Романчук Л. : "Женские образы в сонетах Пьера Ронсара"

ЛЮБОВЬ РОМАНЧУК

"Женские образы в сонетах
Пьера Ронсара"

http://www.roman-chuk.narod.ru/1/Ronsar.htm

Вступление

Пьер де Ронсар (1524–1585) вошел в историю поэзии как один из вели-чайших певцов любви. И хотя он создал и множество иных циклов (полити-ческих од, од, воспевающих радость сельской жизни), именно любовные сти-хи принесли ему наибольшую славу.

Пьер де Ронсар (1524–1585) вошел в историю поэзии как один из величайших певцов любви. И хотя он создал и множество иных циклов (политических од, од, воспевающих радость сельской жизни), именно любовные стихи принесли ему наибольшую славу.

Пьер Ронсар начал новую эпоху в истории французской поэзии, он и его друзья-поэты, образовавшие кружок “Плеяда”, стали бороться за новую французскую поэзию на французском языке. В эту группу входили поэты Ж. Дю Белле, Э. Жодель, Ж. А. ле Баиф и другие. Они стали внедрять во французскую литературу такие жанры, как сонет, элегия, ода, комедия, трагедия. Никто до них не писал в этих жанрах во Франции. Образцами были античные и итальянские мастера.

В каком-то смысле поэты “Плеяды”, и Ронсар в первую очередь, обратили внимание современников на необходимость создания родного литературного языка, который должен был стать и стал цементирующим элементом формирующейся нации. Пушкин по этому поводу писал: "Люди, одаренные талантом, будучи поражены ничтожностью и, должно сказать, подлостью французского стихотворчества, вздумали, что скудость языка была тому виною, и стали стараться пересоздать его по образцу древнего греческого Образовалась новая школа, коей мнения, цель и усилия напоминают школу наших славяноруссов, между коими также были люди с дарованиями. Но труды Ронсара, Жоделя и Дю Белля остались тщетными. Язык отказался от направления ему чуждого и пошел опять своей дорогой".

Тем не менее, его вклад в поэзию огромен. Многие стихи Ронсара стали не только во Франции образцами лирики. Почти во всех странах переводчики упражняются в мастерстве перевода знаменитого стихотворения француза.

Слава Ронсара в его время была очень большой. Еще в XVII столетии много писателей (например, сатирик Матюрен Ренье) были решительными сторонниками его теории. Торквато Тассо очень высоко оценивал Ронсара; почитателем и последователем его в Германии был Мартін Опиц; следы влияния ощущаются в тогдашней польской литературе. Тиар назвал Ронсара в своих стихах "повелителем девяти античных муз", Дю Белле - "французским Терпандром". Но вскоре настала пора забвения Ронсара, что было так же несправедливо, как и бывшее безусловное поклонение. Пьер де Ронсар писал: "К сожалению, не время минует, минуем мы".

Представление о Ронсаре как о великом поэте, присущее его современникам, возродилось не так давно. Еще в полемике с поэтами-гугенотами Ронсар бросил знаменитую формулу: "Вы все отпрыски моего величия!" Это утверждение может быть отнесено и к поэтам - французским классицистам XVII-XVIII веков, и к поэтам-романтикам. Их творчество было бы невозможно без завоеваний Ронсара. Однако сами духовные потомки Ронсара оказались не слишком благодарными. Особенно резко обошлись с замечательным ренессансным поэтом классицисты. Сначала от художественного наследия Ронсара демонстративно отрекся классицистический реформатор поэзии – Малерб: занявшись упорядочением, унификацией французского языка, он резко осудил новаторские приемы Р. и его анархическую поэтику. Позднее Буало, в "Поэтическом искусстве" на длительное время предопределил суровую оценку вождя Плеяды.

Реабилитацию Ронсара начал ведущий критик французского романтизма Сент-Бёв, опубликовав в 1828 году исследование "Историческое и критическое обозрение французской поэзии и драматургии XVI века" [1] и издав тогда же том "Избранных стихотворений" ренессансного поэта. Однако реабилитация эта была половинчатой. Ее, во-первых, сопровождали многочисленные оговорки. Во-вторых, Сент-Бёв принимал и популяризировал лишь тот аспект творчества Ронсара, который можно определить термином "анакреонтический". Ронсар в произведенном им отборе предстает прежде всего как изящный певец любви, вина, наслаждения природой и других жизненных радостей. Такое одностороннее восприятие Ронсара, освященное авторитетом Сент-Бёва, пустило довольно прочные корни, а за пределами Франции продолжает давать о себе знать иногда и по сей день.

Со второй половины XIX века внимание литературоведов и критиков постепенно начали привлекать и приводить в восхищение все новые, более обширные и глубокие пласты поэтического наследия Ронсара. Стали очевидными присущая ему эпическая мощь, значимость его философских стихов, его новаторский вклад в становление французской гражданственной поэзии, широкое лирическое дыхание его насыщенных автобиографическим началом посланий, речей и элегий.

Примечательным оказался не только радужный оптимизм, преобладавший на ранних этапах литературной деятельности, но и захватывающий трагизм некоторых произведений, созданных в годы творческой зрелости и на склоне лет.

