Ларс Леннурт. Поэзия Древней Скандинавии
Источник: "Мед Поэзии", М., Терра, 1998
Древность и Средневековье (800-1530 гг.) Тексты родового общества (IX-XIV века)
На Севере далеком жил когда-то Великий род - и в мире, и в войне. В нем не было рабов, господ суровых, Но каждый был хозяин сам себе. Свободный бонд владел мечом и плугом, Жил в мире с Богом и людьми вокруг. Себе защита, мог помочь другому, И дети конунгов росли под этим кровом.
Так начинается стихотворение Эрика Густава Гейера "Отчий дом" (1811), это классическое изображение древнего скандинавского общества в шведской поэзии. Идеализированная картина великодушных ётов, - бондов и викингов, - долгое время определяла наши представления о собственной древней истории. Древность выступала перед нами в таинственном свете, словно утраченный золотой век, а ее малочисленные письменные источники - рунические надписи на камнях, саги, Эдда, - словно Священное писание. Напротив, период, следующий за древностью, - средние века, - часто воспринимался в нашем национальном сознании как мрачная эпох.
Что такое "древнее" и "средневековое"?
Граница между древностью и средневековьем обычно определяется введением христианства, означавшим не только смену веры, но и изменение всей общественной системы. В Швеции, как принято считать, основные перемены начались в XI веке, то есть почти на столетие позже, чем в Норвегии и Дании. Однако сам вопрос заключается в постепенном, затяжном процессе, который развивался на протяжении всего средневековья. В переходный период XI-XIV веков "древние" и "средневековые" культурные институты сосуществовали вместе, а литература в целом была окрашена обеими традициямидревней, имела своим истоком мир представлений и систему жанров дохристианского скандинавского общества. И большей частью она относилась к IX-XIV векам. Средневековая же литература, напротив, была порождена христианским, европейским обществом и его представлениями и относилась к 1200-1530 годам.
Дохристианское скандинавское общество лишь отчасти напоминало тот идеал, который нарисовал Гейер в "Отчем доме". Конечно же, основной его костяк составляли свободные крестьяне-бонды, но были также рабы и господа. Рабы, или трелли, выполняли тяжелую работу в усадьбе. Они не имели собственности и сами расценивались как собственность своих хозяев. К господам же относились хёвдинг, лагман (законоговоритель, судья), ярл (наместник) и король. противоположность рабам, считались свободными людьми; их свобода и право собственности уважались, и они обладали правом голоса на тинге.
В то время еще не было сильной королевской власти, а потому не было и государства как такового. Средневековое христианское общество, в сравнении с древностью, значительно более иерархично. В нем доминируют два полюса власти: король и церковь, и власти эти формируются по континентальному образцу. Король, как считалось в этом новом обществе, получал свою власть от Бога и делегировал полномочия вниз по иерархической лестнице, через посредство нового класса знати - рыцарства, или дворянства, который принимал от короля пожалованные в лен состояния, а взамен приносил клятву о верности короне.
Тексты родового общества (IX-XIV века)
Литературные жанры в эпоху древности в двух основных моментах несли на себе отпечаток родового общества. Во-первых, они часто передавались из уст в уста, составляя традицию данного рода. Во-вторых, они повествовали о жизни рода, об отношениях между соперничающими родами и т.п.
Саги, песни Эдды, поэзия скальдов - таким образом, мы перечислили три главных жанра древнескандинавской поэтики. Первый - жанр сугубо эпический: прозаические саги спокойно и неторопливо повествуют о событиях прошлого. Второй относится к жанру эпическо-драматическому, с элементами дидактики: в поэтических сценах наглядно предстают мифы о богах и их поучения, жизнь легендарных героев. Третий жанр - лирический, который в усложненной поэтической форме прославляет события современности.
Каждый из этих основных жанров имеет свою особую нишу и систему правил. Они известны нам прежде всего по исландской литературе, но также и по немногочисленным текстам шведской литературы, главным образом по руническим надписям. Прежде чем мы перейдем к этим трем жанрам, нам необходимо упомянуть и малые, вроде бы незначительные явления в древнескандинавской жанровой системе, - поэтические речевые обороты, пословицы, загадки и пр. Начав с таких простейших формул, мы легче сможем понять, как строятся более крупные и сложные жанры.
