Н. И. Девятайкина
ПЕТРАРКА КАК ОБЩЕСТВЕННАЯ ЛИЧНОСТЬ
ПЕРЕД ЛИЦОМ ВЛАСТИ
Материалы
международной конференции
«ИНДИВИДУАЛЬНОЕ И КОЛЛЕКТИВНОЕ В ИСТОРИИ»
24–27 сентября 2001 г. г. Саратов.
http://www.sgu.ru/files/nodes/9679/R4.pdf
Вопрос об общественной и личной позиции и роли творческой интеллигенции в переломные исторические эпохи остается одним из самых актуальных в современной науке как в рамках интеллектуальной истории, так и в культурно-антропологической. Далеко не все еще изучено в отечественной историографии, по крайней мере, в приложении к эпохе Возрождения, хотя в отношении Петрарки новые подходы блестяще в последнее время демонстрирует Л. М. Баткин1. Избранной нами проблемы он специально не рассматривает, но сквозь призму анализа личных побуждений по-эта и гуманиста касается.
В давней и недавней европейской историографии, равно как и отечественной, в наибольшей степени, пожалуй, разработана одна сторона проблемы – политическая позиция Петрарки. И оценки оказываются также в наибольшей степени полярными. В последние десятилетия авторы и все больше говорят о серьезной роли Петрарки в общественно-политической жизни. Опираясь на сделанное исследователями ХІХ в. (М. С. Корелиным, У. Фосколо, Дж. Робинсоном, К. Штейнером), современные авторы выяв-ляют злободневность, реализм, содержательность политической мысли Петрарки, открытие им ряда тем в гуманистической литературе2. Глубже, чем прежде, исследуется рождение национальной идеи, по-новому прочитываются политическая лирика, письма, диалоги3.
Но живучи и старые формулы, которые не исчезают ни со страниц научной, ни даже учебной литературы. Как век назад (вслед за Г. Кертингом, Г. Фойгтом и др.), авторы пишут о социальном равнодушии первого гуманиста, его презрении к народу, элитарности, эгоизме, политическом невежестве, фразерстве, беспринципности, сервилизме, космополитизме, безразличии к делам Италии, консервативном романтизме.
В данной статье ставится одна задача: выявить, в каких именно ипостасях выступал первый гуманист как общественная личность и поэт перед лицом власти и как общество ренессансной эпохи воспринимало эти ипостаси. Подобным вопросом, насколько удалось выявить, исследователи пока не задавались.
Переходное время, в которое судьба определила жить Петрарке, не могло не наложить на него отпечатка, поневоле потребовало быть общественной личностью. Напомню, он родился в 1304 г., в семье флорентийского политического изгнанника, первую половину жизни (до 1353 г.) провел за пределами Италии, в Авиньоне, папской столице ХІV в., правда, наезжая в Италию нередко и оставаясь там долгими месяцами, порою перераставшими в год-другой. Оставшуюся часть жизни поэт провел в Италии, в разных ее городах-государствах северной и средней части страны, окончив свои дни под Падуей (1374). В результате он лично соприкоснулся со всеми существовавшими тогда политическими режимами: синьориально-тиранической властью Висконти в Милане, пополанско-купеческой республикой в Венеции, наследственной синьорией в Падуе. Он был знаком с первыми персонами Европы: немецким императором Карлом ІV, французским королем Иоанном ІІ, неаполитанским королем Робертом, римскими папами эпохи «Авиньонского пленения», а кроме того – со многими знатными семействами. Петрарка нередко оказывался в водовороте крупных общественных событий. И сумел занять по отношению к ним весьма четкую позицию, дать ту или иную оценку.
Думается, что свое общественное лицо прежде и больше всего Петрарка обнаружил как ученый-гуманист, писавший на социальные и политические темы в жанре наставления или позднеантичного диалога. В его сочинениях – трактате «О средствах против всякой судьбы» (1354–1364), «Моей Тайне» (1358), письме-трактате «О наилучшем управлении государством» (1373), относящихся к зрелому периоду жизни и творчества, Петрарка поднимает вопросы о власти, особенно тиранической, папстве и империи, свободе и несвободе, выборах и правах гражданина, делах и нравственном облике правителя, вопросы войны и мира, наиболее актуальные в условиях, когда Италия представляла собой конгломерат городов-государств, разбитый к тому же Папской областью на три части и включенный в состав самого специфического образования средневековья – Священной Римской империи германской нации.
