Н. Т. Пахсарьян
ФРАНСУА РАБЛЕ
– XVI века. Книга I. — М.: Знание.
http://natapa.msk.ru/biblio/works/rabelais.htm
Центральная фигура французской культуры эпохи Возрождения, писатель, “положивший начало французской словесности” (Ф. -Р. де Шатобриан) Франсуа Рабле - одна из самых парадоксальных и загадочных фигур мировой литературы. Парадоксальных - потому что он в полном смысле слова уникален, не похож не только ни на одного из своих современников, но и, как кажется, вообще ни на кого из писателей - и в то же время больше и ярче всех остальных воплощает дух Возрождения в целом; и потому, что хотя он не принадлежал ни к какой литературной школе и сам не создал школы, отзвуки раблезианского смеха до сих пор слышны во многих комических, сатирических сочинениях разных стран и эпох: от Мольера и Свифта, через Бальзака и Гоголя до Р. Роллана и Э. Ионеско, Г. Гарсиа Маркеса и М. Булгакова. Загадочных - ибо вокруг имени и жизни Рабле было создано немало легенд, но дошедших до нас достоверных сведений на самом деле очень мало; и сама его книга - грандиозный “свод” культуры Возрождения - столь же глубока и масштабна, сколь и таинственна.
анализом архивных текстов, сколько попросту убеждением в автобиографичности многих моментов истории великана Гаргантюа, а дата рождения устанавливается по документу ХVIII века, уточняющему, в каком возрасте скончался писатель, потому среди специалистов нет единства в том, родился ли Рабле в 1483 или в 1494 г. И все же сегодня, благодаря скрупулезным изысканиям ученых, мы в какой-то мере точнее представляем себе жизнь автора “Гаргантюа и Пантагрюэля”, чем, например, в прошлом веке, рисующим его то гулякой, “здоровяком и пьяницей” (по выражению известного французского ученого-филолога И. Тэна), чем-то вроде его собственного персонажа - Панурга, то мудрым “медонским кюре”, этаким братом Жаном, предающимся на покое философским размышлениям.
в 1511 г. стал послушником во францисканском монастыре Ла Бометт, недалеко от Анжера. Значит выбор монашества был сделан Франсуа сознательно, а не только под давлением родителей, как это обычно объясняют. Однако богословские науки все-таки меньше привлекали будущего врача и писателя, чем изучение древних языков, чтение античных авторов, знакомство с сочинениями гуманистов. Потому, когда в 1520 г. Франсуа становится монахом-францисканцем в Фонтене-ле-Конт, он охотно сближается с другим любителем гуманистической литературы - Пьером Лами и по его совету вступает в переписку со знаменитым французским гуманистом Гийомом Бюде. Первое письмо Рабле утрачено, но его второе послание (на двух древних языках - греческом и латыни), где автор, обращаясь к Бюде, называет себя “подростком”, служит аргументом для тех, кто полагает, будто Рабле родился лишь в 1494 г. Однако необходимо помнить, что согласно законам риторики, строго соблюдаемым и в гуманистической переписке, автор письма, обращенного к литературной, ученой или какой угодно другой знаменитости, должен выказать почтение, подчеркнув свою ничтожность, неразумие, неопытность, - что скорее всего и делает тридцативосьмилетний Рабле, назвавший себя “подростком”.