Формула
Древнескандинавское творчество основывалось на формулах в стиле следующей:
Скот мрет, Сродник мрет.
В целом вся формула производит впечатление краткой пословицы, которая успешно могла использоваться в разговоре о смерти и бренности всего земного. Между "скотом" и "сродником" нет сколь-нибудь существенной разницы, - во всяком случае тогда, когда речь заходит о жизни и смерти. Формулы, или речевые обороты, подобного типа сохраняются в языке крестьян с эпохи древности и до наших дней. Но подобная же формула может сложиться в краткую дидактическую строфу, так называемую "лаусавису". И в лучшем случае результат будет следующим:
Скот мрет, Сродник мрет, Однажды и ты умрешь, Одно знаю, Что не умрет - Суд над умершим.
Эта строфа может рассматриваться как краткое стихотворение в размере Эдды. Эти словамогут быть приписаны самому Одину и выступать частью торжественного монолога,как в "Изречениях Высокого", который бог произносит в Валхалле перед другими богами. Именно в такой форме текст сохранился для потомков. Но это вовсе не означает, что он существовал лишь в одном варианте. Как кирпичики составляют разные здания, так и поэтические формулы и строфы могут складываться в различные образы устного творчества.
Значение таких формул и их социальная функция в устной литературной традиции впервые были выявлены в последние годы, прежде всего благодаря изучению эпической песенной традиции в Югославии. Было доказано, что сказитель часто импровизировал текст в самом процессе исполнения, используя при этом запас готовых поэтических формул и составляя из них более крупные тематические блоки, которые, в свою очередь, тоже были более или менее устойчивыми: к примеру, представление героя, описание битвы или морского похода, традиционное раздумье над властью любви, над быстротечностью жизни и т.п. Такие тематические единицы могли затем складываться в более крупные, стереотипные описания событий, также закрепленные традицией: например, борьба героя за освобождение своей возлюбленной от власти злых сил и пр. А многие подобные описания в конечном итоге, посредством стандартных поэтических формул, вплетались в большую эпическую композицию.
В древнескандинавской традиции поэтическая композиция импровизировалась лишь в исключительных случаях. Скандинавы, еще больше, чем югославы, использовали и ценили краткую выразительную формулу, насыщенную содержанием, которая могла запечатлеться в памяти слушателей в качестве пословицы. Сочинение таких лаконичных формул требовало длительного обдумывания, и потому почти исключало саму возможность импровизации. Но и в Скандинавии тоже древние скальды умели искусно обращаться с формулами и устойчивыми элементами композиции.
Самой характерной формулой в языке скальдической поэзии являются так называемые кеннинги. Это описательное поэтическое выражение, состоящее по меньшей мере из двух существительных: например, "сын Одина" вместо Тора, "податель золота" вместо короля.
Большинство кеннингов метафоричны, - к примеру, "конь моря" вместо корабля. Некоторые заключают в себе ссылку на определенные мифы: к примеру, "ложе Фафнира" вместо золота (Фафнир - это дракон, который лежал на сокровищах, охраняя их, и поэтому золото могло называться ложем этого чудовища. Кеннинги могли выстраиваться таким образом, что включали в себя три, четыре или более элементов. "Податель ложа Фафнира" в таком случае будет опять-таки король, а "укротитель морского коня" - викинг. И чем длиннее кеннинг, тем более он недоступен для понимания непосвященных. Часто в этом-то и состояла главная цель. Язык поэтов-скальдов был тайным, исполненным загадок, которые были способны разгадать только самые мудрые и почитаемые члены родового общества, т.е. хёвдинги или сами же скальды.
В песнях Эдды кеннинги используются весьма умеренно, главным образом в качестве устойчивых выражений, характеризующих основных богов и героев ("сын Одина", "вождь готов" и др.). В поздней скальдической поэзии кеннинги встречаются гораздо чаще: они становятся усложненными, насыщенными вычурными трех - или четырехчленными метафорами, скрытыми намеками на малоизвестные мифы и т.п. Можно даже сказать, что здесь кеннинги из обычной поэтической формулы превращаются в настоящую загадку.
Наряду с кеннингами известны и так называемые хейти, т.е. поэтические названия, заменяющие одно существительное другим: например, "невеста" или "жена" вместо женщины, "огонь" вместо меча.
