Т. В. Торубарова
ПОЭТИЧЕСКОЕ СЛОВО ДАНТЕ
Ученые записки. Электронный научный журнал Курского государственного университета, 2007
stil nuovo. Для Данте поэт - это учитель и пророк. Поэтическая красота связывает Бога с человеком. Трактовка поэзии как познавательного метода параллельна риторической теологии Августина, грамматической теологии Ансельма и диалектической теологии Фомы и основывается на той же фундаментальной концепции слов как знаков. Средневековая концепция знака сохраняла августианскую основу. Она была призвана объяснить, как человеческий разум может получить и сообщить знание о Боге. Таков был основной интерес средневековых теологов. Августиновская концепция слов как знаков в познании Бога применялась к иным формам выражения, чем формы теологического рассуждения. Одной из этих форм выражения была поэзия. Знаковую теорию Данте распространяет на поэзию. Он развивает поэтику, которая призвана учить, просвещать и убеждать. Данте приписывал поэзии такую же роль, какую Августин возлагал на христианскую риторику при познании Бога. В стремлении выразить Слово и подвигать человека к Богу через эстетику, мораль и интеллектуальную правдивость поэтика сохраняет взаимосвязь между мудростью, добродетелью и красноречием, которую Августин предназначал искупляемой речи. Данте требовал реформы христианского общества на всех уровнях. Необходимость объединить мудрость и добродетель есть тот фокус, который организует его воззрения по этике, религии и политике. Из этого комплекса идей он устанавливает идеал интеллектуальной и моральной правдивости, который согласует индивидуальное спасение с восстановлением правильного порядка в церкви и государстве. Мудрость и добродетель должны быть связаны с красноречием. Все это завершается поэтическим идеалом, который предполагает преобразование языка и создание поэзии справедливости. Идеи Данте о человеческой природе, государстве, церкви, языке и поэзии, его интерпретация своего собственного поэтического развития - все это мы обнаруживаем в «Божественной комедии». Средневековая поэтика тесно связана с риторикой. Она может принимать софистическую или чисто техническую ориентацию, в которой акцент ставится на стиле и декоративности, или она может принимать более широкую антисофистическую ориентацию, в которой добро, истина и красноречие связываются и принимаются посредством критики существующей поэзии, путем установления норм для поэзии.
Некоторые считали поэзию всецело или частично ложной или фиктивной. Другие говорили, что в поэзии скрыта эзотерическая внутренняя истина, ускользающая полностью от профана. Платон изгонял поэтов из своего «Государства». Августин осуждал поэзию за фиктивность в своей «Исповеди». Поэзия опасна тем, что она способна завораживать своей красотой. Не следует забывать, что в Средние века «поэзию» нередко относили к классической поэзии древних, в которой постоянно встречаются языческие боги. Средневековая поэтика не имела однородной традиции. Данте принимал некоторые ее аспекты и отвергал другие. Греческие и римские мыслители трактовали поэзию и риторику как два раздельных искусства, требующих особых стилей композиции. Но там, где поэзия использовала воображение, то есть форма организации включала эмоциональную прогрессию от образа к образу, риторика использовала интеллектуальный способ организации, включающей логическую прогрессию от идеи к идее1. Столетиями риторика и поэтика развивались отдельно. Но эпоха Августина была отмечена тенденцией объединения их, что наносило ущерб автономии поэзии. Это связывали с тем фактом, что Цицерон и его современники рассматривали риторику как более важный тип литературы. Поэтому они трактовали поэзию как дополнение к риторике и постигали поэзию в терминах риторики. В своей Pro Archia Цицерон защищает поэзию, доказывая, что она имеет дидактическую ценность, что она есть полезное средство для напоминания о великих поступках знаменитых людей. Он утверждал, что поэзия, подобно риторике, могла бы наставлять и услаждать читателя. Начиная с Цицерона доминирует риторическая позиция по отношению к поэзии, которая получила завершенное выражение в трактате Горация «Ars poetika». Само название «Ars poetika» дано Квинтиллианом. Как и Цицерон, Гораций усматривал цель поэзии в дидактике - научать и убеждать читателя, не забывая об услаждении. Он подчеркивал цивилизующую в широком смысле функцию поэзии. И Плутарх цель поэзии видел в дидактических и этических аспектах. Недостаточно лишь услаждать читателя. Необходимо индуцировать в нем стремление к добру. Поэзия подчиняется сугубо моральным целям.
Тенденция ассимилирования поэзии и риторики сохранилась и в период Средневековья. Вергилия называли оратором и поэтом. Риторическую трактовку Вергилия мы обнаруживаем у Макробия. Кассиодор поучал, что поэт должен творить согласно правилам риторики. Поэт отличается от оратора не предметом, а лишь техникой организации материала2. Смешение поэзии и риторики было характерно для средневековой школьной традиции. Учебниками по литературному образованию были работы поздней античности, в которых воспроизводились идеи Цицерона и Горация. Кроме того, в Средние века риторика лишилась своей социальной основы. Мало кто нуждался в публичных и судебных выступлениях. Всё заменила проповедь. Риторика трактовалась как наука о литературном стиле. Латинская поэзия рассматривалась в качестве произведений риторики. Поэзия изучалась как часть риторики. В своем определении грамматики Рабаний Мавр (Rabanus Maurus) утверждает, что она призвана интерпретировать поэтов и историков3 а риторические нормы литературного декорума распространяли на поэтические украшения. В VII в. Исидор Севильский относил поэзию и риторику к стилистике. Говорили, что поэзия полезна лишь в той мере, в какой она содержит моральные истины, что очарование поэта зависит от его мудрости и от его литературного мастерства. Наиболее важным критерием поэмы является уровень её соответствия добру, истине и красоте. То есть не стиль, а содержание имеет самое важное значение. В традиции риторической поэзии новой была интерпретация, в которой стиль соотносился с содержанием. Вплоть до XIII в. комментаторы приравнивали поэзию к риторике. Поэзия изучалась как часть грамматики, хотя и трактовалась в терминах риторики. Винсент из Бове в своей «Speculum doctrinale» утверждал, что поэзия призвана возвышать ум читателя посредством индуцирования или отвержения идей, которые поэт выражает в образах. Поэзия должна учить добродетели.
