Памяти профессора Алекснндра Александровича Смирнова
Н. И. БАЛАШОВ
ЛОПЕ ДЕ ВЕГА И ПРОБЛЕМАТИКА ИСПАНСКОЙ ДРАМЫ XVII ВЕКА НА ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКИЕ ТЕМЫ
ИЗВЕСТИЯ АКАДЕМИИ НАУК СССР
ОТДЕЛЕНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА
1963, тт ХХН, выл, 1 январь — февраль
http://feb-web.ru/feb/izvest/default.asp
Испанские драмы XVII в. относятся к первым драматическим произведениям писателей Запада, целиком посвященным жизни восточных славян. Естественно, что такое важное явление, как возникновение у испанских писателей в XVII в. пристального интереса к далекой Руси, не могло остаться совершенно неисследованным. Вопроса о драме Лоле: де Вега «Великий князь Московский или Преследуемый император» в разных аспектах касались известные ученые — Марселино Менендес и Пелайо 1 в Испании, Эмиль Гигас2 в Дании, М. П. Алексеев3 в СССР. Испанская драма на русские темы трактуется в значительных этюдах ученых-исследовательниц С. Г, Ковалевской4 (Киев), Гертруды Пёль5 (Гамбург), Рут Ли Кеннеди6 (Филадельфия) . Первой русской работой о «Великом князе Московском», видимо, нужно считать недавно разысканную талантливую научно-популярную статью А. Н. Федорова «Лжедмитрий в испанской драме XVII века» 7. Драме Лопе де Вега и ее источникам посвящено еще несколько статей8. Существенные сведения и замечания имеются в общих работах: М. Энка 9, Морица Раппа, страстного пропагандиста драмы, переведшего ее на немецкий язык10, Фернандеса-Герра и Орбе1112, Гуго Ренерта и Амéрико Кастро 13, Морлея и Брюертона 14, у М. В. Ватсон15, у Б. Ростоцкого и Н. Чушкина16, у А. А. Смирнова17, Р. М. Самарина18, 3. И. Плавскина 19 и др. 20.
Однако задача целостного литературного анализа драмы «Великий князь Московский» была поставлена только в краткой статье-предисловии Менендеса и Пелайо 1896 г. Поэтому в области испанской ренессансной драмы на восточнославянские темы перед филологами открывается обширное поле исследования.
Достаточно оказать, что хотя у нас изучались славистические интересы Сервантеса в «Странствиях Персилеса и Сихисмунды»21, Кеведо22, Кальдерона, в частности в драме «Жизнь есть сон» 23, в русской науке не отмечено, что Руси были посвящены целиком не одна, а по меньшей мере три испанские драмы XVII в. Причем вторая иа них, написанная в 1650 г. Луисом де Бельмонте, Агустином Морето и Антонио Мартúнесом,— «Преследуемый Государь — Несчастливый Хуан Басилио» 24 — многократно издавалась и ставилась, была политически остра и не менее знаменита в Испании второй половины XVII — начала XIX вв., чем драма Лопе.
Не поднимался вопрос о том, что заголовок, под которым была издана в 1617 г. и получила всемирную известность русская драма Лопе де Вега, по-видимому, вторичен и отражает реакцию драматурга на известие о гибели Димитрия, а что первоначально драма называлась «Nuevos sucesos del Gran Duque de Moscovia» («Новые деяния Великого князя Московского»), как об этом свидетельствует ее заключительный стих и заглавие ее старейшего варианта—рукописной копии 1613 г., хранящейся в Библиотеке Насьональ в Мадриде (№ 2415)25.
До сих пор не делалось попыток выявить общие причины, которые привлекли внимание гениального драматурга к «великому перевороту» в Московии («grande revolución» — выражение Лопе де Вега26). Между тем, к выяснению условий сочувственного проникновения Лопе в события далекой Руси,— необычайно ново и смело для XVII в. им определенные как grande revolución,-— можно подойти, если попытаться поставить русские драмы испанских драматургов в общий контекст их творчества и в связь с другими историческими драмами на «ненациональные» (т. е. на неиспанские) темы. Особенно важны здесь драмы о странах Восточной Европы, так или иначе участвовавших в «реконкисте» от татарского либо турецкого ига: о Польше, Албании, несколько десятков драм о Венгрии27, а также драмы о героизме народов, сопротивлявшихся испанскому завоеванию,— об индейцах земель, открытых Колумбом, о тенерифских гуанчах, об араукаицах.
