А. Гербстман. ФРАНСУА РАБЛЕ (1495 - 1553)
"Писатели Франции." Сост. Е.Эткинд, Издательство "Просвещение", Москва, 1964 г.
ПОВЕШЕННЫЙ ЗАГОВОРИЛ
В этот день в Лионской городской больнице было оживленно и шумно. Прослышав о том, что недавно, в ноябре 1532 года, назначенный в больницу врач, по имени Франсуа Рабле, производит публичное вскрытие трупа преступника, повешенного по приговору королевского суда, люди различных сословий и состояний, разных взглядов и интересов толпились у входа. Одних влекла сюда наука, стремление к познанию истины; другие жаждали увидеть, как будет покаран святотатец, нарушающий требования католической церкви и самого папы римского, запретившего медикам применять железо и огонь.— Смелый ученый муж, врач Рабле, знаток и переводчик великих медиков древности Гиппократа и Галена, объяснит нам сокровенные тайны природы,— радовались одни.— Еретик еретика видит издалека,— шипели другие, указывая на пристально наблюдавшего за ходом вскрытия Этьена Доле, гуманиста-книгоиздателя, ненавистного лионским святошам и ханжам.— Да чего можно ждать, если ересь проникла и в королевскую семью: сама сестра короля, Маргарита, королева Наваррская, одержима ею......Закончив вскрытие, дав необходимые объяснения, приветливо простившись с друзьями и насмешливо скрещивая взгляд с противниками, врач Рабле поспешил в свою каморку при больнице. Ему хотелось собраться с мыслями.
ВОСПОМИНАНИЯ ПРОШЛЫХ ЛЕТ
Он происходил из состоятельной семьи. Предки его вышли из народа, но отец унаследовал по материнской линии дворянский титул и кое-какие поместья. Однако Франсуа был младшим среди его детей и по законам своего времени мог рассчитывать в жизни только на самого себя. Отец прочит его в монахи, и уже с десятилетнего возраста мальчик знакомится с монастырем, его людьми и бытом,— это аббатство в Турени, в местечке Сейи, неподалеку от родины Рабле — города Шинона.Монастыри католического ордена, носившего имя Франциска Ассизского, были известны суровостью своих нравов,— они требовали полного отказа от земных радостей, отвергали науку и передовую мысль.
Характер и интересы молодого монаха неизбежно должны были привести его к резкому столкновению с монастырскими устоями.Несколько десятилетий тому назад, в середине XV века, было изобретено книгопечатание; при Людовике XI в Париже появился первый печатный станок, теперь они насчитывались десятками. Что это за книжечка, которую Франсуа так старательно прячет за пазухой своей монашеской рясы? «Похвала глупости» Эразма Роттердамского!.. В Испании за чтение и хранение этой книжонки виновного объявляют еретиком и сжигают на костре инквизиции. Писатель не щадит ни придворных, ни лжеученых, ни королей, ни пап. Вот еще одна книжка, потайная и заповедная — «Утопия» Томаса Мора. Франсуа читает их украдкой, и новый мир раскрывается перед ним...Книги выпущены в свет на латинском языке.
Франсуа изучает языки — древние и новые: латынь, греческий, итальянский. Вскоре он овладевает ими в такой мере, что не только свободно читает недозволенную монастырями греховную литературу, но и пробует свои силы в писании на этих языках. Рабле вступает в переписку с известными учеными-гуманистами. И когда у него и его друга по монастырю, Пьера Лами, находят запретные книги и заточают виновных в монастырскую тюрьму, из которой они, перехитрив тюремщика, бегут, за них вступается один из виднейших французских гуманистов Гийом Бюде. Сохранилось его написанное по этому поводу письмо, адресованное Лами: «Что за весть дошла до меня! Оказывается, вас и Рабле за усердие в изучении греческого языка всячески донимают и притесняют в вашей обители заклятые враги печатного слова и всего изящного. О, пагубные бредни! О, чудовищное заблуждение!
Итак, тупые и грубые монахи в духовной слепоте своей осмеливаются преследовать клеветою тех, чьи познания, приобретенные в столь краткий срок, должны бы составлять гордость всей братии!.. Все друзья науки были готовы по мере сил и возможностей помочь вам в беде — вам и тем немногим монахам, которые вместе с вами стремятся познать всеобъемлющую науку...» Влиятельным покровителям удалось добиться смягчения участи Франсуа; сперва его переместили в другой монастырь, бенедиктинский, где не было таких строгостей, а затем он получил возможность, не теряя духовного звания, отдаться науке, которая издавна его привлекала. Он отправляется на юг Франции, в Монпелье, чтобы в возрасте тридцати пяти лет вступить в число студентов прославленного медицинского факультета.