Но с XIII в. в бесчисленных artes poeticae намечается тенденция отхода от дидактической интерпретации поэзии в сторону стилистики и декоративности. Возрастает интерес к аллегористике и к канонам украшения, словесного украшения. Риторическая идея поэзии как средства образования и воспитания сохранялась средневековыми комментаторами, следующими платонической традиции. Для Исидора Севильского поэзия может выражать истину с помощью словесных украшений и воображаемых ситуаций. Поэзия есть метод непрямого рассуждения. С помощью поэтических функций, фигур и словесных украшений читателя необходимо «улавливать» в сферу добродетели и истины. Поэзию рассматривают как искусство составления небылиц. Поэзия - это такая функция, которая подражает истине. Идея поэтической функции дополнялась тем, что схоластика подчеркивала ложный характер поэзии. Аллегория рассматривалась не просто как средство украшения, ориентированное на дидактические и моральные цели поэзии, но и как метод литературной критики. Аллегория рассматривалась и как средство теологии. Эта идея являлась результатом общего вырождения поэзии в сфере схоластики.
Популярной была точка зрения, что поэзия не может притязать на выражение истины. Она обнаруживается и в работах францисканцев Роберта Гроссетеста и Бонавентуры, и в трудах доминиканцев Альберта Великого и Фомы Аквинского. Фома помещает поэзию на самый низший план логики. Поэзия имеет дело с фикциями, а не с реальностью, поэтому она лишена дискурсивного мышления. Она использует аллегории, не имеющие ничего общего с символическим языком теологии и экзегетики. Спекулятивная теология использует символику, так как она имеет дело с вещами, которые трансцендентны дискурсивному мышлению. Экзегетика использует аллегорический метод, потому что Священное Писание имеет несколько уровней значения. Схоластика подчеркивала вымышленное содержание поэзии4. Это умаление поэзии в схоластике стало традиционным в средневековой поэтике, даже, можно сказать, обязательным. Данте отвергал эту традицию, опираясь на поэтов типа Петра Риги (Peter Riga), который писал стихи на библейские темы, уверяя, что он вдохновлялся самим Богом5.
Но средневековая поэтика не исчерпывается вышеуказанными интерпретациями и оценками. Существовала религиозная поэзия, которая исключала декоративные каноны школьной традиции и схоластическое умаление природы поэзии. Религиозные поэты верили, что поэзия способна сообщать теологические и моральные истины и подвигать внимающего Богу. Поэтика Данте лучше постигается в терминах средневековой литературы, а не схоластической философии. Школьная традиция не раскрывает ни замысел, ни стиль «Божественной комедии». Лучшим введением в «Комедию» Данте является средневековая гимнодия6 постепенно канонизируемой веры. Христианские гимны писались для богослужений.
Другой новой чертой гимнодии является трактовка физической реальности как первой ступени к вечности; она устремлена на экспансию человеческого сознания, которое начинается здесь и теперь и достигает высшей точки в блаженном видении. Эта точка зрения отражает теологическое содержание гимнов. Из этих теологических необходимостей развилась новая поэтика, эстетика словесного творчества. Поэзия в гимнах не играла просто служебной роли, роли всего лишь средства. Гимн не рассматривался как теология в стихах. Скорее, теологические интенции и идеалы поэта воплощались в поэтической форме. В XII-XIII вв. религиозная поэзия сохраняла тот характер, который был присущ ранней средневековой гимнодии. Экстенсивно использовалась символика. Но символы не могли быть редуцированы ни к декоративным элементам, ни к эпитетам, ни к парафразам, используемым вместо собственных имен. Они относились к «теологическим реалиям»7. Некоторые религиозные поэты этого периода, как, например, Фома Аквинский, использовали гимнодию для утверждения более интенсивного уровня созерцания, чем тот уровень, который был присущ ранней средневековой поэзии. Францисканцы развивали технику сублимации, начиная с конкретных образов и устремляясь к высшему эмоциональному содержаниию.
В «Комедии» по кругам Ада и Чистилища Данте сопровождает Вергилий. Истоки своего стиля Данте осознает через Вергилия, который был наиболее популярным в средневековом курсе грамматики. И Данте осознает себя в статусе второго Вергилия. Для него Вергилий - это самая авторитетная модель языкового измерения человеческого бытия и мышления. Вергилий для него - это реформатор латинского языка, объединившего и воплотившего в себе все диалекты Римской империи. Вергилий создал славу Римской империи, и самого себя Данте считал аналогом Вергилия, то есть он хотел быть Вергилием своего времени. В нем он усматривал пророка Христа, который соединял Рим Цезаря с Римом Петра. Образ Вергилия как пророка, который путешествует в другом мире - это и образ самого Данте. Через Вергилия Данте осознает себя пророком своего времени. Вергилий был доступен Данте отчасти из школьной традиции, представленной ars dictaminis (искусство сочинять), и из риторики Брунетто Латини. О нем Данте писал: «Во мне живет, и горек мне сейчас, Ваш отчий образ, милый и сердечный. Того, кто наставлял меня не раз, Как человек восходит к жизни вечной...»8. Аrs dictaminis раскрывало каноны латинского стиля и учило искусству согласования красноречия, мудрости и добродетели9. «Tresor» («Сокровище») Брунетто стремился объединить этику, политику и риторику. Он описывал ars poetical, в коем раскрывается техника риторики, применение риторических канонов украшения к поэзии так же, как и к dictamen10«Tresor» разделяется на три книги. Первая включает в себя космологию, теологию, историю, астрономию, географию, экономику, естественную историю; вторая - этику; третья - риторику и политику. Следуя Цицерону, Брунетто пишет, что красноречие необходимо для руководства политической жизнью: «Туллий говорит, что высшей наукой управления городом является риторика, т. е. наука речи. Ибо если бы не было речи, то тогда не могли бы быть установлены ни города, на справедливость, ни человеческое общество; ведь ради этих вещей речь была дарована всем людям»11. Риторика - это не просто наука, но и искусство речи. Она есть не что иное, как учение о мудрости; «а мудрость есть понимание вещей как они есть» ((Tresor. III, р. 468-469).