В представлениях Петрарки о власти внятно отражены новые социально-идейные установки времени. Гуманист со всей страстностью и убежденностью публициста доказывал, что для развития общества и стабильности политических порядков необходимы законность, справедливость, обеспечение и защита гражданских прав и свобод,– все то, на что посягала тирания, да и «законная» синьория тоже, все то, что прежде присутствовало лишь в религиозно-философских рекомендациях Фомы Аквинского, да и то при твердой убежденности в незыблемости небесных регалий земной власти.
У Петрарки два понятия, связанные между собой юридически, этически и семантически, становятся ключевыми в оценке власти: справедливость (justitia) и закон, право (jus). На них, как на стержне, строятся его представления о «добром», «наилучшем» правителе. Он находит много способов и случаев выразить эти представления: в трактатах и поэмах, посвященных знаменитым мужам античности, среди которых оказывались удостоенными внимания и лучшие правители, письмах о политической ситуации его времени, где достаточно четко оцениваются правители и римские папы с точки зрения их политики и способов правления, в наставлениях и советах, касаемых государей (например, в упомянутом выше письме-трактате «О наилучшем управлении государством» или написанном 20-ю годами раньше письме к флорентийцу Никколо Аччаюоли, бывшему в тот момент советником и сенешалем молодого неаполитанского короля). Даже в инвективах, остро полемических сочинениях, написанных по сугубо конкретному поводу в связи с тем или иным обвинением в адрес Петрарки как личности или поэта, он обращается к теме справедливости и закона.
Но вот здесь-то и обнаруживается интрига, дающая аргументы в руки сторонников взгляда на сущностное раздвоение Петрарки как личности. Можно ли, восклицают они, соединить рассуждения Петрарки с его личным поведением, в данном случае, с поселением его в Милане у тиранов Висконти (речь идет о так называемой «стоянке» Петрарки в Милане, где он принял решение временно поселиться после возвращения в Италию из Авиньона после заальпийского изгнанничества и где в результате прожил с 1353 по 1361 г.). Надо сказать, что такое поселение шокировало в свое время и флорентийских друзей Петрарки – Боккаччо прежде всего. Они недоумевали, как он, ратоборец свободы, закона, справедливости, предпочел «рабский Милан» свободной республике Флоренции, родине его предков, куда его тоже приглашали, благодаря ратованиям Боккаччо и, конечно, ради славы республики.
Поселение развязало и злые языки. Авиньонский кардинал Жан де Караман4, сам не великий свободолюбец, далеко не совесть папского двора и не самый достойный его служитель, разразился инвективой, уязвив поэта эпитетом «слуга тиранов». Петрарка не остался в долгу, тоже написал в 1354 г. инвективу, ответную, о которой речь пойдет ниже.
пожертвовал убеждениями ради правителей Милана, не стал их официальным публицистом или историографом, т. е. прислужником от пера. Как проясняется из писем гуманиста, он принял приглашение Висконти после долгих колебаний, при твердом условии жить частным лицом, не заниматься никакой службой. И даже при этом условии высказывал сомнения, что сможет надолго осесть в Милане.
Он прожил в нем гостем Амвросиевского монастыря 7 лет. И лишь дважды – в начале и в конце пребывания – дал согласие на дипломатическое поручение важного характера: содействовать миру между вечными соперниками – Генуей и Венецией и приветствовать высвобождение из плена уже названного выше французского короля Иоанна ІІ, забывшего из-за рыцарской доблести о государственной осторожности и угодившего в плен к англичанам во время битвы при Пуатье (1356) в эпоху Столетней войны.