Камень из Река
Возле церкви в местечке Рек, в провинции Эстергётланд, стоит большой камень с рунами, датируемый IX веком. Руны покрывают его с обеих сторон. Эти надписи не только самые древние, но и наиболее примечательные из всех литературных текстов, сохранившихся в Швеции от эпохи древности. Содержание их таинственно темное, оно выражено усложненным, запутанным скальдическим языком, который на протяжении столетий ставит ученых в тупик. То, что все-таки удалось расшифровать, служит примером таких поэтических приемов и намеков на древние мифы, которые нам известны по исландской литературе XIII века, как, например, по книге о скальдическом искусстве Снорри Стурлусона, которую принято называть "Младшей Эддой"(около 1230 года). И камень из Река наглядно свидетельствует о том, что это искусство культивировалось также и в Швеции IX века! Надпись начинается с торжественного посвящения, свойственного сходным руническим надписям на других камнях: "О Вемуде говорят эти руны. Варин сложил их в честь павшего сына".
А затем следуют две загадки, сопровождаемые поэтической строфой в размере Эдды "форнюрдислаг":
Скажи, память, какой добычи было две, Которую двенадцать раз на поле брани добывали, И обе брались вместе, от человека к человеку. Скажи еще, кто в девяти коленах Лишился жизни у остготов и до сих пор все первый в битве. Тьодрик правил, Смелый в бою, Кормчий воинов В море готов. Ныне сидит он, держа свой щит, На готском коне, Вождь мерингов.
Слово "память" и у скальдов, и в Эдде Снорри Стурлусона означало как "память скальдов", так и "человеческую память". Игра же словами состояла в том, что многие загадки, связанные с одним и тем же мифом или легендой, объединялись и затем в стихотворной форме разгадывались. В данном случае, похоже, загадки содержат намек на Тьодрика, т.е. Теодериха Великого, знаменитого вождя остготов (около 450-526 гг.). В древнегерманской традиции он часто именуется Тьодриком или Дидрихом Бернским. О нем, в частности, рассказывается, что он владел "крепостью мерингов", - что это были за меринги, неизвестно, но этот народ в сагах упоминается в связи с Теодерихом. Рассказывается также, что он владел множеством сокровищ, захваченных в битвах с другими великими героями, а после его смерти его увековечили в образе известной конной статуи, которая стояла в Аахене во времена самого камня из Река. Скорее всего, подразумеваются именно эти события, но что было известно о них на самом деле в Эстергётланде в IX веке, - мы не знаем. Чтобы скрыть истинное содержание текста, в этой надписи используются также различные шифры. Исследователи рун смогли разгадать код, но в результате получили лишь новый текст, составленный в еще более сложном и зашифрованном виде.
От магических рун - к памятным надписям
В наших древних рунических надписях всегда подчеркивается их загадочность, таинственность. На камне из Спарлёсы, в провинции Вестергётланд (около IX века) таким же образом характеризуются сами руны - причем в необычайно сложной, почти недоступной для истолкования поэтической надписи, - как "происходящие от сил". Руны имели магическое значение, но необязательно в узком смысле магических знаков (чтобы одолеть врагов, вступить в контакт с умершими и пр.); в более широком, метафорическом смысле они представляли собой волшебную систему знаков, возвышающуюся над повседневным языком. Удивительно поэтично звучит самая древняя наша надпись, сделанная на брактеакте из Чюркё, т.е. на золотом украшении V века:
Руны высек На зерне заморском Хельдар Для Кунимунда.
Здесь "зерно заморское" - скорее всего поэтическое описание самого украшения и указывает либо на его ценность и великолепие, либо на его магическую силу как амулета. Еще более впечатляет своим модернистским звучанием заклинание в рунах на медной шкатулке из Сигтуны (первая половина XI века):
Птица кормится разбойником, Я вижу, как раздуло кукушку трупа.
Образность этих строк основана на принятом в скальдической поэзии представлении о том, что павший в бою становится добычей воронов и волков. В данном случае создатель рун предсказывает, что тот, кто посмеет украсть медную шкатулку, будет убит, и птица, или "кукушка трупа", - типичный кеннинг для ворона, - раздуется от обильной пищи.
