Н. И. Девятайкина
Влияние городской среды на ментальные установки
итальянских гуманистов ХIV и их гендерные представления
(по трактату Петрарки «О средствах против превратностей
судьбы»)1
Саратовский государственный университет имени Н. Г. Чернышевского
Научные публикации. Петрарка.
http://www.sgu.ru/faculties/historical/sc.publication/Sred_vek/petrarca/petrarca.php
Разворот в сторону изучения повседневных представлений, столь плодотворно сказавшийся на современной российской урбанистике, пока не обнаружился столь же отчетливо в ренессансистике. Между тем разнотипность гуманистической литературы, близость некоторых ее жанров к сочинениям, вышедшим из-под пера купцов-писателей, позволяет поставить вопрос о влиянии городской среды на повседневные представления писателей-гуманистов. Это в полной мере относится к итальянскому поэту и гуманисту Петрарке (1304-1374), поскольку среди его произведений есть трактат, посвященный не только «привычным» вопросам этики и антропологии в высоком смысле слова (достоинство человека, его место в мире и т. д.), но и человеку в его повседневности. Трактат носит название «De remediis utriusque fortunae» (“О средствах / лекарствах против всякой судьбы / превратностей судьбы). Он написан в форме отдельных диалогов, которые ведут между собой вымышленные аллегорические персонажи – Радость и Разум, Надежда и Разум в книге первой, Печаль и Разум, Страх и Разум в книге второй.
У трактата долгая и противоречивая судьба, но в конце ушедшего – начале наступившего века трактат вновь стал привлекать внимание переводчиков и исследователей, о чем говорит его объемное американское издание2 и прекрасная двуязычная (латинский-французский) публикация Кр. Карру3. Французское издание и было использовано при написании данной статьи.
Напомним о датировке и некоторых особенностях сочинения. Как определил в свое время У. Фиск 4, трактат был начат в 1354 г., завершен в 1366 г. Правда, некоторые современные исследователи называют более обтекаемые даты начала – между 1353 и 1361 гг., но при этом не разворачивают аргументации по данному поводу5. Название, по мнению М. Ариани, «смоделировано» с псевдо-сенекианского «De remediis fortuitorum»6. ( «О средствах против случайностей»).
О влиянии Сенеки на трактат пишут практически все. Более того, при общих оценках называют диалоги Петрарки учебником по практической морали: в них в ответ на возгласы четырех названных выше персонажей (Радости и Надежды, Страха и Скорби), олицетворяющих четыре стоические страсти души, гуманист излагает устами Разума (главного персонажа) всю мудрость философии, раздробленную на отдельные темы в связи с конкретными и многочисленными житейскими ситуациями7. Но пока никто из авторов, насколько можно судить, не поставил вопроса о том, каким образом в этих практических советах сказывается влияние современности и города, городского менталитета и повседневных традиционных представлений.
Как ясно из датировки, трактат создан в пору расцвета творчества гуманиста и, думается, в полной мере отразил опыт его знакомства с итальянскими городами-государствами, в которые забрасывала его судьба на достаточно длительные сроки. Среди таких городов - Парма, Рим, Неаполь, Падуя, Венеция, Милан. Да и в городской среде Авиньона, временной столицы папства той поры, с которой он тесно соприкасался в первой половине своей жизни, было множество выходцев из Италии. Они служили папам в их новой резиденции, как это делал и отец поэта, но городской дух с собой принесли прежний, италийский. А вместе с ним – прежние представления о частной и общественной жизни.
Попытаемся остановиться на некоторых моментах, которые прорисовывают влияние городской среды на гендерную позицию Петрарки. Этот вопрос, находится в актуальном проблемном поле, позволяющем применить методы социальной, гендерной, ментальной истории. Не менее 20 диалогов в первой книге трактата и почти столько же во второй так или иначе оказываются связанными с данной темой. Если напомнить, что всего в трактате 254 диалога, то получается, что к интересующим нас сюжетам имеет отношение каждый седьмой-восьмой, по крайней мере. Это больше, чем можно найти в составе циклов диалогов по любой другой тематике, в том числе – на темы славы, благородства, доблести и других центральных гуманистических сюжетов.
