Верховский Л. И.: Шекспировская «Буря». Свистать всех наверх!

Последнее, итоговое творение Барда – трагикомедия «Буря». Её сыграли при дворе короля Иакова I в ноябре 1611 года, а написана она была, видимо, незадолго до этого. Два года спустя спектакль вновь поставили на празднествах по случаю свадьбы принцессы. А напечатали, причём не ясно, в исходном или переработанном виде, только в 1623 году, в так называемом Великом фолио (первом собрании пьес Шекспира). Именно «Буря» открывала большой том, что говорит о значении, которое ей придавали составители сборника.

Сюжет пьесы вкратце таков. Двенадцать лет назад погруженный в ученые занятия Миланский герцог Просперо стал жертвой заговора со стороны своего младшего брата Антонио. Злоумышленники обрекли герцога и его маленькую дочь на верную смерть, отправив на утлом судёнышке по бурному морю. Но они спаслись, высадившись на необитаемый остров, где Просперо стал полновластным хозяином: с помощью захваченных с собой волшебных книг он подчинил себе духов, а также единственного тамошнего жителя-дикаря.

И вот теперь мимо острова на корабле плывут Антонио и другие вельможи, в том числе, участники того преступления. Всесильный маг вызывает страшную бурю, однако уже готовившиеся к худшему пассажиры не гибнут, а оказываются на острове, где попадают в полную зависимость от Просперо (так он задумал). Можно было ожидать, что свергнутый правитель начнёт мстить обидчикам. Но нет, жанр пьесы иной – это добрая сказка; он прощает поверженных недругов, а его дочь соединяет судьбу с Неаполитанским принцем. После чего Просперо добровольно расстаётся с колдовскими способностями, отправляя на морское дно свои книги, и решает вернуться в Милан, «чтоб на досуге размышлять о смерти».

Известно, что Шекспир часто использовал старые сюжеты, но в данном случае непосредственный источник не известен, скорее всего, его не было. Выявлены отдельные заимствования у Овидия, Вергилия, Монтеня, Мора, других авторов, переклички с Библией. Тема кораблекрушений в ту эпоху великих географических открытий была на слуху; так, в Англии получила известность история о моряках, попавших в жестокий шторм в июне 1609 года в Бермудском заливе и сумевших высадиться на остров.

Спектакль захватывает своей музыкально-поэтической атмосферой, в нём несколько сюжетных линий. Но главное -- личность Просперо, устами которого глаголят мудрость, понимание человеческой природы. Возникает вопрос: имелся ли у него реальный прототип?

Видная английская исследовательница Возрождения Франсис Йейтс предположила [1], что им был находившийся в Праге император Священной Римской империи Рудольф II (1552—1612). Умный и образованный, но подверженный депрессиям, он старался держаться дальше от политики; покровительствовал наукам и искусствам. В последние годы жизни был отстранён от власти, но ему назначили пенсию и сохранили внешние признаки почёта. Возможно, судьба Рудольфа, игравшего важную роль в интеллектуальной жизни Европы и лишившегося трона, как-то повлияла на образ Просперо. Мог также иметься в виду англичанин Джон Ди (1527--1609) – математик, астроном, алхимик и герметист. Допустимо, что в Просперо содержатся намёки и на самого короля Иакова, тоже более склонного к поэзии, богословию и мистике, чем к государственным делам.

Вообще, у Шекспира персонаж, как правило, вбирает в себя черты нескольких лиц. Но есть ли в данном случае среди них основное? Все признают, что в Просперо чувствуется сам автор, что между драматургом и героем имеется внутренняя, интимная связь. Значит, необходимо выяснить, кто именно создал пьесу, то есть решить проблему авторства шекспировских произведений.

Её сейчас широко обсуждают, выходят статьи и книги, организован специальный сайт, которым руководит английский деятель театра и кино Марк Райлэнс. Всё больше людей, специалистов и любителей, приходят к заключению, что актёр и барыга Уильям Шакспер (такова была его фамилия) представлял собой подставное лицо. Задача в том, чтобы выявить подлинного автора (или авторов), и тут спор ведётся вокруг нескольких наиболее вероятных кандидатур.