периодом наивысшего подъема ренессансной культуры во Франции. Однако если начало 20-х гг. было действительно благоприятным для гуманистических занятий будущего писателя и его друга (они, кроме того, вместе посещали кружок юристов, бурно дискутировавших в ту пору различные правовые вопросы - в том числе проблему брака, что найдет отражение в знаменитом обсуждении Панургом всех преимуществ и недостатков предполагаемой женитьбы), то уже с середины десятилетия сторонники религиозной традиции, напуганные как внешними факторами - деятельностью немецкого реформатора Мартина Лютера, так и внутренними тенденциями - активностью гуманистов, переводивших священные тексты на национальные языки да еще снабжающих их совсем не ортодоксальными филологическими комментариями, ужесточили церковную цензуру и контроль за укладом монастырей. Результатом, в частности, стал обыск в монашеских кельях Фонтене-ле Конта: у Рабле и Лами были отняты греческие книги, Лами бежал в Баль, Рабле вначале остался и даже вернул себе отнятую литературу. Но когда он понял, что гонения не ослабеют, то, получив от церковных властей разрешение покинуть францисканцев, перебрался в Майезе, в монастырь бенедиктинцев, заслуживших репутацию людей, более терпимых к новым веяниям. Вместе с благосклонным к гуманистам епископом Жоффруа д’Эстиссаком Рабле, выполняя обязанности секретаря, уезжает в провинцию Пуату, что, вероятно, позволило ему всерьез познакомиться с местным фольклором. Это знание найдет впоследствии отражение в его романе.
С 1528 г. Франсуа Рабле выбирает удел так называемого “секулярного” (т. е. живущего среди мирян) священника, и в этот период он приступает в Париже к изучению медицины. По некоторым данным примерно тогда же он становится отцом двоих детей. В сентябре 1530 г. будущий писатель поступает в университет в Монпелье, и поскольку его медицинские познания к этому времени, видимо, были весьма обширны, он уже в ноябре того же года получает степень бакалавра, а в 1537 г. защищает докторскую диссертацию. Занятия медициной всерьез и надолго увлекли Рабле. В течение 1531 г. он разрабатывает и читает курс лекций о Гиппократе и Галене, сопровождая их наглядными пояснениями на анатомированных трупах (что было в ту пору свидетельством научной смелости и передовых взглядов), а со следующего года становится практикующим врачом в лионской больнице. Это также время плодотворной научной и писательской деятельности Рабле: он вступает в переписку со знаменитым европейским гуманистом Эразмом Роттердамским, знакомится с известным издателем французского Возрождения Этьеном Доле, публикует, снабжая их комментариями, несколько ученых трудов по медицине (“Медицинские письма” итальянского врача-гуманиста Манарди, “Афоризмы” Гиппократа и др.), печатает календари и шуточное астрологическое “Пантагрюэлево предсказание” на 1533 г., наконец, обращается к художественной прозе. Внимание Рабле привлекает изданная весной 1532 г. народная книга “Великие и неоценимые хроники великого и огромного великана Гаргантюа”. Появление таких народных книг, основанных на фольклорных легендах (о чернокнижнике докторе Фаусте, о Тиле Уленшпигеле), - одна из характерных примет культуры Возрождения. Увлеченный веселой фантастикой этого сочинения, писатель решает написать его продолжение и уже осенью того же года на лионской ярмарке появляются “Ужасающие и устрашающие деяния и подвиги достославного Пантагрюэля, короля дипсодов, сына великого гиганта Гаргантюа”. Свое сочинение Рабле выпускает под псевдонимом-анаграммой - Алькофрибас Назье. Внешне следуя за лубочной фабулой народной книги, рисующей забавные фантастико-героические приключения великанов, писатель сразу же придает своему роману иной масштаб и направление, наполняет гротескно-карнавальные образы книги философско-гуманистическим содержанием. Чувство духовной свободы и жизнелюбие, веселая философия “пантагрюэлизма”, как назвал ее сам Рабле, “праздничное освобождение духа и тела”(М. М. Бахтин) не могли не вызвать раздражение со стороны официальных кругов. Богословы Сорбонны - в ту пору оплота старой схоластической учености и религиозной традиции - немедленно осудили книгу Рабле за “непристойность”, но не смогли остановить ни ее растущую популярность, ни желание писателя продолжать свое сочинение. Тем более, что для этого вскоре предоставляется возможность.