Ронсар поражает нас неисчерпаемым богатством доступных ему тональностей, художественных красок, поэтических масштабов, эмоциональных регистров. Он достигает одинаковой выразительности и в небольших по объему лирических жанрах - оделеттах, песнях, эпиграммах, и в произведениях монументальных.

Позднее "открытие" Ронсара во Франции отразилось и на его судьбе в России. Пушкин (во фрагменте статьи "О ничтожестве литературы русской") и Белинский (в статьях "Литературные мечтания", "О стихотворениях г. Баратынского", "Общее значении слова "литература" и в ряде рецензий) сурово судили о Ронсаре и его соратниках. Творчество Ронсара воспринималось Пушкиным и Белинским (отчасти под влиянием оценки, данной ему Лагарпом, автором "Лицея", и предшествующими теоретиками классицизма во главе с Буало) как явление архаическое, представляющее сугубо исторический интерес. В дооктябрьский период Ронсара переводили в России мало. Подлинный расцвет интереса (переводческого, исследовательского, читательского) к творчеству великого ренессансного поэта наступил после Октябрьской революции. В 20-х гг. его переводит С. Шервинский и выпускает ряд статей, посвященных краткой характеристике его творчества.

Ронсара переиздают, переводят, исследуют, пишут биографии. После войны исследователями его творчества становятся Ю. Виппер, Э. Эткинд, И. Подгаецкая, И. Шайтанов, А. Смирнова и др. Однако, в советский период гораздо большее внимание уделялось его гражданской лирике, чем любовной. Что создало некоторый пробел в литературоведении.

«идеальное и вместе с тем реалистическое содержание, ту полноту чувств и ту силу поэтического выражения, которые придали ей общеевропейское значение» [27, c. 269].

В целом, творчеству Ронсара посвящена обширная критика. Тем не менее, далеко не все аспекты его поэзии освещены должным образом. К тому же, на отечественный язык (русский или украинский) переведена лишь малая толика того, что выходило за рубежом.

Наиболее сложным представляется сборник, получивший наименование «Любовные стихи к Кассандре». Образ его героини до сих пор представляет загадку для литературоведов – является ли он обобщением конкретной женщины или это поэтический символ? Художественные средства, использованные в нем, позволяют сравнивать Ронсара и его влияние на французскую поэзию с тем, что для итальянской сделал Петрарка. Перекличка двух великих поэтов, певцов любви, ощущается во многих сонетах.


Основная часть

1. 1. Категории исследования (любовная лирика, сонет)

Любовная лирика – очень субъективная, личная лирика, основной темой которой является любовь. Ее происхождение очень древнее. Первыми известными любовными лириками был Мимнерм и Сафо (или Сапфо) (7 в. до н. э.). Сафо в своих стихах выражала целую симфонию чувств и ощущений, доходящую до физиологических подробностей и самозабвения, что было абсолютной новостью в тогдашней греческой литературе. Впоследствии ей стали подражать многие поэты. Любовная лирика имеется практически у каждого поэта. Замечателен любовный цикл Петрарки, Шекспира, Данте, Вергилия. Распространению и развитию лирических форм в средние века способствовали трубадуры, миннезанги и труверы.

Однако в средние века поэзия, как отмечает А. Аникст, «попала в подчинение к богословию. Даже любовная лирика испытала на себе некоторое влияние средневековой схоластической мысли, что особенно заметно, например, у Данте» [1, c. 569].

Особый расцвет лирики пришелся в эпоху Возрождения, когда выросло значение личности и, соответственно, значимости ее индивидуальных переживаний (во Франции – это кружок «Плеяды» с «певцом любви» Ронсаром, в Испании – Эррера, Лопе де Вега).

Характеризуя этот период, А. Аникст пишет, что «духовное раскрепощение, происшедшее в эпоху Возрождения, сказалось и на поэзии, которая прониклась светским духом. Но философская традиция сохранилась и в гуманистической поэзии, обретя новую идейную направленность, обусловленную духовными стремлениями, характерными для ренессансного мировоззрения» [1, c. 569]. Это смещение акцентов в восприятии и изображении любви хорошо видно в сравнении рыцарской поэзии трубадуров, где любовь воспевалась как чувственная радость, и поэзии Данте и поэтов "нового сладостного стиля", у которых земная любовь оправдывается в той мере, в какой она выражает стремление человека к высшей духовности.

Борьба земного, чувственного начала и духовности пронизывает как философию, так и поэзию эпохи Возрождения. Три тенденции характеризуют решение проблемы любви в ренессансной литературе. Эта проблема стала средоточием всех вопросов, связанных с природой человека, его физического и духовного естества. Если одно из течений гуманистической мысли характеризовалось стремлением реабилитировать плоть, то в противовес ему неоплатоническая философия Возрождения подчеркивала в человеке его духовные способности. Между этими двумя крайними позициями находилась та тенденция, которая искала синтеза духовного и физического в человеке.

Это первая особенность ренессансной поэзии. Второй особенностью является введение в любовную лирику тем смерти, природы и времени, иными словами, диалектического подхода к вопросам любви.

