Е.М. КОРОЛЁВА.
ОБРАЗ ГРААЛЯ В СРЕДНЕВЕКОВОМ РОМАНЕ XII - XIII ВЕКОВ
Вестник ПСТГУ III: Филология 2006. Вып. 1. С. 54-73
Поиски Грааля — один из самых популярных сюжетов средневековья. Расцвет «романов о Граале» приходится на конец XII — первую половину XIII веков. В нашей статье трансформация образа Грааля рассматривается на материале различных текстов. Это романы Кретьена де Труа (XII в., «Персеваль, или Повесть о Граале» и «Ланселот, или Рыцарь Телеги»), Робера де Борона (так называемый «Дидот-Персеваль», нач. XIII в.), французские прозаические романы XIII в.: «Perlesvaus» (датировка точно не установлена) и «Вульгата» (цикл «Lancelot — Graal», ок. 1220 — 1230 гг.), а также немецкие версии: «Parzival» Вольфрама фон Эшенбаха (1204 г.), «Diu Crone» («Венец приключений») Генриха фон дем Тюрлина (ок. 1220 г.) и «Der Jungere Titurel» («Младший Титурель») Альбрехта фон Шарфенберга (ок. 1260 г.). Нас будет особенно интересовать связь Грааля с женскими персонажами, их роль в развитии сюжета и концептуальное значение в романах. Цель статьи — выявить эту связь и на этом основании попытаться проникнуть в смысл образа Грааля, каким он предстаёт в данных романах.
Прежде всего надо сказать, что в романах о Граале присутствуют реликты матриархата, где родословная ведётся по женской линии, а сыновей воспитывает не отец, а брат матери. Начиная с «Персеваля» Кретьена де Труа, герой принадлежит к роду Грааля по материнской линии. У Кретьена и у Вольфрама la Veuve Dame/ Герцелойда — сестра Короля-Рыбака, в замке которого хранится Грааль. В произведении Генриха, где главный герой — Гаван, племянник Артура, в других романах лишь противопоставленный покорителю Грааля, Король-Рыбак называет Гавана «милым племянником»[1], что дало У. Виссу основание предположить, что в замке Грааля правит сам Артур[2]. На наш взгляд, однако, это обращение — всего лишь дань литературной традиции, в которой покоритель Грааля является племянником Короля-Рыбака. Единственный роман, где герой связан с родом Грааля через отца — прозаический «Дидот-Персеваль», но это легко объяснимо, если учесть, что автор — возможно, не сам Робер, а его продолжатель (Псевдо-Робер) — опирался на «Роман о святом Граале», где Грааль получает Иосиф Аримафейский.
Следующим хранителем должен стать сын сестры Иосифа, Алейн. Тем самым, сохраняется версия Кретьена — герой принадлежит к роду Грааля через мать. Что касается третьего хранителя Грааля, в «Романе о святом Граале» дан противоречивый ответ: с одной стороны, Алейн, желая сохранить целомудрие, не хочет жениться[3], с другой — у него должен родиться сын[4]. В результате продолжатель Робера делает Персеваля сыном Алейна, что, в любом случае, составляет исключение в ряду романов о Граале.
Автор «Перлесво» позаимствовал имя отца Персеваля из произведения Робера — Julain le Gros. Несмотря на это, герой здесь вновь связан с Граалем по линии матери Иглес[5]. В «Queste» мать Галахада, избранного героя, — Элейна, дочь короля Пеллеса. Хотя отец его — Ланселот — уже принадлежит к знатному роду, восходящему к царю Давиду, автор предпочёл сделать его членом семьи Грааля через мать.
Какова же роль фигуры матери? У Кретьена мать умирает от горя, когда сын уезжает ко двору Артура, причём Персеваль видит, как она упала, но продолжает путь[6]. Пройдя рыцарское обучение у Горнеманта и куртуазное — у Бланшефлор, Персеваль, движимый мыслью о матери, попадает в замок Грааля[7], и именно грех по отношению к ней — герой фактически виноват в её гибели — становится причиной рокового молчания в замке Грааля. С другой стороны,второй герой, Гавейн, прежде чем стать обладателем волшебного копья, на поиски которого он отправился, также должен преодолеть «материнский» этап: он освобождает из замка, в котором находится опасная Кровать Чудес, мать Артура, свою мать и сестру Клариссанц. Таким образом, оба героя, прежде чем совершить свой «главный» подвиг, должны исполнить долг перед матерью.
У Вольфрама герой не видит, как падает замертво Герцелойда[8] — и это во многом снимает с него вину. Грех по отношению к матери всё же играет свою роль в романе, хотя теперь он становится лишь одной из провинностей Парцифаля наряду с убийством Красного рыцаря, тамплиера, охраняющего Грааль и т. п. Подробно разработан «материнский» сюжет у Генриха: в приключениях Гавана совмещаются сюжетные линии двух героев Кретьена. С одной стороны, именно Гавану предстоит узнать тайны Грааля, с другой — для этого герою надо сначала освободить свою мать Оркаду (а с ней, как и у Кретьена, мать Артура и свою сестру[9].
В «Дидот-Персевале» мать Персеваля так же, как в романе Кретьена, умирает, узнав об отъезде сына и испугавшись, что его съедят дикие звери[10]. Грех по отношению к матери и здесь имеет немаловажное значение. О нём сообщает Персевалю его сестра («sai bien que lipecie de та mere I'a encombre»[11]), и герой также должен раскаяться[12]. Но у Кретьена Персеваль узнаёт о своём грехе после посещения замка Грааля и раскаивается только после пяти лет скитаний. У Робера Персеваль сразу получает прощение, но здесь раскаяние является необходимым, но не исчерпывающим условием: даже после пребывания у отшельника герой не смог задать вопрос в замке Короля-Рыбака. Причину называет плачущая дева, которую герой встречает в лесу: Персеваль потерпел неудачу, так как ещё недостаточно преуспел на рыцарском поприще[13].
