Христианский гуманизм и эразмизм: Жил Висенте и Са де Миранда.

Перевод Ольги Александровны Овчаренко.


ХРИСТИАНСКИЙ ГУМАНИЗМ И ЭРАЗМИЗМ: ЖИЛ ВИСЕНТЕ И СА ДЕ МИРАНДА

http://www.falar.ru/forum/viewtopic.php?t=1054

Пьесы Висенте «Ауто о ярмарке» и «Юбилей любви» имели ряд особенностей, которые не могли не потрясти нунция Алеандра, если ему довелось видеть их в Брюсселе, ибо в них подверглись яростной критике внешние аспекты религии, ее некоторый чрезмерный и слишком показной, чтобы быть искренним, формализм. Но эти пьесы нужно воспринимать в их историческом контексте, в духе великого желания очищения церкви и церковной реформы, волновавшего даже самые правоверные умы. В обществе царил дух религиозного беспокойства, не чуждый и духовным течениям внутри гуманизма. Он питал и бурный энтузиазм Пико делла Мирандолы, с которым тот, подобно папе-гуманисту Пию II Пикколомини и его сподвижнику кардиналу Николаю Кузанскому, мечтал установить мир между христианством и исламом. Преодолевая препятствия, существовавшие между людьми, это идейное течение рассматривало, прежде всего, сущность веры, на основе которой могло быть достигнуто единство. Это гуманистическое наследие присутствует в произведениях Жила Висенте, оно придает его творчеству большую живость, но в то же время не делает его произведения в полном смысле слова гуманистическими.

В этом отношении Са де Миранда, который ввел в Португалии сладостный новый стиль, на чьи достижения опирался Петрарка в XIV в., а петраркисты и неопетраркисты — на протяжении двух последующих столетий, возможно, менее интересен, ибо его гуманизм был уже квалифицирован как «гуманизм обманутых надежд». В некоторых стихотворениях он проявляет духовную независимость, очень редкую для того времени, и смело критикует новую волну бегства из деревни в город, в данном случае Лиссабон, отправную точку для искателей морских приключений, сатирически изображает войну, отказывается участвовать в схоластических дискуссиях (по сути дела, тоже разновидности войны): «Sofistas me são defesos / Com todas as suas cismas. / Ei-los soltos, ei-los presos! / De fé, que não de sofismas, / Quer Deus os peitos acesos» («Софисты мне претят / Со всеми своими разногласиями / На воле или в тюрьме. / Господь хочет, чтобы сердца / Горели верой, а не софизмами»).

Чтобы подкрепить свою сатиру, он опирается на примеры, аналогичные Эразмовым. Однако мы убеждены, что это просто конвергенция идей и влияние одного и того же источника: итальянской культуры Кватроченто. Конечно, вовсе не Эразму обязан поэт своим глубоко религиозным уважением к библейским текстам, о которых он говорит искренне и взволнованно: «Mas о que рог ora aprendo / É ler livros, de giolhos, / Divinos, que não entendo. /— Mas fossem dignos meus olhos / de cegar sobre eles lendo!» («Но сейчас я учусь / Коленопреклоненно читать божественные книги, / Которых я не понимаю. / Но мои глаза даже недостойны / Ослепнуть над ними»). В этих словах вырежена идея более ранняя, чем идеи гуманиста из Роттердама. Никто не игнорирует того факта, что количество переводов Библии на новые европейские языки (не говоря о тех, которые были сделаны с латинского перевода святого Иеронима) возросло во второй половине XV в., благодаря изобретению книгопечатания. Тот, кто знает, как невелико число палеотипов и прототипографических памятников, предшествующих Реформации, понимает, что именно после нее началось распространение Библии на разных языках. Реформа, без сомнения, ускорила этот процесс, хотя не она вызвала его к жизни. В XVI в. такие гуманисты, как Джаноццо Манетти, Лоренцо Валла и Пико делла Мирандола интересовались Священным Писанием. Даже Петрарка, столь проникшийся классической, особенно латинской культурой, не пренебрегал в то же время источниками христианской мысли.

Но во времена Эразма Италия не чуждалась, по крайней мере в сочинениях некоторых из наиболее видных гуманистов, проблем и тем, связанных с Евангелием, и Португалия ощущала это влияние. Контакты с Италией, и прежде всего с ее университетами — в Болонье, Падуе, Ферраре и Сиене — это важная особенность португальской духовной истории XV столетия. В дальнейшем, определяющими для нее станут культурные связи с французскими университетами — Парижа, Бордо, Тулузы, Монпелье. Португальская культура явно отстает в своем развитии от итальянской, но в этом она не одинока. То же самое можно сказать о культуре Испании, Франции, Германии и Англии. И это обусловлено не только географией. Первенство Италии — бесспорный факт в духовной истории Европы на заре нового времени. Когда в начале XVI в. Эразм направился в Италию в надежде встретить там мэтров Кватроченто, своих духовных учителей, он очень огорчился, но несколько утешился тем, что если итальянские гуманисты не смогли защитить великих моральных и философских идей, то все-таки они удерживали за собой первенство в другой области — филологической строгости и формальной виртуозности.

рафинированность цицеронизма, главным защитником которого во Франции был, возможно, Этьен Доле, не была единственной характерной чертой клонившейся к упадку культура. Гийом Бюдэ, который во времена Алеандра высоко нес факел эллинистического гуманизма и утверждал, что греческая культура логически ведет к культуре христианской и основным ценностям веры, был в некотором роде учеником итальянцев. Разве Эразм не обязан многим Альду Мануцию? А позднее, разочарованный в своих английских ожиданиях, разве он не вспомнит с сожалением о несравненной романской куртуазности?

Эразмова проповедничества, чуждого эстетической рафинированности и сконцентрированного на идейной сущности вопросов.

Эти суммарные указания, возможно, достаточны для понимания того, как трудно разграничить Эразмову ментальность, соответствующую программе гуманизма, и эразмизм, сущность которого можно определить только путем тщательного изучения текстов. Мы настаиваем на том, что с научной точки зрения невозможно говорить об эразмизме какого-то одного автора или произведения и заявлять, что какие-либо идеи были восприняты из его произведений. То, что многие критики считают наследием эразмизма, является тем, что сам Эразм заимствовал у своих учителей, то есть наследием гуманизма, существовавшего задолго до Эразма.