На камне из Карлеви, на острове Эланд (около XI века) есть целая строфа, написанная тем же стихотворным размером и высеченная в память о датском хёвдинге викингов, Сиббе, который был погребен на Эланде:
Скрыт тот под землей, кто - и многие знают об этом, - Подвиги совершал, древо богини битв, под могильным курганом. Никто справедливее Одина колесницы, Властнее на просторах морских конунгов не будет царить на суше в Дании.
Таинственная форма скрывает на самом деле довольно простое содержание. "Древо богини битв" и "колесница Одина" - это обычные кеннинги, восхваляющие столь прославленного воителя, как в данном случае Сиббе. В первой части строфы, таким образом, говорится, что под могильным курганом лежит воистину великий воин. Во второй же ее части мы узнаем, что этот воин сражался на "просторах морских конунгов", т.е. на море, и вместе с тем имел владения на суше в Дании. Усложненность строфы проистекает из чисто языковых изысков.
Рунические стихотворения в стиле Эдды
Многие памятные надписи, особенно поздние, относящиеся к XI веку, отличаются более простым языком. Их поэтичность чаще всего обусловлена эпическим стилем Эдды: в них стало меньше метафор, да и те используются лишь для того, чтобы подчеркнуть величие павшего героя или прославить его качества как хёвдинга. Показательна в этом отношении торжественная надпись на камне из Грипсхольма, в провинции Сёдерманланд, высеченная в честь Харальда, сына Толы, - одного из многих других викингов, которые погибли на востоке во время похода Ингвара Путешественника, около 1040 года: Они плыли за золотом, На востоке кормили орла. Погибли на юге, В Серкланде.
Единственная метафора строфы - "орел", который заменил здесь "ворона" как птицу смерти. "Кормить орла" означает убивать людей в бою.
Викинги отплыли из родного Сёдерманланда, держали курс на восток, а окончили свой путь в Серкланде, - стране арабов-сарацин, на южной оконечности земли, согласно древней картине мира, - таков был конец пути для многих викингов и крестоносцев. Однакоэтот мотив не развивается в романтическую сагу о героях. Сам героический дух едва угадывается в деловитой констатации заключительной строки.
и его сына Родгера: Долго он был на западе. Пали они на востоке с Ингваром. Поэтический эффект достигается здесь простым контрастом: долгое пребывание на западе - и внезапная смерть на востоке. Подразумевается, что читатель сможет увязать указание на концы света с представлением о героической жизни викинга. В более обыденных выражениях восхваляют рунические надписи тех хёвдингов, которые правили дома, в своих усадьбах: "добрый и радушный" (т.е. не скупится на угощение) - такова частая формула, которая также используется в исландской Эдде ("Изречения Высокого"). "Красноречивый" - таков другой типичный эпитет хёвдингов, известный как в Швеции, так и в Исландии. И лишь в исключительных случаях в этих памятных надписях встречаются формулы явно мифического характера, как, например, такая, высеченная особыми рунами Хельсинге на камне в Скарпокере, в провинции Сёдерманланд (XI век):
Земля разверзнется, И сверху - небо.
Вероятно, создатель этой рунической надписи хотел сказать своей поэтической формулой, что произойдет гибель мира. Подобные формулы часто попадаются в древнеисландской поэзии, и кроме того, в древнеанглийских и древнегерманских текстах.
В древние времена, Когда не было ничего, Не было песка или моря, Или прохладных волн, Не было земли, Не было неба над ней, Была только бездна. И никакой травы.
Как объяснить, что одинаковые поэтические формулы, используемые в шведских рунических надписях, встречаются также в Эдде или древних германских текстах, написанных подчас за сотни миль от Швеции или даже в другую эпоху? Вряд ли вопрос заключается в "литературном влиянии", - как его понимают в наши дни. Вместо этого следует предположить, что скальды на всем скандинавско-германском культурном пространстве в течение многих веков использовали общий запас поэтических формул и мотивов. В древности этот запас имел мощный мифологический заряд, и его хранили как священное наследие в устной традиции.
