, которая в греческой мифологии считалась обителью муз (в их честь там был построен храм; кроме того, в Древней Греции так называли музыкальный инструмент). Римские поэты также использовали этот миф, а в эпоху Ренессанса Геликон стал служить символом поэтического вдохновения.
Нужно учесть, что в 1600 году (то есть почти одновременно со «Страстным пилигримом») в Лондоне издали сборник «Геликон Англии» (Englands Helicon), в который вошли стихотворения Ф. Сидни, Э. Спенсера, К. Марло, У. Рэли, У. Шекспира и многих других авторов. Он считается первым большим собранием лирической и пасторальной поэзии елизаветинской эпохи; значит, слово «Геликон» было для поэтов в высшей степени важно.
Наша интерпретация строки: автор сонета вдруг сознаёт (страшная догадка), что самое важное для него -- его творческая способность -- питается, вдохновляется этой мучительной любовью к недостойной его женщине, то есть злой ангел есть его муза. (Во фразе опущен глагол IS, возможно, он должен быть вместо предлога IN: I gesse one angel is an others hel ; кроме того, кажется более подходящим определённый артикль – the others. Такое впечатление, что тут нарочно что-то напутано – с целью заставить читателя искать скрытое содержание.)
Слово hel даёт разные ассоциации: «один ангел есть муза другого», и одновременно -- про ад (в духовном и декамероновском аспектах). В общем, двойной, даже тройной смысл. Мы полагаем, что первый из них – наименее очевидный -- является всё же основным (хотя, конечно, нельзя исключить, что в этом слове просто случайная ошибка, то есть никакого Геликона нет. Тем более, что написание слова «ад» как hel у Шекспира встречалось, например carries poore soules to hel – «Комедия ошибок» в Первом фолио).
Я ДОГАДЫВАЮСЬ, ЧТО ОДИН АНГЕЛ ЕСТЬ МУЗА ДРУГОГО.
The truth I shall not know, but liue in doubt,
Yet this shall I neer know but liue in doubt,
, but live in doubt,
Но этого я никогда не узнаю, а буду жить в сомнениях,
-------------------------------------------------------------------------------------------------
Разные начала строки, но на смысл это не влияет.
14) Till my bad Angell fire my good one out.
Till my bad angel fire my good one out.
Till my bad angel fire my good one out.
пока мой злой ангел огнем не прогонит моего доброго.
Для автора главное – узнать, верна ли его догадка, выраженная в строке 12. А это он не сможет сделать, пока связь с этой женщиной не оборвётся. Его надежда на то, что огонь отвадит доброго ангела от злого.
ПОКА МОЙ ЗЛОЙ АНГЕЛ ОГНЁМ НЕ ОТВАДИТ МОЕГО ДОБРОГО.
А теперь весь наш подстрочник в виде слитного текста:
У МЕНЯ ЕСТЬ ДВЕ ЛЮБВИ, ЧТО И УТЕШАЕТ, И РАЗДВАИВАЕТ,
ЛУЧШИЙ ИЗ НИХ -- ЭТО МУЖЧИНА, ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПРЕКРАСНЫЙ,
А ХУДШИЙ -- ЖЕНЩИНА ЦВЕТА ЗЛА.
ЧТОБЫ БЫСТРО СВЕСТИ МЕНЯ В АД, МОЯ ЗЛАЯ ЖЕНЩИНА,
ЧЕРЕЗ МЕНЯ СОБЛАЗНЯЕТ МОЕГО ЛУЧШЕГО АНГЕЛА --
ИСКУШАЯ ЕГО ЧИСТОТУ СВОИМ ОХОТНИЧЬИМ САМОУПОЕНИЕМ.
И ПРЕВРАТИЛСЯ ЛИ МОЙ АНГЕЛ В ЗЛОГО ДУХА,
Я МОГУ ПОДОЗРЕВАТЬ, НО НЕ МОГУ СКАЗАТЬ НАВЕРНОЕ.
НО ТАК КАК ОНИ ОБА И МОИ, И ДРУГ ДРУГУ ДРУЗЬЯ,
ОДНАКО ЭТОГО Я НИКОГДА НЕ УЗНАЮ, А БУДУ ЖИТЬ В СОМНЕНИЯХ,
ПОКА МОЙ ЗЛОЙ АНГЕЛ ОГНЁМ НЕ ОТВАДИТ МОЕГО ДОБРОГО.
ЛИТЕРАТУРА
1. Шекспир У. Антология современных переводов. Составители В. Николаев и А. Шаракшанэ. СПб.: Азбука-классика, 2007.
http://svr-lit.niv.ru/svr-lit/articles/english/verhovskij-liki-erota.htm
3. Сергей Степанов. Шекспировы сонеты, или Игра в игре. СПб.: Амфора, 2003.