А. Аникст так объясняет это: «Поскольку тема любви связана с вопросом о природе человека, то естественно, что в рассмотрение ее входило и все то, что составляет сущность жизненного процесса. Поэтому вопрос о земном и духовном началах сплетается с отношением человека к Природе вообще, а его жизненный путь определяется соотношением с Временем. И, наконец, философская постановка всех этих вопросов неизбежно подводила и к вопросу о значении Смерти для бытия человека. Вот почему в кругу проблем любовной лирики эпохи Возрождения мы находим не только темы Любви, но и темы Природы, Времени и Смерти. Философская трактовка этих тем в поэзии эпохи Возрождения привела к выработке соответствующих художественных приемов. Вся образная и метафорическая система поэзии проникнута концепциями, связанными с этими понятиями. Смысл поэтических произведений раскрывается не столько в сюжете, сколько в философско-лирических вариациях названных здесь идейных проблем» [1, c. 569].

Сонет — один из жанров поэтической лирики. Первые образцы сонета, зародившегося в Италии, использовали схему рифмовки abba abba cdd cee. Его каноническая форма - 14 строк; он имеет строгое строфическое построение (2 катрена, 2 терцета); система рифмовки и ее варианты. Правило "золотого сечения" в композиции сонета. "Твердая форма" сонета и ее содержание. Гармония противоположностей.

О строении сонета писали Никола Буало, Август Шлегель. По форме различают "итальянский", "французский", "английский" сонеты.

Теория: "твердые формы", катрен, терцет, октава, секстет, "сонетный замок (или ключ)"

1. 2. Любовные стихи Ронсара

Настоящую славу Ронсару принесла лирика – сборники Любовные стихотворения (Amours, 1552), Продолжение любовных стихотворений (Continuations des Amours, 1555) и Сонеты к Елене (Sonnets pour H?l?ne, 1578). В любовной поэзии Ронсара доминируют темы стремительно бегущего времени, увядания цветов и прощания с юностью, получает дальнейшее развитие горациевский мотив «carpe diem» («лови мгновение»).

В качестве жанра любовной поэзии у Ронсара преобладает сонет. Он воспел в своих стихах многих женщин. Три из них завоевали наибольшую известность - Кассандра, Мария и Елена. «Образ возлюбленной у Ронсара, - отмечал Ю. Виппер, - прежде всего воплощение идеала поэта, его представлений о красоте и совершенстве. Конечно, в основе стихотворных циклов, посвященных трем воспетым Ронсаром женщинам, лежит каждый раз реальное чувство к реальному, а не вымышленному лицу. Интенсивность этого чувства недооценивать не следует» [5, c. 32].

В творчестве Ронсара есть три сонетных цикла: три любви, три героини, три жизненные эпохи. Первый связан с именем Кассандры – героини «Любовных стихотворений».

Второй сборник Продолжение любовных стихотворений был посвящен Марии и тоже состоял преимущественно из сонетов.

– Мари. Всё, что известно о ней: она простая крестьянская девушка из Бургейля. Ее образ лишен аристократической изощренности; он теплее, проще, доступнее облика Кассандры, более земной. Мария для Ронсара - воплощение той чистой и естественной красоты нравов, которые присущи человеку, растущему на лоне природы. Это стало поводом резче обновить сонетную условность, ввести в неё новые подробности и речевую интонацию, в образном строе резче сблизить любовь и природу. Образ Марии чаще всего ассоциируется поэтом с весной, утром, рассветом, изображается на фоне цветущей природы.

Не найти весной цветов,
Или осенью - плодов,
Летом - дней, палящих зноем,
В стужу - вихрей с вьюгой злою,
В море - рыбьих косяков,
В Босе - жнивья и снопов,
Ни в Бретани - дюн песчаных,
Ни в Оверни - вод фонтанных,
Ни в ночи - пресветлых звёзд,
Ни в лесу - синичьих гнёзд,
Больше, чем в душе унылой
Грусти по тебе, мой милый.

Это стихи о любовном влечении, не находящем отзвука. Чувства, воспетые в стихах, обращенных к Марии, - это не похожая на одержимость страсть, вызванная Кассандрой, а скорее щемящая сердце влюбленность. В художественной структуре стихов о Марии преобладает не стремительный ритм, как в "Первой книге любви", а тяготение к плавности и соразмерности. Этому соответствовал и двенадцатисложный александрийский стих, заменивший более порывистый десятисложник сонетов к Кассандре и в дальнейшем ставший основным размером классицистической драматургии и высокой поэзии во Франции.

"Вторая книга любви", по образному выражению Ю. Виппера, «проникнута мировосприятием, в котором гармонически уравновешиваются меланхолическая грусть и просветленная умиротворенность, горечь, вызываемая жизненными неудачами, и упоение радостями бытия, непосредственность в выражении эмоций, и склонность к рефлексии. Перед нами еще один отблеск идеалов высокого Возрождения» [5, c. 33].

Заметно меняется и стилистическая тональность цикла. В нем вырастает роль реальной действительности как источника поэтических эмоций, которая целиком определяет атмосферу отдельных стихотворений (например, "Веретено").

