Аврелий Августин
В 397 году паства Аврелия Августина (354-430), возглавлявшего епископат в городе Гиппоне, расположенном неподалеку от Карфагена в римской провинции Северная Африка, обратилась к нему с просьбой рассказать о своей жизни – то есть написать поучительную автобиографию (такой жанр был известен позднеантичной литературе). Ответом на эту просьбу стало создание Августином книги, в заглавии которой стоит слово «Confessionum», производное от «confession» – покаяние: подобные публичные исповедания своих грехов перед лицом общины практиковались в среде ранних христиан. Так родилась знаменитая “Исповедь” – книга, к которой восходит и по имени которой называется неведомый античной литературе жанр – жанр исповеди, столь важный для европейской литературы Нового времени.
Повествование в «Исповеди», естественно, ведется от первого лица и автор, на первый взгляд, хочет рассказать читателю о своей жизни. Но доходит оно лишь до момента крещения Аврелия, которое он принял 387 года в возрасте 32 лет (Августин – его крестное имя). Так что основная часть жизни Августина, годы, за которые он напишет книги, сделавшие его главнейшим авторитетом христанской церкви ( такие как “О Граде Божьем”) были еще впереди. Но, в отличие от писателей Нового времени, Августин пишет “Исповедь” не для того, чтобы запечатлеть свой особый, ни на чей другой не похожий жизненный путь. Он хочет показать, из чего складывается жизнь любого – каждого – человека до того момента, пока перед ним не откроется истина христианской веры и он из безликого грешника станет личностью ( что не значит “индивидуальностью”!). Поэтому, когда в первой «книге» «Исповеди» (а всего в сочинении Августина 13 «книг» - частей), автор пытается воссоздать первые мгновения и дни своей жизни, которых, естественно, нет в его памяти, он, не колеблясь,обращается к наблюдениям над другими младенцами: «Уже тогда я умел сосать… Затем я начал и смеяться, сначала во сне, потом и бодрствуя. Так рассказывали мне обо мне, и я верю этому, потому что то же я видел и у других младенцев сам: сам себя я в это время не помню»
традиции знания в детей было принято «вбивать». Из памяти автора «Исповеди» не изгладились испытанные им тогда несчастьях и издевательствах (судя по его собственным признаниям, маленький Аврелий не видел смысла в учебе, был ленив - не мог заставить себя делать то, что ему не нравилось, - любил «игры», то есть занятия спортивные состязания, и ненавидел греческий…). И он горестно итожит: «Все это одинаково в начале жизни – воспитатели, учителя, орехи, мячики, воробьи; когда же человек становится взрослым – префекты, цари, золото, поместья, рабы – в сущности, все это одно и то же, только линейку сменяют тяжелые наказания».
Но Августин вовсе не стремится представить человека полностью зависимым от сложившегося порядка вещей. Дело – не только в учителях и родителях («Они ведь только и думали, чтобы я приложил то, чему меня заставляли учиться, к насыщению ненасытной жажды нищего богатства и позорной славы"): дело - в греховной природе человека, в том первобытном грехе, печать которого лежит на человечестве. Поэтому Августин и в себе – «маленьком мальчике» – старается разглядеть «большого грешника». Поэтому он не просто повествует о своей жизни – пишет автобиографию как таковую: он исповедуется, а значит кается в содеянных и помысленных грехах, останавливаясь на казалось бы мало значительных событиях и умалчивая об иных, более важных.
Рассказывая о своем отрочестве, о себе шестнадцатилетнем (кн. 2), Августин мельком сообщает о том, где и как учился главной «науке» того времени – риторике, то есть – ораторскому искусству, без овладения которым римский гражданин не мог участвовать в общественной жизни, выступать на форуме, в суде, торгуя «красивой ложью» и «победоносной болтливостью». Из его слов ясно лишь, что в Тагасте получить хорошее риторское образование было невозможно. И честолюбивый, но небогатый отец Августина, скромный римский чиновник, накопив денег, смог послать сына в Карфаген – второй по величине город Римской империи, не уступавший Риму ни в роскоши, ни в разврате, сопровождающих последние годы жизни любой империи. Ожидая отъезда в Карафаген, Аврелий слонялся без дела по улицам Тагасты в компании таких же юных повес. Однажды им - не из нужды, а от безделья – взбрело в голову ночью залезть в сад соседа и отрясти соседскую грушу. Унесенную с собой добычу юнцы и есть не стали… Этому малозначительному событию Августин посвящает одни из самых выразительных страниц «Исповеди»: кража груш подвигает его на размышления о природе греха, о сладости совершения поступка, «который был тем приятен, что был запретен».
Тема раскаяния в повествовании еще больше усиливается, когда Августин признается в своих чувственных увлечениях (плодом этих увлечений стал родившийся у него в 372 году внебрачный сын Адеодат, которого Августин к моменту написания «Исповеди» успел похоронить).
3-5 книги «Исповеди» посвящены жизни Августина в Карфагене, где он сам в 374 году начал преподавать риторику, став одним из самых известных и блестящих риторов. Августин вспоминает о том, как он стал завсегдатаем театров (вид искусства, решительно отвергаемый первыми христианами, ненавидящими все «притворное»), как участвовал в состоязаниях драматических поэтов… Как его влек к себе форум, где его осыпали бы похвалами тем больше, чем искуснее бы, по его словам, он лгал. Но именно в эти годы у Августина пробуждается интерес к философии и к серьезным духовным исканиям, которые поначалу приводят его в секту манихеев – последователей учения пророка Мани, изображавшего бытие как результат борьбы двух равных начал – Добра и Зла. Своим духовным исканиям автор «Исповеди» посвящает немало страниц и снова – коротко –сообщает о переезде в Италию, поначалу – в Рим, а затем – в Медиолан (Милан), где надеется все еще продолжить риторскую карьеру… Он спешит к решающим для него годам – 384-387-му, начавшимся со встречи Августина в Милане с Амвросием Медиоланским и закончившимися его крещением и решением вернуться в Африку и посвятить себя христанскому служению: «Многое я пропускаю, потому что тороплюсь перейти к тому, что настоятельно требует исповеди перед тобой, а многого я не помню…».