Естественно, со стороны наших иссдедователей, стремление раскрыть ренессансную содержательность и художественное богатство русских драм Лопе де Вега, Морето, Бельмонте и Мартинеса, положивших начало испанско-русским дружеским литературным связям. Тем более, что Менендес и Пелайо в статье о «Великом князе Московском» счел нужным воздать особую дань русскому реализму: «Даже читая в переводе великолепную трагедию Пушкина,— писал о «Борисе Годунове» Менендес и Пелайо,— восхищаешься в ней тем оздоравливающим и поэтическим реализмом, мастерами коего являются русскже, жи в котором улавливается в чем-то внутреннее родство с нашей старой литературой» 28.
«Новые деяния Великого Князя Московского» рассматриваются в связи с «Преследуемым Государем» Бельмонте, Морето и Мартинеса, мадридское издание которого 1653 г. удалось обнаружить в Москве 29.
* * *
Исследователи «Великого князя Московского» встречают исключительно благоприятные условия для точного литературоведческого анализа. Установлен главный письменный источник, которому почти во всех фактических данных следовал Лопе, создавая драму. Это — «Сообщение о замечательном и почти чудесном завоевании отцовской империи, совершенном светлейшим юношей Димитрием, Великим князем Московским в сем 1605 году... Собрано из достовернейших известий Бареццо Барецци. Венеция, 1605» 30, или, точнее,— испанский перевод данной брошюры Хуаном Москерой (Вальядолид, 160631). Еще К. М. Оболенским были изложены соображения, которые показывают, что составителем брошюры надо считать бывшего папского посла в Москве иезуита Антонио Поссевино32.
Кроме брошюры Поссевино — Москеры 1605—1606 гг., Лопе располагал скудными источниками. Он был знаком, как это будет видно ниже, с книгой Поссевино «Moscovia» (первое издание 1586 г.) и, гипотетически, мог что-то почерпнуть из скупых сведений, которые доходили из Московии до «отдаленной Испании» 33 в рассказах изредка попадавших туда поляков34, русских35 и украинцев (см. ниже, стр. 16).
При сопоставлении «Великого князя Московского» с брошюрой Поссевино — Москеры видно, следовательно, что именно писатель-гуманист внес в драму от себя.
В отличие от большинства вещей Лоле, данную драму можно точно датировать. Сохранившиеся реалии помещают дату ее создания в отрезок между июнем 1606 (цензурное разрешение на печатание брошюры Москеры было дано 20 мая 1606 г. 36) и 1613 г. (дата рукописи). Кроме того, весь характер драмы убеждает, что она, как и считал Менендес и Пелайо и большинство других исследователей, написана до того, как весть об убийстве Димитрия37 дошла до Испании, т. е. летом 1606 г. Это и доказывает приведенный выше аргумент о первоначальном заглавии — Nuevos sucesos del Gran Duque de Moscovia, которое было бы непонятным, если бы относилось к трагически погибшему лицу. Такая датировка подтверждается статистическим исследованием версификации драм Лопе де Вега, проведенным американскими испанистами Морлеем и Брюертоном38.
Что же внес Лопе в трактоивку сюжета? Самое поразительное и очевидное — это то, что Лопе де Вега отверг идею, ради которой были молниеносно напечатаны брошюры Поссевино и Москеры, идею, во имя которой католические политики поддерживали Димитрия. В период, когда римская церковь, ослабленная Ренессансом и Реформацией, была особенно активна в контрреформационных проектах, казус с Димитрием будто давал возможность возместить все потери одним ударом — подчинив папе необъятные земли православной Руси, завершив заодно обращение в римскую веру угнетенных народов Украины и Белоруссии39. Никогда со времени папы Иоанна XXIII Первого и Констанцского собора, на котором вынуждены были присутствовать иерархи Восточной церкви, перед Римом не возникало таких перспектив.