Паллады верный друг, наперсник бессловесный,
Ступай, веретено, спеши к моей прелестной.
Когда соскучится, разлучена со мной,
Пусть сядет с прялкою на лесенке входной,

Прядет — и гонит грусть, готовя нить тугую,
Прошу, веретено, ей другом верным будь,
Я не беру Мари с собою в дальний путь…

Отход Ронсара во "Второй книге любви" от платонического и петраркистского обожествления женщины влечет за собой и принципиальные изменения в его стилистических поисках.

Сам Ронсар признаётся, обращаясь к Понтюсу де Тиару:

Когда я начинал, Тиар, мне говорили,
Что человек простой меня и не поймёт,
Что слишком тёмен я. Теперь наоборот:
Я стал уж слишком прост, явившись в новом стиле.

В этом цикле уже всецело царит здоровая чувственность и благородная простота. Ронсар обращается к разработке стиля, который сам определяет как "низкий". Важнейшим эстетическим критерием теперь становится для поэта естественность чувств, прозрачная ясность, грациозность и доступность в их художественном воплощении. Снижение стиля ведет Ронсара к сближению поэтического языка с разговорной речью, к ослаблению образной перегруженности слога, его большей прозрачности. Однако было бы наивно полагать, будто перемена стиля произошла исключительно по причине низкого происхождения новой возлюбленной. Скорее возникает иная мысль: не выбрал ли Ронсар крестьянку в качестве героини нового цикла, чтобы подчеркнуть происходящие перемены? Поэзия могла следовать за чувством, но могла и окрашивать его в свои тона. А пути героинь легко пересекались даже в пределах одного стихотворения: “Я буду чествовать красавицу мою, // Кассандру иль Мари – не всё равно какую?” (пер. В. Левика).

Образ возлюбленной, к тому же простой девушки, складывается из отдельных штрихов, возникает из всеохватывающего ощущения весенней чистоты и свежести; он строится вне отрыва от картин радостной природы. Простота и естественность - вот что привлекает поэта в его возлюбленной. Поэт рисует ее без приукрашивания и ухищрений, такой, какой он увидел ее однажды майским утром. Ронсар изображает Марию за повседневными занятиями, в кругу семьи, в лесу, за работой. Теперь возлюбленная обитает не среди нимф в чудесном лесу, но ходит среди грядок салата или капусты, среди цветов, посаженных ее рукой. Образ ее дан в движении, тогда как раньше динамичной была лишь любовь поэта, ее движения оказывались в центре внимания.

Избавившись от пестрой мишуры петраркизма, поэт говорит о любви разделенной, здоровой и поэтому красивой. И говорит о ней с радостной, иногда с лукавой улыбкой. Сколько настоящей нежности в сонете "Мари-ленивица! Пора вставать с постели!". А как любит поэт болтать наедине с Марией о том и о сем! Появление гостя делает его косноязычным. Но гость уходит, и вновь Ронсар острит, шутит, смеется, легко подыскивая нужные слова ("Любовь - волшебница. Я мог бы целый год"). О своем счастье он пишет в Рим Жоашену Дю Белле ("Меж тем как ты живешь на древнем Палатине"). С античной откровенностью рассказывает он порой о наслаждениях, которые испытывает в объятиях Марии. То он ревнует ее к врачу, который в сотый раз хочет увидеть молодую женщину без рубахи ("Ах, чертов этот врач! Опять сюда идет!"), то прощает ей мимолетную измену ("Проведав, что с другим любимая близка"). Ронсару приятно, что его подруга не пустая светская кокетка, изнывающая от безделья. Она

Весь день прядет иль шьет, клубок мотает, вяжет,
С двумя сестренками вставая на заре, -

Он намерен ей подарить вандомское веретено, зная, что этот подарок доставит Марии неподдельную радость: "Ведь даже малый дар, залог любви нетленной, ценней, чем все венцы и скипетры вселенной" ("Веретено").

Концепция любви как кульминационного пункта жизни, как весны человека органически входит в жизненную философию поэта. Как видим, "Вторая книга любви" воплощает новый "поэтический роман" Ронсара - не в духе возвышенного платонизма сонетов к Кассандре, но совсем в ином плане: Мария - простая анжуйская девушка, "роза полей", весёлая и лукавая, и любовь к ней поэта - простая, земная и разделённая любовь; но в самой простоте стиль Ронсара остаётся высоким и поэтичным.

А когда Мария неожиданно умерла в расцвете лет, Ронсар оплакал ее преждевременную кончину в ряде проникновенных стихотворений ("Смерть Марии", написанном в 1578 году, и др.).

В том же году свет увидела «Третья книга любви», где впервые появляется имя возлюбленной, - «Сонеты к Елене», «песни трогательной поздней любви, полные сдержанности и платонизма, но вместе с тем живой затаенной страсти» [26, c. 270]. В этот период своей жизни, т. е. после 1572 года, Ронсар, разочаровавшись в королевском дворе, с головой уходит в мир личной жизни.

"летучему эскадрону" королевы. Они выведывали тайны, устраивали интриги, мирили и ссорили. Эта высокая, черноволосая и строгая красавица (она была наполовину испанка) привлекла внимание стареющего поэта, который был старше ее на 30 лет.