Повествовательная проза
Существовали многие типы саг (а само слово означает просто "сказание", "повествование", но ничего не говорит о повествовательном искусстве). Наиболее известны так называемые родовые саги, или саги об исландцах, которые в духе строгой лаконичной прозы повествуют о распрях между родами исландских бондов в эпоху викингов. Жанр этот известен нам по Исландии, однако содержащиеся в сагах подробные сведения о различных спорах и тяжбах имеют точки соприкосновения с повествовательными элементами в законах шведских провинций. В том же деловитом стиле написано и большинство королевских саг, которые в основном рассказывают об истории норвежских конунгов в IX-XIV века. Они писались и в Норвегии, и в Исландии, и самой знаменитой из них является "Хеймскрингла", или "Круг земной" исландца Снорри Стурлусона (около 1230 - 40 гг.).
Жизнеописания конунгов отчасти строятся на основе устных сказаний, отчасти - поэзии скальдов, которая изначально сочинялась в честь упомянутых конунгов. Кроме того, в прозе можно заметить влияние историографии латинского средневековья и легенд о святых. В Швеции единственным примером этого рода был лаконичный перечень шведских королей, от Улофа Шётконунга до Йона сына Сверкера, сохранившийся как приложение к старшему вестгётскому закону. Более фантастическими по стилю и содержанию были героико-мифологические саги, или лживые, как принято их называть; они повествуют о далеких туманных временах, и действие их часто происходит в экзотической среде, с участием сверхъестественных сил. Большинство сохранившихся саг этого типа были написаны в Исландии примерно после 1280 года, но материал в них был гораздо более древний, частично совпадающий с Эддой и германским героическим эпосом. В устной форме этот жанр был наверняка известен во всей Скандинавии. В частности, мотивы лживых саг встречаются на камнях с изображениями и руническими надписями. Многие из сказаний, вместе с песнями Эдды, были также переведены на латинский язык около 1200 года датским историком Саксоном Грамматиком (умер около 1220 года).
Существуют даже доказательства того, что и в Швеции эти фантастические саги относились к излюбленному жанру. На шведском материале основаны также отчасти "Сага о Хервёр", "Сага об Одде Стреле" и "Сага о Гаутреке" и, кроме того, различные сказания о так называемой битве в Бровалле, которая в древние мифические времена якобы произошла на поле Броваллы, в провинции Эстергётланд, между датским королем Харальдом Боезубом и шведским королем Сигурдом Кольцо. Действие этих прозаических текстов большей частью происходит в Швеции, и многие из героев - шведы. Но иногда встречаются среди них норвежцы, датчане или исландцы, которые по тем или иным причинам оказались в Швеции. А потому нельзя исключать возможность того, что истории эти сложились в западно-скандинавской среде, где имелись лишь спорадические контакты с самой Швецией. Очевидно, что в Норвегии и Исландии древнюю Швецию воспринимали как некую мифическую страну, где может произойти все, что угодно. Может, именно поэтому, - а вовсе не на основе подлинной шведской повествовательной традиции, - фантастические саги столь часто изображают свеев и ётов.
Один из примеров тому состоит в следующем. Романтики XIX века очень любили сказание о Яльмаре Великодушном и Ингеборг, которое передается и в "Саге о Хервёр", и в "Саге об Одде Стреле". Яльмар был известным воителем в дружине конунга свеев и влюбился в конунгову дочь Ингеборг. Чтобы получить свою возлюбленную в жены, он должен был вместе со своим братом по оружию Оддом Стрелой победить в битве на датском острове Самсё двенадцать свирепых берсерков, сыновей Арнгрима. В той битве пали все, кроме Одда Стрелы, который приносит последний привет от умирающего Яльмара Ингеборга.
Эти прощальные слова превращаются в поэтический монолог в стиле Эдды. Он напоминает очень старый жанр плача, который составлял ядро устной традиции о двух влюбленных. И когда Одд Стрела приходит с посланием к Ингеборг, у той разрывается сердце, и она умирает. Хотя влюбленные в этом сказании и шведы, сама сага, скорее всего, родилась в западной части Скандинавии. Ее главный герой Одд Стрела - норвежец, лишь случайно оказавшийся в Швеции. А решающая битва происходит на датской земле - на острове в фарватере к северу от пролива Большой Бельт. Значит, географически текст ориентирован на Норвегию и Данию, а Швеция принадлежит к экзотической окраине. И лишь в XIX веке Яльмар и Ингеборг стали героями нашего, шведского, культурного наследия.