В «Перлесво» мать героя Иглес не умирает, однако основная функция персонажа остаётся прежней: без неё герой не может достичь Грааля. В данном случае, он должен защитить её от врагов. Персевалю предстоит освободить захваченные после смерти Короля-Рыбака земли Грааля, и герой рассматривает эту проблему в «семейном», а точнее, в «материнском» аспекте: так как его мать — следующая по старшинству после Короля-Рыбака, то она и должна владеть замком, а не младший брат, к Roi du Chaste! Mortel[14]. Таким образом, герой, защищая Грааль, одновременно защищает честь матери, что ещё прочнее связывает этот персонаж с образом Грааля. Кроме того, с матерью связан первый этап инициации героя, его интеграция в мир. У Кретьена мать напутствует Персеваля, дав ему на прощание несколько основополагающих советов, а именно: служить дамам и помогать им[15]; беседовать с благородными людьми, прислушаться к их мнению; и главное — молиться Богу[16]. Подобный комплекс указаний даёт сыну и Герцелойда у Вольфрама[17].
В «Lancelot-Graal» происходит своеобразное «раздвоение» образа матери. Биологическая мать Ланселота — Элейна, воспитательница — фея Вивиана, в её уста вложены советы Вдовой дамы / Герцелойды[18]. В чём причина «дублирования»? Озеро Вивианы, в которое попадает герой, — один из вариантов Другого мира (Элейна оплакивает пропавшего сына как мёртвого), а значит, этап инициации, которую должен пройти герой, «воскреснув» из мира мёртвых. Кроме того, так как всё куртуазное осуждается в свете христианской концепции «Вульгаты», то рыцарское обучение Ланселота, поездка ко двору Артура, благославление любви к Гиниевре — всё это передано «фее», пришедшей из кельтских сказаний и сохранившей языческую окраску, на что указывает в том числе и история озера Вивианы, хозяйкой которого во времена Вергилия считалась сама Диана, богиня охоты и плодородия[19]. Мать героя, Элейна, «очищена» от всего, что могло бы быть поставлено ей в вину: ведь именно куртуазное воспитание подготовило Ланселота к любви, которая закрыла ему путь к Граалю.
«Раздвоение» матери присутствует и в других романах. В «Перлесво» приёмные родители есть у Гавейна[20]. У Генриха мать Артура Иджерна после смерти Утера выходит замуж за волшебника Гансгутера, а Артура воспитывает Фрау Зельде (Saelde, Госпожа Фортуна). Она, как и Вивиана, обучает Артура рыцарскому вежеству[21]. Среди достоинств, приписываемых Артуру, — «Saelden kraft»[22], Артура даже называют сыном Зельде[23].
К.-Г. Юнг пишет о «втором рождении»: «Одна из матерей— ... биологическая мать, вторая — символическая; её отличает божественность, сверхъестественность... Тот, кто ведёт своё происхождение от двух матерей, — герой: первое рождение делает его человеком, второе — бессмертным полубогом»[24]. В случае с Ланселотом в «Вульгате» и Артуром в «Crone» это действительно так: Вивиана и Зельде — сверхъестественные персонажи. Если Вивиана изначально была персонажем валлийских преданий, то истоки образа Фортуны совсем иные — это античная литература. Однако, окружение, в котором предстаёт Зельде у Генриха, взято из кельтских фейри, причём наблюдаются параллели с образом Вивианы.
Дворец Зельде расположен на острове[25], что вновь отсылает нас к кельтскому Другому миру. Зельде появляется перед Гаваном наполовину юной и красивой, наполовину старой и уродливой[26], подобно тому, как Demoiselle hideuse (Кундри) / носительница Грааля у Кретьена и Вольфрама воплощают две стороны Суверенности Ирландии[27]. На то, что Зельде воплощает суверенность, указывает и волшебное кольцо — её подарок Гавану, который должен обеспечить вечное процветание артуровскому королевству[28]. В одинаковых выражениях описаны стенания при дворе Артура после похищения кольца Зельде и королевы Гиниевры:
| Гиниевра, 11525 - 11528: | Кольцо, 25571 - 25574: |
| Knappen und meide | Als nu in disem leide |
| Ritter, vrowen und meide | |
| Gar seneliche bevangen | Ganz und gar warn bevangen, |
| Ir vroude was zergangen | Und ir vroude was zergangen. |
А. Менцель-Ройтерз выделяет в романе две части, состоящие из цепочек сопоставимых друг с другом авантюр, организованных по принципу чередования периодов «vroude», радости, и «truren», страданий, в артуровском королевстве[29]. Параллельными оказываются в том числе и эпизоды похищения Гиниевры и кольца Фрау Зельде. И кольцо (а значит, и его дарительница Фортуна), и королева обеспечивают суверенность государства, поэтому их исчезновение и вызывает такой ужас.
Вивиана также вручает Ланселоту волшебное кольцо[30]: с его помощью он вызволяет рыцарей из заколдованной Морганой «долины без возврата»[31], одного из вариантов Другого мира. Кольцо помогает и в эпизоде с Мостом меча, который нужно пересечь, чтобы спасти Гиниевру. На другом берегу Ланселота поджидают львы, которых он не может ранить. Благодаря кольцу Вивианы действие магии рассеивается, и львы исчезают[32]. Кроме того, Вивиана, как и Зельде, покровительствует также королю Артуру: она вручает ему Экскалибур, предупреждает, чтобы он не касался отравленного плаща, посланного Морганой, помогает королю в поединке с Акколоном и т. п. Наконец, как и фрау Зельде, фея Вивиана связана с Гиниеврой: «Две выдающиеся женщины сформировали этого юношу [Ланселота], Владычица Озера — в плане рыцарского воспитания, королева — в том, что касается воспитания чувств; и та, и другая необходимы для его полного расцвета»[33]. Вивиана буквально «передаёт» Ланселота заботам Гиниевры: « si vous pri que vous le retenes & gardes & ames sur totes rien celui qui sor tot rien vous aime»[34].