Факты показывают, что за 7 лет жизни в Милане Петрарка не написал в честь Висконти ни одного сонета, не посвятил ни одному из представителей могущественного семейства ни одного трактата или даже письма. Более того, имел место любопытный для понимания его позиции перед лицом властей инцидент с Лукино Висконти, братом правителя, впоследствии также ставшим сеньором Милана. Лукино Висконти написал инвективу против Петрарки, доказывая незаслуженность его славы. Петрарка, естественно, и на этот раз ответил, защитив себя и свою честь ярким языком гуманиста и поэта. В другой инвективе, как раз против авиньонского кардинала, которая была выше упомянута, он опять даст убийственную характеристику Висконти как лицу «посредственной учености и красноречия», как глупцу и спесивцу5. Он напоминает, за что можно было очень бояться эту персону: в его руках огромная власть, ему присуща склонность к мщению, он болезненно относится к любой критике, скор на расправу «при помощи кандалов и меча», т. е. убийства или тюрьмы.
Итак, отчетливо отдавая себе отчет в том, что может произойти, Петрарка публично дважды словом высекает правителя. При этом он публично же заявляет, что всегда свободен душой и никого не боится, «если только того, кого почитает»6. Чтобы не оставалось сомнений, кого и что он имеет в виду, гуманист добавляет, что его не устрашает «ничье высокое положение». Трудно не поверить заявлениям Петрарки, тем более, что они высказаны не в виде отвлеченного суждения в каком-то трактате, не перед лицом теоретического, умозрительного тирана или правителя, а в сочинении полемическом, адресованном вполне определенному лицу, хотя, в традициях Петрарки, и не названному по имени, но, очевидно, легко угадываемому современниками.
Написана инвектива как раз в то время, когда Петрарка жил в Милане. Более того, именно в миланские годы пишутся диалоги о тирании в трактате «О средствах против превратностей судьбы» с резкой критикой методов правления, подобных используемым Висконти.
Итак, отношения ренессансного поэта с властью не всегда складывались просто, не были бесконфликтными, но даже в случае пребывания при том или другом дворе не ставили Петрарку под правителей. Кстати, и само определение «при дворе» в приложении к Петрарке не очень точно: он стремился даже гостем жить от двора в отдалении, вроде Амвросиевского монастыря в Милане или местечка Аркуа под Падуей.
Справедлив другой, широкий вопрос: а каким вообще становится отношение властей к ренессансной творческой личности? И как оно, это отношение воспринимается и истолковывается? Если начать с тех же Висконти, то синьор Джованни, наследственный правитель Милана, тот, кто приглашал Петрарку поселиться, проявлял постоянную щедрость, оказывал благодеяния, осыпал почестями, «ничего не требовал, кроме гостевания», и обеспечивал безопасность и свободу7. Висконти стремились быть просвещенными правителями, что не позволяло стеснять творческие поиски поэта, ограничивать его возможности воздействия на общество. Поэт придавал власти и государству престиж. Ренессансная эпоха, таким образом, породила нужду властей в поэтах и новых интеллектуалах. Поэты же при их безгранично гуманистической вере в слово и возможность влиять словом на правителей, общество, нравы, в возможность нравственного совершенствования личности решительно превращаются в наставников.
Что касается Петрарки, то он оказывался если не наставником, то советчиком властей не один раз. Среди его адресатов, как уже говорилось, были и императоры, и короли, и папы, и синьоры-правители итальянских городов-государств. А среди писем – немало именно с советами им или с наставлениями по их поводу другим.
Так, гуманист писал неоднократно Карлу ІV, императору тогдашней Священной Римской империи германской нации. Под обаяние этого правителя, покровителя учености и искусств, попадали многие. Но Петрарка некоторое время уповал на него по иному поводу. Он рассчитывал на действенную итальянскую политику императора, видел в нем, вслед за Данте, Марсилием Падуанским, другими предшественниками и современниками, спасителя и умиротворителя родины. В письмах он советовал Карлу ІV явиться в Италию без отрядов и заняться ее делами, еще лучше – осесть в Риме как в столице8. Петрарка получал ответы от императора. Одно это показывает, что за призывом Петрарки угадывалось общественное мнение, которое нельзя было просто не принять во внимание. Петрарка несколько раз приглашался императором на личные встречи: они имели место по эту и ту сторону Альп – в Мантуе в конце 1354 г., в Праге в 1356 г.
Конечно, император не поселился в Риме. Большим миротворцем Карл ІV себя явно не показал, но здесь уже речь должна пойти о его политике, а не об общественной роли поэта. Поэт свое дело сделал и свою реакцию на бездействие тоже не оставил в тайне.