Более близка к шведской или, скорее ётской, основе "Сага о Гаутреке", записанная в Исландии в XIV веке. Действие ее происходит в древнем Вестергётланде, населенном язычниками. Среди их странных обычаев был и такой: люди бросались с так называемого "родового утеса", чтобы свести счеты с жизнью. Можно, конечно, заподозрить, что и в этом случае сказание окрашено норвежско-исландскими предрассудками в отношении Швеции как страны варварства и первобытной дикости. Однако уже в XVII веке шведские исследователи эпохи древности смогли уточнить, что события саги, и в частности, обычай бросаться с утеса, - относятся к народной традиции западных ётов. Таким образом, этот поздний и явно эпигонский прозаический текст приобрел значение первой исландской саги, напечатанной в Швеции (1664 г.).
Сага о гутах и вестгётские хроники
Если Готланд можно считать частью древней Швеции, - что является спорным вопросом, ибо остров имел независимое положение, - то мы можем, несмотря ни на что, похвастаться хотя бы одной истинно шведской сагой, а именно "Сагой о гутах". Это мифическое сказание о происхождении острова Готланд и о его древней истории, сохранившееся в качестве приложения к гутскому закону. Оба этих текста записаны, скорее всего, в первой половине XIII века. Сага начинается многообещающе: "Сперва Готланд был открыт человеком по имени Чельвар. Тогда остров был заколдован и исчезал в море днем, а ночью снова всплывал на поверхность. Но тот человек первым принес на остров огонь, и с тех пор Готланд больше не тонул".
частности, описание похода на восток, сходное с "Сагой об Ингваре Путешественнике". Есть здесь и пророческое видение битвы, которое, как обычно, создает роковую атмосферу вокруг содержания саг. Праматерь гутов, Виташерна, Белая Звезда, грезит и видит, будто три змея свернулись у нее на груди, а потом исчезли. Видение истолковывается ее мужем Хавде в своеобразной поэтической строфе, которая явно происходит от устной традиции:
Все связано кольцами. Будет обжита эта земля, и родится у нас три сына.
Метафорические кольца - это, конечно же, толстые обручья, браслеты, обычные для эпохи викингов; они могли иметь форму свернувшихся змей и часто использовались как платежное средство или как ценный дар воину. В языке скальдов и "кольцо", и "змей" относились к сфере героического: они символизировали мужскую честь, богатство и власть.
В строфе говорится о том, что Виташерна родит трех сыновей, которые разделят между собой Готланд. Это же встречается и в самой саге, а раздел Готланда, как утверждается, послужил основой тех территориальных границ, которые все еще существуют на острове. Типично для древнего мифа то, что таким способом узаконивались новые отношения: в начале им придавалась видимость мистического и сверхъестественного.
Объединение повествовательной прозы с текстами законов происходило не только в случае с исландскими родовыми сагами, но и в древнешведской литературе. Другой пример этому - так называемые вестгётские хроники, написанные около 1250 года и сохранившиеся в качестве приложения к старшему закону провинции Вестергётланд. Они содержат в себе краткие характеристики, иногда переходящие в панегирики и рисующие портреты христианских королей Швеции начиная с Улофа Шётконунга, а также епископов Скары и лагманов (судей) Вестергётланда. Выразительно звучат лаконичные характеристикиранних лагманов и королей, - к примеру, короля Эмунда Старого: "Не скупится нанаказание - сжигать дома и людей". Вполне можно предположить, что подобныеформулы заимствовались из устной традиции.
Лишь в одной-единственной сфере древнескандинавской литературы Швеция затмила Норвегию, Данию и Исландию: в составлении текстов законов. Древнешведские законы провинций, с художественной точки зрения, исключительны по своему богатству, обилию запоминающихся сентенций и поэтических описаний судебных дел. Только в этой ограниченной области языковые традиции родового общества сознательно культивировались в эпоху католического средневековья. Так происходило потому, что лагманы были единственными грамотными носителями традиции и обладали достаточной властью, чтобы в письменных источниках утвердить свою культурную независимость как от церкви, так и от короля.