В соединении с красноречием мудрость побуждает к добродетели. В первобытную эпоху люди были лишены грандиозных институтов, но среди них были мудрые и красноречивые люди, которые учили величию души и достоинству разума. Благодаря им было установлено гражданское общество ( Ibid.. Р. 469). Именно риторика способна индуцировать веру. Она охватывает прозу, поэзию и ars dictaminis (Ibid./ Р. 495-505). Риторика подобна живописи, поскольку она призвана обучать словесному украшению. Во второй части книги Брунетто доказывает, что политика охватывает «все искусства, необходимые для человеческого общества» (Ibid. 2 Р. 577-578). Данте помещал Брунетто в ад не только потому, что его обвиняли в содомии, но потому, что он совершил грех против своего родного языка, так как он писал не на итальянском, а на французском языке. Брунетто говорил, что политическое господство проистекает от Бога. Объединяя поэтику с риторикой, он подчинял их дидактическим, политическим и этическим целям (Ibid. III Р. 578-581). Данте воспринял от Брунетти дидактическую и риторическую идею поэзии и её политическое предназначение. Он внес значительный вклад в развитие провансальской лирики и её итальянского варианта «сладостного нового стиля» ((dolce stil nuovo). В Чистилище он встречает Гвидо Гвиницелли, сладко воспевающего любовь (XXXI, 112-148). Бонаджунте Луккскому он разъясняет, как изменилось искусство поэзии. Бертрама де Борна он изгнал в ад за то, что тот «учил дурному короля Иоанна» (XVIII, 135). В «сладостном новом стиле» «темный язык» трубадуров заменялся ясной организацией стиха и определенными синтаксическими связями между словами. Основная цель этой поэзии - прославление добродетельной идеальной дамы, вызывающей к себе непреодолимую любовь. Дама трактовалась как квазинебесное существо12. Дама и эмоции, которые она вызывает, истолковывались в духе библейских и иных религиозных образов13«Новой жизни» он стремился раскрыть природу поэзии. Книга составлена из стихов и комментариев к ним. Этот жанр уже получал разработку в провансальской поэзии, особенно в поэзии Бертрана де Борна. За основу был взят стиль Боэция «Утешение философией». Но Данте выражал свое состояние не через риторику, а через конкретные события. Имя Беатриче означает «дарующая блаженство». Беатриче для Данте - с самого начала христианский образ14. Но это ошибочная интерпретация. В «Новой жизни» Данте встречает Беатриче всегда в определенных конкретных ситуациях, тогда как в провансальской поэзии и «сладостном новом стиле» дама, как правило, всегда одна. Источник поэтических слов Данте всегда обнаруживает вне себя. Они продиктованы ему любовью, божественным Амором. Для него говорить - значит писать стихи. Поэтический язык должен соответствовать содержанию поэмы и призван подвигать к истинной цели. Данте цитирует общее положение: «Nomina sunt consequentia rerum» (« Имена суть следствия вещей»). Он решил избрать предметом своих речей «лишь то, что могло послужить для восхваления благороднейшей дамы» (Новая жизнь. XVIII, 9)15. Им так определяется цель поэзии: «Увы! Я смелостью не обладаю. Людей влюблять я мог бы - не дерзаю, Не одолев сомнения рубежи» (Там же. XIX, 5).
Поэты «нового стиля» часто восхваляли глаза и улыбку Дамы. Глаза - это зеркало души. Улыбка - это знак её отношения к поэту. Глаза и улыбку дамы Данте трактует метафорически, как средство словесного общения. Её любовь - это образ любви. «В её очах Амора откровенье» (XXI, 2). Взглядом и улыбкой дама индуцирует в поэте добродетель, истину, моральную мощь любви. Речь в недостаточной степени совершенна, чтобы выразить то, как дама воздействует на поэта (XXVII,2). Беатриче «обладает добродетелью, превращающей в благородное все, что охватывает её взор.» (XXI, 6). Её приветствие столь величаво, что «язык людской немеет» и «никто не смеет поднять очей» (XXVI, 4). В конце книги Данте принимает решение не говорить о Беатриче больше до тех пор, пока он не будет в силах «повествовать о ней более достойно» (XLII, 1). В «Пире» он отрекается от Беатриче и возвеличивает Мадонну Философии.
Говорить о любви - единственная функция поэзии на народном языке. «Первый, начавший слагать стихи на языке народном, решил так поступить, ибо хотел, чтобы слова его были понятны даме, которой нелегко было понимать латинские стихи. Таким образом, следует осудить тех, которые слагают на народном языке стихи с рифмами не на любовную, а на какую-либо иную тему.» (XXV, 6). Здесь Данте сохраняет декоративный подход к поэзии. В Средние века считали, что поэзия заключает в себя внутреннюю суть истины, которая скрыта метафорическими покровами. Поэтам «дозволена большая свобода выражаться»; им дозволены любые риторические фигуры и украшения, они могут заставлять говорить «не только вещи истинные, но также измышленные»; но, руководствуясь разумом, поэт должен «разъяснять смысл сказанного в прозе» (XXV, 7-9). То есть сокращается и дидактическая функция поэзии. Поэтический стиль должен соответствовать его уровню понимания того смысла, какой для него имеет Беатриче.