И вот драматург, отбросив иезуитскую ветхую злободневность, поставил в драме большую возрожденческую проблему укрепления национального и государственного единства. Лопе де Вега полностью снял в драме основной вопрос католической политики начала XVII в. В «Великом князе Московском» нет ни слова о том, что русские некатолики, иноверцы, а для фанатиков едва ли не еретики, нет ни слова из обусловленных таким подходом наветов Москеры о специфической духовной непросвещенности православных народов, ни слова о «тайном католичестве» Димитрия, о его письме папе и вообще о его миссии обратить Русь в римскую веру.
Трудно сказать, что здесь проявилось больше — ренессансное ли свободомыслие Лопе де Вега, считавшего, что русским не надо навязывать чуждой веры, или трезвый взгляд драматурга — понимание, что им ее не навязать. Конечно, Лопе, как большинство гуманистов в Испании, включая самого Сервантеса, не отвергал вообще основ веры и был сдержан в выражении неуважения к церкви. Но русская драма Лопе де Вега доказывает, что он был чужд и враждебен католической политике.
Вопросы католической политики Лопе очень остро ставил также в произведениях об испанских завоеваниях, но в таких драмах, как «Новый Свет», «Тенерифские гуанчи», перед Лопе возникала задача изображения двойственного по своему характеру исторического процесса. Затея насильственного насаждения католичества на восточнославянских землях была целиком реакционна, и поэт отверг ее.
— тому, что Лопе де Вега не следовал Москере в идейном плане и диаметрально разошелся с ним в отношении к Руси40. Переделка Москеры отличается, прежде всего, не любопытными новеллистическими добавлениями, как думала Пёль (стр. 48—49). В отличие от Поссевино, ставшего под старость осторожным в суждениях о Руси, свидетелем возвышения которой его поставила судьба, Москера чужд всякой корректности, и его антиправославие переходит в отрицание всего уклада русской жизни. Заимствуя некоторые данные из прежней работы Поссевино, он изукрасил «Сообщение», добавив к нему XIV и XV главы, полные пристрастных выпадов против русского народа41.
Фанатическая ненависть иезуита к инакомыслящим то и дело просачивается в самый текст перевода. Например, если Поесевино рассказывает об изумлении московитов благочестивой пушечной пальбой польских войск по случаю Пасхи, то Москера добавляет, будто пишет о каком-то диком народе: «... изумленные и ужасавшиеся такого грохота и гула» (стр. 12а). Если Поссевино писал, что господь попустил Ивана Грозного убить сына, то Москера делает совершенно «иезуитское», в обиходном смысле слова, добавление: Mas Dios, nuestro Señor, рог sus ocultos у secretos juizios, permitio... (ст. 5).
Лопе сознательно дистиллировал мутный источник, которым должен был пользоваться, и ни одно слово из наветов Москеры на Русь не попало в драму.
«Великий князь Московский» отличается сравнительной простотой построения, хотя действием охвачен промежуток времени почти в 24 года: от убийства Хуаном Басилио 42 «внука» 43 Деметрио царем (от 14 ноября 1581 г. до апреля-мая 1605 г.).
В первом акте возникает коллизия драмы. Она обусловлена, прежде всего, характером правления Басилио44. Лопе изображает Басилио с уважением, но без симпатии, как крупного деятеля и могущественного правителя, но своевольного, мрачного тирана. Атмосфера царствования Ивана Грозного передана в словах Кристины (Ирины Федоровны) после убийства царем сына (от которого она как жена Федора выиграла): «Ох, Борис... кто не дрожит?» (Quién no tiembla? — I, XIII). Некоторые черты, для создания живого образа далекого деспота Лопе, очевидно, взял у хорошо ему известного, но не подходившего для прямого правдивого изображения современника Грозного — Филиппа II45. Необузданный Басилио из-за ссоры со снохойi убивает наследника, Хуана, и престол достается не подготовленному к правлению, блаженненькому (опоенному завистниками отравленным зельем) Теодоро 4647. Это порождает у последнего соблазн при первой возможности подослать убийц к Деметрио.