по май 1534) Рабле посещает Рим и Флоренцию, изучает топографию Рима. Вернувшись во Францию, он вновь приступает к своим обязанностям госпитального врача и параллельно издает “Топографию античного Рима” Морлиани, еще одно шуточное “Пантагрэлево предсказание” на 1535 г. и, возможно, новую книгу, которой была предназначена роль первой части романа - “Неоценимая жизнь великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля”. Иногда, впрочем, появление “Гаргантюа” датируют следующим, 1535 годом. Этот год важен для Рабле некоторыми личными событиями: есть неясные сведения о том, что в этот год умирает его отец, или брат, и одновременно рождается его третий ребенок. Но это также и сложный год для судеб французских гуманистов, новая волна их преследований. Рабле пришлось вновь прибегнуть к покровительству Жана Дю Белле, теперь уже кардинала, и к этому времени относится вторая поездка писателя в Италию. На этот раз ему удалось испросить у папы Павла Ш отпущения грехов и прощения за свой уход из монастыря бенедиктинцев. Кроме того, в эту поездку Рабле увлеченно занимается ботаническими изысканиями, чему способствует возможность близкого знакомства с папским садово-огородным хозяйством, имевшим в своем распоряжении довольно много редких для того времени растений и плодов.
Вернувшись в апреле 1536 г. во Францию Рабле обосновывается в аббатстве Жана Дю Белле, став каноником монастыря Сен-Мор-де-Фоссе. Но он недолго смог усидеть на месте и с 1537 г., уже имея докторскую степень, вновь обратился к медицинской практике, принялся путешествовать, работая врачом и читая лекции по медицине то в Монпелье, то в Лионе, то в Париже. Его высокая репутация не только медика, но и юриста приближает его ко двору. Писатель становится не только свидетелем, но и непосредственным участником важных политических событий своей эпохи. Так, в 1538 г. Рабле оказывается в свите Франциска I во время известного исторического события - встречи последнего с Карлом V в Эг-Морте, где напуганные развитием реформации испанский и французский короли выработали политическое соглашение и Франциск I отказался от прежней политики религиозной терпимости. Сложившиеся обстоятельства заставляют автора “Гаргантюа и Пантагрюэля” по возвращении из Пьемонта, где он находился в течение двух лет при дворе королевского наместника, брата кардинала Дю Белле, сеньора Ланже, издать в 1542 г. смягченный вариант своего сочинения, пытаясь избежать идеологических нападок. Не стоит корить при этом французского гуманиста за слабость. Он действительно никогда не стремился порвать с официальной церковью, не хотел ссор с двором: как писал Рабле в Прологе ко Второй Книге, его готовность защищать свои убеждения простирается “вплоть до костра, но только не включительно, а исключительно”. Но тем самым писатель оказывается не на стороне узколобого фанатизма, а на стороне здравого смысла и разумного компромисса. В сочетании с обширными знаниями и профессионализмом это качество Рабле обеспечивает ему благосклонность двора: в 1543 г. он получает от Франциска I должность докладчика прошений. Все это, по-видимому, позволило ему добиться в 1545 г. привилегии на публикацию продолжения “Гаргантюа и Пантагрюэля”. Но когда в следующем, 1546 г. выходит знаменитая третья часть романа, подписанная уже не псевдонимом, а именем “Франсуа Рабле, доктора медицины” и с посвящением покровительнице гуманистов и талантливой писательнице, автору новеллистического сборника “Гептамерон”, сестре Франциска I Маргарите Наваррской - “Героические деяния и речения доброго Пантагрюэля”, теологи Сорбонны осуждают книгу за “ересь”, и автор вынужден скрыться от преследований за границей, в Метце, где он вновь начинает работать врачом. И на этот раз ему помогло покровительство кардинала Дю Белле, который опять берет Рабле с собой в Италию, где у писателя есть возможность пополнять свое образование и общаться с кругом гуманистической интеллигенции. Тем временем из печати появляется частично написанная четвертая часть романа Рабле (1548 г.), а когда политическая ситуация во Франции несколько меняется под воздействием конфликта нового французского короля - Генриха П с новым папой римским - Юлием Ш, насмешник Рабле, столь много сделавший для разоблачения папской политики, получает королевскую привилегию на публикацию всех своих сочинений, а в 1551 г. - при посредстве все того же кардинала Дю Белле - доходное место кюре в Медоне и Сен-Кристоф-дю-Жамбере, где, к тому же, не обязательно было жить и обременять себя какими-либо серьезными обязанностями. Это позволило Рабле закончить и напечатать в 1552 г. полную версию “Четвертой книги героических деяний и речений доблестного Пантагрюэля” (где писатель также прибегнул не к псевдониму, а к своему собственному имени), но, увы, не спасло от нового недовольства церковной цензуры: Сорбонна запретила книгу к продаже, а парижский парламент приговорил ее к сожжению. Примерно в середине следующего, 1553 г. Франсуа Рабле умирает. Не известно, успел ли он дописать роман. Потому последнюю, пятую часть его книги специалисты считают не полностью принадлежащей автору. По-видимому ее закончит по оставленным им наброскам кто-то из друзей-единомышленников, и она будет издана сначала частично, а потом полностью лишь в 1562-1564 гг.