17 сентября 1530 года в регистрационной книге факультета появилась следующая запись: «Я, Франсуа Рабле, уроженец города Шинона Турской епархии, прибыл сюда с целью изучить медицину... Обязуюсь соблюдать все правила вышеназванного медицинского факультета по примеру всех, кто добровольно зачисляется в студенты и приносит установленную присягу».Меньше чем за два года Рабле прошел полный курс медицинской премудрости. Он получил звание бакалавра и, как это было принято, выступил на факультете с чтением лекций, в которых давал толкование трудов отцов медицины Гиппократа и Галена И вот он — в Лионе...Врач Рабле любил искусство и литературу. Не только запретные сочинения Эразма и Мора,- он буквально глотал творения Гомера и Вергилия, Платона и Аристотеля, Данте и Боккаччо.
МОНАХ — ВРАЧ — ПИСАТЕЛЬ
Рабле немного отдохнул после трудной процедуры вскрытия. От неугасимой лампады, получившей у бывшего монаха практическое применение, он зажег светильник и взялся за книгу. У нее длинное, мудреное название: "Великие и неоценимые хроники о великом и огромном великане Гаргантюа".
Книга эта написана на родном языке, а не на латыни, чтобы круг читателей был как можно шире, народнее! Книга появилась на Лионской августовской ярмарке 1532 года. В ней повествовалось о том, как волшебник Мерлин сотворил своей чудесной силой великана Грангузье и великаншу Галамель и как они помогали королю Артуру. У супружеской великаньей пары появился на свет сынок - великанчик Гаргантюа. Его вырастили, приодели, вручили ему оружие — чудесную дубинку, усадили на громадную лошадь. И вот он стал служить королю Артуру, побеждая и позоря заслуженных рыцарей.Имена волшебника Мерлина, короля Артура, великана Грангузье, его супруги Галамели и младенца Гаргантюа были широко известны в народе. Это были герои множества народных преданий, и Франсуа, большой любитель сказок, немало слышал о них в детские годы.Вспоминается еще одно имя: крошечного проворного дьяволенка Пантагрюэля, наловчившегося извлекать соль иэ морей и, кидая пригоршни в глотку пьяниц, возбуждать у них все большую и большую жажду.С восторгом прочтя книгу о похождениях Гаргантюа, Рабле задумал написать продолжение, сделать своим героем сына Гаргантюа — Пантагрюэля, которого он из чертенка превратил в великана, придав ему черты героя народных сказок и легенд.
Он посвящал своему замыслу немногие свободные от врачевания часы, писал ночами при тусклом мерцании неугасимой лампады и светильника, и дело уже близилось к концу: вырастала книга, насыщенная гуманистической мудростью, веселая и насмешливая.Он решил издать ее не под своим именем — Франсуа Рабле, а, переставив буквы в нем, под псевдонимом — Алькофрибас Назье.Франсуа перебирал исписанные листки. Повествование начиналось обращением автора к будущим читателям: «Вы не так давно видели, читали и изучали «Великие и бесподобные хроники об огромном великане Гаргантюа» и отнеслись к этой книге с таким же доверием, с каким люди истинно верующие относятся к библии или же к святому евангелию... Громадная выгода и польза от вышеупомянутой гаргантюинской хроники общеизвестна, непреложное чему доказательство состоит в том, что у книгопродавцев она разошлась за два года в таком количестве, в каком библия не расходилась в течение девяти лет». Прочел и усмехнулся: «Уж и разъярятся наши церковники!»«Ныне предлагаю вашему вниманию другую книгу в таком же духе, впрочем, несколько более достоверную и правдоподобную, нежели та... Я веду рассказ о страшных деяниях и подвигах Пантагрюэля...»Осенью того же 1532 года новая книга вышла в свет. Она имела успех, раскупалась быстро. Читатели, одни сочувственно, другие — неодобрительно, угадывали в деяниях сказочных великанов, созданных народной фантазией, скрытые мысли, чувства, интересы, которые в эту пору волновали умы и сердца многих.