Мы разделяем концепцию, которую, опираясь на открытия Ильи Гилилова [2], выдвинула и развила в своей монографии Марина Литвинова [3]: за псевдонимом «Шекспир» скрывались две выдающиеся личности – гений мысли философ Фрэнсис Бэкон и гений языка поэт Роджер Мэннерс, пятый граф Рэтленд; при этом не исключается возможное участие и других лиц. Её подход позволил снять трудности двух старых гипотез -- об авторстве Бэкона (отсутствие у него большого поэтического таланта) и об авторстве Рэтленда (его слишком юный возраст во время написания исторических хроник).

Бэкон обладал всеобъемлющим умом – он писал труды по истории, праву, философии, естественным наукам, алхимии... Государственный деятель, дослужившийся до лорда-канцлера, и в то же время, как думают историки, -- один из основателей тайного ордена розенкрейцеров; строил грандиозные планы переустройства жизни общества, увлекался научными прожектами. «Вышней волею небес» именно этот человек стал воспитателем юного Роджера, когда тот в 11-летнем возрасте потерял отца. Понятно, сколь огромно было его влияние на развитие юного поэта. Бэкон вовлёк его в проект «Шекспир» (наверное, и в другие дела), заразил своим энтузиазмом.

Что мы знаем об этих людях в период создания «Бури»? Рэтленд болел, жить ему оставалось совсем недолго (умер 26 июня 1612 года 35 лет от роду), так что, работая над пьесой, он уже предвидел близкий конец. В пьесе явственно звучит тема «ухода». Как заметил Александр Калягин [5], сыгравший роль Просперо (в постановке Роберта Стуруа), «хотя «Буря» и называется комедией, но ни в одной шекспировской трагедии нет такой безысходности».

Давно замечена близость образов Просперо и Жака-меланхолика -- одного из персонажей написанной десятилетием раньше комедии Шекспира «Как вам это понравится» (все помнят его слова: «весь мир – театр»). Это был необычный лорд, мечтавший стать шутом:

Многие полагают, что Жак с его грустной иронией – это alter ego Рэтленда, как бы его автопортрет 1600 года. Но и в зрелом Просперо можно разглядеть похожий психологический тип.

Согласно Литвиновой, «Бурю» писал один Рэтленд. В тексте есть аллюзии на него, например упоминается единорог, а он имелся в гербе графа; встречается, видимо, с умыслом вставленное слово «manners» (манеры, нравы), а Manners -- родовая фамилия Рэтленда (о присутствии этого слова в первых строках пьесы мы ещё скажем).

Но образ мудреца и чародея наверняка вобрал в себя и черты Бэкона. Ведь это он был одержим идеей раскрыть секреты природы, чтобы властвовать над ней: knowledge is power, оно превратит людей в магов. Вспомним, что в неоконченной утопии «Новая Атлантида», над которой Бэкон работал на закате жизни, описан расположенный в Тихом океане мифический остров Бенсалем, где правят мудрецы "Дома Соломона " (вроде будущей Академии наук), цель которых -- "познание причин и скрытых сил всех вещей и расширение власти человека над природою, покуда всё не станет для него возможным".

У Бэкона в то время тоже случился «уход» -- из высокого творчества, из духовных исканий: в 1608 году, после двадцатилетних ожиданий и унизительных хлопот, он наконец получил пост в Звёздной Палате (высшем, чрезвычайном суде), и его выступления там гремели. Возможно, одна из целей написания пьесы -- отметить 50-летие Бэкона (22 января 1611 года), у Просперо примерно тот же возраст. Причём этот персонаж выведен отнюдь не идеальным -- как сказал сто лет назад британский критик Литтон Стрэчи, «Просперо своеволен и мрачен, в пьесе нет ни одного героя, с которым бы он ладил».