Не следует однако думать, что законы провинций непосредственно отражают древнее общество и его устные традиции. Содержание законов, передававшееся в устной форме в древнескандинавском обществе, во время записи в XIII-XIV веках подверглось основательной переработке, в соответствии с римским и обычным правом. Тем самым законы общества бондов были подчинены интересам церкви и короны. Запись провинциальных законов на самом деле явилась первым шагом на пути к централизации власти и объединению земель, и процесс этот завершился тем, что в XIV веке мы получили один закон на всю страну - первую шведскую конституцию, или основной закон Магнуса Эрикссона (около 1350 года).
Язык законов
современных и даже средневековых законов, - наши провинциальные законы повествуют о возможных прецедентах, которые и фигурируют впоследствии в качестве образцов. Случай обычно описывается лаконичными предложениями в настоящем времени, часто начинающимися со слова "ныне". Например:
Только гораздо позднее, в эпоху средневековья, стало традицией, следуя латинским образцам, писать тексты законов в абстрактной форме условного наклонения, вроде: "Если кто-то нашел труп, он должен заявить..." и пр. Но такой способ формулировать правила, обычный для нас, был совершенно чужд древнескандинавскому мышлению. Люди мыслили не параграфами, а сходными, конкретными случаями из судебной практики, которые возникали в их сознании как серия образных ситуаций. История о человеке, нашедшем труп, развивается в миниатюрную кинодраму:
И спросили люди в селении: "Кто же убийца, как не ты?"
В дальнейшем вопрос заключался в том, чтобы сделать наглядными ситуации, которые могут возникнуть, но сам диалог и конкретные детали заставляют современного читателя переживать текст закона как повествование о чем-то, что уже произошло. В еще большей степени это касается часто цитируемого примера из закона провинции Даларна, - о нанесении человеку телесных повреждений домашними животными:
Многое может причинить вред. Даже петух способен убить человека. Висит на стене топор, Петух взлетел и сел на него, Топор упал и вонзился в живот человеку, И человек тот умер от раны.
владельцев домашних животных в более "нормальном" причинении вреда: если бодался бык, лягался конь, кусалась собака и пр. Однако история о петухе, благодаря ее особенному стилевому характеру, легко отпечатывалась в памяти как поговорка. Стиль пословиц преобладает и в таких определениях, как это, из старшего вестготского закона:
Тот владеет зайцем, кто схватил его. Тот владеет лисом, кто поднял его. Тот владеет волком, кто загнал его. Тот владеет медведем, кто связал его. Тот владеет лосем, кто свалил его. Тот владеет выдрой, кто поймал ее.
Такая скороговорка называется на древнеисландском "пула" и часто встречается в Эдде. Попадаются пулы и в ранних текстах законов многих других германских государств. Они относятся к той ушедшей эпохе, когда поэтический язык еще влиял на формулирование юридических понятий, причем в такой мере, что действительность подчас просто растворялась в метафорах.
От скальда к поэту
В древнешведском языке нет слова, которое соответствовало бы современному "писатель": похоже, что такого понятия тогда не существовало. В то же время имелись другие слова, обозначавшие в той или иной степени сходные понятия, относящиеся к культурной традиции.
англ. "scold", нем. "schelten"). В эпоху викингов словом "skald", т.е. его западноскандинавской формой, - называли поэтов, в особенности исландских, которые входили в свиту скандинавских конунгов и сочиняли как хвалебные песни, так и хулительные, или ниды. В шведских рунических надписях слово "скальд" иногда употребляется как прозвище, например, "Ульф-скальд", но после введения в стране христианства оно исчезает и появится вновь только после ётского возрождения XVII века, когда оно и приобретет свое нынешнее, обобщенное значение.
Средневековая церковь ввела в обиход слово "поэт" (шв. "diktare"), происходящее от латинского и означающее кого-то, кто предписывает, диктует (слово "диктатор" - родственное ему). В церковной среде часто бывало, что клирик диктовал свой текст, - обычно по-латыни, - писцу. Библия тоже была "продиктована" по вдохновению свыше, наитием Святого Духа, и записана пророками, евангелистами и апостолами. Лишь к концу средних веков глагол "диктовать" приобрел современное значение "сочинять", "творить", а слово "сочинитель", "поэт" стало означать человека, который занимается творчеством. На протяжении средних веков "поэты", как и писцы, принадлежали в основном к церковным кругам.