ПАНТАГРЮЭЛЬ — КОРОЛЬ ЖАЖДУЩИХ
Что же могли найти читатели-современники в книге о «Пантагрюэле, короле жаждущих»? Чем отличалась она от своего прообраза и первоисточника — народных преданий и недавно увидевшей свет народной книги, пользовавшейся столь широкой популярностью?Творение Рабле открывалось комической родословной героя, перечислением всех его предков; вдумчивый читатель, подготовленный сопоставлением народной книги и библии, ироническим упоминанием об апостолах Луке и Матфее, должен был обратить внимание на то, что начиналась родословная со времен Авеля и Каина, а в завершение списка высмеивалась сказка о потопе и Ноевом ковчеге, и понять, что здесь пародируется священное писание.
Далее речь идет о детстве великана, о его воспитании и образовании. Он попадает в Париж и изучает фолианты в знаменитой библиотеке аббатства Сен-Виктор. Снова идет длинный перечень, на этот раз названий книг. Читатель без труда мог сообразить, что названия эти в совокупности являлись беспощадной издевкой, многообразной сатирой на Сорбонну, оплот католической реакции, душительницу передовой гуманистической мысли, на пережитки средневековой схоластики в образовании и культуре.Находясь в Париже, Пантагрюэль получает послание от своего отца, великана Гаргантюа.
Письмо это — программа воинствующего гуманизма.Противопоставляя «темному времени» — средневековью — современность, Гаргантюа писал сыну: «Ныне науки восстановлены, возрождены языки». Эти слова содержали прямой намек на недавнюю победу сил прогресса, на тот факт, что французский король Франциск I, по настоянию близких к нему ученых-гуманистов, и прежде всего давнего заступника Рабле — Гильома Бюде, повелел учредить в 1530 году, в противовес Сорбонне, новое учебное заведение — Коллегию королевских лекторов. В нем должны были преподаваться древние языки, а это открывало людям широкую картину искусства и культуры античности, и воспитание должно было осуществляться на новых, гуманистических началах.
Пути такого воспитания и начертал Гаргантюа в своем письме: «Моя цель и желание, чтобы ты превосходно знал языки... Ни одно историческое событие да не изгладится из твоей памяти... К свободным наукам, как-то: геометрии, арифметике и музыке, я привил тебе некоторую склонность,.. развивай ее в себе, а также изучи все законы астрономии; астрологические же гадания... пусть тебя не занимают, ибо все это вздор и обман.. Что касается явлений природы, то я хочу, чтобы ты выказал к ним должную любознательность, чтобы ты мог перечислить, в каких морях, реках и источниках какие водятся рыбы, чтобы все птицы небесные, чтобы все деревья, кусты и кустики, все травы, растущие на земле, все металлы, сокрытые в ее недрах, и все драгоценные камни Востока и Юга были тебе известны... Внимательно перечти книги греческих, арабских и латинских медиков... С помощью постоянно производимых вскрытий приобрети совершенное познание мира, именуемого микрокосмом, то есть человека».В этих словах отчетливо слышится отзвук смелых деяний скромного врача Лионской городской больницы, описанием которых был начат наш рассказ; все письмо проникнуто той ненасытной жаждой знаний, изучения вселенной и человека, макрокосма и микрокосма, мыслями, которые страстным призывом прозвучали еще в «Божественной комедии» Данте и с тех пор не переставали волновать передовые умы Италии, Германии, Франции, Англии. Эти мысли и требования составляли основу основ философии гуманизма, мировоззрения той — по словам Ф. Энгельса — знаменательной эпохи, которую немцы называют реформацией, французы — ренессансом, а итальянцы — квинквеченто и содержание которой не исчерпывается ни одним из этих наименований(1).
Начисто отвергались запреты, налагаемые католицизмом на чувства людей, на их стремление к знанию. Время требовало от человека, чтобы он проявлял и применял на деле все свои способности и таланты.
Рабле знал: Данте был поэтом, политическим деятелем, философом, естествоиспытателем, филологом; Боккаччо — писателем, историком, коемографом; Петрарка блистал во многих областях творчества; впоследствии Рабле, во время своих путешествий по Италии, познакомится с ее искусством, с творениями Леонардо да Винчи, который был не только великим художником — живописцем, скульптором, но и математиком, физиком, строителем... Сам Франсуа Рабле не случайно привел в своей книге программу гуманистического воспитания,— это была его программа, и он следовал ей на протяжении всей сознательной жизни: он изучил философию, математику, юриспруденцию, освобожденную от пут средневековой схоластики, музыку, астрономию, медицину... Все науки его времени были для пего открытой книгой. День он посвящал медицине, вечера — приобретению новых знаний, чтению на многих языках, бессонные ночи — творчеству!..