Хотя сцены Басилио со снохой принадлежат к наименее «русским», к наиболее стилизованным на испанский лад частям драмы, они показывают осведомленность Лопе в подробностях династической трагедии в Александровской слободе. В брошюре Москеры Лопе мог найти только сухое указание, что Иван Грозный убил сына из-за жены последнего.
Западные исследователи источников драмы не обратили внимания на то, что подробности ссоры Ивана Грозного со снохой 48 Лопе де Вега мог почерпнуть из «Московии» Поссевино. Это показывает, что Лопе либо давно интересовался русскими делами, либо — даже при его привычке к феноменально быстрой работе — старался подробно разобраться в русском материале в процессе создания драмы.
царем Лаврентием, якобы выжившим при преждевременных родах Елены Ивановны сыном Ивана Ивановича).
Внешняя испанизация эпизода отчетливо видна в сцене любовного объяснения Родольфо (т. е. П. Ф. Басманова) с Исавелой и о споре Хуана с Басилио по вопросу о чести. Властолюбивая Исаведа, завидовавшая жене Теодоро Кристине и проклинавшая бесплодие мужа, готова прислушаться к галантным мольбам Родольфо49. Басилио, застигший Родольфо у ног снохи и разъяренный тем, что она еще осмеливается попрекнуть его самого распутством, дает ей пощечину, а когда Исавела при всех, вдобавок, обвиняет царя в снохачестве (Pues te la (tu honra.— H. Б.) quiere quitar), в бешенстве наносит смертельный удар заступившемуся за честь сыну. А. Н. Федоров, подходивший к «Великому князю Московскому» с некоторым позитивистским скепсисом, писал, однако: «Сцена короткая и сжатая, но исполненная сильного драматизма, а этот Хуан Базилио, поражающий сына насмерть „за непокорность", способен на мгновенье даже воскресить перед читателем образ исторического Грозного» 50.
Внутренняя испанизация может быть усмотрена в том, что Лопе уподобляет отношение Ивана Грозного к Федору и к Ивану отношению Филиппа II к инфанту дону Карлосу. Упреки Басилио Теодоро аналогичны обвинениям, возводившимся отцом на дона Карлоса. Нарекши Елену Исавелой, Лопе ассоциировал весь эпизод убийства Хуана с легендой о соперничестве Филиппа II с дон Карлосом из-за королевы Исавелы, которое, по этой легенде, послужило поводом для тайной расправы короля с сыном в 1568 г. 51
Как все, кто не был осведомлен о тайных замыслах иезуитов и Сигизмунда III, Лопе верил, что убийство царевича Димитрия не состоялось. Борис поручил организацию убийства Родольфо, обещая ему. взамен руку овдовевшей Исавелы. Но немец — дядька царевича, вовремя предупрежденный, отдал убийцам вместо Деметрио собственного сына 52.
то среди крестьян, укрываясь от преследований Бориса, напавшего на их след, пока не находят безопасное пристанище на Литве, поступив подручными (picaros!) на кухню сандомирского воеводы (Юрия Мнишка), отца прекрасной, но расчетливой Маргариты (Марина Мнишек).
Для исторических драм Лопе на ненациональные сюжеты характерно введение в число персонажей прямодушного испанца, который как бы связывал драму со зрителями. В Руфино героическое начало сочетается с Санчо-Пансовой хитрецой (сцена, когда он разыгрывает глухонемого перед Борисом (I, XIX) и некоторыми повадками чудака из народа — «грасьосо» (сцены в монастыре, на кухни, шутки о «голубой лошади»; III, VI). Не исключено, что Лoпe прослышал об участии того или иного испанского резидента в политических событиях на Руси. Один из них, по крови португалец, «гишпанския земли чернец Николай», Николас де Мело 53 как раз играл такую роль: он даже был сослан Борисом в Соловецкий монастырь, возвысился было при Лжедимитрии, снова отведал острога, но сохранил верность Марине в ее скитаниях.