«Пир» Данте дальше развивает свою теорию поэзии. Она состоит из четырех книг, причем три последние - это комментарии на канцоны. Влияние Боэция на структуру и содержание работы «Пир» Данте несомненно. Поэтическим образом Дамы теперь является философия, которая есть любовь к мудрости. Цель работы -«направить людей к познанию и к добродетели.» (Пир. I, IX, 8)16. В книге IV Данте сочинил канцону, чтобы «вернуть людей на прямую стезю должного познания истинного благородства.» (IV, I, 9). Ведь «слова. суть как бы семена действий» (IV, II, 8). Сила слов в том, что язык способен выражать мысли и чувства и сообщать их другим. Данте писал: «. родной язык был соучастником моего зачатия и, таким образом, одной из причин моего бытия. Далее, этот мой родной язык ввел меня на путь познания, которое и есть предельное совершенство, поскольку я с помощью этого языка приобщился латыни и смог постичь её. Латынь же открыла предо мной впоследствии и дальнейшие пути. Таким образом, очевидно и мною самим испытано, что язык стал для меня величайшим благодетелем» (Пир. I, XIII, 5). О своем народном языке Данте говорит: «Он будет новым светом, новым солнцем, которое взойдет там, где зайдет привычное.» (I, XIII, 13).
Своей риторике в «Пире» Данте приписывает почти религиозное значение. Риторику он называет «из всех наук наисладчайшей, а к услаждающему она и стремится» (II, XIII, 14). Данте соглашается с Августином, что риторика способна воздействовать на познание и моральное поведение человека. Поэтому поэзия должна использовать риторические фигуры. В «Пире» дама символизирует философию, «она поистине - дама, исполненная сладости, украшенная благонравием, удивительная своим познанием, прославленная своей щедростью. Глаза этой жены - её доказательства, которые, будучи направлены на очи разума, влюбляют в себя душу, освобожденную от противоречий» (II, XV, 3-4). Мадам философия - это «блаженство интеллекта». Как и риторика, поэзия призвана услаждать красотой. В 1-й канцоне «Пира» красота отличается от добродетели. В красоте вся истина поэзии. Данте различает теологическое использование аллегории и поэтическое, и он намерен понимать «аллегорический смысл согласно тому, как им пользуются поэты» (II, I, 4).
Толкование может быть буквальным, аллегорическим, моральным и аналогическим. Причем «смысл буквальный всегда должен предшествовать остальным, ибо в нем заключены и все другие и без него было бы невозможно и неразумно добиваться понимания иных смыслов, в особенности же аллегорического» (II, I, 9-10). Его определение буквального, морального и аналогичного смыслов является традиционным. Аллегорический смысл он раскрывает в своей концепции поэтических покровов. Он развивает здесь политические идеи, которые получают обоснование в его «Монархии». Данте ратует за единую империю, которая могла бы устранить войны и их причины и в которой люди могли бы жить счастливо. Он все ещё ратует за идеал Священной Римской империи. Философским авторитетом является для него Аристотель. Смысл слова «авторитет» он усматривает в выражении «действие автора» (IV, VI, 3); в том, чтобы «связывать слова». Это слово означает «действие, достойное того, чтобы ему доверялись и повиновались». «[Посему, когда я доказываю, что Аристотель в высшей степени достоин того, чтобы ему доверяли и повиновались], очевидно, что слова его обладают верховным и высочайшим авторитетом» (IV, VI, 5). «Аристотель есть наставник и вождь человеческого разума, поскольку он имеет в виду его конечную деятельность.» ((IV,VI, 8). Перипатетики «благодаря своей учености управляют в настоящее время всем миром, и учение их вправе называться как бы вселенским пением» (IV, VI, 16). И «пусть философский авторитет сочетается с императорским для доброго и совершенного правления» (IV, VII, 18-19).
Затем Данте выясняет смысл благородства. Так как истинное благородство есть естественная способность, источником которой может быть только Бог, следовательно «определение благородства не дело императорского искусства; а если это - не дело искусства, то, рассуждая об искусстве, мы императору не подчинены; а если не подчинены, то почитать его в этом отношении мы не обязаны» ( IV, Х, 16). Человек остается благородным, даже если он потерял свое богатство. Не являются критериями благородства сами по себе рождение или хорошие манеры. Они суть следствия, а не причина благородства. Благородство - это «совершенство собственной природы в каждой вещи» (IV, XVI, 5). Так как совершенство есть цель моральной жизни, благородство связывается с добродетелью. Только Бог наделяет подлинной добродетелью, но как Он это делает - сие за пределами человеческого разума. Данте не завершил свою работу «Пир». В ней красноречие и поэтику он погружает в контекст этики и политики. Свою поэтику Данте наиболее подробно развивает в работе «О народном красноречии». Здесь он выдвигает задачу создания единого итальянского языка, который будет способствовать объединению Италии, если он будет развиваться в ориентации на анналы мудрости, добродетели и красноречия17«язык служит необходимым орудием нашей мысли. как конь всаднику. и наилучший язык присущ наилучшим мыслям. Но наилучшие мысли невозможны без наличия дарования и знания; следовательно, наилучший язык не присущ никому, кроме обладающих дарованием и знанием» («О народном красноречии», II, 1, 8).