В придворных же кругах были в ходу такие слова, как "шут", "певец-сказитель", "актер". Эти люди веселили знать на празднествах и пирах. княжеской свадьбе, упоминает, что шуты на ней получили прекрасных скакунов и другие щедрые дары, - так что можно предположить, что по крайней мере некоторые из них приобретали впоследствии определенный статус при рыцарских дворах.
Скандинавское язычество и христианское средневековье
В своем труде о Гамбургском епископстве (около 1070 г.) немецкий церковный деятель Адам Бременский рассказывает следующее о Языческом храме древних свеев в Упсале: "У их богов есть свои жрецы, которые совершают жертвоприношения. В случае чумы или голода они приносят жертву Тору, в случае войны - Одину, а если празднуют свадьбу - то Фрейру. Каждый девятый год они имеют обыкновение собираться в Упсале на общее празднество, где участвуют люди из всех шведских земель. Никому не позволено пропускать это празднество. Конунги и племена, вместе и по отдельности, посылают свои дары в Упсалу, а те, кто принял христианскую веру, обязаны откупиться от участия в праздничных церемониях, и это угнетает больше, чем любое другое наказание. Ритуал жертвоприношения происходит следующим образом: каждого живого существа мужского пола жертвуется по девять, и кровь их должна умилостивить богов. Тела принесенных в жертву подвешиваются в роще близ храма. Эта роща считается у язычников священной, а каждое ее дерево - имеющим божественную силу от жертвенных тел, которые здесь разлагаются. Рядом с человеческими телами висят там и собаки, и лошади; один из крещеных рассказывал мне, что сам видел, как в роще висели сразу семьдесят две жертвы. Участники ритуала поют, как обычно, разные песнопения, которые непристойны, а потому лучше о них умолчать".
никогда не бывал в Упсале: он опирается на устные рассказы, которые истолковывает при помощи римской мифологии и христианской литературы, где языческие ритуалы вызывают отвращение. Подробностями. Археологи не смогли найти подтверждения тому, что в Упсале в таком количестве совершались жертвоприношения; даже не найдены следы упомянутого храма. Скорее всего, языческий культ отправлялся под открытым небом и в более скромных и обыденных формах. Профессиональных жрецов в древнюю эпоху тоже не было. И напротив, известно, что культ Фрейра действительно сопровождался непристойностями, которые могли вызвать отвращение христиан. Для нас так и останется неясным, сколько же древнешведских языческих песен исчезло из устной традиции по причине своего "непристойного" содержания.
Генеалогия литературной знати
Письменная культура, существовавшая вне церкви, создавалась очень небольшим кругом знати при королевском дворе. Ниже изображено генеалогическое древо, которое свидетельствует о том, что наиболее известные литературные произведения XIII-XIV веков создавались членами самого знатного рода в стране, который ошибочно назван династией Фолькунгов.
Литература, написанная членами этого рода, тем не менее распространялась далеко за пределами семейного крута, особенно после того, как в XIV веке в Швеции сложилась читающая публика. Законы провинций обращались, конечно же, к местным кругам, тогда как Эрикова хроника и основной закон Магнуса Эрикссона адресовался уже жителям всей страны. Наконец, святая Биргитта писала для всего католического мира, и поэтому ее "Откровения" были переведены на латинский язык.
Женщины и жанр плача
оплакать павшего супруга или сына и вместе с тем призвать живых сородичей к отмщению. В Эдде встречаются подобные песни-плачи. "Плач" - их особое жанровое определение, и в названиях их стоят женские имена: "Плач Оддрун", "Плач Марии".
На месте древнего тинга в Бэльсте, в районе Валлентуны, в провинции Упланд, стоят два камня с длинной рунической надписью, которая может истолковываться как подобный женский плач. Камни воздвигнуты в честь хёвдинга Ульва из Скольхамры, - могущественного в тех местах примерно в 1000 году. Поэтическая надпись гласит:
плаче чтит его память. Гуннар высек руны на камне.
Последовательность действий всех родичей павшего Ульва представляется следующей. Его сыновья воздвигли два камня, а также ныне пропавший деревянный столб в честь отца. Их мать, Гюрид, сочинила плач в память мужа. А затем надпись была высечена на обоих камнях профессиональным резчиком, Гуннаром.
Если это истолкование правильно, то камни из Бэльсты - наш самый древний известный пример женской литературы.