Неоднократно Петрарка отправлял политические послания дожам Венеции с призывом закончить войну или распри с Генуей, вечной соперницей города Святого Марка на море и в торговле. Однажды он даже согласился встать во главе дипломатической миссии в Венецию, выступил перед дожем и Советом республики с «Речью». Его приезд и эта речь имели столь большой резонанс, что событие попало в местные хроники, а официальная речь, произнесенная в обычаях времени на латинском языке, переведена для потомков на местный диалект.
Обширным письмом-наставлением отметил Петрарка свое близкое знакомство с семейством падуанских правителей Каррара. Оно было написано за год до смерти и стало своего рода политическим завещанием, в любом случае – выражением представлений о власти и ее отношении к творческим личностям. В письме интересно все, был случай проанализировать его с точки зрения политических идеалов гуманиста9. Теперь любопытно посмотреть на него с другой стороны: какой тон принимает Петрарка по отношению к правителю. На тот момент во главе Падуи стоял Франческо Каррара, достаточно молодой синьор, пришедший к власти после ранней смерти отца. Петрарка был хорошо знаком с Каррара-старшим, жил при его дворе около двух лет, потом очень лестно о нем отзывался в автобиографическом «Письме к потомкам»10. О Каррара-младшем в нем тоже есть отзыв и тоже очень высокий как о «муже редкого ума и благородства».
Вернемся к письму «О наилучшем управлении государством». Оно очень обширное, на нескольких десятках страниц. На всем его протяжении Петрарка обращается к синьору Падуи на «ты», и не просто обращается, а еще и рассуждает, как хорошо и демократично поступает сам Франческо Каррара, не говоря о себе во множественном числе и не позволяя обращаться к себе со словом «господин»11. За этими похвалами стоит уверенность в равенстве его, поэта (а на социальной лестнице – всего-навсего каноника одной из церквей той же Падуи) и правителя большого государства. Более того, Петрарка не скрывает, что видит себя и наставником власти. Все письмо написано в уважительном, местами комплиментарном, но именно наставительном тоне. Наставления-советы касаются дел политики, повседневной государственной жизни, социальных забот и отношений с учеными и творческими людьми. Петрарка убежден, что ученые люди приносят большую пользу государству, в первую очередь – юристы. Но и от других ученых людей «можно ждать и подходящих советов, и ученых бесед, и ученых рассказов»12.
Повспоминав по данному поводу благородные примеры правителей античности, Петрарка прямо обращается к Франческо Каррара: «Ты, муж прославленный, предприми все возможное, чтобы среди твоих граждан были ученые и известные познаниями прославленные мужи…чтобы город стал местом пребывания знаменитых людей»13. Итак, Петрарка призывает к меценатству, но это не робкий совет, а настоятельная рекомендация. Ясно, что так может писать только человек, уверенный, что к его советам прислушаются. Достаточно длинная цитата приведена для того, чтобы показать в каком тоне выдержано письмо.
ему пост апостолического секретаря, принимали критику, приглашали, а то и настаивали на личных встречах.
– отношения с неаполитанским королем Робертом. Знакомство с ним началось из-за хлопот друзей Петрарки (и, очевидно, его самого) по поводу возобновления античного обычая лауреатства. В соответствии с обычаем, увенчанию лавровым венком предшествовали публичные испытания поэта. Король Роберт и был экзаменатором (1341 г.). Дружба родилась именно в это время. Как позже будет вспоминать Петрарка, он стал «самым близким другом» Роберта, «не имея при этом ни собственных заслуг, ни заслуг предков, ни успехов в военном деле»14. Испытал гордость за себя и за новую роль поэта: прежде можно было рассчитывать либо на военные заслуги, либо на старинные титулы, чтобы вызвать расположение монарха, теперь – на талант и слово поэта.