Эта пара — мать и возлюбленная — формирует не только Ланселота в «Вульгате», но также Персеваля (Veuve Dame / Blanchefleur) и Парцифаля (Герцелойда / Кондвирамур). Возлюбленная играет важнейшую роль и в жизни Гавана в «Crone» и Ланселота в «Перлесво». Встреча с ней — второй этап инициации героя. В частности, в романах Кретьена и Вольфрама посещение замка Бланшефлор / Кондвирамур становится испытанием, предвосхищающим события в замке Грааля. Во-первых, оба замка расположены в «пустынной земле» («terre gaste»[35]), и, по словам Сюара, «Борпэр, как и замок Грааля, является частью Другого мира, и подвиги Персеваля... представляют собой мистическое приключение, прообраз другого приключения[36], которое назначено ему судьбой»[37]. Хозяйка замка, блистающая красотой (несмотря на то, что в стране голод и ей нечего есть), обладает характерными чертами кельтской «феи».
Вольфрам, в основном, следует в этой части тексту Кретьена, но причастность Кондвирамур Иному миру не так очевидна из-за того, что и замок возлюбленной, и замок Грааля изображены в более «реалистичной» манере. Дорогу к замку Кондвирамур также преграждает бурный поток, однако автор объясняет это тем, что в реке поднялась вода[38]. В описании замка отражены средневековые реалии: охрана[39], железные ворота с дверным кольцом и др. Однако связь возлюбленной с Граалем подкреплена тем, что Парцифаль женится на Кондвирамур ещё до посещения замка Грааля (чего нет у Кретьена), а в конце романа перевозит туда её и их детей.
У Генриха чётко проведены параллели между замком Амурфины, «amie» Гавана, и замком Грааля. Для утверждения авторитета будущего супруга Амурфина приказывает внести в тронный зал чашу, «ein schuzzel von golde»[40], на которой представлена победа Гавана над её отцом. «За этим сосудом закреплены признаки, которые принадлежат процессии Грааля в трактовке самого Генриха и в интерпретации Вольфрама и Кретьена»[41]. Во-первых, чаша Амурфины названа «tobliere»[42] — это слово употреблено также для обозначения сосуда, в который во время церемонии Грааля стекает кровь с копья[43]. Во-вторых, у Вольфрама до Грааля появляются «zwei mezzer snidende als ein grat»[44], и у Генриха наряду с чашей также говорится о ножах. Наконец, как у Кретьена и Вольфрама в процессии Грааля, чашу Амурфины проносят мимо гостей, сидящих за столом. Итак, Грааль у Генриха тесно связан с «amie».
В «Перлесво» и «Вульгате» ситуация не так очевидна из-за новой, догматической христианской концепции романов. Количество главных персонажей, ищущих Грааль, увеличилось, а роль влюблённого передана Ланселоту. История его любви заимствуется из «Рыцаря Телеги» Кретьена, и, соответственно, в роли «прекрасной дамы» появляется Гиниевра. Увеличение количества персонажей связано, с одной стороны, с новой, прозаической, формой романа и его циклизацией: автор конструирует историю целого мира, действие развивается параллельно по нескольким линиям, в каждой из которых — свой герой. У Кретьена противопоставлялось чаще всего два персонажа: Ивейн / Ланселот / Персеваль — Гавейну причём Гавейн остаётся одним из лучших рыцарей Круглого Стола, несмотря на то, что ему не удалось совершить «главного» подвига, предназначенного основному герою. Теперь же героев трое (Персеваль, Ланселот и Гавейн в «Перлесво»), а в «Queste» даже пятеро, из которых трое достигают Грааля (Галахад, Богорт, Персеваль).
С другой стороны, увеличение количества персонажей связано с иным отношением к плотской любви: теперь она осуждается, а идеальный герой должен оставаться девственником. Поэтому роль влюблённого отдана Ланселоту, а Грааль предназначен для «чистых» героев. Но, несмотря на это, именно Ланселот выбран отцом «небесного рыцаря» Галахада, а также неоднократно подчёркивается, что именно любовь к Гиниевре сделала Ланселота достойным такой чести. Сам герой произносит страстную речь о том, что только благодаря королеве он стал самым совершенным земным рыцарем: «Dame... Sachiez que ie ne fuisse iu venus a si grant hautesce comme ie sui se vous ne fussiez. [¦¦¦] Ioi ne fuisse ia venus en la grant proece ou iou sui se par vous ne fust» [45]. В «Перлесво» Ланселот в разговоре с отшельником не желает раскаиваться в своей любви[46]; королева, по словам Ланселота, учит его всем добродетелям[47].
По выражению Д. Бюшинжер, «королева для Ланселота — одна из метаморфоз Грааля»[48]. «Se vos fussiez en si grant desirier longuement de voer le Graal conme vos estes de la roine, vos l'eussiez veu», — говорит герою Король-Отшельник[49]. Та же картина — в «Вульгате»: «Грааль стал, в глазах Ланселота и по его желанию, символом королевы, и наоборот...»[50]. Итак, в «Перлесво» и «Вульгате» покоритель Грааля и влюблённый не совмещены в одном герое, как это было у Кретьена, Вольфрама и Генриха, а возлюбленная и Грааль находятся в отношениях дополнительной дистрибуции. Немаловажным для понимания концепции романов представляется мотив похищения, «задействованный» во всех упомянутых произведениях. В «Персевале» показательна история с кубком: прибытие героя ко двору Артура ознаменовывается конфликтом с Красным рыцарем, который оскорбил королеву и украл принадлежащий ей кубок (Грааль?). Исследователи[51] видят в этом предвосхищение событий в замке Грааля и предсказание грядущей победы Персеваля: он побеждает Красного рыцаря и восстанавливает суверенность артуровского государства, воплощаемую Гиниеврой.