рождении “человека внутреннего”: на противопоставлении этих двух ипостасей образа человека, восходящем к посланиям апостола Павла, основывается строй “Исповеди”. Ее главная тема - рождение в душе автора «нового» «внутреннего» человека, христианина, освободившегося от оков старой, прежней жизни. Исповедь – это акт самосознания человека-христианина. Но в отличие от индивидума Нового времени, средневековая личность, идеальным воплощением которой является автор «Исповеди», ищет себя не в себе самой, а «в глазах другого», в ситуации предстояния перед тем, кто видит тебя насквозь и все уже знает о тебе.
Будучи по форме повествованием от первого лица, «Исповедь» – не столько монолог, сколько диалог Августина с Богом, речь, обращенная не к абстрактному «читателю», а к Нему: «Исповедь» открывается хвалой Богу и обращением к Нему автора, в котором, с одной стороны, между говорящим и Богом выдерживается дистанция, и одновременно устанавливается очень близкий контакт: «…позволь мне говорить перед Тобой, Милосердный, мне, «праху и пеплу»,.. к милосердию Твоему, не к человеку, который осмеет меня, обращаюсь я. Может быть, и Ты посмеешься надо мной, но, обратившись ко мне, пожалеешь меня…». На фоне непрерывающегося диалога с Богом, в «Исповеди» разворачивается постоянный диалог Августина с самим собой (солилоквиум), отражающий борьбу в его душе разных начал, человека «внешнего и человека «внутреннего», «ветхого» и «нового». Самостоятельно победить в этой борьбе ни автор «Исповеди»», ни любой человек в его лице не в силах. Поэтому так часто в «Исповеди» звучат молитвенные обращения автора к Богу, в котором он ищет и находит опору для своего мятущегося «я». Кульминационный момент этой борьбы – последние главки ыосьмой книги, заканчивающейся знаменитым эпизодом просветления сознания Августина – его мистического озарения, пережитого в саду под смоковницей, когда плача от бессилия открыть в себе источник веры, он услышал детский голос, повелевающий ему открыть книгу и читать. Вернувшись в дом, Августин наугад открывает евангельские Послания и сразу находит вразумляющие его слова. Они отделяют того человека, который является персонажем восьми книг «Исповеди», от того, словно рожденного вновь, который «Исповедь» пишет.
«Исповедь» написана на латинском языке, который на долгие века станет единственным письменным языком европейских народов. Впрочем, когда жил и творил Августин, этих народов еще не было. Были римляне, точнее, подданные Римской империи, к которым принадлежали родители Аврелия – берберы, которые смогли принять римское гражданство по эдикту императора Каракалы (212 г.). И были варавары, со всех сторон теснившие римлян. При жизни Аврелия Августина в 410 году вестготы Алариха впервые захватили и разграбили Рим, а летом 430 года вандалы, заселившие юг Испании (память об их нашествии запечатлелась в названии южной испанской провинции – Андалусии), переправились в 429 году через Гибралтар, осадили Гиппон (Аврелий Августин умер как раз во время этой осады). И были не столь уж многочисленные христиане – последователи веры, которая не проводило различий между гражданами и негражданами (Рима, разумеется), эллинами и иудеями, варварами и римлянами, патрициями и рабами, учеными риторами и темными женщинами, веры, в которой все были равны перед Богом, принесшим себя в жертву во искупление грехов человечества.
римские боги и обычаи обречены. Их время истекает, уже истекло. И вся жизнь человека, человечества ли во времени – это медленное умирание: человек начинает умирать, едва родившись: это - одна из любимых мыслей Августина. Этому безнадежному природному, историческому, событийному времени, времени, разделенному на прошлое, настоящее и будущее, Августин противопоставил подлинное время, время, сосредоточенное в душе человека и сводимое к единственному настоящему: «Некие три времени эти существуют в нашей душе, и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего – это память; настоящее настоящего – его непосредственное созерцание; настоящее будущего – его ожидание». Времени же противостоит – вечность, находящаяся по ту сторону существования тварного мира, в Боге, который сотворил мир вместе с временем, во времени. И лишь приобщение к вечности, к высшему божественному бытию является гарантом человеческого бессмертия, жизни вечной. Эти и другие размышления Августина о времени, вечности, об устройстве мироздания, и месте человека в мире посвящены X-XIII книги «Исповеди», в которых почти ничего об Августине лично не говорится.
Впрочем, уже в IX книге автобиографическое начало «Исповеди» почти сходит на нет: она посвящена матери Августина – Монике, истовой христианке, долго боровшейся за приобщение сына к истинной вере, победившей в этой борьбе и скоропостижно умершей в маленьком итальянском городке Остия накануне возвращения с Августином и его друзьями в Африку. Такое уклонение от автобиографического канона объясняется не столько тем, что Августин счел своим долгом вспомнить в «Исповеди» о своем самом близком человеке, сколько тем, что крещение ознаменовало конец грешного пути Августина как отдельного «я»: с этого момента у него не будет своей отдельной жизни, своей отдельной судьбы, а будет судьба, общая с судьбой единоверцев, с судьбой его паствы, с судьбой церкви, в организации жизни которой ему также принадлежит выдающаяся роль.
исток средневековой культуры.