Второй акт имеет решающее значение для понимания ренессансного пафоса драмы, отношения Лоле к народу Руси и к проблеме королевской власти (в Испании и в Московии). Здесь мы встречаем «фальстафовский фон», причем в той же функции, что и в «Генрихе IV»: знакомство с народной жизнью и народное окружение, как важнейший положительный фактор в формировании характера будущего короля. Толпа в коррале должна была замирать от восторга54 при виде того, как принц (а притом — ныне правящий государь обширной державы 55«Мети и молчи» (Вагга у calle). Лоле настолько нравится ситуация, что, чуть ли не вконец нарушая сценическую иллюзию, он вкладывает в уста Руфино своего рода «парáбасу», прямо высказывающую мнение зрителей:
Ваггегé
Consolado en que las leyes
Del mimdo á los altos reyes
Ponen en el cuello el pie,
Tiempo, en un pobre español? (II, vi).
Драматург заставляет Деметрио поработать батраком (выводя, кстати, самого себя в виде Белардо 56, одного из белорусских крестьян, с которыми жал принц). Во многих сценах изображена работа Деметрио и Руфино в качестве подручных на кухне. Если они и уступают по живости «фальстафовским сценам» в «Генрихе IV», то следует отметить, что Деметрио у Лопе, в отличие от принца Гарри у Шекспира, не только вращается в народной среде, но и сам работает. Руфино не устает удивляться такому пути воспитания императора:
Tú serás emperador
Y pícaro de cocina (II, xvu).
Все это, по мысли Лопе, проходило не даром для будущего великого князя. Позже Деметрио бросает Борисову послу, напоминающему о прежних «низких» занятиях самозванца, гордые слова о своем умении рубить серпом:
Segador, para enseñar
La hoz, que ya corta aquí (III, xiii)
«Преследуемого Государя» исключили сцены на кухне и дали Деметрио более благопристойную роль садовника57, но нельзя согласиться с мнением о целесообразности такой переделки. Она ослабила идею необходимости крепкой народной закалки для будущего правителя, идею, которая была завоеванием Возрождения и отразилась в произведениях Рабле, Шекспира, Лопе и других писателей-гуманистов.
Лопе-де-Вегов Деметрио даже перед польским королем гордо предстает в лохмотьях кухонного мужика. В таком же обличий он объясняется с надменной Маргаритой, которой первой приоткрывает свою тайну. Эта краткая сцена, единственный tête-à-tête Деметрио и Маргариты, написана с гениальной динамичностью. Деметрио, которого собеседница возмущенно честит villano, truhán, roto, обрушивает на нее такой интеллектуальный натиск58, что спесивая панна едва ли не благодарит оборванного проходимца (даже не рассказавшего ей, что, собственно, он задумал) за его готовность взять ее в жены:
Dem.: Si Dios mi lleva al estado
ú has de ser
Mi mujer
Marg.: Yo tu mujer! etc (II, xxvi).
Маргарита «пускает Деметрио к отцу со словами: «Entrad. roto emperador» («Входите, голодраный император»). Деметрио, почувствовавший, что перспектива стать императрицей волнует Маргариту59, отвечает ей дерзкой репликой, которую можно передать разве выражением: «Иду, здоровá императрица» (Entro, sana emperadora).
«Новых деяний Великого князя Московского», в котором поэт, использовав мнимое совпадение энтузиазма драмы с восторгами иезуитов Поссевино и Москеры, проводил, передовую для Испании XVII в. идею народного короля60. Демократический зритель видел в драме идеал, противостоявший непригляднейшему действительному облику монархии. Ведь «абсолютная монархия в Испании, имеющая лишь чисто внешнее сходство с абсолютными монархиями Европы вообще, должна скорее быть отнесена,— как это докавал Маркс,— к азиатским формам правления» 61. Созданный воображением Лопе на далеком русском материале образ облеченного правами «законного» и в то же время хлебнувшего народного горя, поработавшего серпом, метлой, ухватами «голодраного императора» сверкал в сравнении с безжизненным, зашитым в мешок драгоценных нарядов и парализующих ритуалов Филиппом III еще ярче, чем шекспировский воображаемый Генрих V рядом с Елизаветой I. А что Димитрий был самозванцем, скроенным наполовину боярами, наполовину Сигизмундом и иезуитами, никто в Испании, кроме, может быть, каких-либо высших представителей церковной и государственной иерархии, тогда знать не мог.