Главная сюжетная линия «Ланселота, или Рыцаря Телеги» — похищение Гиниевры Мелеагантом, мотив, на котором построены многие мифологические и литературные тексты. В «Персевале», по мнению Келлермана, он отражён в осаде замка Бланшефлор Клаудасом и освобождении его Персевалем[52]. Этот мотив разворачивается и в «гавейновской» части романа (уже упомянутое освобождение Гавейном матери и сестры). Те же эпизоды воспроизведены у Вольфрама: Кондвирамур добивается король Кламид (книга IV), а волшебник Клингзор похищает четырёх королев (мать и сестру Артура, мать и двух сестер Гаваны), а вместе с ними — четыреста дам[53]. Последний фрагмент заимствован Альбрехтом[54], а также — в приближенном к Кретьену варианте — Генрихом[55]. Похищение Гиниевры есть не только в «Рыцаре Телеги», но и в цикле «Lancelot-Graal», и в «Crone», и у Альбрехта, хотя в «Младшем Титуреле» эпизод не развёрнут: после турнира у Короля Марокко[56] один из его участников, язычник Мелианц, требует у Артура в награду десять княжеств и королеву Гиниевру однако спор решается мирным путём.
Ближайший прототип истории — кельтское сказание об Этайне, похищенной у короля Эохайда её первым супругом, богом Мидером[57]. «Скелет» мифа — похищение жены/сестры правителя сверхъестественным существом и её спасение супругом или его вассалом, являющимся любовником королевы[58]. Причём похищенная героиня сама обладает сверхъестественным происхождением, это богиня, имеющая плодородные функции. Один из самых известных примеров — Елена Троянская. Одна из версий мифа связывает две истории о похищениях: Тезей, похититель Елены, вместе с Пирифоем, царём лапифов, пытается спасти Персефону похищенную Аидом[59]. Персефона —дочь богини плодородия Деметры; пребывание Персефоны в продолжении трети года в царстве мёртвых, а двух третей года — на земле — символизирует ежегодное умирание и возрождение природы. Сама Елена, прежде чем стать героиней эпоса, являлась богиней растительности, её культ был распространён в Спарте, в Кафиях и на Родосе, где её чтили под именем «древесная» (там же). Подобный миф существует и в индийском эпосе, «Рамаяне»: Сита, жена царя Рамы, похищена демоном Раваном. «Сита» на древнеиндийском означает «борозда», и первоначально она была богиней пашни; в «Рамаяне» Сита рождается из борозды на вспаханном поле[60].
Итак, богиня плодородия похищена и увезена в Другой мир. Для Кросса и Ница Другой мир кельтов не является страной мёртвых, это мир богов, не имеющий отношения к хтоническим существам[61]. Краппе справедливо критикует эту точку зрения, утверждая изначаль¬но хтонический характер «других миров» у древних греков, скандинавов, кельтов. Он считает, что позднее загробный мир был идеализирован, в результате чего сложился образ острова нимфы Калипсо, Вальгаллы, Авалона, где герои не знают тоски и предаются удовольствиям[62]. Вопрос о позднейшем наложении спорный, но, безусловно, можно говорить о двойственном характере «другого мира»: смерть, с одной стороны, — несчастье, которого всеми силами стараются избежать, если только возможно бегство из «страны без возврата», но, с другой стороны, в подземном мире может быть и не так плохо, а смерть напоминает зачарованный, прекрасный сон. Важно, однако, отметить, что природа похищаемых богинь и роль, которую они играют, также не имеют однозначно «положительного» характера. По мне¬нию Краппе, они олицетворяют «дневной» аспект божественности и являются «жертвами хтоническх сил», персонифицированных в боге подземного царства[63]. Между тем, природа этих богинь многопланова: первопричина всякой жизни, дающие силу и процветание, они также могут нести смерть и разрушение. Так, греческая Деметра предстаёт и в образе «гневающейся и мстящей» Деметры-Эринии[64]. Функции богини-матери и божества войны сочетают ирландские Дану, Маха, Морриган; аккадская Иштар (эпитеты к её имени — «яростная львица», «Иштар-воительница», с ней связан мотив мщения[65]. Ацтеки почитали Сиуакоатль, богиню войны[66], которая повелевала духами женщин, умерших во время родов, и олицетворяла землю, питающуюся мёртвыми, чтобы накормить живых[67].
К. Г. Юнг определил архетип матери формулой «любящая и страшная мать»[68]. У Генриха подобное «двойничество» свойственно Амурфине, а также Фрау Минне (Любовь), её покровительнице. Менцель-Ройтерз говорит о «демонических чертах любви»[69], подчёркнутых метафорами болезни и любовных ран: «ungeheilet»[70], «cranc»[71], «wunt» и «arzat»[72], «wunden»[73]. Но, по верному замечанию Эбенбауэра[74], «любовь не только разрушительна и опасна», но и даёт радость[75], и поэт желает самому себе быть счастливым в любви[76]. О положительных чертах любви говорит и красота Амурфины[77], она — «залог того, что путь Гавана вовсе не ошибочен, что у него есть высшая цель»[78]. Однако Амурфина, безусловно, проявляет и свою «демоническую» натуру: при помощи напитка, поданного, кстати, в «goltvaz»[79], она «околдовывает» Гавана, пытаясь заставить его за¬быть о данных ранее обязательствах и сражаться против её сестры Сгоидамур, которую она несправедливо лишила власти[80].
Именно с двумя аспектами образа «любящей и страшной матери» связана двусмысленная роль, которую играет Гиниевра в артуровских произведениях. Ж. Маркс полагает, что королева — изначально отрицательный персонаж, «облагороженный» лишь в куртуазной версии Кретьена[81]. Но, учитывая сказанное выше, речь скорее идёт о двойственном характере образа, что, кстати, можно различить и в сюжете «Ланселота» (королева отвергает Ланселота за то, что он секунду сомневался, сесть ли ему в телегу, и чуть не приводит героя к гибели своей жестокостью).
Подтверждением того же факта является и появление в «Lancelot propre» «двойника» Гиниевры, её сводной сестры, злой чародейки, которая обманом убедила Артура, что она и есть истинная королева, и заставила его бросить настоящую Гиниевру в тюрьму.