Люди нуждаются в языке в силу самой человеческой природы. Слова суть знаки в их чувствах и рациональных аспектах. Разнообразие языков является следствием человеческой греховности. До строительства Вавилонской башни все люди говорили на еврейском языке. Различие языков отделило людей от Бога и друг от друга. Грамматика означает для Данте латинский язык. Достоинство грамматики в том, что она сохраняет постоянство языка. Но народный язык внутренне благороднее грамматики, так как он является естественным, а не искусственным. Он есть речь, которая используется всеми людьми. Свою миссию Данте усматривает в том, чтобы возвысить итальянский язык на уровень грамматики: «. по внушению Слова с небес, попытаемся помочь речи простых людей.» (I, I, 1). Установление единого итальянского языка - это прежде всего выражение стремления к добру и истине. Данте нуждается в таком языке и как поэт. Идеальный народный язык присутствует во всех итальянских диалектах, но он мог быть получен лишь в абстракции, так как он всюду и нигде. Народная речь, «за какой мы начали охотиться. ощутима в любом городе и ни в одном из них не залегает. Она может, однако, быть ощутимее в одном больше, чем в другом, подобно наипростейшей субстанции - Богу, ощутимой в человеке более, чем в животном; в животном более, чем в растении.. Итак. мы утверждаем, что в Италии есть блистательная, осевая, придворная и правильная народная речь, составляющая собственность каждого и ни одного в отдельности италийского города, но которой все городские речи италийцев измеряются, оцениваются и равняются» (I, XVI, 5-6). Иллюстрацией такого языка является литературный, объединяющий риторику и поэзию. Он способен решать проблемы общественной жизни, религии и этики, несмотря на отсутствие в Италии объединяющей всех власти и законодательства.
Поэзия, говорит Данте, это «вымысел, облеченный в риторику и музыку» (II, IV, 3). Она предшествует прозе, так как сложенное стихами остается «образцом для прозаиков» (II, I, 1). Существенной характеристикой поэзии является её правильность. Она предполагает адекватную интеллектуальную и моральную позицию со стороны поэта. Свою поэтику Данте строит на философско-этических измерениях. Поэзия коренится в человеческой душе, поэтому она суть выражения человеческой природы. И канцона является самой благородной формой поэзии. Он говорит о трех основных жанрах: элегии, трагедии и комедии.
Политические идеи он трактует в религиозно-этическом контексте. Он соглашается с Аристотелем, что как индивидуальная, так и общественная роль человека - это совершенствование интеллекта. Этой цели должна быть подчинена политическая жизнь. Но для интеллектуального развития нужен мир; отсюда необходимость универсального правления. Ведь все вещи устремлены к единству и согласию. Как един Бог, так единым должно быть и человечество. Самый лучший порядок в мире характеризуется справедливостью, которая есть наиболее отличительная человеческая добродетель. Основой политического права является воля Бога, которая может быть обнаружена в зримых знаках. Благородство римлян демонстрируется их собственной историей. В период римской истории произошло воплощение божественного слова в лице Христа, и Он подчинился римскому закону.
Данте утверждал, что «Комедия» - это дидактическая поэма (doctrinale opus). Она заключает в себе четыре уровня смысла: буквальный, аллегорический, моральный и аналогический. Взятые совместно, последние три уровня могут быть названы в общем аллегорическим. В «Пире» Данте различал поэтическую аллегорию, которая является прекрасным вымыслом, скрывающим истину от теологической. Но в письме к Кан Гранде делла Скала он отказывается от этого различия, ассимилируя в поэзии как технику, так и миссию теологии. В качестве поэта он берет на себя задачи теолога и указывает, что его «Комедия» может быть понята так же, как Священное Писание. Это истинно теологическая поэтика. Его сын Пиетро Алигьери, написавший комментарий к «Божественной комедии» (1340-1341), называет отца «величественным теологом, философом и поэтом». Джованни Боккаччо писал, что «ещё при жизни одни именовали Данте поэтом, другие - философом, третьи - теологом»; что «с помощью усердных занятий он достиг такого понимания сути божества и всех его проявлений, какое только возможно для человеческого разума»18.
на сердца и умы людей; она устремляется к этим задачам благодаря Божественному вдохновению. В лекциях о Данте во Флоренции (1373-1375) Боккаччо применяет к «Комедии» «четырехмерный» метод. «Все во всем». Боккаччо говорит о Данте как о гении, которого музы взрастили в Италии, как о гении, который восстановил подлинную поэзию. Он принимал теологическую поэтику в письме к Кан Гранде. Её применяли к «Божественной комедии».
Сам Данте так разъяснял свое произведение: «Всякий ученый труд начинается с изыскания шести вещей, а именно: предмета, лица, от которого ведется повествование, формы, цели, заглавия книги и рода философии». Но «смысл этого произведения не прост; более того, оно может быть названо многосмысленным, то есть имеющим несколько смыслов, ибо одно дело смысл, который несет буква, другое - смысл, который несут вещи, обозначенные буквой. Первый называется буквальным, второй -аллегорическим или моральным». «Итак, сюжет всего произведения, если исходить единственно из буквального значения, - состояние душ после смерти как таковое, ибо на основе его и вокруг него развивается действие всего произведения. Если же рассматривать произведение с точки зрения аллегорического смысла, предметом его является человек, то, как - в зависимости от себя самого и своих поступков - он удостаивается справедливой награды или подвергается заслуженной каре» (Малые произведения. С. 386-387). Оба уровня должны приниматься во внимание. Буквальный уровень есть основание для аллегорических значений, которые этот уровень не устраняют. Аллегория строится внутри поэмы. Б. Кроче и его последователи утверждали, что вся поэзия является существенно лирической, выражением внутренних эмоций поэта19«Божественной комедии» они считали лишенными художественного значения. Противники Кроче доказывали, что аллегория является интегральной частью «Комедии» и что необходимо подчинить себя эстетике поэмы, чтобы понять её20.