Лопе желал русскому народу такого централизованного, прогрессивного государства, которое никак не удавалось в Испании. Он считал, что именно такая grande revolución происходит на Руси. Ренессансное мышление драматурга создавало в лице «roto emperador» образ, предварявший, насколько это было возможно за три четверти века вперед, прогрессивный тип правителя, осуществившийся в Петре. Этот образ порождал надежды в униженной бессилием Филиппа III и намученной грабежами Лермы Испании. Отсюда торжественный первоначальный заголовок драмы: «Nuevos sucesos del Gran Duque de Moscovia».
Конечно, Лоле ставил проблему идеального общественного строя не только «в ключе» Генриха V. Еще более настойчиво, чем Шекспир, Лопе в поэмах и драмах возвращался к другой ренессансной идее (лишь затронутой в «Великом князе Московском» в сценах со жнецами) — к мечте о золотом веке (el siglo de ого; у Шекспира в «Как вам это понравится», акт II, сц. I — the golden world) и о правителе, что не был бы королем, но впрямь — землепашцем, охотником или пастухом. В замечательной драме «Венгерское Чудовище» (El Animal de Hungría) изгнанная венгерская принцесса Росаура и барселонский принц Фелипе растут в идиллической обстановке на лоне прекрасной природы. Они, особенно Росаура, выступают как идеальные ренессансные герои, без каких-либо пятен старого мира 62
Pobres cabañas tenemos,
Leyes no hay quién los quebrante,
Асá no hay hombre que mienta... (XI, 314).
Испанский командующий иронически отзывается о «короле - погонщике коров» («tu Rey // Еsе guardador de vacas», XI, 324), но Лопе всячески старался приблизить к зрителю этот заветный, восходящий к мифологии и античным поэтам образ вождя-пастуха:
Sin aparato y grandeza,
Sin palacios у sin guardas,
Hombre que como nosostros
Por esos prados repasta
Возвращаясь к третьему акту63 «Великого князя Московского», нужно сказать, что в нем поэт с характерной для его исторических драм и родственной Шекспиру широтой показывает сложные индивидуальные судьбы в тесной связи с историческими событиями, остерегаясь идеализации. Даже воображаемого Деметрио, несмотря на особую функцию этого образа, Лопе не подает однотонно идеальным. Как он ни верил тогда в Деметрио, он будто уже улавливает черты ненадежности и авантюризма в своем герое. После первого поражения Деметрио клянет бежавших польских «кабальерос» и, с отчаянием бросаясь в бой, выкрикивает девиз преступного авантюриста Чезаре Борджа:
Hoy seré Cesar, ó nada64 (III, xvi).
«просветленной объективностью»65, не отнимал у зрителя возможности свободно судить о Деметрио. Все разоблачения и обвинения Бориса против Лжедимитрия (в том числе и официальная версия, якобы подтвержденная — лод пыткой — Варлаамом, приведены в складной речи московского посла Родольфо перед Сехисмундо (Сигизмунд III). К тому, что поэт мог вычитать у Поссевино — Москеры, Лопе прибавляет новый убийственный аргумент. Родольфо говорит, что пример обманщика разбудил надежды во многих — «уж появились тысяча Димитриев!»66. Откуда у Лопе догадка о факте, сильнее всего скомпрометировавшем Лжедимитрия I? Учел ли поэт уроки португальской смуты XVI в., успел ли повидать какого-либо русского, только что прибывшего с родины, гениальным ли чутьем реконструировал неизвестные ему элементы русской действительности, как Пушкин — действительности испанской? Во всяком случае слово о «mil Demetrios» было произнесено, и через несколько лет можно было лишь дивиться прозорливости Лопе де Вега.