Такого же рода амбивалентность мы наблюдаем в образе Грааля. Во-первых, ярко выражена его «плодородная» функция. Уже сама форма Грааля говорит об этом — в большинстве версий это блюдо/ чаша, то есть некоторая ёмкость для еды или напитков; предполагаемая этимология слова: от греч. crater — чаша — и лат. garale — сосуд для рыбного соуса (garum)[82]; по другим версиям, от валл. criol — ларец королевы Медб[83] или же от cratis — корзина[84]. Грааль у Кретьена — изначально имя нарицательное, это столовый прибор: «Un graal entre ses deux mains/ Une dameisele tenoit...»[85]. Функции Грааля в эпизоде в замке Короля-Рыбака не разъясняются, однако Кретьен указывает на форму Грааля в сцене с отшельником[86]: Ne ne cuide pas que il ait/ Luz ne lam-proie ne salmon... У Кретьена Грааль — блюдо для рыбы; вместо рыбы в нём содержится гостия, которую, возможно, порождает сам Грааль.
В «Перлесво» во время последнего появления Грааль пять раз меняет облик, последний из которых и единственный названный из пяти — это galice[87], чаша.
Вольфрам превратил Грааль в камень — загадочный «lapsit exillis»[88]. Это выражение заимствовано Альбрехтом в «Младшем Титуреле»: «Iaspis und silix ist er genennet»[89]. Однако в немецких версиях после Вольфрама можно наблюдать попытку соединить два варианта формы Грааля. «Щекотливую проблему внешнего вида Грааля он [Альбрехт] решил совершенно удивительным образом: Грааль — это французская чаша, вырезанная из камня Вольфрама»[90]. Впрочем, и Генрих, за несколько десятков лет до Альбрехта, решил этот вопрос точно таким же «удивительным» способом: «Gestein was ez und goldes rich, / Einer kefsen was es glich...»[91]. Форма чаши оказалась более устойчивой: немецкие авторы, несмотря на авторитет Вольфрама, учитывают при написании своих романов французские версии.
Независимо от формы, Грааль даёт тем, кто допущен к его трапезе, изысканные яства — яркое проявление «плодородной» функции. Уже у Кретьена отмечается одновременность между прохождением Грааля и появлением еды[9]2, хотя нет прямых указаний на причинно-следственную связь, которую сделали очевидной последующие авторы. У Вольфрама Грааль даёт каждому такую еду, какая ему нравит¬ся[93], то же свойство приписывается Граалю в «Queste»[94]. У Альбрехта также присутствует мотив трапезы Грааля: «Zem grale ir vil gespiset wart mit dirre pfrunde, / darnach der edelpriset...»[95]. В «Perlesvaus» отмечается, как знак греховности Ланселота, отсутствие Грааля во время еды[96]. В «Crone» Король-Рыбак пьёт из хрустального Грааля кровь, которая поддерживает его силы[97].
Однако Грааль может быть и «жестоким»: в «Дидот-Персевале» погибает Моисей, осмелившийся занять Погибельное сиденье — место за столом Грааля, где сидел Иуда[98]; не допущены к Граалю грешники, он сам отбирает достойных («И departi les buens des mauvais»[99], так как «il ne poroit en sa compagnie soufrir реае»[100]. Как пишет Ж.-Ш. Пэйен, «искупление, которое воспевает Робер, — это, скорее, искупление праведных, а не грешных... Спасение «заблудших овец», не допущенных к трапезе вокруг Святого Грааля, не интересует Робера...»[10]1. Если у Вольфрама язычники ещё получают доступ к Граалю (Фейрефиц обращается в христианство и видит Грааль), то у Альбрехта война с неверующими — основная деятельность тамплиеров, охраняющих Грааль. Кроме того, обязательным условием становится половое воздержание: раны целомудренных рыцарей быстро излечиваются Граалем, и на восьмой день они уже могут вновь пойти в бой[102]; тот же, кто совершил плотский грех, «не может ни о чём просить» Грааль, более того, в тот же день он будет тяжело ранен, если не убит[103].
Уже у Вольфрама только избранный может достичь Грааля. По словам Сигуны, найти замок Короля-Рыбака может лишь тот, кому он предназначен, и только «невольно»[104]. На Граале появляются имена призванных служить ему[105]. В «Queste» Грааль фактически становится причиной угасания артуровского королевства: на поиски отправились все рыцари Круглого стола, и, как понимает король, никто не вернётся обратно. Поэтому появление Грааля вызывает не столько радость, сколько горе, которому предаются Артур, бароны и придворные дамы[106].
Грааль, как и женские персонажи, связан с миром мёртвых. Прообраз Грааля — чудесные сосуды из кельтских преданий: «кубки, блюда, корзины... котелки изобилия, обладающие... магическим свойством производить напитки и пищу. Эти предметы... составляют часть сокровищ... Другого мира»[107]. В Ином мире расположен замок Грааля[108]. У Кретьена он возникает словно из ниоткуда[109]: «Lors vit devant lui an un val/ Le chief d'un tor qui parut...». На то, что замок не существует, указывает и кузина Персеваля, которую он встречает по¬сле отъезда из замка[110]. Дорогу к нему преграждает бурная река[111]: «I'eve roide et parfonde»), символизирующая недоступность того, что находится в замке. Персеваль надеется найти на другом берегу свою мать, которая, как мы узнаем позже, мертва — ещё один знак того, что мы пересекаем границу Другого мира.
Вольфрам заимствовал этот эпизод из «Персеваля», но мистиче¬ское ощущение несколько стирается, так как необычайным событиям он даёт жизненную мотивировку. Нет внезапного появления замка; у Вольфрама он более близок средневековым реалиям, чем у Кретьена (укреплённость замка, который мог бы выдержать тридцатилетнюю осаду, описание двора). Кроме того, присутствует «тенденция сделать акцент на роскоши и величии обстановки замка Короля-Рыбака»[112]. Это торжественность, впрочем, не просто светского характера, она призвана оттенить сакральность происходящего.