Роберт рекомендовал Петрарку к лауреатству. В автобиографии поэт честно признается, что в тот момент «царственная оценка» совпадала с его собственной. Это честолюбие поэт в себе вроде бы осуждает с высоты лет, но дважды в автобиографии – без тени смущения или самоосуждения – заявляет, что король Роберт был «польщен» доверием молодого человека и надеялся, что экзамен прибавит «крупицу» к его (короля) славе. Петрарка объясняет: «Ведь его одного из всех смертных я избрал достойным судьей»15. Король оказывает честь поэту, поэт – королю. По завершении экзамена, продолжает вспоминать поэт, король « как великой награды» попросил посвящения ему поэмы «Африка» – той самой, которая сделала Петрарку достойным лаврового венка. Здесь все еще ясней: бессмертие дается не титулами, не правлением, не даже меценатством, а поэзией и поэтами, чьи творения позволяют их героям или лицам, которые будут обозначены в посвящении, обрести жизнь в веках.
Может, конечно, возникнуть вопрос: не преувеличивает ли Петрарка степени внимания и расположения к его персоне со стороны властей. Аргументов для опровержения подобных сомнений можно сыскать много, но пока достаточно ограничиться одним ярким свидетельством. Боккаччо, еще не будучи знаком с Петраркой, был настолько наслышан о нем и настолько увлечен его сонетами и латинскими произведениями, что решил написать биографию поэта. Среди многих интересных фактов, в ней приведенных, Боккаччо пишет как о чем-то само собой разумеющемся, что Петрарка «пользуется дружбой великих понтификов, королей, знати, как французской, так и итальянской»16 . Дальше знаменитый в будущем флорентиец рассказывает об отношениях Петрарки с Робертом неаполитанским, о большом впечатлении, которое поэт произвел на короля – настолько сильном, что тот «настойчивым образом просил, чтобы Франческо остался у него и стал его наставником в области поэзии»17.
Объем статьи не позволяет подробнее рассмотреть вопросы об отношениях Петрарки с римскими папами, правителями многих городов-государств, коммунальными властями Венеции и Флоренции, роли Петрарки-поэта в деле формирования национального самосознания италиков, обогащения их исторической памяти широким возвращением в культуру античного наследия, о его деятельности на общественном поприще. Но и сказанного достаточно, чтобы прийти к выводу: Петрарка одним из первых в ренессансную эпоху заявил о высоком призвании и высоком статусе поэта в обществе перед лицом власть имущих. Вихри, которые закручивались вокруг Петрарки и его имени,– ясный знак новой роли поэта и поэзии. Отныне, со времен зачинателя итальянского Ренессанса, она стала важным фактом и фактором общественной жизни.
Примечания.
«реальной» и «идеальной» плоскостей в его текстах, реальности и мифологичности его автобиографизма и вообще истолкования собственной жизни (см.: Баткин Л. М. Европейский человек наедине с собой. М., 2000).
2 См.: Dotti U. Vita di Petrarca. Roma-Bari, 1987; Feo M. L’epistola come mezzo di propaganda politica in Francesco Petrarca // Le forme della propaganda politica nel Due e nel Trecento. Roma,1994. P. 203–226.
3 См.: Petronio G. Storicita della lirica politica del Petrarca // Studi Petrarcheschi. 1961. Vol. 7. P. 247–264; Бибихин В. В. Новый Ренессанс. М., 1998. С. 425–437.
4 Как выяснено, он был папским главным нотариусом, кардиналом с 1350 г., правнуком папы Иоанна ХХІІ по линии сестры.
5 См.: Петрарка Ф. Инвектива против некоего человека высокого положения, но малой учености и добродетели // Петрарка Ф. Сочинения философские и полемические / Пер. с лат. Н. И. Девятайкиной, Л. М. Лукьяновой. М., 1998. С. 310.
–308.
7 См.: Петрарка Ф. Инвектива…
8 Наиболее известно два послания из «Книги писем о делах повседневных» – Х, 1; ХII, 1.
9 См.: Девятайкина Н. И. Гуманистический идеал справедливого правителя у Петрарки (по письму «О наилучшем управлении государством») // Средневековый город. Саратов, 1991. Вып. 10. С. 62–74.
10 См.: Петрарка Ф. Письмо к потомкам // Петрарка Фр. Избранное. М., 1874. С. 23–24.
12 Ibid. Р. 385.
13 Ibid.
14 Петрарка Ф. О невежестве своем собственном и многих других // Петрарка Ф. Сочинения философские и полемические. С. 322, 329.
… С. 21.
17 Там же.