Да и личность Бэкона тоже была противоречивой, двойственной. Философ страстно желал сделать карьеру, выйти из стеснённого положения (будучи небогатым, любил роскошь; ещё он надеялся, что официальный пост позволит ему воплотить в жизнь некоторые его замыслы). Однако он был слишком даровит, чтобы вписаться в круг сановников, от которых зависело его продвижение. Его родственник могущественный лорд Бёрли сказал о молодом племяннике: «Франциск -- человек отвлечённый». А когда Бэкон добился должности, при дворе заправляли ничтожные королевские фавориты, которые творили беззакония, и он тоже оказался замешан в них. Сознавая это, Бэкон в 1612 году (в опыте "О высокой должности") писал: "возвышение -- трудное дело... к чести приходят через бесчестие».

Для Рэтленда Бэкон -- учитель, авторитет, которому он очень многим обязан, но со временем их пути могли разойтись. Вспомним, что ещё в 1601 году Рэтленд принял участие в поднятом графом Эссексом мятеже, а юрист Бэкон стал обвинителем в суде над заговорщиками. Наверное, уже тогда между ними пролегла глубокая трещина. В жизни часто бывает, что воспитуемый начинает тяготиться опекой, считая, что ментор сковывает или даже эксплуатирует его. Вот и у Просперо был чудесный помощник -- благородный дух воздуха Ариэль, который верно ему служил, но желал обрести свободу и в конце получил её. Не было ли чего-то похожего между Роджером и Фрэнсисом?

(Заметим в скобках: на наш взгляд, в Бэконе много от Рыцаря Печального Образа, а в Рэтленде – от его оруженосца Санча Пансы. А ведь уже выдвинута гипотеза о том, что «Дон Кихота» создали те же люди, что и «Гамлета». Её изложил в своей книге [5] английский исследователь Фрэнсис Карр, ныне покойный.)

Не исключено, что писавший «Бурю» Рэтленд хотел, среди прочего, подвести итог своим отношениям с Бэконом. И сказать ему на прощание что-то личное.

Ранее мы обнаружили [6], что в самом начале «Гамлета» не только зашифрованы имена и фамилии авторов -- Бэкона и Рэтленда, но в скрытом виде содержатся и другие важнейшие сведения, позволяющие лучше понять замысел трагедии. Учитывая особый, завершающий характер «Бури», можно ожидать, что в ней тоже есть нечто подобное.

Известны переводы пьесы Т. Щепкиной-Куперник, Мих. Кузьмина, Мих. Донского, Г. Кружкова, которые различаются по стилю, выбору слов, но не по смыслу. Воспользуемся одним из них (Донского). Итак, начальные фразы «Бури» и всего Великого фолио. Они как будто совсем просты по содержанию:

Корабль в море. Буря. Гром и молния. Входят капитан корабля и боцман
Капитан	Боцман!
Боцман	Слушаю, капитан.
	Зови команду наверх! Живей за дело, не то мы налетим на рифы. Скорей!.. Скорей!..
Капитан уходит; появляются матросы
Боцман	Эй, молодцы!.. Веселей, ребята, веселей!.. Живо! Убрать марсель!.. Слушай капитанский свисток!.. Ну, теперь, ветер, тебе просторно – дуй, пока не лопнешь!

A tempestuous noise of thunder and lightning heard Enter a Ship-Master and a Boatswain
	Boatswain!
Boats.	Here, master; what cheer?
Mast.	’t, yarely, or we run ourselves aground. Bestir, bestir. Exit.
Enter Mariners
Boats.	Heigh, my hearts! cheerly, cheerly, my hearts! yare, yare! Take in the topsail. Tend to the master’s whistle. Blow till thou burst thy wind, if room enough!

A tempestuous noise of Thunder and Lightning heard: Enter a Ship-master, and a Boteswaine.
Master
Botes.	Heere, Master: What cheere?
Mast.	Good: Speake to th` Mariners: fall too't, yarely, or we run ourselues aground, bestirre, bestirre. Exit.
Enter
Botes.	Heigh my hearts, cheerely, cheerely my harts: yare, yare: Take in the toppe-sale: Tend to th` Masters whistle: Blow till thou burst thy wind, if room enough.