Образ Елены более осязаем и индивидуализирован, чем образ Марии и Кассандры. Мы видим очертания внешнего облика Елены, ритм ее движений в танце во время ослепительного бала, слышим интонации ее речи, получаем представление о ее внутреннем мире.

"Сонеты к Елене", овеянные печальной прелестью любви почти старого человека к юной и гордой девушке, выделялись спокойной и величественной простотой; ведь именно в эти годы Ронсар пришёл к некоему единому стилю в своих стихах, возвышенному и ясному:

Ни слишком низменный, ни слишком пышный стили:
Гораций так писал, и так писал Вергилий.

Воспевая Елену, Ронсар вступает в соперничество с новым кумиром двора – Филиппом Депортом. В этом сборнике немало следов неопетраркизма, маньеристической изощренности, привнесенной этим соперничеством. Образ возлюбленной вновь обретает аристократическую утонченность. Но в основе его - то преисполненное внутренней гармонии, уверенное в себе достоинство, которое составляет важную черту ренессансного идеала красоты. В "Сонетах к Елене" переплетаются возвышенная идеализация, с одной стороны, и психологическая достоверность - с другой. Стремление к точности и лаконичности, замечательное чувство меры берут верх и тут. Поэт все так же воспевает скромные радости бытия, но теперь его горацианский призыв спешить наслаждаться жизнью звучит порой не только элегически, но и со скрытым трагизмом. С поразительным обаянием нарисован образ возлюбленной, которая одновременно и осязаема, реальна, и бесконечно далека.

Последнее увлечение Ронсара омрачено, однако, избранным объектом: Елена капризна, надменна, перед двором едва ли не стыдится чувств стареющего поэта, приводя его в бешенство.

Отголоски этих жизненных перипетий можно найти в стихах («О, стыд мне и позор. Одуматься пора...»; пер. А. Ревича).

Поэт нередко жалуется на чрезмерную зависимость Елены от предрассудков придворной среды. Один из них он видит в приверженности Елены к платонизму - учению, которое своей идеалистической устремленностью вызывало все большее раздражение поэта и которое он критиковал, противопоставляя ему материалистическое видение мира. Но главное в этих стихах – другое: насмешливое противопоставление своей человеческой тленности спокойной уверенности в своём поэтическом величии:


В тиши у камелька свой вечер коротая,
Мою строфу споёшь и молвишь ты, мечтая:
“Ронсар меня воспел в былые времена”.

В этом сонете вновь Ронсар является непринуждённо беседующим. Но не таков весь сборник.

«То ли светская любовь, то ли меняющийся стиль, в подражание новым итальянским веяниям всё более увлекающийся маньеризмом, заставляет поэта демонстрировать, что и он владеет остроумной метафорой – кончетти. В доказательство Ронсар выстраивает любовный сонет, обыгрывая обращение к комару. Сначала поэт просит его не тревожить мирный сон возлюбленной и готов взамен пожертвовать каплей своей крови; затем сам мечтает “влететь к ней комаром и впиться прямо в очи, // Чтобы не смела впредь не замечать любви!” (пер. Г. Кружкова)» [19].

Подобного рода поэтическое остроумие вскоре сделается обычным в европейской поэзии и гораздо более изощрённым, чем у Ронсара.

Таким образом, через "Сонеты к Елене" проходит типичная для Ронсара-лирика тема неудовлетворенного любовного чувства. "Сонеты к Елене" были последним крупным событием в литературной жизни Ронсара. Он всё реже и реже появляется при дворе, его здоровье расстроено, его мучают жестокие приступы подагры. Он живёт в своих аббатствах, переезжая из одного в другое, проводя время среди книг и цветников

Ю. Виппер, признавая роль трех женщин в жизни поэта и создании любовной лирики, справедливо отмечает, что «любовное чувство, испытанное поэтом, служит ему прежде всего могучим толчком для полета фантазии, играя роль некоего катализатора, накапливающего вокруг себя и приводящего в движение различные влечения и вожделения, а зачастую и переживания, порожденные иными лицами. Попытки восстановить на основе трех упомянутых циклов подробную биографическую канву пережитых Ронсаром любовных романов обречены на неудачу» [5, c. 17].

1. 3. Сборник «Любовь к Кассандре»

в эту девушку, на которой он не мог жениться, стала для Ронсара источником создания поэтического образа возвышенной и недоступной возлюбленной, подобной Лауре Петрарки. Вскоре Кассандра вышла замуж за человека, чьё имение располагалось по соседству с замком Ронсара. Они могли встречаться, хотя так и неизвестно, встречались ли.

Ю. Виппер предупреждает, что «не следует, как это иногда делалось, рассматривать "Первую книгу любви", посвященную Кассандре, как своего рода поэтический дневник, будто бы непосредственно воспроизводящий перипетии любовного романа, пережитого Ронсаром. В последнее время преобладает мнение, согласно которому этот цикл любовных стихотворений был создан по преимуществу в 1551-1552 годах, то есть через пять-шесть лет после знакомства поэта с Кассандрой Сальвиати и через четыре года или через пять лет после того, как она вышла замуж за сеньора де Пре. А это существенно меняет и угол зрения, под которым надо рассматривать творческое своеобразие сборника» [5, c. 32].