Начнем с того, что сразу бросается в глаза при чтении диалогов: мы слышим очень разные «голоса» и обнаруживаем очень противоречивые суждения. Они начинают выявляться уже при попытке исследовать первый вопрос, который более всего интересует специалистов по гендерной истории – как у того или иного автора выстраивается иерархия мужских занятий, т. е. публичных гендерных ролей мужчин. В глазах гуманиста воин, рыцарь перестает быть главной фигурой общества, а война – престижным мужским занятием. Для него современная военная служба – фарс, затянувшиеся детские игры, праздник, кровавое ремесло, трата времени. Об этом написано больше десятка диалогов только в книге первой (назовем их пока только по номерам – 48-49, 97-98, 99-106)8. В воинском пространстве нет места мудрости, добродетели; лагерные нравы – мерзости, победы – кровь, злодеяния, грех.
9. В нем эта любовь осуждается как глупость и трата денег, заботы о коне как верном друге предлагается заместить заботами о добродетелях души. Казалось бы, надуманное противопоставление в логике диалога не выглядит таковым: Петрарка приводит массу примеров того, до какого абсурда может довести обожание коней. Один из примеров – современный. Некий знатный человек, тяжко больной подагрой, расстилал перед своим больным конем шелковые простыни, клад ему под голову шитые золотом подушки, просиживал, несмотря на сильнейшие боли, около него, как около родного сына.
О самом человеке Петрарка говорит так: «Нет необходимости называть его по имени – это муж замечательной судьбы, не малого дарования, муж совета; кроме того, это человек великой души и не лишённый остроты ума, когда случается, что нужно сделать что-нибудь важное»10. И даже такая высокая характеристика, очень редко встречающаяся у Петрарки в отношении современников, не мешает ему оценить столь беззаветную любовь к коню как чистейшее «современное безумие» (modernam amentiam). Столь безмерные чувства кажутся гуманисту глупой тратой душевных и физических сил. Заметим попутно, что здесь чуть-чуть «сигналит» о себе тема семьи: вот ради сына поступать подобным образом в глазах Петрарки правильно и похвально.
Вернемся к мужским трудам и занятиям. Как сугубо мужской в его диалогах рисуется мир власти – императорской, королевской, синьориальной, городской. Представленные модели поведения носителей власти больше всего имеют в виду городских синьоров или корпоративную власть коммун. Под пером Петрарки модель поведения синьоров однозначно агрессивная: они власть «захватывают» (I, 95)11, пользуются ею «несправедливо» (П, 39)12, видят в гражданах «врагов» (II, 79), грабят их, действуют при помощи силы (II,81). Эти характеристики очень перекликаются с теми, которые через десяток лет будут фигурировать в новеллах знаменитого купца-писателя Франко Саккетти13. Напомню, что в них особенно жесткими красками нарисованы правители Милана Висконти, в том числе – Бернабо, стоявший у власти как во времена т. н. «миланской» остановки Петрарки (так названо его проживание в Милане в 1353-1361 гг. после возвращения в Италию из Авиньона).
Мы вправе предположить, что реалии миланской жизни нашли отражение и в анализируемых диалогах Петрарки, что, кстати, и то «знатное лицо», которое столь безумно любило коня, могло иметь отношение ко двору могущественных синьоров, больших любителей коней и псов, богатейших представителей итальянской аристократии, для которой дорогие шелковые простыни и не менее дорогие шитые золотом подушки были привычной «утварью».
Если взглянуть на ситуацию сквозь призму социально-статусную, то и в лице правителей гуманист резко критикует мужчин знатного происхождения, обозначая, что властные роли они играют под прежние, если так можно выразиться, военно-дворянские скрипки, точнее, горны и трубы, воспроизводят военные модели поведения в мирной гражданской жизни.
Замечу, что в конце жизни, Петрарка успел написать одно большое письмо, которое чаще называют трактатом и которое рисует желательную (одновременно- идеальную) модель поведения, рекомендованную адресату – правителю Падуи Франческо Каррара, а через него и всем остальным синьорам городов и власть имущим персонам. Эта модель строится на диалоге с гражданами (Петрарка использует именно этот термин – граждане), использовании в качестве регуляторов общественных отношений законов, справедливых и равных для всех. С точки зрения повседневных забот идеальный правитель Петрарки ведет себя как толковый и честный городской голова.