В третьем акте завершается путь Бориса. Внутреннее развитие этого образа, убедительно показанное Лопе, имеет некоторые общие черты с эволюлией таких шекспировских персонажей, как король Джон, особенно как Генрих Ланкастерский после узурпации престола. Способности Бориса, недурно правившего как министр, после захвата власти оборачиваются иной стороной, разжигая в нем преступное честолюбие. Сознание заслуг —
Justa razón, Rodulfo, me ha movido,
—
представляется Борису основанием, чтобы заслать соправителей à lа guerra de Tartaria и исподтишка убить царевича (так, «чтобы Московия не роптала на меня» — I, XVI). Совесть, отягченная злодейством, порождает у Бориса неуверенность в своих правах. Все это отдаляет его от народа, превращает в тирана и бессмысленного ненавистника толпы.
Первое сообщение о народном мнении (una vulgar opinión), что Деметрио жив, Борис принимает с твердостью, будучи уверен, что царевич убит и что этот слух — чьи-то козни —
рог levantar
A Moscovia contra mí (II, iv).
67, но отказывается от предложения Родольфо под страхом смерти запретить говорить о Деметрио, резонно, как это отметил уже А. Н. Федоров (стр. 114), считая, что королевское распоряжение молчать побудит говорить, расспрашивать и приведет к тому, что новость станет всем известна (II. IV). Однако разумно задуманная поездка по государству (visitar mis estados) превращается у Бориса в вызывающий возмущение розыск крамолы.
Менендес и Пелайо68 справедливо указал на потрясающую драматическую силу стихов, вложенных Лопе в уста Бориса, когда тот узнает в одном из послушников черты убиенного царевича:
Рагесе un santo... у рагесе
Борису послушник кажется святым и одновременно кажется Деметрио. Это сразу выдает преступное сознание тирана. Перед ним уже, говоря словами другого поэта,— «дитя окровавленное встает». Власть Бориса превращается в орудие самозащиты преступника, и Борис наталкивается на всеобщую ненависть.
В произведение прямо врывается глас народа: как у Шекспира, первыми носителями справедливости выступают простые люди. Стражники отказываются убивать человека, за которым не знают никакой вины (II, х). Родольфо старается оправдаться перед ними, и в его словах как бы намечается ставшая традиционной после Карамзина характеристика Бориса Годунова:
Mal sabes tú lo que es miedo
En un príncipe tirano (II,x).
ón (II, XXIV), остановить которую он не в силах. В отличие от своих драм на испанские темы, от хроник Шекспира, от пушкинского «Бориса Годунова», Лопе здесь не мог очертить хотя бы приблизительно роли разных сословий в борьбе. Из-за отсутствия материала он более отвлеченно ставит проблему народа и центральной власти. И все же Лопе подходит к разным аспектам этой проблемы так глубоко, что достигает замечательных результатов. Для русского читателя поразительна объективная близость сцены Бориса и Родольфо во II акте (XVIII ) к знаменитому монологу Бориса у Пушкина.
Родольфо под влиянием растущего озлобления69 народа против Бориса решается упрекнуть царя в жестокости, на что Борис отвечает:
¿ Qué agravios, qué crueldades hechas tengo,
De que puedan quejarse estos estados?
á que reino en ellos:
¿Quién de toda Moscovia у de Casano,
Hasta el más vil у más remoto tártaro
Puede decir que le tomé su hacienda,
Que hice imposición, fuerza ó tributo,
ítante у feo?
Rodulfo:
Señor, bien puede ser que injustamente
Tu estado te aborrezca, alborotado
Con esta nueva de que vive у viene
í.
Boris:
Pues si es ansina
Рог que llamas crueldad que yo castigue...
У царя за сдержанными словами непосредственно следует казнь астролога, кровавые дела. Лопе-де-Вегов Борис будто старается оправдать слова Афанасия Пушкина («Он правит нами как царь Иван (не к ночи будь помянут)»). Борис, однако, сам понимает, что сделался предметом народной ненависти («Я стал мишенью для черни» 70
В драме Лопе, наряду с серьезными темами, есть буффонный элемент, связанный не только с вещей придурковатостью Теодоро и «фальстафовским фоном» деяний Деметрио. Ренессансный поэт допускает рискованные штрихи буффонады как раз там, где соприкасается с заветными мыслями Поссевино — Москеры. Странное место в драме отведено отношениям героев с римским папою. Вопреки Поссевино—Москере, Деметрио не только не пишет папе, но и вовсе его не поминает. Правда, видимо, инквизиции ради71, в самом начале драмы (стихи 19—23) помещены уважительных два слова о папе, но вложены они в уста Басилио! Вторично же заводит речь о папе, обращается к нему с дружеским посланием, стращает папским авторитетом Сехисмундо... сам злодей Борис. Именно Борис аттестует себя папе как «государя милосердного и католического!...» 72.