В «Перлесво» автор следует мистической трактовке Кретьена, что вновь делает очевидной причастность замка к Другому миру. Дорогу преграждают три реки (а не одна), описанные в тех же вы¬ражениях, что и у Кретьена («Геие grant etparfonde et rade»[113]. Через реки перекинуты три моста: «trois ponz molt grant et molt orribles a passer»[114]. Интересно, что здесь «Перлесво» повторяет описание замка Мелеаганта в «Ланселоте» Кретьена — замка, где держат в плену похищенную Гиниевру. Ланселоту надо преодолеть мост в форме меча — Pont de ГЕрее; мост в «Перлесво» кажется Гавейну очень узким[115], а его название — Pont del Aguille.[116] В обоих случаях героев в конце моста поджидают львы[117] и действует «enchantement», вол¬шебство: львы у Кретьена— лишь мираж[118]; когда Гавейн въезжает на мост, он на самом деле оказывается широким[119]. В «Вульгате» замок короля Пеллеса, Корбеник, во многом теряет свою роль как резиденции Грааля, поскольку Грааль отныне может появляться там, где угодно Богу и не привязан к конкретному месту. Так, в начале «Queste» Грааль возникает при дворе Артура, путешествует вместе с избранными героями в Саррас и т. п. Это обусловлено божественной благодатью, «la grace dou Saint Esperit»[120]. Итак, в версии «Queste», созданной в духе цистерцианской мысли, стирается кельтский образ замка Другого мира, хотя, как отмечалось, сам Грааль сохраняет свою «плодородную» функцию.
Замок Грааля у Генриха изображён в духе Кретьена и также представлен как часть Иного мира: он связан с водой, так как расположен на озере[121]; мосты опускаются сами по себе, когда Гаван приближается к ним[122]. К тому же все обитатели замка Грааля мертвы, о чём Король-Рыбак говорит Гавану во второй сцене Грааля: «Ich bin tot, swiewol ich niht tot schin; / Und daz gesinde min: / Daz ist ouch tot mit mir»[123]. Пожалуй, Генрих наиболее отчётливо выражает принадлежность замка Грааля к Иному миру, населяя его мертвецами.
С Граалем связан также мотив света. В «Персевале» Кретьена о сакральности говорит не только «материал» Грааля — золото и камни[124], но и свет, который от него исходит[125]. Это знак «второго дна», скрытой магической природы Грааля. В «Перлесво» свет при появлении Грааля затмевает сияние свечей: «mes l’autre clarte qui la dedenz aparoit oscurissoit la lor»[126] — заимствование кретьеновского мотива. У Вольфрама свет исходит не только от Грааля[127], но и от членов семьи Грааля, в частности, Парцифаля («...alt undjunge wdnden/daz von im ander tag erschine.»[128] и Репанс де Шой, носительницы Грааля («ndch den кот diu ktinegon. / ir antliitze gap den schon, /si wdnden alle ez wolde tagen».[129] У Генриха зал Грааля освещают свечи, но и здесь их сияние необычно: в покоях так светло, что невозможно понять, день сейчас или ночь («Das machte den sal also lieht, / Daz man mohte vervahen nieht, / Ob ez tacod naht waere».[130]
Магический свет, связанный с Граалем, приводит человека в оцепенение, появление Грааля лишает зрения, слуха, способности го¬ворить, двигаться. Подобная реакция описана, например, в «Queste»: «...iln'avoit laienz home qui poist parler ne dire mot de sa bouche: sifurent tuit amui grant et petit. ...il orent grant piece demore en tel maniere que nus d'aux n'avoit pooir de parler, ainz s'entresgardoient autresi come bestes mues»[131]. После исчезновения Грааля рыцари вновь обретают способность говорить (там же). В «Перлесво» Гавейн, заворожённый процессией Грааля и зрелищем кровоточащего копья, теряет дар речи и не слышит воинов, призывающих задать спасительный вопрос[132].
Герой определяется прилагательным «pensis»[133], которое отсылает к любовному чувству. Так, в «Дидот-Персевале» герой, погружённый в мысли о возлюбленной, не видит рыцаря, который хочет похитить его сестру: «estoit si pensis a son afaire qu 'il ne pensoit rien a cou que cil cevaliers li escrioit. [...]... tantpensoit a son afaire etale demisele qui son braket li avoit baillie, qu 'il ne se dounait garde[134]
Первоисточник подобных эпизодов — «Рыцарь Телеги» Кретьена: Ланселот, размышляя о Гиниевре, теряет ощущение реальности[135]. Рыцарь, охраняющий брод, трижды окликает его, но не получает от¬вета[136]. Только падение в воду заставляет Ланселота очнуться[137]. Этот эпизод связан со сценой трёх капель крови на снегу в «Персевале» Кретьена, которые напомнили герою «lafresche color... qui esten la face s'amie»[138]. Трижды подъезжают к нему рыцари, но только Гавейну уда¬ётся оторвать Персеваля от созерцания, которое и здесь обозначено как «panser»[139]. Напомним, что в «Перлесво» Гавейн во время про¬цессии Грааля также заворожён зрелищем трёх капель крови («Missire Gavains ne pot oster ses ieuz des III gotes del sanc...»[140].
Сцена из «Ланселота» Кретьена воспроизведена и в «Вульгате»: Ланселот при встрече с королевой погружён в транс, он «esbahis» и «pansis»[141], теряет дар речи и, как у Кретьена от прикосновения воды, так в «Вульгате» от прикосновения руки Гиниевры герой приходит в себя: «Quant cil sant l’eve, si tressaut... ausi come cil qui s'esvoille»[142] // «si tressaut tout autresi com s'il s'esveillast»[143]. По словам Э. Бомгартнер, перед Гиниеврой «Ланселот остаётся нем, также как позднее перед Граалем»[144].
Итак, возлюбленная и Грааль производят одинаковое действие на героя: свет ослепляет его, он теряет дар речи, слух, зрение, ощущение реальности. Но, с другой стороны, и Грааль, и возлюбленная дают силы и излечивают героя. У Кретьена и Вольфрама Грааль сохраняет жизнь Увечному Королю / Титурелю. У Робера созерцанием Грааля поддерживает существование в темнице Иосиф Аримафейский, этот же эпизод есть в «Queste», где Галахад, Персеваль и Богорт попадают в темницу к язычнику Эскоранту и питаются от Грааля[145]. Даже грешник Гавейн излечивается от ран, нанесённых, кстати, в замке Грааля горящим копьём[146]. У Альбрехта «Грааль в состоянии компенсировать любую потерю», даже смерть[147]: он приносит утешение Титурелю[148] и Артуру, потерявшему сына[149].