Символика Данте имеет теологический характер21 и религиозные типы, из коих читатели могут получать уроки пользы для себя лично и для реформы христианского общества. Так как поэма изображает жизнь после смерти, то характеры «Комедии» также обладают аналогическим измерением, указывающим на будущее, на условие человеческой души и христианского общества в конце времени. Каждый характер содержит несколько уровней значения, и каждый из них призван поучать и предостерегать читателя. Историческое существование характеров есть основание аллегорических значений. Добродетели и пороки существуют не абстрактно; они могут быть обнаружены только в контексте конкретной, человеческой жизни. Буквальное значение имеет глубинное измерение. Высшее и низшее не стоят друг против друга. Здесь нет «чисто символического» характера. Символика личностей имеет двойственную природу. Имеется две сублимации, когда мысль с конкретного уровня значения переходит на универсальный. В то же время имеется движение, в котором универсальное реализуется в конкретном. Теоретической основой этого двойственного процесса является инкарнация (воплощение), которая для Данте имеет этико-эстетическое и религиозно-познавательное значение. Воплощение для Данте не менее, чем для Августина, трансформирует чувственный мир. В результате материальные вещи и индивидуумы становятся средствами, с помощью которых Бог нисходит до человека и как бы проявляется в условиях человеческой жизни. Они не просто ступеньки лестницы, по которым человек может выходить за пределы мира, чтобы достичь Бога. Мотив типологии Данте - не преодолеть человеческое существование, используя мир как средство достижения Бога, чтобы затем покинуть его. Его мотив в том, чтобы «заварить» мир и человеческое существование Божественной мудростью, силой и любовью, чтобы изменить мир изнутри. Только таким образом люди могут достичь отношения справедливости с другими и с Богом.
«Комедии» индивидуальность рассматривается упрощенно, как характер. Три персонажа являются самыми главными: Вергилий, Беатриче, Бернард Клервоский. Они символизируют стадии духовного развития Данте или различные проявления этики, политики, религии и литературы, общественной и личной жизни. Интересно проследить изменение отношения Данте к Беатриче от «Vita nuova» к «Комедии». Образ дамы в «Convivio» используется для философского осмысления стилистических конвенций своей ранней лирики. В «Комедии» Беатриче уже представляет благодать, теологию, Церковь и Христа; она средство спасения в религиозном смысле. Беатриче - это чисто трансцендентальная фигура или гипостазис внутренних кризисов Данте. Когда Данте впервые увидел даму в красном, белом и зеленом, он признал в ней даму из «Новой жизни» (Vita nuova): «Всю кровь мою Пронизывает трепет несказанный: Следы огня былого узнаю!» (Чистилище. XXX, 46-49)22. «Но мой Вергилий в этот миг нежданный исчез, Вергилий, мой отец и вождь, Вергилий, мне для избавления данный». И Беатриче говорит ему: «Данте, от того что отошел Вергилий, Не плачь, не плачь ещё; не этот меч Тебе для плача жребии судили» (55-58)23. И далее: «Взгляни смелей! Да, да, я - Беатриче» (73)24«Была пора, он находил подмогу В моем лице; я взором молодым Вела его на верную дорогу.» (121-124); «Так глубока была его беда, что дать ему спасенье можно было Лишь зрелищем погибших навсегда»(136-139)25. Беатриче напоминает ему о его пороках, ложных стремлениях. И вот: «Сто сот желаний, жарче чем костер. Вонзили взгляд мой в очи Беатриче» (XXXI, 118-119). Улыбка и глаза дамы - это символы религиозного просветления. В средневековой метафизике свет - это символ Бога. В Аду «лучи молчат». И души тех, кто в аду, раскрывали их взоры: «Из глаз у них стремился скорбный ток» (Ад, XVII, 46).
«слепой мир». Переход из Ада в Чистилище отмечается радикальным улучшением чувственных качеств атмосферы. Слышится чудесная музыка псалмов и гимнов. Белое, зеленое, красное - это вера, надежда и милость. «Природа здесь не только расцветала, Но как бы некий непостижный сплав из сотен ароматов создавала» (Чистилище, VII, 79-81). Рай весь пронизан светом: «И вдруг сияние дня усугубилось, Как если бы второе солнце нам Велением Могущего явилось» (Рай, I, 61-63); «Звук был так нов, и свет был так широк, Что я горел постигнуть их начало.» ( I, 82-83). И ещё: «Когда святое в новой славе тело нас облечит, то наше существо Прекрасней станет, завершась всецело.» (XIV, 43-45). Любовь неотделима от познания, как свет от радости: «Умопостижимый свет, где все - любовь, Любовь к добру, дарящая отраду, Отраду слаще всех, пьянящих кровь» (XXX, 40-42); «Вослед глазам последовав умом, Преобрази их в зеркало видений, Встающих в этом зеркале большом» (XXI, 16-18). Беатриче говорит: «В моих глазах - не вся отрада Рая» (XVIII, 21). Под руководством Бернарда Данте подготавливает свое зрение для видения Бога: «Паря глазами, свыкнись с этим садом; Тогда и луч божественный смелей Воспримешь ты, к нему взлетая взглядом» (XXXI, 97-99). Наконец, узрел три концентрических круга света: «Я увидал, объят Высоким Светом И в ясную глубинность погружен, Три равноемких круга, разных цветом» (XXXIII, 115-117). Красота Беатриче - в её глазах и улыбке. Красота есть средство познания и любви к Богу. «Как будто Бог в ее любви смеялся.» (XXVII, 105). Её улыбка - это свет. Любовь - это сияние и свет. «Так Беатриче с глаз моих всю пять прочь согнала очей своих лучами, Сиявшими на много тысяч миль» (XXVI, 7677). Наконец, Данте достигает сферы неподвижных звезд: «Взирая, я, казалось, взором пью Улыбку мироздания, так что зримый и звучный хмель вливался в грудь мою» (XXVII, 4-6). Бернард, «окруженный миром зла, Жил, созерцая, в неземном покое» (XXXI, 110-111). Он больше других мистиков в XII в. способствовал распространению культа Девы Марии. «Теперь, взгляни на ту, чей лик с Христовым всех сходней; в её заре твой взгляд мощь обретет воззрить к лучам Христовым» (XXXII, 85-87). Бернард пресек ересь в лице Абеляра. Он был влиятельным сторонником церковной реформы. Он отвергал политические амбиции папства.
