И. А. ПИЛЬЩИКОВ
ПУШКИН И ПЕТРАРКА
(из комментариев к «Евгению Онегину»)
(Резюме)
Двуязычный журнал по русской и теоретической филологии
Под редакцией
Philologica 6 (1999/2000)
http://www.rvb.ru/philologica/06rus/06rus_pilshchikov.htm
1. С историей жизни и творчеством Петрарки читатели первой трети XIX в. знакомились прежде всего по II тому «Литературной истории Италии» П. -Л. Женгене (1811). Следы прилежного изучения этой книги носит статья Батюшкова «Петрарка» (1815) — первый в России оригинальный очерк об итальянском поэте. Батюшков говорит о Петрарке и в других статьях, основные темы которых (любовь Петрарки к Лауре, его поэтическая слава и его роль в формировании национального языка) стали отправным пунктом для пушкинских суждений о поэзии итальянского Ренессанса.
Еще одним авторитетным исследованием по истории итальянской словесности был труд Ж. -Ш. -Л. Симонда де Сисмонди «О литературе юга Европы» (1813). Сисмонди, которого Пушкин относил к числу виднейших европейских критиков, зачастую развивает и дополняет положения Женгене, но в случае с Петраркой дело обстоит иначе: «наперекор всеобщему вкусу» Сисмонди не принимал поэзии Петрарки и печатно заявлял о своем «предубеждении» против него. В России демарш Сисмонди поддержал Катенин, который в своих «Размышлениях и разборах» (1830) доказывал «несогласное с общим суждение», что в стихах Петрарки «все изыскано, переслащено, натянуто и запутано», а сам он не достоин «звания Поэта». Пушкин избежал влияния катенинского «нигилизма»: его воззрения на Петрарку если не во всем, то во многом сходны с батюшковскими.
2. В «Евгении Онегине» упоминание Петрарки дало Пушкину повод связать мотив любви с мотивом славы (1, LVIII, 11—13). Эта ассоциация вполне уместна и оправдана: как писал Батюшков, «неумеренная любовь к славе равнялась, или спорила с любовию к Лауре в пламенной душе Петрарки». Обе темы заданы уже в первых строках батюшковского очерка:
«S’amor non è, che dunque è quel ch’io sento?
Что же я чувствую, если и это не любовь?»
По наблюдению В. Я. Брюсова, итальянскую цитату, с которой начинается статья Батюшкова, Пушкин повторил в повести «Метель» (1830): «Нельзя было сказать, чтоб она <Марья Гавриловна> с ним <Бурминым> кокетничала; но Поэт <в автографе он назван прямо: „Петрарка“. — И. П. >, заметя ее поведение, сказал бы:
Se amor non è, che dun<qu>e?...
<= Что же это, если не любовь?>»
о пушкинской ошибке: no ‘нет’ вместо non ‘не’; та же ошибка была допущена при первой публикации статьи Батюшкова в «Вестнике Европы». Эта оплошность исправлена в батюшковских «Опытах в Стихах и Прозе», которые Пушкин ко времени работы над «Повестями Белкина», конечно, перечел не раз; но, по-видимому, первое впечатление, как это нередко бывает, оказалось сильнее последующих.
3. Совпадение в выборе цитат у Пушкина и Батюшкова симптоматично: скорее всего, знакомство Пушкина с наследием Петрарки ограничилось отдельными стихотворениями и фрагментами, найденными в критических и историко-литературных работах. У нас нет данных, удостоверяющих, что поэт пытался самостоятельно штудировать Петрарку в подлиннике (как это делали, например, Батюшков и Катенин или как сам Пушкин изучал Данте). Наоборот, все цитаты из Петрарки, которые встречаются в сочинениях Пушкина, могли быть ему известны по статье Батюшкова и по книге Сисмонди.
Выдержки из Петрарки у Сисмонди немногочисленны: он разбирает отрывки из канцоны «O aspettata in ciel, beata e bella...» и пять сонетов, один из которых — «Erano i capei d’oro a l’aura sparsi...» — переводит стихами. Именно эти два произведения нашли отклик в пушкинском стихотворном романе.
Стихи 49 и 51 из канцоны «O aspettata in ciel...» вынесены в эпиграф к 6-й главе «Евгения Онегина»: La <sic!> sotto giorni <sic!> nubilosi e brevi // Nasce una gente a cui l'morir <sic!> non dole = Там, где дни пасмурны и кратки, // Родится народ, которому умирать не больно. В современных изданиях «Онегина» итальянская цитата частично выправлена по стандартному тексту «Il Canzoniere» (редакторы печатают sotto i giorni вместо sotto giorni). Между тем, пропуск артикля i перед существительным giorni ‘дни’ — важная «улика»: дело в том, что Пушкин воспроизвел канцону Петрарки так, как она была напечана в «De la littérature du midi de l’Europe», и это не единственный случай, когда Пушкин цитирует итальянских авторов по книге Сисмонди, не сверяясь с первоисточниками.