В «Ланселоте» Кретьена присутствие Гиниевры при битве с Мелеагантом даёт Ланселоту силы сражаться.[150] Причём здесь так же, как и в случае с Граалем, задействовано именно зрение: Ланселоту нужно видеть королеву, чтобы продолжать биться. В «Crone» есть параллель к этой сцене — сражение Гавана с Фимбеусом[151]. Генрих описывает почти магическое «преображение» Фимбеуса (« Von wibes guete und wibe/Ime diu wandelunge кат...»[152]), который поднимается и вновь бьётся с Гаваном после появления жены Гирамфиль. Здесь же помещает Генрих хвалебное слово женщинам, которые «излечивают»[153], приносят радость и делают рыцаря мужественным[154]. В «Вульгате» и «Перлесво», как показано, возлюбленная также вдохновляет героя на все его победы.
В заключение, целесообразно обратиться к тексту, который не является отдельным романом о Граале, но где присутствует рассмотренный комплекс мотивов, связанных с Граалем. Речь идёт о «Разъяснении» («Elucidation») — псевдо-прологе к «Персевалю» Кретьена (нач. XIII в.). Своё условное название пролог получил потому, что в нём разъясняется, как пришло в упадок королевство Артура: раньше оно процветало благодаря девам из колодцев, хранительницам золотых чаш, из которых они поили рыцарей. Но однажды некий король Амангон украл одну из дев колодца, а вместе с ней похитил и её чашу. Тогда хранительницы источников ушли из Логра, и государство пришло в упадок. «Теперь, когда утеряны золотые чаши, невозможно отыскать замок... Богатого Рыбака»[155]. Рыцари Круглого стола призваны восстановить обычай. В прологе содержатся выделенные нами мотивы: женские персонажи, связанные с кельтскими «феями», олицетворяют суверенность земли, являются хранительницами чаш — двойников Грааля, да и прямо связаны с замком Короля-Рыбака. Здесь же присутствует мотив похищения женщины — а вместе с ней и чаши, и благоденствия государства. «Разъяснение» тесно связано с мифом о плодородии; оно также повествует о «нарушенном и восстановленном процветании земли»[156]. А.В. Томпсон считает, что история о хранительницах источников не имела первоначально отношения к легенде о Граале.
«...Генетическое родство существовало, однако, между двумя повествованиями, что и почувствовал... автор «Elucidation». Очень примечательно, что в начале XIII в. этот неизвестный повествователь..., далёкий предшественник Д. Фрезера и Д. Уэстон, прибег¬нул к подобной «природной» («naturaliste») интерпретации...»[157]. Видимо, в легенде имплицитно существовали предпосылки для такого толкования. Итак, сюжет романов о Граале тесно связан с сюжетами о потере и восстановлении плодородия земли и её суверенности, а их воплощением для артуровского государства выступает королева Гиниевра. Грааль с самого начала своей литературной истории тесно связан с женскими персонажами. Герой принадлежит к роду Грааля по материнской линии, Грааль невозможно покорить, не искупив грех перед матерью (Кретьен, Робер), не освободив её из Другого мира (Генрих), не защитив её от врагов («Перлесво»).
связующую, посредническую роль между артуровским миром и миром Грааля. Свойства Грааля указывают на его женскую природу: он обладает плодородными функциями (снабжает едой и напитками). По форме Грааль— блюдо (Кретьен) / кубок (Робер, «Перлесво», «Ланселот-Грааль»). Если у Вольфрама Грааль — камень, то Генрих и Альбрехт возвращаются к французской версии (Грааль — чаша, сделанная из камня). Чаша — изначально женский символ, один из атрибутов Богинь-Матерей, с которыми генетически связаны женские персонажи романов о Граале. И женские персонажи, и Грааль связаны не только с идеей плодородия, но и с Другим миром, где расположен замок Грааля. Сам Грааль смер¬тоносен для тех, кто недостоин его (грешники/язычники), поиски Грааля фактически становятся причиной гибели артуровского королевства («Ланселот-Грааль»). Женщины в романах о Граале несут не только радость и процветание, но и ведут рыцаря (а с ним иногда и всю землю) к гибели. Таким образом, образ Грааля и фигура женщины амбивалентны.
Комментарии
1 Heinrich von dem Turlin. Die Crone. Stuttgart, 1852. 29468.
3 Robert de Boron. Le Roman de l'Estoire dou Gracil, ed. par Nitze W. A. P. Champion, 1927. 2788 - 2796.
5 Perlesvaus, ed. by Nitze W. A. Vol. 1 - 2. Chicago, 1937. P. 24.
6 Lancelot du Lac. T. l - 2. Librairie generate Fran9aise, 1991 - 1993. P. 620-627.
7 Chretien de Troyes. Oeuvres completes. P., 1994. 2928 - 2930.
8 Wolfram von Eschenbach. Parzival. Stuttgart, 1990. P. 128, 15-30.
10 Didot-Perceval // Weston J. The legend of Sir Perceval. l2. Geneve, 1975. P. 14.
11 Там же. P. 38.
12 Там же. P. 40-41.
13 Там же. P. 62.
15 Chretien de Troyes. Указ. соч. 500-501; 505-506.
16 Там же. 567-569.
17 Wolfram von Eschenbach. Указ. соч. 127,15 — 30.
18 Lancelot du Lac. T. I. P. 399-499.
20 Perlesvaus... P. 307-308.
21 Heinrich von dem Ttirlin. Указ. соч. 412-420.
22 Там же. 437.
25 Heinrich von dem Ttirlin. Указ. соч. 15655.
26 Там же. 15853.
27 Frappier J. Chretien de Troyes et le mythe du Graal. Paris, 1972. P. 143-144.
28 Heinrich von dem Ttirlin. Указ. соч. 1591 1f.
30 The Vulgate... V. 3. P. 123.
31 Там же. V. 4. P. 117.
32 Там же. V. 4. P. 200-201.
33 Micha A. De la chanson de geste au roman. Geneve, 1976. P. 255-256.
35 Chretien de Troyes. Указ. соч. 1709,1750.
36 Под «другим приключением» имеется в виду приключение в замке Грааля.