Упомянутое письмо называется «О наилучшем управлении государством», оно было включено гуманистом в последний сборник его «Старческих писем»14. Дата завершения послания – 1373 год, всего за несколько месяцев до ухода из жизни. Это обозначает, что не для гуманиста до последнего дня модели политической практики, модели поведения правителей, обрисованные в диалогах трактата «О средствах против превратностей судьбы», остаются неизменными. И, в частности, в мужских публичных занятиях достойными уважения и признания ему кажутся такие, которые связаны с созидательной, говоря современным языком, практикой, а не войной, будь то внешней, или внутренней.
Если обратиться к рядовой городской среде, то для гуманиста большим престижем обладают мирные труды ученого (II,40), купца (I, 72), мастера (I, 37-38), моряка (I, 72,87-88). Он рассуждает также о многих других занятиях горожан-мужчин: медициной (II, 3, 94-99), правом (II,66), свободными художествами (I,41-42), учительством (I, 80-81;II,40-41). Он расценивает и эти труды по-разному с точки зрения их значимости и полезности, но никак и никогда не сопоставляет их с военным делом с точки зрения престижности и не выстраивает иерархии внутри самих этих профессиональных занятий. Его критерии исходят только из одного: знаний, опыта, профессиональных умений, мастерства. Это совсем не похоже на средневековые градации, где давно была выстроена некая социально-профессиональная лестница, и «механические» искусства и труды стояли на ее ступеньках как низшие и непрестижные.
В целом у Петрарки как главная «позитивная» фигура мужского мира предстает горожанин, в чем вновь можно видеть прямое воздействие городской среды. Заметим, что в этом плане его ментальные установки и его гуманистические, идейные, воззрения совпадают.
В частном пространстве, т. е. в доме и семье, роль мужчины Петрарке,
Если судить по диалогам, видится в традиционном ключе, прежде всего как достаточно сдержанного, в чем-то даже сурового (II,43), но мудрого отца семейства (I, 42), ответственного за все происходящее. Это он добывает средства и распоряжается ими, поддерживает порядок в доме и атмосферу спокойствия в семье. Рассуждения Петрарки очень похожи по содержанию и даже тональности с известными наставлениями флорентийского купца и торговца зерном Паоло Чертальдо. Эти наставления называются «Книга о добрых нравах» и относятся к тем же временам, что и диалоги Петрарки, т. е. к 1360-м годам XIV столетия15. Это в очередной раз утверждает нас во мнении, что Петрарка воспроизводит в рассуждениях своих героев городские ментальные установки и стереотипы. Среди прочего, что не род, не линьяж, а именно семья главная сфера приложения сил мужчины в частном пространстве.
Достаточно развернуто представлена в диалогах тема отцы-дети (II,46,48, 77), отец-сын (I,70, 71,73; II, 44), отец-дочь (I, 74; II,23). В гендерном смысле именно отец обозначается как главная фигура семьи: «Ты насадил дерево, и должен за ним ухаживать, пока жив»16. При этом забота о детях и любовь к ним рассматриваются как основа отношений в семье. Чувства «присутствуют» даже в названиях диалогов: «О милом ребенке» (I, 71), «О замечательной красоте детей» (I, 72). В эти чувства постоянно врывается нота страха за детей – из-за их возможной смерти, болезней. Она тоже проступает уже в названиях - «О потере сына» (II, 48), «О несчастном случае с младенцем» (II, 49). Как говорит Разум в диалоге «О милом ребенке»: «Это случается весьма часто; прелестный ребенок может умереть жестокой смертью»17. Тема продолжается в «парном» (т. е. продолжающем тему) диалоге второй книги «О несчастном случае с младенцем», где участник диалога Печаль с душевным надрывом повторяет несколько раз фразу: «Мой младенец мгновенно погиб»18. И здесь единственным традиционным утешением остается упование на то, что «душу счастливого младенца восхитили ангелы на небеса»19.