Теперь, имея перед глазами три ипостаси начального фрагмента, мы можем их сравнивать и анализировать. Вот что привлекло наше внимание:

«Гамлете», в нём фигурируют лица, которые в дальнейшем действе практически не участвуют – капитан, да и боцман тоже (в «Гамлете» – часовые). Этот факт может указывать, что они введены для какой-то специальной цели и в их репликах имеется подтекст -- второй, тайный слой, предназначенный для посвящённых. Как сказал Ричард III в одноимённой пьесе Барда, «Я вкладываю два смысла в одно слово» (III, 1). Приём «two meanings in one word» Шекспир использовал широко.

2. В первой строке (здесь и далее смотрим фолио) «боцман» написано с дефисом (Bote-swain), хотя потом везде слитно. То есть выделено слово swain, а с ним связана одна история, которую поведала Литвинова в своей книге (с. 465).

Жил в то время в Англии литератор Джозеф Холл, которому не понравились первые опубликованные Шекспиром произведения -- поэмы «Венера и Адонис» (1593) и «Обесчещенная Лукреция» (1594) из-за их фривольного, по мнению Холла, характера, и в его сатирах «Пучок розог» 1597 года есть такие строки:

Литературоведы давно и обоснованно предполагают, что Лабео – это Бэкон, а последние две строки – намёк Холла на то, что Бэкону помогает какой-то молодой поэт (Because the thirstie swain…). Ведь «пастушок» (swain, shepherd) был обычным синонимом слова «поэт».

Понятно, что Рэтленд на закате жизни мог вспомнить о начале своего сотрудничества с Бэконом, когда он стал его «пастушком». И значит, в «Буре» капитан (master) – это его воспитатель Бэкон, а боцман – он сам.

в Manners, то есть опять появляется родовая фамилия графа Рэтленда.

4. В реплике Good: Speake to th` Mariners: fall too't, yarely, or we run ourselves aground, bestirre, bestirred. имеется редкое слово yarely (во всяком случае, в одном теперешнем американском издании оно поясняется: yarely – briskly, readily: “проворно»). У Шекспира оно встречается лишь в двух местах, а по буквам напоминает earl (граф), что побудило нас поискать анаграмму во всей фразе. Получилось ROGER MANNERS EARL OF RUTLAND.

5. Следующая реплика содержит много загадок.

Во-первых, в Heigh, my hearts! cheerely, cheerley, my harts – «сердце»), затем как будто его повтор, но напечатано my harts (hart – «олень»). Это расхождение принимают за опечатку и в обоих местах теперь ставят hearts. Однако в пьесе «Как вам это понравится» (II, 1), которую мы уже упоминали, есть выразительный пассаж про страдания оленя, раненного охотничьей стрелой. Несчастного зверя бросили сородичи, и в его судьбе Жак-меланхолик увидел как бы свою собственную, ибо тоже ощущал себя преданным теми, кого считал друзьями. Нет ли здесь умышленного намёка автора «Бури» на эту сцену?

Во-вторых, странности в словах Take in the toppe-sale. Их переводят как «убрать парус (стеньгу)», но «парус» -- sayle (в нынешней орфографии – sail, topsail), а sale -- «продажа». Если имеется в виду «парус», то напечатано очень уж неправильно (а ведь немного дальше по тексту (I, 2) это слово написано верно – sayle).

Напрашиваются вопросы: неужели всё это случайные ошибки, опечатки? Не слишком ли их много в одной реплике? Ведь по мнению текстологов, «Бурю» в фолио издали хорошо.

«парус», то у выражения Take in the toppe-sale, кроме «убрать парус», возможны и другие значения: «умерить пыл», «убавить спесь», «уйти», «признать себя побежденным». Так Рэтленд мог сказать и о себе, и о Бэконе. А если sale – не «парус», а «продажа», то речь идёт уже о каком-то предательстве.

Следующие слова Tend to Th` Master's whistle «Слушайте свистки (команды) капитана». Но whistler -- ещё и «человек, производящий много шума», а на жаргоне -- «доносчик».

Наконец, фраза Blow till thou burst thy wind, if room enough! понимается всеми как обращение к ветру (а предыдущие – к морякам). Тем более, что в «Короле Лире» (III, 2) во время степной бури Лир произносит сходную фразу, несомненно, относящуюся к ветру: Blow, winds, and crack your cheeks. Rage, blow. -- «Дуйте ветры, пока не лопнут щёки. Бушуй, ветер».