Вергилий - это человеческий ум, не осененный благодатью. Он представляет человеческую мудрость, как и Аристотель, «учитель тех, кто знает» (Ад. IV, 131). Он посредник между языческим и христианским Римом, провозвестник Христа, поэтический гений, совершивший путешествие в другой мир. В Аду и Чистилище Вергилий знает почти о всех вещах философского и теологического порядка. Для Данте Вергилий прежде всего поэт: «Я был поэт и вверил песнопенью, Как сын Алкиза отплыл на закат От гордой Трои, преданной сожженью» (Ад. I, 73-75). Данте называет его учителем: «О честь и святоч всех певцов земли, Уважь любовь и труд неутомимый, что в свиток твой мне вникнуть помогли! Ты, мой учитель, мой пример любимый; лишь ты один в наследье сне вручил Прекрасный слог, везде превозносимый» (I, 8287). В Аду Данте встречает тени Гомера, Горация, Овидия, Лукана. Поэт - это «величавый титул». И Данте «приобщен был к их образу. И стал шестым средь столького ума» (IV, 101-102). Он приписывает Вергилию свою веру и свое искусств: «Ты дал мне петь, ты дал мне верить в Бога!» (Чистилище. XXII, 73). Вергилий оказывается пророком Христа.
«Комедию» Данте трактует в такой же манере, как и Библию. Как поэт, он пишет по божественному вдохновению ради дидактических целей: «Когда любовью я дышу, То я внимателен; ей только надо Мне подсказать слова, и я пишу» (Чистилище. XXIV, 52-54). Свою поэму Данте называет «священной», «отмеченной и небом и землей» (Рай. XXV, 1-2). Данте серьезно воспринимает дидактическую роль поэмы. В нем силен пафос поучения и пророчества. Он описывает в «Раю», «состояние блаженных душ после смерти» (Малые произведения. С. 388). Поэзия полезна, если она прекрасна. Но слишком беден язык, чтобы выразить его видение другого мира. По своей природе поэзия - это почти божественный дар. Поэзия ассимилирует философию и восходит даже на уровень теологии, если к его «Комедии» применять четырехмерный метод. О заглавии книги: «Начинается комедия Данте Алигьери, флорентийца родом, но не нравами» (К Кан Гранде. С. 388). Далее разъясняется природа комедии и трагедии. Комедия описывает «человеческое спасение»; «Комедия же начинается печально, а конец имеет счастливый.» (Там же). Здесь Данте излагает свою концепцию теологической поэтики. Поэзию он ставит выше риторики. Он отвергает «лживость» поэзии. В поэзии мы сталкиваемся с границами языка в попытке сообщить теологические истины читателю. В теологии Августина слово получает ключевую роль. Слово Христа - это откровение Бога человеку. Доктрина воплощения является ключевой в средневековой концепции познания, основанной на доктрине Слова. Стремились к восстановлению подлинного языка, чтобы он был способен выражать истину откровения. В естественной теологии Августина Христос - это Логос творения и источник света для человеческого ума. Человеческая речь способна выражать истины откровения точно, но не полно. Слова способны обращать неверующего к Богу и помогать верующему углублять понимание того, во что он верит.
Данте верил в свою пророческую и дидактическую роль в качестве поэта. Он убежден в небесной гарантии истинности своего поэтического творчества. Истина поэзии зависит от ее правдивости, от ее соответствия реалиям, как они есть, так же как и от правильной моральной позиции со стороны поэта к этим реалиям. Данте отмечал, что его ум не способен постигнуть, а его память сохранить то, что он испытал в Аду, Чистилище и Раю: его поэтическое искусство не способно выразить то, что он видел в другом мире. «И часто речь моя несовершенна» (Ад. IV, 147). В раю красота Беатриче стала уже вообще непостижимой: «Я красоту увидел, вне предела не только смертных; лишь ее творец, я думаю, постиг ее всецело» (Рай. XXX, 19-21). А видение Бога вынуждают просто к молчанию: «Здесь изнемог высокий духа взлет.» (XXXIII, 142). Лишь божественный дар веры и благодати позволяет преодолевать разрыв между языком и реальностью: «А что воображенье низко в нас Для тех высот, дивиться вряд ли надо, затем что солнце есть предел для глаз» (Рай, X, 46-48). Вергилий, Беатриче и Бернард разъясняют Данте природу другого мира и разрешают ему общаться с душами тех, кого он там встречает. Его наставники разъясняют ему различные философские и теологические доктрины, формируя волю и просвещая интеллект поэта. Прогрессирующий рост в любви и познании иллюстрируется изменениями использования диалога в «Комедии». В «Аду» обмен вопросами и ответами более краткий, чем в «Чистилище» и «Рае». В «Аду» вопросы более наивные. Там Данте боялся быть «докучным» (III, 79-81). Говорит в основном Вергилий. В «Чистилище» и «Рае» Данте становится все менее зависимым от своих проводников. Когда с Вергилием достигли высоты, Вергилий сказал Данте: «Отныне уст я больше не открою; Свободен, прям и здрав твой дух; во всем судья ты сам.» (XXVII, 139-141). В аду души умоляют поэта поговорить с ними, в Раю Данте сам внимает душам. Речь - это способ выражения себя другим. Каждая из трех областей другого мира - это общество. В Аду души отрицают Бога, других людей и свою собственную человечность.