Вокруг смерти Рабле сложилось немало легенд. Существует история о том, что писатель надел на себя перед смертью маскарадный костюм “домино”, пародируя тем самым известное изречение “Апокалипсиса” “Блаженны умирающие в Боге (по-латыни - in Domino)”. По-разному передают и его последние слова: по одной версии, он крикнул окружающим: “Опускайте занавес, фарс окончен!”; по другой - задумчиво произнес “Иду искать великое Быть может...”, по третьей - иронически заметил по поводу причащавшего его священника “Мне смазывают сапоги для большого путешествия” и т. д.. Как кажется, в этих легендах запечатлена неразгаданность личности французского гуманиста - врача, ученого-естествоиспытателя, филолога, писателя, которого то представляют дерзким атеистом, то смиренным католиком, то мудрым реформатором, то скептиком-традиционалистом, - и здесь загадка жизни писателя сливается с загадкой его главной книги.
Так, роман Рабле не приняли и предмет язвительных насмешек писателя, монах Габриэль де Пюи Эрбо, и реформатор Жан Кальвин, и бывший друг Рабле, гуманист правовед Андре Тирако. И в то же время есть немало свидетельств любви современников к “Гаргантюа и Пантагрюэлю”, так что знаменитый ренессансный историк и писатель Этьен Пакье имел основания сообщить своему другу поэту Пьеру Ронсару: “ученый Рабле, мудро дурачась... стяжал любовь в народе”.
“ученостью не буквоеда, а мыслителя; за словами он видел предметы, видел живую жизнь”. Вот почему “Гаргантюа и Пантагрюэль” никогда не был чтением только высоколобой ученой публики: ни в ХУ1 веке, когда отрывки из “Пантагрюэля” читали вслух на руанской ярмарке 1541 г., ни в следующем столетии, когда его сюжет стал основой нескольких придворных балетов, а сам роман понимался как зашифрованная хроника о современных Рабле людях и событиях и издавался “с ключом”, ни тогда, когда возникали сокращенные и адаптированные версии для детей или для дам, когда, наконец, Рабле, наряду с Сервантесом или Дефо, вошел в круг классического детского чтения. Сам Рабле дерзостно-насмешливо объявил своими читателями “достославных пьяниц и достопочтенных венериков”. Однако мало найдется людей, способных понять это обращение писателя буквально: ведь в том же авторском прологе к роману он призывает читателей “истолковать в более высоком смысле все то, что, как вам могло случайно показаться, автор сказал спроста”, “быть мудрыми, дабы унюхать, почуять и оценить эти превосходные, эти лакомые книги”. И все же автор не раскрывает загадку своего сочинения, а скорее приглашает к разгадыванию, играя и с образами романа, и с читателями. Как в творчестве Эразма Роттердамского или Сервантеса, в произведении Рабле нашел свое блестящее воплощение “игровой характер Ренессанса” (Й. Хейзинга).