Тогда более чем 400 сонетов можно рассматривать как лирический дневник. Однако теперь преобладает мнение, что сонеты относятся к 1551–1552 годам. В таком случае их можно рассматривать как воспоминание безутешного влюблённого или поэтическая условность.

По своему мироощущению Ронсар был скорее язычником, влюбленным в живописную прелесть классических мифов, в красоту природы, в земную любовь и в звонкоголосую поэзию. Эта влюбленность в жизнь проступает уже в первом сонетном цикле "Любовь к Кассандре" (1552-1553), написанном под большим влиянием Петрарки и его учеников.

Образ Кассандры возникает на страницах "Первой книги любви" сквозь дымку воспоминаний, в ореоле эмоций, пробужденных мечтами. Это относится, например, к эротическим мотивам, временами бурно прорывающимся в содержании сборника. Чувственные наслаждения, изображенные Ронсаром, не могли быть подарены ему Кассандрой. Это исключалось характером их взаимоотношений.

Безответная любовь терзает сердце поэта. Он бледнеет и умолкает в присутствии гордой красавицы ("Когда одна, от шума в стороне"), только полуночный бор и речная волна внемлют его жалобам и пеням ("Всю боль, что я терплю в недуге потаенном"). Поэт как бы весь соткан из безысходных противоречий ("Любя, кляну, дерзаю, но не смею").

«В то же время, - замечает Пахсарьян, - сонетам этого цикла присущ яркий чувственный элемент. Он здесь гораздо ярче ощутим, чем в изысканной, но очень условной и поэтому холодноватой поэзии петраркистов. Кассандра не превращается в поэтическую фикцию. Это живая женщина, и все вокруг нее живое» [18, лекция 9].

Ронсар мечтает о ее жарких объятиях ("В твоих объятьях даже смерть желанна!"), упивается зрелищем красоты:

Когда ты, встав от сна богиней благосклонной,

То нежно их завьешь, то, взбив шиньон густой,
Распустишь до колен волною нестесненной...

А то, лежа на зеленом мху среди векового бора, Ронсар не отрываясь смотрит на портрет красавицы, в котором поэт и художник Денизо сумел запечатлеть "Весь мир восторгов в образе живом" ("Гранитный пик над голой крутизной"). Цветущая благоухающая природа как бы свидетельствует о любви поэта, и он погружается в листья и цветы, "Рукой обвив букет душистый мая" ("Когда, как хмель, что ветку обнимая").

Автор "Первой книги любви" отличается от своих соратников наибольшей независимостью по отношению к иноземным источникам. Однако, эта книга внутренне перекликается с творчеством художественной школы Фонтенбло, которая господствовала в середине XVI века в изобразительном искусстве Франции. Эта перекличка, по выражению Ю. Виппера, «выражается прежде всего в изысканности и утонченности, которые отличают женские образы "Первой книги любви" и с которыми реальные жизненные впечатления стилизуются и переводятся в сознательно приподнятый мифологический план» [5, c. 35]. Примером может служить сонет "О если бы, сверкая желтизной..." .

“Литературную верность” Кассандре Ронсар хранил почти десять лет – до того времени, когда появляется сборник «Новое продолжение любовных стихотворений» (1556).

В этом сборнике сонетов у Ронсара несомненно желание уловить тон нового для него жанра. Постоянно ощущается присутствие Петрарки, отзываются его приёмы. Однако сразу же, как отмечает И. Подгаецкая, «острота переживаемой поэтом недостижимости возлюбленной переводится из плана платонического противопоставления небесного земному, как это было у Петрарки, в план чисто человеческих отношений, окрашиваемых подробностями, возможно, реально биографическими» [20, с.].

Мифологические реалии перебиваются французской топографией, вздохи на берегах Илиона отзываются на берегах Луары. Как будто предвосхищая шекспировское отступление от петраркистского идеала красоты в Смуглой Леди сонетов, Ронсар поёт карие глаза своей возлюбленной. И даже среди мифологических образов избирает ту степень чувственности, сама мысль о которой в отношении божественной Лауры показалась бы кощунственной:

О, если бы, сверкая желтизной,
Моей Кассандрой принят благосклонно,

Красавицу лаская в час ночной.

Ронсар вспоминает Кассандру и в своем втором сборнике Продолжение любовных стихотворений, где Ронсар меняет патрицианку на простолюдинку, вместо с этим меняя свой стиль. Там Кассандре посвящён один из наиболее показательных для обновлённой манеры сонетов Ронсара. Поэт обращается к слуге, под угрозой наказания приказывая ему закрыть дверь, ибо хозяин на три дня погрузится в чтение «Илиады». Не впускать никого, но, если вдруг явится посланец от Кассандры, подать скорее одеться:

К посланнику я тотчас выйду сам,
Но даже если б Бог явился в гости к нам,

(«Хочу три дня мечтать, читая “Илиаду”...»).

В этом сонете, где любовь к Кассандре вознесена необычайно высоко, поставлена выше любви к Гомеру, особенно поражает разговорная непринуждённость слога. Никаких образных украшений, никакого петраркизма. Высота хвалы совсем необязательно для Ронсара влечёт за собой возвышенность или изощрённость языка, остающегося прозаическим.