детская смертность оставалась во времена Петрарки очень высокой: болезни выкашивали каждого третьего ребенка в семье. В случае Петрарки имел место еще и драматический личный опыт: совсем молодым из жизни ушел его сын Джованни, а прежде он сам 14-и лет от роду потерял мать Элетту Каниджани, «лучшую из матерей», как он напишет в первом стихотворении, созданном на ее смерть и содержащем 38 строк по числу лет ее жизни. А сколько утешительных писем он написал своим друзьям по поводу безвременной смерти их детей!
О важности темы для гуманиста свидетельствует и большое предисловие к первой книге трактата. Оно обращено к правителю Пармы Аццо Корреджо, переживавшему тяжкие времена изгнания и тюрьмы. Но горше всего, по словам Петрарки, стала для него «гибель юного сына», ставшего жертвой политических распрей20.
Перед нами, казалось бы, полное признание ценностей семьи, важности забот о детях. Диалоги словно бы становятся вступлением к трудам по гуманистической педагогике. Однако с Петраркой – горожанином и любящим сыном, потом – отцом, дедом, с Петраркой-выразителем обычных житейских представлений вступает в жесткую полемику Петрарка- интеллектуал и ученый, который вслед за средневековой традицией почти словами Элоизы, мудрой возлюбленной Абеляра, французского философа и вольнодумца первой половины 12 в., в нескольких диалогах доказывает, что семья – помеха ученым трудам (I,65-66,70), супружеские обязанности не дают работать ночами, когда мысль оттачивается острее и становится точнее (I,66,68), а орущие дети не позволяют сосредоточенно трудиться днями. Заключение диалога «О знатной жене» однозначное: лучше вообще не жениться, семья – это несвобода21. В следующих диалогах не раз говорится, что дети – это зло (I, 70).
Нельзя не заметить, правда, что в диалогах отсутствует обычное аскетические мотивации, суждения вытекают из, так сказать, «отрицательного» семейного опыта ( дурной характер жены, ее враждебные отношения с семьей мужа, ее легкомысленное поведение, неуемная жажда к новым нарядам и растратам, ее сексуальные потребности и т. д.).
Получается, что в реальной жизни времени Петрарки, в той социальной среде, из опыта которой он черпал факты, уже переставали срабатывать гендерные стереотипы патерналистского характера, предполагавшие полное подчинение жены воле мужа. Уже не все женщины ориентировались на мужское восприятие. Но это – логическое заключение. В диалогах патерналистская модель выглядит как вполне жизнеспособная. По крайней мере, в отношении к детям, в том числе – повзрослевшим. Скажем, в диалоге «О супружестве детей» Радость и Разум с редкостным единодушием обсуждают тему замужества дочери. Кто ей диктует волю, ясно из реплик Радости: «Я выдал дочь замуж»; «Я отдал дочь мужу»; « Я дал дочери мужа»22. Как ни удивительно, примерно то же самое обнаруживается по отношению к сыну: «Я дал жену сыну», «Я нашел жену сыну»23.
Разум, обычно очень скептичный и критичный собеседник Радости, ни словом не осуждает такое проявление деспотичной, на наш взгляд, родительской воли, из чего следует, что Петрарка и в этом вопросе разделяет традиционные маскулинно-патерналистские представления, свойственные всему средневековому обществу – и городской, и дворянской, и крестьянской среде. Любовь, чувства, взаимная симпатия, личный выбор не попадают в сферу внимания и обсуждения участников диалога. Правда, Радость выражает свое большое удовлетворение по поводу статусного характера браков дочери и сына, заявляя в цитированном выше диалоге, что нашел сыну «супругу высокородную, богатую и красивую”), а дочери – блестящую партию (I, 77).
Но в этих случаях согласие между собеседниками совершенно исчезает. Разум в ответ на заявление Радости о знатной невесте «выдает» целую обойму социально-поведенческих характеристик. Такая супруга – «надменная, дерзкая, ревнивая по отношению к мужу, строптивая по отношению к свекру»24. Здесь нетрудно рассмотреть привычное для Петрарки- ренессансного гуманиста критическое отношение к знати, обобщение житейского опыта неравных браков, осуждение методов воспитания в дворянской семье. Влияние города на взгляды Петрарки здесь особенно ощутимо. С гендерной же точки зрения мы вновь видим недовольство нашего автора тем, что знатная невеста не придерживается рекомендуемых мужским миром стратегий поведения. Вольно или невольно Петрарка выдает мужские нормативные представления своего времени за единые универсальные нормы.