Пропорции и масштабы персонажей книги Рабле то и дело свободно меняются, сам автор то приближается к тому или иному герою (недаром Рабле отождествляли и с Грангузье, и с Гаргантюа, и с Пантагрюэлем, и с братом Жаном, и с Панургом), то вдруг отдаляется от него, насмешливо рисуя “со стороны”. История главной пары героев романа - Пантагрюэля и Панурга - это и союз-спор “всезнающего” персонажа со “все-умеющим”, и пародийный диалог фольклорного черта с фольклорным плутом. Представая перед читателями то ярмарочным зазывалой, то прилежным историографом, то философом-мудрецом, Рабле и пропагандирует серьезные идеи (среди хрестоматийно известных - идея мирной государственной политики - эпизод войны государства Грангузье с соседней страной, где правит Пикрохол, гуманистического образования и воспитания - история обучения Гаргантюа, свободного сосуществования людей - Телемское аббатство) - и как будто смеется над ними, ставя их в пародийно-иронический контекст, так что даже специалисты не в силах решить, рисует ли автор “Гаргантюа и Пантагрюэля” в образе Телема, где действует принцип “Делай, что хочешь”, настоящий утопический идеал, или пародию на утопию. Наконец, писатель пускается в непрестанную языковую пародийную стилизацию, сталкивая низовую, “площадную” (М. М. Бахтин) лексику и характерные для речи школяров латинизмы, мешая забавные неологизмы и псевдоученый жаргон.
“мир был фарсом, и он, Рабле, представил его как фарс”. Однако дело, думается, обстоит не совсем так: недаром “Гаргантюа и Пантагрюэля” называют не столько фарсом, сколько комическим эпосом, меннипейным романом, фантастической хроникой, философским памфлетом, сатирическим обозрением. Замысел Рабле настолько масштабен, что, по существу, ставит его сочинение над всеми отдельно взятыми направлениями возрожденческой мысли (Г. К. Косиков), превращает его в грандиозный свод одновременно средневековой и ренессансной, народной карнавальной и книжной гуманистической культуры. Поистине необъятная эрудиция писателя, позволившая, с одной стороны, ввести в роман разнообразную литературно-философскую традицию от античности до последних достижений гуманизма, с другой - погрузить читателей в стихию народной смеховой культуры Средневековья и Возрождения (превосходно исследованной знаменитым отечественным ученым - М. М. Бахтиным), богатая творческая фантазия, дерзкая и свободная языковая игра, великий дар комического позволили Рабле создать уникальную по охвату, веселую и умную смеховую энциклопедию Ренессанса. Важен и особый характер раблезианского смеха - одновременно разрушающего и созидающего, отрицающего и утверждающего: в нем “откровенная насмешка и апология, развенчание и восхищение, ирония и дифирамб сочетаются”(Л. Е. Пинский). Притом “в мощном взрыве этого смеха” ощутима, как верно писал В. Гюго, “бездна разума”. Недаром говорят о том, что книга Рабле - воплощение “галльского юмора”: национальное своеобразие французской комической традиции - ее “острый галльский смысл”, говоря словами А. Блока - воплощено в “Гаргантюа и Пантагрюэле” чрезвычайно ярко и масштабно.
Подводя итог, можно лишь повторить вслед за Флобером: “... Рабле -единственный, ибо он один выражает целый век, целую эпоху. Его значение одновременно литературное, политическое, моральное и религиозное. Подобные гении, которые создают новые литературы или преобразуют старые, появляются редко, и каждый из них уходит, сказав свое слово, слово своего времени”.
“Рабле собирал мудрость в народной стихии старинных провинциальных наречий, поговорок, пословиц, школьных фарсов, из уст дураков и шутов. Но, преломляясь через это шутовство, раскрывается во всем своем величии гений века и его пророческая сила. Всюду, где он еще не находит, он предвидит, он обещает, он направляет. В этом лесу сновидений под каждым листком таятся плоды, которые соберет будущее. Вся эта книга есть “золотая ветвь”.