Там вздохи, плач и исступлённый крик.
Плесканье рук и жалобы, и всклики Сливались в гул. (III, 22-27)
О клириках в аду Вергилий говорит, что они в жизни умом «были кривые», и «об этом лает голос их сварливый» (VII, 41-43). В пламени «слова преображались», «в нераздельный лик» (XXVII, 13-15). Царь Немврод лишил мир единого языка, поэтому «беседы с ним напрасны: Как он ничьих не понял бы речей, Так никому слова его не ясны» (XXXI, 79-81). Ужасна судьба самоубийц, которые превратились в растения. Вместо слов лишь вздох, а скорбный голос струится с кровью (XIII, 92, 138). После Вергилия Данте встречает в Аду Харона, который сказал Данте: «А ты уйди, тебе нельзя тут быть, Живой душе, средь мертвых!» (III, 88-89). Харон - лодочник «сумрачной реки». У второго круга Минос «допрос и суд свершает.» (V, 5). Плутос говорит тарабарщину. Флегий кричит Данте: «Ага, попалась грешная душа!» (VIII, 18). Кентавр: «Кто вас послал на этот след? Скажите с места, или я стреляю» (XII, 62-63). И всюду его спасает Вергилий, ведя его «сквозь Ад из круга в круг» (XXVIII, 50).
Попавшие в Ад души обременены гордыней и не признают ответственности за свои грехи. Здесь души, «погубленные жаждой наслаждений» (V, 69). Франческа и Паоло погублены телесной любовью. Тут и души тех, кто «алхимией подделывал металлы.» (XXIX, 137). Здесь души всех тех, кто телом обманывал свой взор, Здесь только злобные души.
Раю души часто угадывают то, о чем поэт хочет их спросить, до того, как он их спрашивает. Здесь и Доминик, и Альберт, и Фома. Они способны понимать даже идеи еретиков. Здесь все земные конфликты разрешаются. Любой ответ дается «ясной речью» (Рай. XVII, 34). Здесь речь во всех сердцах одна (XIV, 88).
Третий круг - это любовь и риторика. Красноречие Данте связывает с добродетелью и мудростью, а состояние языка с состоянием христианского общества. Порядок красоты демонстрируется гармонией небесных сфер. Бог создал множество зерцал, «где дробится он, Единый сам себе.» (XXIX, 144-145). Универсум, как он существует в Боге, есть единая книга природы: «Я видел - в этой глуби сокровенной любовь как в книгу некую сплела то, что разлистано во всей вселенной: Суть и случайность, связь их и дела, Всё - слитое столь дивно для сознания. Что речь моя как сумерки тускла» (XXXIII, 85-90). Рай - это пение света.
Орел символизирует церковь, справедливость, империю. Солнце символизирует Бога и саму Беатриче. Солнечный бог Аполлон являлся покровителем Муз. Образ дерева ассоциируется с древом познания добра и зла. Для изображения «характеров» Данте использует хорошо известные его современникам исторические персонажи. В основе его воображения лежит типология воплощения (инкарнации). Согласно Данте, лишь поэтический язык позволяет выражать истину о Боге. Но способность представлять божественные реалии остается всегда частичной и ограниченной. Смысл поэтического познания определяется правдивостью ее языка. Правдоподобие представления духовных истин, выражаемых образно, опирается на доктрину воплощения и скрытый аристотелизм, присущий августианской концепции знака.
определенного духовного состояния. Любовь и красота суть средства познания. Бог раскрывается человеку не столько в догмате о триединстве, сколько в контексте личных и социальных отношений, в целостном образе человеческой личности.
.
2. Общая характеристика этого вопроса в кн.: Curtius E. R. Europen Literature and the Latin Middle Ages. New York, 1953. P. 479-481. Mazzeo J. A. Medieval cultural tradition in Dante?s «Comedu». Ithaka. N. -Y., 1960. P. 4-6.
3. Baldwin Ch. S. Medieval rhetoric and poetic (to 1400) interpreted from representative works. N. -Y., 1928. P. 130-132.
5. Mazzeo J. A. Stucture and thought in the «Paradiso». Ithaca. N. V., 1958. P. 40-41.
7. Ong W. J. Wit and mystery: a revaluation in mediaeval Latin humnody // Speculum. 1947. 22. P. 310-341.
9. Wieruszowski H. Ars Dictaminis in the time of Dante // Medievalia et Humanistica. 1943. 1. P. 95-108.
10. Baldwin Ch. S. Medieval rhetoric and poetic P. 179-181.
13. Wilhelm J. J. The Cruelest Month: Spring, Natura and love in Classical Medieval lyrics. New Haven and London, 1965. P. 88-258.
14. Singleton Ch. S. An Essay on the Vita Nuova. Cambrige Mass. 1949. P. 24-26, 55-56.
15. См. Данте Алигьери. Новая жизнь. М.: Худож. лит., 1985.
17. Limentani U. (ed). The Mind of Dante. Cambridge, 1965. P. 138-162.
18. Боккаччо Дж. Малые произведения. Л., 1975. С. 527.
19. Croce B. The Poetry of Dante. New York, 1922. P. 5-6, 14-15, 19-20, 34-36.
22. Данте Алигьери. Божественная комедия. С. 326.
23. Там же. С. 326-327.
25. Там же. С. 329. (См. далее там же ссылки по тексту ).