Значительно расширился круг его связей и знакомств: замечательный поэт-гуманист Клеман Маро, ненавидимый Сорбонной и церковью, Бонавентура Деперье с его веселыми рассказами, взятыми из самой гущи городской жизни. Рабле ведет оживленную переписку с Эразмом Роттердамским и с Томасом Мором: гуманист Франции протягивал руку друга гуманистам Германии и Англии. Признавая себя духовным сыном Эразма, Франсуа писал знаменитому ученому: «Ты меня воспитал, ты вспоил меня чистым молоком божественного своего знания, одному тебе я обязан всем, что есть во мне ценного, всем, чего я достиг».
Рабле отлично сознает ту степень опасности, которая грозит ему как ученому-гуманисту. Враг силен, а король колеблется! Покровительница поэтов, королева Наваррская Маргарита, сестра короля, женщина широких знаний и таланта, прославленная писательница, то и дело сама вынуждена защищаться от нападок — прямых и из-за угла, со стороны Сорбонны и церковников. В 1527 году, когда ее брат после поражения при Павии находился в плену в Испании, она не смогла отстоять гуманиста Луи Беркена, и его, по воле архиепископа Парижского, сожгли на костре. Пламя костров святейшей инквизиции все чаще пытается истребить новую пауку, подавить стремление к знанию. И Франсуа горько шутит в кругу своих друзей: «Меня подогревать не нужно,— я достаточно горяч от природы». Да, разносторонняя одаренность человека, с точки зрения мракобесов-церковников, опасна и подлежит ограничению и запрету.И вот в книге Рабле рядом с гуманистом Пантагрюэлем и его спутниками и единомышленниками возникает удивительный Панург (по-гречески — «хитрец, ловкач»), человек умный, талантливый, насмешливый, мастер на все руки, умеющий все вышутить, поиздеваться и над знатной дамой, и над самим господом богом, победить знаменитого иноземного ученого без слов, при помощи одних жестов... И при всем при этом он неудачник в жизни, вечно в нужде, несмотря на известные ему «шестьдесят три способа добывания денег, из которых самым честным и самым обычным являлась незаметная кража». При этом он «озорник, шулер, кутила, гуляка и жулик, каких и в Париже немного».
И далее Рабле приводит строку из сатирического «Послания» Клемана Маро к королю Франциску I: «А в сущности — чудеснейший из смертных»,— тут же замечая, что «чудеснейший из смертных» «вечно строил каверзы полицейским и ночному дозору», а заодно и богословам, святым отцам, жадным купцам и другим представителям враждебного стана.Судьба Панурга свидетельствовала об опасностях, таящихся для человека в одаренности, талантах, проницательном уме, и как бы предвещала трагическую участь близких друзей писателя — Клемана Маро, поэта-вольнодумца, который окончил свои дни в изгнании; Бонавентуры Деперье, автора антицерковного памфлета, несмотря на покровительство Маргариты, королевы Наваррской, затравленного реакцией, доведенного до самоубийства; Этьена Доле, да и свою собственную — временами сам Рабле вынужден был искать спасения от происков инквизиции в бегстве на чужбину.Примечательно, что гуманист Пантагрюэль с первой же встречи делает Панурга своим неразлучным спутником и другом.Письмо отца пришлось Пантагрюэлю по сердцу.
«Получив и прочитав это письмо, Пантагрюэль взыграл духом и загорелся желанием учиться еще лучше, и, видя, как он занимается и успевает, вы бы оказали, что ум его пожирает книги, как огонь пожирает сухой вереск,— до того Пантагрюэль был въедлив и неутомим».В письме Гаргантюа сыну имелось одно примечательное место: после подробного изложения системы мирных занятий следовало краткое, но многозначительное напоминание о возможности наступления иных времен, обусловленных «внушением дьявольским»,— времен войны.. . «Когда ты станешь зрелым мужем, тебе придется прервать свои спокойные и мирные занятия и научиться ездить верхом и владеть оружием, дабы защищать мой дом и оказывать всемерную помощь нашим друзьям, в случае если на ник нападут злодеи».Это мрачное предупреждение звучало естественно и злободневно в ту пору, когда народы Франции, с одной стороны, Германии и Испании — с другой, уже на протяжении многих лет были вовлечены в кровавую опустошительную войну.В конце книги оно и оправдывается: Пантагрюэль узнает о смерти отца, о том, что враги вторглись в его родную страну Утопию, опустошили ее, осадили столицу... И великан в сопровождении своих старых и новых друзей спешит на помощь родине. В результате успешных военных действий враги были разбиты, король Анарх взят в плен, и Панург направил энергию Пантагрюэля на полезные занятия.