***
В народной книге о великане Гаргантюа рассказывалось о том, как волшебник Мерлин, чтобы помочь королю Артуру справиться с гогами и магогами, создал супругов-великанов, сын которых, Гаргантюа, помог королю добиться победы над врагами. Несколько забавных эпизодов этой книги Ф. Рабле сохранил (например, историю с похищением великаном соборных колоколов, или рассказ о том, как во рту великана между его зубами селятся люди и т. п.). Но в целом сюжетная история “Гаргантюа и Пантагрюэля” иная: на грандиозном пиру короля Утопии великана Грангузье его жена Гаргамела, объевшись потрохами родила через левое ухо сына, сразу же потребовавшего, чтобы ему дали пить. Жажда младенца была столь велика, что король назвал его Гаргантюа ( от “Ке гран тю а” - Ну и огромная же у тебя (глотка)!). Когда настало время учить ребенка, к нему пригласили магистра Тубала Олоферна, схоласта, сумевшего за 5 лет заставить Гаргантюа лишь выучить азбуку в обратном порядке. Столь же пустыми были и другие дисциплины, которые преподавал схоласт. Когда же отец делает новым наставником своего сына гуманиста Понократа (от греч. “сильный, неутомимый”), тот перестроил систему обучения таким образом, чтобы, заменив тупую зубрежку осмысленным учением, чередуя и совмещая занятия и игры, прогулки, развивая и ум, и тело, Гаргантюа стал действительно образованным человеком. Тем временем на государство Грангузье напал соседний король Пикрохол, воспользовавшись ничтожным конфликтом между его подданными пекарями и пастухами Утопии. Войско Пикрохола, несмотря на его жестокость, было разбито и Грангузье награждает тех, кто помог ему добиться победы. Один из самых храбрых воинов, монах брат Жан просит в качестве награды позволить ему построить аббатство по новому уставу. Телемская обитель становится пристанищем для самых красивых и умных девушек и юношей, которые отказываются от строгих и подробных монастырских предписаний, руководствуются принципом “Делай, что хочешь”, но при этом живут мирно и дружно, чередуя труд и досуг, развивая ум и чувства, ощущая себя свободными и счастливыми.
Во второй книге Рабле рассказывает историю сына Гаргантюа, Пантагрюэля. Отец, помня о трудностях, которые были связаны с его собственным обучением, стремится наилучшим образом воспитать сына. Он отправляет его в Париж, чтобы тот изучал науки, и в подробном письме излагает свою гуманистическую воспитательную программу. Наставления отца помогают Пантагрюэлю столь глубоко постичь разнообразные отрасли знания, что, когда ему пришлось вести диспут против всех теологов Сорбонны, он всех их победил. На одной из прогулок со своими друзьями Пантагрюэль встречает веселого и лукавого Панурга - бродягу и бедняка, который становится постоянным спутником и собеседником Пантагрюэля. Последние три книги романа связаны с тем, что Панург задумывает жениться, но никак не в силах решить, правильно, мудро ли он при этом поступит, или нет. Он обращается за советом к Пантагрюэлю, его друзьям - богослову, медику, философу, законоведу, шуту, спрашивает, спорит, размышляет, но не приходит ни к какому выводу. Тогда герои решают отправиться в путешествие к оракулу Божественной Бутылки, чтобы испросить совета у него. На двенадцати кораблях герои пускаются по морям, посещают различные острова (остров Жалкий и остров Дикий, остров Звонкий и остров Застенок, остров Прокурации и остров Апедевтов и т. д.). В фантастических образах жителей этих островов Рабле рисует совершенно реальные и актуальные явления современной ему действительности: он обличает монахов и судейских, финансистов и политиков, лжеученых и фанатиков, ябед и завистников. Борьба между католиками и протестантами, охватившая в этот период Европу, предстает в романе в виде абсурдных, но жестких столкновений папоманов (поклоняющихся папе римскому) и папефигов (тех, кто дерзнул показать ему фигу). Взяточничество судебных чиновников высмеяно в образе Пушистых котов-мздоимцев. Абстрактность схоластической науки саркастически передана в пустых занятиях госпожи Квинтэссенции, и т. д. Пройдя через множество смешных и опасных приключений, компания Пантагрюэля прибывает к оракулу - и получает как будто простой, но и очень емкий, многозначный ответ: “Тринк! (пей)”. Тема жажды, питья здесь, как и во всем романе несет в себе значение не только буквальное, но и аллегорико-символическое: человек должен жаждать знаний, непрестанно искать истину, алкать любомудрия.