Вообще, глагол to blow встречается у Шекспира в очень многих местах, имея разные смыслы, например «шуметь», «хвастаться», «гордиться». Его же употребил Жак-меланхолик, говоря о том, что бы он делал, если бы стал шутом:

Такие самобытные переводчики, как П. Вейнберг, Т. Щепкина-Куперник, В. Левик, Ю. Лифшиц, для to blow в данном контексте единодушно выбрали русское «дуть» -- шут, как вольный ветер, дует на кого хочет:

Здесь синонимом «дуть» будет, очевидно, «высмеивать».

– «раздобыть денег», to get (take) wind – «стать известным». Поэтому слова Blow till thou burst thy wind допускают и такую трактовку: дуй (шуми, хвастай), пока не прославишься (не разбогатеешь). И тогда они обращены уже не к ветру, а к капитану, то есть Бэкону.

Конец этой фразы -- if room enough! «если хватит сил». А мы говорили, что Бэкон развил бурную деятельность в Звездной Палате (Star Chamber). Но ведь и сhamber, и room -- «комната». Поэтому здесь может быть намёк на выступления Бэкона-законника, получавшие широкую известность (по свидетельствам современников, он был непревзойдённым оратором).

(Отметим, что иную догадку о смысле слов Blow, till thou burst thy wind, if roome enough недавно предложила Наталья Гранцева [7]. Она пишет: «... загадочно-мутная фраза может относиться не к ветру и не к Капитану. Есть по логике другой претендент, к которому должен обращаться Боцман. Это -- корабль. Тогда обращение к кораблю, повинующемуся вместе с командой свисткам Капитана, может звучать так: “Дуй, рассекая ветер, если способен!” Примерно так обычно понукает конскую повозку или экипаж двинуться в путь кучер».)

Итак, если верны наши наблюдения, то во всей реплике сквозь, казалось бы, бесхитростные призывы к морякам и ветру проступает другой, более серьёзный смысл: сначала Рэтленд говорит о себе, вспоминая затравленного оленя и вроде бы признавая своё поражение, а затем адресуется к Бэкону -- насмехается над его суетой в коридорах власти и ехидно желает ему разбогатеть и прославиться. Судя по всему, он не одобрял деятельность бывшего соавтора -- считал её изменой тем идеалам, которые Бэкон внушал своему воспитаннику; возможно, у Роджера были ещё какие-то обиды и претензии.

В 1621 году лорда-канцлера, первого виконта Сент-Олбанского Фрэнсиса Бэкона обвинили во взяточничестве. Его приговорили к штрафу и тюремному заключению, запретив в будущем занимать государственную должность, а также появляться в парламенте. И хотя вскоре король простил старого служаку, в политику Бэкон уже не вернулся -- оставшиеся годы он посвятил учёным трудам, глубоко сожалея о потерянном для них времени. А ведь Рэтленд, похоже, предвидел такую развязку.

Как писал наш крупнейший переводчик Вильгельм Левик [8], «слова Шекспира настолько ёмки, что сплошь да рядом затрудняешься даже в переводе их прямого смысла». А непрямого? Только имея достаточно полные представления об авторе, можно догадаться, что он хотел сказать. Для этого прежде всего необходимо знать, кто есть автор, и тут концепция Гилилова и Литвиновой доказала свою эвристичность.

Рэтленд готовился покинуть земную юдоль, Бэкон отложил в сторону «волшебные книги». Так завершилось творчество Шекспира.

1. F. A. Yates. Shakespeare’s Last Plays: A New Approach. L.: Routledge and Kegan Paul, 1975.

2. И. Гилилов. Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса. М.: Артист. Режиссер. Театр, 1997 (уже были два переиздания).

3. Марина Литвинова. Оправдание Шекспира. М.: Вагриус, 20008.

6. Лев Верховский. Гамлет. Смена караула. «Знание-сила», 2012, № 4.

7. Наталья Гранцева. Шекспир и проблемы чёрной магии. «Нева», 2013, № 4.

8. В. Левик. Мастерство перевода 1966. М.: Советский писатель, 1968.