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ГАРГАНТЮА
Рабле не сразу сдержал обещание написать продолжение истории Пантагрюэля и Панурга,— пройдет немало лет, прежде чем он приступит к его выполнению. Едва выпустив в свет свой рассказ о Пантагрюэле, писатель вернулся к герою народной книги, великану Гаргантюа.
Новая книга повествовала «о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля». В ней рассказывалось о родителях героя — великанах Грангузье и Гаргамели, о его воспитании, о том, как ему пришлось защищать от нападения врагов родную Утопию.В предисловии автор предупреждал читателя о том, чтобы он не судил по видимости, не доверял внешнему значению слов, а стремился проникнуть в их сокровенный смысл, намекая таким образом на необходимость понимать иносказание.А дерзкие сатирические намеки встречали читателя на первых же страницах.
Необычайные обстоятельства беременности великанши Гаргамели и появления на свет Гаргантюа явно пародировали христианский миф о рождении Иисуса Христа; рассказ о воспитании и обучении Гаргантюа в детстве содержал едкую сатиру на схоластическую педагогику, процветавшую в Сорбонне; повествование о короле Пикрохоле с его планами завоевания вселенной современники воспринимали как сатиру на Карла V, многолетнего врага Франции...Когда обнаружилась полная несостоятельность схоластического обучения Гаргантюа, к нему пригласили нового учителя, гуманиста Понократа, и тут художник развернул замечательную картину, воспроизводящую торжество гуманистической педагогики и позволяющую читателям книги о Пантагрюэле понять, почему именно Гаргантюа мог обратиться к сыну со своим знаменитым письмом.
Когда Понократ ознакомился с неправильным укладом жизни Гаргантюа, он решил иначе обучать его наукам. Повторяя уроки, Гаргантюа «отвечал их наизусть и тут же старался применить к каким-либо случаям из жизни...» Добрых три часа посвящалось чтению. «После этого выходили на воздух... шли в луга и там играли в мяч, в лапту... столь же искусно развивая телесные силы, как только что развивали силы духовные». За едою беседовали «о свойствах, особенностях, полезности и происхождении всего, что подавалось на стол — хлеба, вина, воды, соли, мяса, рыбы, плодов, трав, корнеплодов...» После этого приносили карты — «не для игры, а для всякого рода остроумных забав, основанных всецело на арифметике...»Когда же на мирную Утопию, где правил добрый король Грангузье, напал неистовый Пикрохол, гуманист Гаргантюа, при поддержке народа — лучшие его качества воплощены в полнокровном образе брата Жана-Крошителя,— совместно со своими друзьями и единомышленниками нанес Пикрохолу поражение.Народ вернулся к мирной жизни, а Гаргантюа наградил своих помощников и союзников.
Брат Жан, при содействии Гаргантюа, основал Телемское аббатство. «Телем» по-гречески значит «желание». Устав аббатства во всем был противоположен уставу католического монастыря; каждый его обитатель поступал сообразно со своими желаниями. Правила Телема сводились к одному-единственному: «Делай, что хочешь», но так как у всех, населявших Телемскую обитель, были общие интересы, взгляды, устремления, то желания отдельной личности обычно совпадали с желаниями группы или всего коллектива телемитов.В телемском обществе были любые книги на многих языках, древних и новых; здесь можно было удовлетворить стремление к любому знанию, к любому образу жизни. Запрет накладывался только на то, что предписывалось церковью.На входных воротах красовалась надпись, начинавшаяся стихами- Идите мимо, лицемер, юрод, Глупец, урод, святоша-обезьяна... Все вы, кто бьет поклоны неустанно, Вы, интриганы, продавцы обмана, Болваны, рьяно злобные ханжи,— Тут не потерпят вас и вашей лжи. (Перевод Ю. Корнеева) Все средневековое, косное, мракобесное было раз и навсегда изгнано из Телема. Часть книги, посвященная Телемской обители, заканчивается словами: «Да, чтобы не забыть, приведу вам загадку, высеченную на медной доске, которая была обнаружена в фундаменте обители. В ней говорится...» И далее следовал полный намеков и предсказаний отрывок из поэмы поэта Мелэна де Сен-Желе, вперемежку со стихами самого Рабле; в этом отрывке предсказывалось наступление смутных времен, когда сын вонзит кинжал в спину отца и спасутся только те, кто до конца останется верен своим убеждениям.Мрачными, темными по смыслу стихами, так дисгармонировавшими с ясной простотой описания Телемского аббатства, заканчивалась книга о Гаргантюа. Что же означало это трагическое предсказание?