«маскулинной» позиции его времени. Приведем для примера тему пира, которому посвящен один из диалогов первой книги. Он происходит в доме, вроде бы в пределах самого что ни на есть частного пространства, но остается при этом сугубо «мужской зоной». В описании пира женщин нет, даже среди прислуги. Застолье гудит, дым коромыслом, знатные гости во множестве, пиршественные блюда поражают воображение, но все это – мужской мир и мужские развлечения. Хозяин пира ищет от него славы и почета, гости – возможности предаться чревоугодию, а заодно и злословию25. Социально здесь наш автор сатиричен и критичен. Но зарисовка обнаруживает старинные правила во всей их несокрушимой жизненности.
Не видится места женщинам и в зонах культурного публичного пространства. У Петрарки вызывает большое недоумение, а то и негодование присутствие женщин в театре (I, 30), на публичных зрелищах. Особенно его возмущают совместное проведение праздников: хороводы и пляски (I, 24), в которых он видит скрытую похоть и разврат: «Увлеченных музыкой глупеньких девушек кружат и близко прижимают и обнимают под видом уточенности манер; тут воля рукам, взглядам, языку, топот ног, нестройное пение многих голосов, громкие звуки, толкотня, пыль и темнота- враг целомудрия и друг пороков»26. Дабы привести впечатляющий аргумент, Петрарка припоминает в диалоге «О различных зрелищах» (I, 30) своего любимого принцепса Августа, сурово укоряя за то, что он разрешал женщинам присутствовать на зрелищах в цирке.
Собственно, как «неженская зона» рассматривается и городская улица. Если туда попадает девушка, то она теряет целомудрие, стыдливость, становится распущенной, впадает в грехи (I, 74). Даже у окошка, этой «буферной» зоны между частным и публичным пространством женщине не стоит находиться. Судя по всему, для персонажей Петрарки оказывается лучшим, добавим – и вполне соответствующим традиции – затворничество, или. Как пишут специалисты по гендерной истории, маргинализация женщины, ее достоинством – публичная незаметность.
– ее посещения церкви, но кажется, что его Разум и в этом случае рекомендовал больше молиться дома или в тихой незаметной капелле, дабы избежать каких бы то ни было неблагочестивых случайностей, нескромных взглядов и пр. Собственно, можно вспомнить, что сам поэт в молодости именно в церкви встретил и с первого взгляда влюбился в прекрасную Лауру, которая, правда, никогда не дала ни единого повода сомневаться в своем целомудрии и достоинстве. За это и была воспета Петраркой в знаменитой «Книге песен».
В целом, причины традиционализма и консерватизма Петрарки реально кроются в тех значительных переменах, которые уже происходили в его время в гендерном поведении и распределении гендерных ролей. Достаточно вспомнить выразительные рассказы уже упомянутого Саккетти или новеллы «Декамерона» Боккаччо, которые отражают время создания петрарковских диалогов.
Петрарка, как отчасти было замечено, в большом ряде своих диалогов о браках, знатной жене, богатой жене, красивой жене (I, 65, 68 и др.) фиксирует эти перемены. Он констатирует «мужское « поведение женщин, но порицает его устами своего главного героя. Ему не нравится, что женщина распоряжается в доме, свободно оперирует своим имуществом, повелевает. А то и помыкает, своим менее богатым и менее знатным мужем.
Такие женщины изображаются в однозначно непривлекательном и карикатурном виде: они визжат, топают ногами, творят разные глупости. В качестве отрицательно-назидательных примеров приводятся и вовсе «инфернальные» женщины прошлых времен, убийцы собственных мужей, отцов, детей, совратительницы и обманщицы. Даже «приличные» красавицы вроде мифологической Клены становятся источником зла, порою – катастроф, вроде гибели Трои. Девиантное поведение нарочито выставляется Петраркой не как исключение, а едва ли не как норма.