В 1569 году, когда Ронсар после долгих лет разлуки вновь встретился с женщиной, озарившей его молодость, он написал поэму "К Кассандре". Читая ее, мы верим Ронсару, что сознание его навсегда сохранило нетронутым облик преисполненной "детского обаяния" девушки - такой, какой она пленила поэта в весеннюю пору его жизни.

1. 4. Строфика любовных стихов Ронсара

«Они отбросили как несоответствующие своим эстетическим идеалам старые, восходящие к средневековью лирические жанры с так называемой фиксированной формой: баллады, королевские песни, лэ, вирелэ и дизены. Вместо этих форм, мельчащих, как им представлялось, поэзию и сковывающих размах художественного воображения, поэты Плеяды культивировали жанры, унаследованные от античной литературы - оду, элегию, эпиграмму, послание, эклогу. К ним они добавляли сонет, это, по словам Дю Белле, "столь же ученое, сколь и приятное итальянское изобретение" [5, c. 25].

И далее: «Заставив восторжествовать строфический принцип в лирической поэзии, Плеяда чрезвычайно обогатила количество ритмических структур. Многообразие ритмических форм в свою очередь заметно увеличивало выразительные возможности поэзии, насыщая ее более сложными и гибкими средствами художественного воплощения мыслей и чувств».

Ронсар проявил поразительную изобретательность, тончайшее музыкальное чутье в создании строфических структур. Многие из них затем стали классическими и вошли в золотой фонд французской поэзии.

В частности, Ронсар разработал структуру десятистрочной строфы, которая позднее была доведена до совершенства классицистом Малербом. Некоторые типы его строф нашли широкое применение в творчестве поэтов-романтиков, и прежде всего в романтической элегии. Такова, например, строфа, состоящая из четырех 12-сложных стихов, объединенных перекрестной рифмой.

«С середины 50-х годов, - пишет Ю. Виппер, - внимание Ронсара привлекают произведения типа поэмы или гимна, дающие широкий простор свободному, не связанному строгими формальными ограничениями развертыванию философских медитаций, лирических исповедей. Эти произведения построены уже не на строфическом принципе, а состоят из так называемых "vers suivis", то есть стихов, основанных на последовательном чередовании парных рифм. Такой лирический принцип снижал роль чисто музыкальных эффектов, но давал больше простора для развития поэтической мысли, придавал широкую амплитуду эмоциям» [5, c. 24-25].

И Ронсар в своих любовных сонетах, уже в первом сборнике, вскоре постепенно освободился от влияния Петрарковского стиля, найдя, по выражению А. Смирнова, «вполне самостоятельный тон, гораздо более чувственный и реалистический, чем у итальянского поэта и его подражателей» [27, c. 269].

Он меньше других поэтов Плеяды обращался в качестве образца для подражания к современным ему итальянским петраркистам и к вычурным страмботтистам XV века, предпочитая искать опору в классических традициях Бембо и Ариосто, а превыше всего ценя самого Петрарку. Форму сонета он разработал до совершенства.

В своём творчестве Ронсар универсален, осваивая жанровую систему во всей её полноте: от эпиграммы до эпоса. Ни в одном из жанров он не следует существующим нормам, но стремится до предела раздвинуть возможности формы. Именно так происходит в сонете, где череда возлюбленных представляет собой как бы смену масок самой Любви, которой Ронсар служит, не допуская измены. Разыгрывается своего рода спектакль, по ходу которого дистанция между поэтом и объектом его поклонения то увеличивается, то сокращается, меняя выражение чувства и саму роль влюблённого, каждый раз исполняемую Ронсаром со всей искренностью.

Это искренность актёра, способного к достоверному перевоплощению, за которой не следует предполагать безусловной исповедальной правды.

Для изображения любви Ронсар, как верно замечает А. Смирнов, «пользуется более разнообразными и богатыми средствами, чем Петрарка. Мы находим у него огромное количество оттенков и переходов чувства, ситуаций, деталей. У Ронсара любовь всегда материальная, но вместе с тем нежная и одухотворенная, как и образ любимой женщины» [27, c. 270]. Его возлюбленная – не только полна прелести, но и одухотворена.

Общая черта любовной лирики Ронсара – «светлое эпикурейское восприятие жизни» [27, c. 270]. Он упивается чувственностью, а «жизнь представляется ему в виде роскошного сада, полного прекрасных цветов и плодов» [27, c. 270].

Возродив восьмисложный и десятисложный стих, Ронсар вдохнул новую жизнь в почти не известный Средним векам александрийский, или двенадцатисложный, стих, развил его и придал ему большую звучность. Благодаря Ронсару французская поэзия обрела музыкальность, гармонию, разнообразие, глубину и масштаб. Он ввел в нее темы природы, чувственной и одновременно платонической любви, полностью обновил ее содержание, форму, пафос и словарный запас, поэтому его с полным правом можно считать основателем лирической поэзии во Франции.

Заслуга Ронсара - в разработке поэтической формы "французского" сонета, его рифм и изобразительных средств.