ГОДЫ МОЛЧАНИЯ
Новая книга вышла в свет к августовской ярмарке 1534 года.Когда она писалась, тревожные симптомы, свидетельствовавшие об усилении реакции, все более и более волновали Рабле и его друзей.Решения и действия Франциска I противоречили его словам: он как будто еще благоволил к гуманистам, а между тем всячески искал сближения с папой, заключал с ним договоры и давал ему обещания усилить преследования еретиков во Франции...Ждать пришлось недолго.
дворец, испугали Франциска и привели его в ярость.Запылали костры, на которых сжигали заподозренных в распространении роковых плакатов. Пыткам подвергались ни в чем не повинные люди. Король издал указ о запрещении книгопечатания во французском королевстве,— этого добилась Сорбонна! Гуманистам пришлось искать спасения в бегстве.
В 1538 году был заключен мир с Карлом, и бывший покровитель гуманистов Франциск I окончательно примкнул к лагерю общеевропейской реакции.
В 1540 году был утвержден инквизитор французского королевства; в 1545 году подверглись поголовному уничтожению селения, в которых проживали вальденсы, виновные лишь в исповедании наивной евангелической веры. В 1544 году умер в изгнании, в одинокой бедности поэт Клеман Маро. В том же году преследуемый, гонимый за свою замечательную книжку, написанную в духе раблезианской сатиры и направленную против церкви — «Cymbalum mundi» («Трезвон на весь мир»), сожженную рукой палача, покончил жизнь самоубийством, подобно древнему римлянину, бросившись на собственный меч, Бонавентура Деперье.Этьену Доле, который некогда в светлых латинских стихах воспел анатомический подвиг своего друга Рабле, было предъявлено инквизицией Франции обвинение в том, что в одном выражении его перевода из Платона, философа древности, оспаривается христианское учение о бессмертии души. И этого оказалось достаточно, чтобы сжечь Доле на площади Мобер в Париже и предать огню все, что он написал и выпустил в свет!
А Маргарита, королева Наваррская, друг и покровительница гуманистов, при дворе которой в былое время всегда могли найти пристанище такие люди, как Маро и Деперье, что стало с нею?
Реакция подбиралась и к ней, и ей грозили расправой... Она впала в мистику и искала теперь для своих новелл сюжетов, полных строгой религиозной морали...
враги требовали расправы над ним.И вот в страшный год, в год казни Этьена Доле, когда на площадях городов Франции повсюду пылали костры инквизиции, неожиданно прозвучал навсегда, казалось, заглушенный голос: появилась третья книга бессмертного творения Рабле. Писатель выполнил свое обещание — он продолжил рассказ о Пантагрюэле и его друзьях.
Заглавный лист гласил: «Третья книга героических деяний и речений доброго Пантагрюэля. Сочинение мэтра Франсуа Рабле, доктора медицины». Тут же следовало шутливое предуведомление о намерении писателя продолжать свой труд, довести его до четырех книг.И хотя сам писатель вынужден обстоятельствами «поберечь свой смех», все же сквозь ставший куда более умеренным тон повествования нет-нет да прорвется подлинный голос великого сатирика. В авторском прологе он обрушивается на ненавистное ему духовенство, восклицая с негодованием: «Вон отсюда, собаки! Пошли прочь, не мозольте мне глаза, капюшонники чертовы!.. А ну, проваливайте, святоши! Я вам задам, собаки! Убирайтесь, ханжи, ну вас ко всем чертям!»
В 1552 году, за год до смерти писателя, была издана четвертая книта «Гаргантюа и Пантагрюэля». В пей рассказывалось о путешествии телемитов к оракулу Божественной Бутылки. Путешествия в далекие края вызывали в ту пору широкий интерес. В памяти были живы устные и печатные рассказы о великих географических открытиях, о путешествиях Марко Поло, Колумба, Васко да Гама, Магеллана.
Но путешествие, о котором шла речь у Рабле, носило особый характер: нельзя определить его путь на географической карте, найти на ней тe острова с необычными названиями, которые посещали или мимо которых проплывали странники.Вот остров Прокурации — государство прокуроров, страна ябеды, населенная сутягами. Они благоденствуют только тогда, когда добиваются, чтобы их избили.