37 Suard F. Place et signification de Г episode Blanchefleur dans le «Conte du Graal» de Chretien de Troyes // Melanges de langue et de litterature medievale a P. Le Gentil. S. E. D. E. S., 1973. P. 808.
38 Wolfram von Eschenbach. Parzival. Stuttgart, 1990. 180,29 - 181,5
40 Heinrich von dem Ttirlin. Указ. соч. 8847.
41 Schmid E. Familiengeschichten und Heilsmythologie. Tubingen, 1986. S. 217.
42 Heinrich von dem Ttirlin. Указ. соч. 8891.
43 Там же. 29368ff.
45 The Vulgate... V. 5. P. 193.
46 Perlesvaus... P. 167.
47 Там же. P. 175.
48 Scenes du Graal. Editions Stock, 1987.
50 Leupin A. Le Graal et la litterature. Lausanne, 1982. P. 141.
51 Nitze W. A. Perceval and the Holy Grail. Los Ang., 1949. P. 317 - 318
52 SuardF. Указ. соч. P. 807.
53 Wolfram von Eschenbach. Указ. соч. 318, 16f; 334, 4f.
55 Lancelot du Lac. 20268- 21094.
56 Albrecht von Scharfenberg. Указ. соч. 2298 - 2449.
57 Marx J. Nouvelles recherches sur la litterature arthurienne. Paris, 1965. P. 260.
58 Cross T. P., Nitze W. A. Lancelot and Guenevere. Chicago, 1930. P. 31-32.
60 Мифологический словарь... С. 503; Krappe A. H. Lancelot et Guinievre // Revue celtique. 48 (1931). P. 103.
61 Cross T. P., Nitze W. A. Указ. соч. С. 71.
62 Krappe A. H. Указ. соч. P. 106-111.
63 Там же. P. 114.
66 Мифологический словарь... С. 503.
67 Трессидер Д. М. Словарь символов. М., 2001. С. 110.
68 Jung K. G. The archetypes and the collective unconscious. London, Routledge, 1991. P. 82.
70 Heinrich von dem Ttirlin. Указ. соч. 8111.
71 Там же. 8350.
72 Там же. 8543f.
73 Там же. 8839.
75 Heinrich von dem Ttirlin. Указ. соч. 8112f, 8427.
76 Там же. 8429.
77 Там же. 8154-8215.
78 Mentzel-Reuters A. Указ. соч. S. 172.
80 Там же. 7925 - 7963; 8504 - 8635.
81 Loomis R. S. The Grail: from Celtic myth to Christian symbol. N.Y., 1963. P. 264, 268 - 269.
82 FrappierJ. Указ. соч. P. 12.
83 Nitze W. Указ. соч. P. 320.
85 Chretien de Troyes. Указ. соч. 3155.
87 Perlesvaus... P. 304.
88 Wolfram von Eschenbach. Указ. соч. 469, 7.
90 Wolfram-Studien, VIII, hrsg. von Schroder W. Berlin, 1984. S. 30.
91 Heinrich von dem Turlin. Указ. соч. 29384 - 29385.
92 Frappier J. P. 185.
93 Wolfram von Eschenbach. Указ. соч. 238, 21.
95 Albrecht von Scharfenberg. Указ. соч. 629,l — 2.
96 Perlesvaus... P. 171.
97 Heinrich von dem Turlin. Указ. соч. 14756f; 14776f.
98 Didot-Perceval... P. 12.
100 Там же. P. 82.
101 Pay en J.-Ch. Le motif du repentir dans la litterature fran9aise medievale. Geneve, 1967. P. 419.
102 Albrecht von Scharfenberg. Der Jilngere Titurel. hrsg. von Wolf W. Bd. l-2. Berlin, 1955-1968. 646.
103 Там же. 647.
105 Там же. 470, 21 - 26.
106 La Queste du Saint Graal... P. 16, 17, 21.
108 Там же. P. 191-192; Nitze W. Указ. соч. P. 317.
110 Там же. 3050-3051.
111 Там же. 2988.
112 Loomis R. S. The Grail: from Celtic myth to Christian symbol. N.Y., 1963. P. 204.
113 Perlesvaus... P. 113.
115 Там же.
116 Там же. P. 114.
117 Chretien de Troyes. Указ. соч. 3035 - 3037; Perlesvaus... P. 169.
118 Chretien de Troyes. Указ. соч. 3112f.
120 La Queste du Saint Graal. P. 15.
121 Heinrich von dem Tiirlin. Указ. соч. 14574 — 14575.
122 Там же. 14595ff.
123 Lancelot du Lac... 29532 - 29534.
125 Там же. 3227.
126 Perlesvaus... P. 119.
127 Wolfram von Eschenbach. Указ. соч. 236, 1.
130 Didot-Perceval... 29284 - 29286.
131 La Queste du Saint Graal... С 15.
132 Там же.
133 Perlesvaus... С. 119.
135 Chretien de Troyes. Указ. соч. 711 — 724.
136 Там же. 730f.
137 Там же. 767 - 769.
138 Там же. 4134-4135.
140 Perlesvaus... С. 119.
141 La Queste du Saint Graal. T.1. С. 438; 878.
142 Chretien de Troyes. Указ. соч. 767 - 769.
143 Lancelot du Lac... T. l, 438
145 La Queste du Saint Graal С 276.
146 The Vulgate... T 4. С 347.
147 Wiss U. Den Jungeren Titurel lesen // Germanistik in Erlangen. Erlangen, 1983. S. 95-114.С 102.
148 Albrecht von Scharfenberg. Der Jilngere Titurel. hrsg. von Wolf W. Bd. l-2. Berlin, 1955-1968. 604, 1.
150 Chretien de Troyes. Указ. соч. 3749 -3755.
151 Heinrich von dem Ttirlin. Указ. соч. 28071 — 28153.
152 Там же. 28124-28125.
153 Там же. 28132.
155 Энциклопедия короля Артура и рыцарей Круглого стола. М., 2001. С. 345.
156 Frappier J. P. 42.
157 Там же. С. 43.