Слова Петрарки о северной стране (Германии) Пушкин применил к России. Одновременно с этим была внесена поправка в эпиграф ко 2-й главе: к хрестоматийной цитате из Горация («O rus!. . ») Пушкин добавил пародическое восклицание «О Русь!» (оно присутствовало в беловых рукописях 2-й главы, но впервые было напечатано в списке исправлений, приложенном к отдельному изданию главы 6-й). Тема России в эпиграфах к роману стала сквозной.
«Онегина». Это отступление начинается словами о «недоступных красавицах»: <...> Читал // Над их бровями надпись ада: // Оставь надежду навсегда (3, XXII, 8—10). В сноске приведен оригинал выделенной строки (Данте, «Ад» III, 9): Lasciate ogni speranza voi ch’<i>ntrate. Следующая строфа пушкинского романа построена на парафразах из Петрарки: Среди поклонников послушных // Других причудниц я видал, // Самолюбиво равнодушных // Для вздохов страстных и похвал <...> Они, суровым поведеньем // Пугая робкую любовь, // Ее привлечь умели вновь, // По крайней мере, сожаленьем, // По крайней мере, звук речей // Казался иногда нежней <...> (3, XXIII, 1—11).
К слову сожаленье в беловой рукописи сделана сноска, аналогичная примечанию к цитате из Данте и содержащая строки 5—6 из сонета «Erano i capei d’oro...»: E’l viso di pietosi color farsi // Non so se vero o falso, mi parea = И ее лицо покрылось краской сострадания, // Казалось мне, — не знаю, правда или нет. В том же сонете Петрарка говорит: <...> et le parole // Sonavan altro, che pur voce humana = <...> и ее речи // Звучали не так, как обычный человеческий голос (10—11). В переложении Сисмонди голос Лауры (son accent) наделен эпитетами tendre et doux (оба имеют значение ‘нежный’; ср. : <...> звук речей // Казался иногда нежней). Эти эпитеты повторены у Сисмонди дважды — в стихах 5—6 и в стихе 11. Таким образом, фрагменты, перефразированные Пушкиным, образуют лейтмотив не у Петрарки, а в тексте Сисмонди.
Сисмонди рассказывает, что сонет «Erano i capei d’oro...» «был написан в то время, когда красота Лауры уже начала увядать, и все удивлялись неизменности чувств Петрарки к женщине, не вызывавшей более восхищения у тех, кто ее видел». Пушкинские причудницы — это дамы в возрасте, которые тешат свое самолюбие, вселяя тщетную надежду в сердца неопытных поклонников [ср. : <...> И с легковерным ослепленьем // Опять любовник молодой // Бежал за милой суетой (3, XXIII, 12—14)]. В окончательной редакции примечание с цитатой из Петрарки, проясняющее контекст XXIII строфы, почему-то было снято.
Заключение. Факты, изложенные в работе, позволяют говорить о решающем воздействии Батюшкова и Сисмонди на формирование представлений Пушкина о Петрарке. От Батюшкова Пушкин унаследовал уважительное признание заслуг Петрарки перед итальянской и мировой культурой, от Сисмонди — несколько отстраненное отношение к личности и творчеству Петрарки, подчас выражавшееся у Пушкина в легкой и вполне беззлобной иронии.
— Батюшков и Катенин. Если Батюшков, восторгавшийся Петраркой и видевший в нем одного из величайших лириков христианской эпохи, перенес на русскую почву идеи Женгене, то Катенин, напротив, довершил развенчание «классика» Петрарки, начатое «полуромантиком» Сисмонди. Пушкин занял умеренную позицию — в его отзывах о Петрарке крайности нивелированы.
цитируются и какие оценки им даются, можно проследить линии влияния — своеобразные «изоглоссы», ведущие от одного автора к другому. Дело не исчерпывается регистрацией отдельных совпадений и расхождений — у нас появляется возможность с достаточной полнотой реконструировать весь комплекс отношений, связывающих Батюшкова с Ж. -Ф. Лагарпом и Женгене, Катенина — с Женгене и Сисмонди, Пушкина — с Сисмонди и Батюшковым, и т. д.
Совокупность признаков, подтверждающих опосредованный характер знакомства Пушкина с поэзией Петрарки, пополняется текстологическими данными. Отступления от орфографических и грамматических норм в итальянских цитатах (воспринимавшиеся многими редакторами Пушкина как досадная помеха, которую надо устранить) оказываются значимыми — стоит лишь найти верную историко-литературную перспективу.