инструкцией бесстыдно оскорбляет его, пока дворянин не увидит себя вынужденным хватить его палкой или шпагой по голове, переломать ему ноги и спустить его в окно или со стены. После этого сутяга четыре месяца купается в золоте...» Рассказ об острове сутяг, о том, как де Баше расправился с ними, а брат Жан последовал его примеру,— это злая сатира на произвол и продажность королевского суда Франции. Вот два острова, обитатели которых находятся в постоянной взаимной вражде: на одном, названном Жалким, обитает чудовищный Постник, сам великий пост католичества; на другом, Диком,— свирепые жирные Колбасы.
Так писатель раскрывает крайние проявления религиозных распрей своего времени — между католиками и кальвинистами.Путешественники попадают на острова папефигов и папоманов. Первые не признают папу римского — показывают ему фигу, вторые — боготворят главу католической церкви. Это последователи Лютера и католики..
Удивительные события происходят и на корабле, на котором странствуют телемиты. Изобретательный Панург наказывает алчного купца: он покупает у него, втридорога лучшего барана и бросает его в море — на голос вожака устремляется все стадо, и последний баран, которого тщетно пытается удержать купец, увлекает за собой в пучину и самого владельца. Выражение «панургово стадо» стало крылатым.
Цензура Сорбонны стремилась уничтожить великое творение Рабле. Книги о Пантагрюэле и Гаргантюа подвергались запрету по мере выхода в свет. Сорбонна осудила и четвертую книгу — ее распространение было приостановлено особым постановлением парламента. Издатель был вызван в суд, предложивший ему под угрозой порки прекратить продажу крамольной книги. Потребовалось деятельное вмешательство власть имущих друзей писателя, чтобы запрет был отменен.О последних годах жизни Рабле почти не сохранилось сведений.
Точная дата его смерти, как и рождения, доныне остается неизвестной. Умер Рабле в первой половине 1550-х годов: в 1553 или 1554 году.
остался незаконченным. Однако лет девять спустя после смерти писателя был опубликован отрывок из пятой книги, а в 1564 году вышла в свет и вся книга, неизвестно кем и где изданная.Споры вокруг заключительной части романа не прекращаются.
Одни вообще оспаривают авторство Рабле, указывая на бедность языка, идейное оскудение, отсутствие ясности в сюжете, избыток описательной красивости; другие полагают, что после смерти писателя были найдены наброски, и кто-то их по-своему доработал и выпустил в свет под популярным названием и именем; третьи считают, что некоторые разделы все же написаны самим Рабле.
Самые раблезианские страницы в пятой книге посвящены описанию острова Звонкого, населенного птицами, названия которых весьма красноречивы: клирцы, инокцы, священцы, аббатцы, епископцы, кардинцы и единственный в своем роде папец,— и острова Застенка, где заседает суд, а судьями являются Пушистые Коты (дело в том, что во-Франции судейские мантии оторочены кошачьим мехом).
Пушистые Коты во главе с жестоким Цапцарапом «вешают, жгут, четвертуют, обезглавливают, умерщвляют, бросают в тюрьмы, разоряют и губят все без разбора... Порок у них именуется добродетелью, злоба переименована в доброту, измена зовется верностью, кража — щедростью, девизом их служит грабеж». Спастись от преследования со стороны Котов можно только при помощи взятки...В последней книге продолжается, по-прежнему в форме сатирической аллегории, описание странствий Пантагрюэля и его спутников к оракулу Божественной Бутылки; путешественники не забывают о цели своих скитаний — о желании Панурга узнать, наконец, жениться ли ему или нет. Ответ Бутылки заключается в одном слове: «тринк» — «пей»! Жрица так объясняет ответ оракула: «Заметьте, друзья, вино нам дано, чтобы мы становились как боги, оно обладает самыми убедительными доводами... Истина сокрыта в вине. Божественная бутылка вас к нему и отсылает...» Так Панург и не получил долгожданного ответа...
РАБЛЕ-ХУДОЖНИК
об адвокате Патлене, ловкаче и пройдохе, вот ожившие мотивы фаблио — средневекового сатирического повествования в стихах, вот острый народный рассказ о том, как не допустить, чтобы жена изменяла мужу; страницы романа богаты пословицами и поговорками... Все это переплавлено, развито, обогащено художником: сухой средневековый анекдот с голым сюжетным костяком в переработке Рабле начинает сверкать, искриться живой жизнью, персонажи обретают имена, родину, внешность, появляются конкретные действующие лица.