Ронсар увлекался новшествами в области орфографии и словообразования, широко пользовался отсутствием твердо установленных грамматических правил, считая, что поэту дано право на вольности. Он внес во французское стихосложение необычайное богатство и разнообразие рифм, строфики, метрики; широко пользовался enjambement, аллитерацией, смело употреблял размеры с нечетным числом слогов (9, 11); большой заслугой его является воскрешение александрийского стиха, забытого со времен средневековья и ставшего впоследствии в продолжение двух столетий основным метром «ложноклассической» поэзии. При этом Ронсар замечательный стилист; образы его богаты, сочны, эпитеты точны и свежи, эмоциональная сторона его поэзии чрезвычайно разнообразна.

Он не зря побывал в школе петраркизма. Петрарка помог ему глубже заглянуть в мир человеческих чувств и понять, что такое изящное в поэзии. Но, взяв от петраркизма все, что казалось ему ценным, Ронсар пошел своим особым путем. Он перестал чуждаться обыденного и "низкого". Его Мария не знатная дама, какой была Кассандра Сальвиати, но молодая жизнерадостная крестьянка. Для того чтобы поведать читателям о своей любви, ему уже не нужна пестрая мишура петраркизма.

В поэтическом мире Ронсара много света и много радости. Ронсара привлекают и любовные утехи, и веселые пирушки, и цветущая природа.

Поэзия Ронсара очень конкретна и пластична. У него глаз опытного ваятеля.

Литература

– М.: «Искусство», 1960. – С. 559-569.

2. Бехер И. -Р. Философия сонета, или Малое наставление по сонету // О литературе и искусстве. — М., 1981.

3. Блюменфельд В. М. Вступит. статья // Поэты французского Возрож-дения. Антология. - Л. Лениздат, 1938.

4. Виппер Ю. Б. Творческие судьбы и история. (О западноевропейских литературах XVI - первой половины XIX века). – М: Наука, 1990. - С. 17-35.

5. Виппер Ю. Поэзия Ронсара // Ронсар П. Избранная поэзия: пер. С франц. / Сост. Ф. Брескина. - М.: Худ. лит., 1985. – С. 3-24.

7. Дю Белле Ж. Защита и прославление французского языка // Эстети-ка Ренессанса / Сост. В. П. Шестакова. - М.: Наука, 1981. Т. 2.

8. Дю Белле Ж., Ронсар П. Стихи (пер. В. Левика). – М.: Худ. лит., 1969.

9. Европейские поэты Возрождения. - М.: Худ. лит., 1974.

10. Карабутенко И. Комментарии // Ронсар П. Избранная поэзия: пер. С франц. / Сост. Ф. Брескина. - М.: Худ. лит., 1985. – С. 342-367.

– М.: Советская энциклопе-дия, 1966.

12. Корней Чуковский. Собрание сочинений в 15 т. - Т. 3: - М., Терра - Книжный клуб, 2001.

13. Краткая литературная энциклопедия: т. 7. — М.: Академия, 1972.

14. Левик В. Вступительная статья// Дю Белле Ж., Ронсар П. Стихи. – М.: Худ. лит., 1969.

15. Литературный энциклопедический словарь / Под общ. Ред. В. М. Юженкова, П. А. Николаева. — М.: Сов. энцикл., 1987.

– Т. 3. – М.: Наука, 1985. – С. 255-262.

17. Онуфриев В. Словарь разновидностей рифмы: В 3 кн. – Кн. 1. – М., 2006.

18. Пахсарьян Н. Т. Зарубежная литература эпохи Возрождения. - М.: Московский государственный университет печати, 2007.

19. Плавскин З. Н. Четырнадцать магических строк // Западноевропей-ский сонет XIII — XVII вв. Поэтическая антология. — Л.: Наука, 1988.

20. Подгаецкая И. Ю. Поэтика Плеяды // Литература эпохи Возрожде-ния и проблемы всемирной литературы. - М.: Наука, 1967.

— 1999. — № 5. — С. 3-11.

22. Пьер Ронсар. Сонеты. Элегии. Оды / Pierre de Ronsard. Sonnets. Elegies. Odes (пер. Р. Дубровкина). – М.: Издательство: Летний Сад, 2004.

23. Ронсар П. О вечном. Серия "Мир поэзии". – М.: Летопись, 1996.

24. Ронсар, пер. С. В. Шервинского. - М.: изд. Гос. академии художест-венных наук, 1926.

25. Ронсар П. Избранная поэзия: пер. С франц. / Сост. Ф. Брескина. - М.: Худ. лит., 1985. – 367 с.

– С. 5-11.

27. Смирнов А. «Плеяда» // История зарубежной литературы. Средние века и Возрождение: Учебник. – 4 изд. – М.: Высшая школа, 1987. – С. 268-271.

28. Шайтанов И. Плеяда: первая школа национальной поэзии // Исто-рия зарубежной литературы. Эпоха Возрождения: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений: В 2 т. – М.: Владос, 2001.

29. Шервинский С. В. Ронсар в наши дни // Искусство. – 1924. - №2.

30. Эткинд Э. Г. Писатели Франции. – М.: Просвещение, 1964.

"Вища школа", 1982. - 440 с. - С. 232-275.

-

--------------------------------------------------------------------------------

Интернет для людей

Интернет для людей