Итак, влияние мужской городской среды на гендерные представления Петрарки оказывается еще более ощутимым, чем на его социальную позицию. Эти гендерные представления, выраженные устами Разума, главного персонажа диалогов, никакой обобщающей оценки не получают, что и заставляет видеть в них повседневные ориентиры автора трактата.
касаться этических понятий славы, доблести, благородства, достоинства.
С точки зрения гендерной истории у Петрарки в его повседневных, неотрефлектированных до уровня идеи представлениях, главным остается традиционное признание превосходства и доминирующего положения мужчины в гендерной иерархии.
1 Статья написана при финансовом содействии РГНФ (Российского гуманитарного научного фонда), проект 07-01000548а.
2 См.: Rawski K H.. Petrarch’s Remediis for Fortuna, Fair and Foul / A Modern Eng. Transl. Bloomington Ind. Univ. Press, 1991. Voll. 5.
4 См.: Fiske W. Petrarch’s treatise “De remediis utriusque fortunae”, text and versions. Firenze, 1888.
5 Gallico K. La musica a Milano nel Trecento // Petrarca e la Lombardia. Atti del Convegno di Studi (Milano,22-23 maggio 2003) / A cura di G. Frasso. Roma-Padova, 2005. P. 75. Как ясно из названия, трактат интересует автора с точки зрения истории музыки, и он обращается только к двум диалогам, связанным с данной темой (XXIII, XXIV).
6 Ariani M. Francesco Petrarca // Storia della letteratura italiana. Vol. II. Il Trecento. Roma, 1995. P. 645.
7 Laurdens P. Un aspect de la fortune du De remediis de Petrarque en Europe du Nord: de illustration a la mise en emblems // Francesco Petrarca, da Padova all’Europa: atti del convegno internazionale di studi 17-18 giugno 2004 / A cura di Gino Belloni et al. Roma, 2007. -P. 234- 237.
– диалога.
9 Petrarca Fr. De equis // Petrarque Fr. Les remedes aux deux fortune. Vol. 1. P. 156-160.
10 Ibid. P. 158.
11 Данный диалог так и называется «О захвате тиранической власти» - См.: Petrarca Fr. De occupata tirannide (I, 95)// Petrarque Fr. Les remedes aux deux fortune. Vol. 1. P. 410-414.
12 Этот диалог называется «О несправедливом правителе» - См.: Petrarca Fr. De iniusto domino (II, 39) // Petrarque Fr. Les remedes aux deux fortune. Vol. 1. 730-734.
14 Petrarca Fr. De republica optime administranda // Francisci Petrarchae Florentini philoshophi, oratoris et poete clarissimi opera, quae extant omnia. Basileae, 1581. P. 372-386.
15 См.: Паоло да Чертальдо. Книга о добрых нравах / Пер. со староитал. И. А. Красновой // послушник и школяр, наставник и магистр. Средневековая педагогика в лицах и текстах. М., 1996. С. 321-370.
16.: Petrarca Fr. De ortu filiorum (I, 70) // Petrarque Fr. Les remedes aux deux fortune. Vol. 1. P. 334.
17 Петрарка Франчеcко. Диалоги на гендерные и эстетические темы (трактат «О средствах против превратностей судьбы», кн. 1) / Пер. с лат., коммент., указат. Л. М. Лукьяновой; исслед. Раздел. Н. И. Девятайкиной.– Саратов: Наука, 2008. С. 84.
19 Ibid. P. 764.
20 Петрарка Франческо. Петрарка Ф. Сочинения философские и полемические / Сост., пер., коммент., указат. Н. И. Девятайкиной, Л. М. Лукьяновой; вступ. ст. Н. И. Девятайкиной. М, 1998. С. 135.
21 Петрарка Франческо. Диалоги…1, 65. C. 74-75.
22 Петрарка Франческо. Диалоги…I, 77. C. 91-93.
25 Петрарка Франческо. Диалоги…I, 19. C. 5-9.
26 Петрарка Ф. Диалоги…I,24. С. 24.