Но не только народному творчеству отдает обильную дань писатель,— он вкладывает в роман всю свою богатейшую, многостороннюю образованность, все свои знания — культуру античности, гуманистическую современность, лучшее в наследии средних веков, все науки — историю, философию, медицину, естествознание, юриспруденцию...В средневековой литературе действительность, по учению церкви греховная, бренная, преходящая, изображалась бедно, узко, отвлеченно,— в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» перед читателем распахнулся огромный мир, несущий в себе изумительное богатство красок, образов, идей.
Писатель своей многогранной сатирой, своим смехом обрушивается на все косное, отсталое, противопоставляя ему гуманистический, положительный идеал в педагогике, этике, организации общества и государства. И везде и всюду во главу угла он ставит человека. Изображая человека, он стремится показать его самого, его действия и отношения как можно шире и богаче. Для каждого образа он находит неповторимые характеристики, щедрой рукой бросает эпитеты. Вспомним брата Жана из книги о Гаргантюа: «...в аббатстве находился монах по прозванию брат Жан Зубодробитель, человек молодой, прыткий, щеголеватый, жизнерадостный, разбитной, храбрый, отважный, решительный, высокий, худощавый, горластый, носатый, мастак отбарабанить часы, отжарить мессу и отвалять вечерню». У Рабле целое — будь это человек, или событие, или что другое — складывается из деталей, и каждая деталь конкретна, реальна. В результате и целое предстает перед нами в ясных, убедительных пластических очертаниях, повествование Рабле воспринимается как правда жизни, как истина.
Эту правду жизни еще подчеркивает гротеск. И гротеск, и гипербола, и аллегория у Рабле всегда отличаются точностью детали, конкретностью, пластичностью рисунка. В овеянных фантастикой народной сказки образах Гаргантюа и Пантагрюэля мы находим таких же реальных людей, как и во вполне земных образах брата Жана, Папурга, парижского шута Жоана.. Построение романа связано с его гуманистической идейностью, обусловлено ею.В первой книге гуманизм расправляет крылья, вступает в бой со средневековьем, побеждает: долой схоластику, да здравствует гуманистическое воспитание и обучение, создающее нового человека!
Патриархальная идиллия страны Утопии уже не удовлетворяет деятеля новых времен, он выступает в качестве социального реформатора и создает Телем — «свободное желание». Во второй книге гуманизм показан в состоянии мира и процветания. Враг не смеет поднять голову — король Анарх будет так же разбит и повержен, как и Пикрохол. Но с появлением Панурга чувствуются первые трещины в величественном здании Телемской обители; человек, его достоинство начинают утрачивать свою ценность. Эти мотивы усиливаются в третьей книге, увидевшей свет в период, когда гуманизм во Франции переживал катастрофу, когда торжествующая реакция старалась уничтожить огнем и мечом его этические устои.
не сдаются: ябедников укрощает славный сеньор Баше, Панург расправляется с купцом, телемиты во главе с братом Жаном громят Диких Колбас...
НАСЛЕДИЕ РАБЛЕ
Во второй половине XVI века наследие Рабле понималось крайне узко, односторонне. Рабле — шутник, фантазер, развлекатель... Даже лучшие умы эпохи видели в «Гаргантюа и Пантагрюэле» просто-напросто забавную книгу. В XVII и XVIII веках к Рабле пришло полупризнание; его порицали за грубость выражений, за цинизм, за богохульство, а втихомолку подражали ему, учились у него. Так поступали Шарль Сорель в своем «Правдивом комическом жизнеописании Франсиона», Вольтер в философских повестях, Дидро в «Жаке-фаталисте».
называл его не только гениальным сатириком, но и проповедником идей социального и духовного прогресса.Бальзак видел в Рабле своего учителя. Он воссоздал его творческие приемы, его манеру, стиль в «Озорных сказках», он показал образ человека по-раблезиански широким, и в то же время детализированным, четко обусловленным социально-исторически.
Смех Рабле, приемы его сатиры, его иносказания, политическая целеустремленность были восприняты Анатолем Франсом и воплощены в его «Восстании ангелов» и в особенности в «Острове Пингвинов». Ромен Роллан в «Кола Брюньоне» — прямой наследник Рабле.
их можно обнаружить и в «Сказке бочки», «Путешествиях Гулливера», памфлетах Свифта, и в «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина, и в памфлетах М. Твена...Смех Рабле, поражающий все косное, реакционное,— и отжившую государственность, и церковь, и быт,— был принят на вооружение передовой, демократической культурой человечества.
Комментарии
1. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XIV, стр. 475.