Какое-то озорство играет в последней сцене. Деметрио возводит Руфино в ранг князя Краковского и маркиза Сасурисского:
Serás Duque de Cracovia
és de Cacuriso (III, xx).
Невероятно, чтобы Лоле всерьез думал, будто Деметрио, новоявленный князь Московский, еще зависимый от польской помощи, мог поручить Руфино управление Запорожской Сечью!
Cacuriso, которое, как справедливо отметила Г. Пёль (стр. 601, следовало бы в XVII в. по-испански писать Caguriso — произносится ѲaѲuriso — т. е. Запорiжжя.
В этом шутливом назначении есть важная сторона: Лопе, в соответствии с Москерой (и вопреки итальянскому тексту, в котором было: Zazurosso), взял украинскую форму непосредственно, а не через польский или русский язык: это показывает сохранение под ударением гласной «i». Интересно, что в испанском тексте «Сообщения» город Путивль (Putivolo у Поссевино, стр. 11) заменен, видимо, хорошо знакомым в Испании украинским городом Полтавой (Pultovia у Москеры, стр. 10а).
Произношение Лопе может рассматриваться как доказательство интенсивности прямых, не опосредствованных через Польшу или Италию, связей между Украиной и Испанией 73.
— едва ли не насмешка поэта над планами иезуитов. Никакой антипольской направленности в драме Лоле не было и быть не могло. Не знать, что Краков был столицей, сердцем могучего Королевства Польского, Лопе также не мог. Остается одно — великий гуманист из некоего озорства подшутил над поссевино-москеровскими планами распространения католичества на Восток и «под занавес» окончательно отмежевался от иезуитской политики.
Среди восточноевропейских драм Лопе есть драма из венгерской смуты XV в.— «El Rey sin reino» («Король без королевства»), предельно близкая к «Великому князю Московскому» по сюжету и воспринимающаяся как корректив к «Великому князю Московскому», сделанный поэтом после того, как ему приоткрылся реальный облик Димитрия.
Идея сопоставления этих двух произведений принадлежит Менендесу и Пелайо. Ученый поставил их рядом среди Comedias historicas de asunto extranjero в своем издании и указал: «Представляется, что в ней (в драме «Король бее королевства». — Н. В.) можно отметить некоторые реминисценции „Великого князя Московского"» (Parecen notarse en ella algunas reminiscencias de El Gran Duque de Moscovia) 74. Хронологические данные не противоречат мнению Менендеса и Пелайо75.
Здесь нет возможности изложить сложнейшие перипетии «трагикомедии» о короле без королевства. В ней испанский зритель как бы узнавал, что сталось с Деметрио после воцарения! Показанный вначале с неменьшим сочувствием, чем Деметрио, его злосчастный двойник Ласло V Венгерский, получивший мрачное прозвище Посмертный, так как он родился через пять месяцев после кончины отца,— «король без королевства», едва он захватил трон, превращается в тирана. Он сговаривается с австро-богемской феодальной кликой, преследует и предательски казнит народных героев Венгрии, пока, настигнутый роком, не погибает сам.
úасом (Матяш), впоследствии ставшим королем — объединителем и преобразователем Венгрии.
По проблематике «Король без королевства» занимает среди восточноевропейских драм Лопе такое место, как среди его испанских — «Фуэнте Овехуна» или среди трагедий Корнеля — «Никомед». Лучшее знание венгерской истории, размышления над дальнейшим ходом событий на Руси позволили Лопе конкретнее, нежели в «Великом князе Московском», обрисовать grande revolución, создать драму о победе народного движения. Для «Короля без королевства» характерно резкое разделение «кабальерос» (... que comen у no trabajan, VI, 580) и народа (el pueblo, el vulgo). Действие идет под угрозой восстания, и драма завершается «болотниковским» финалом.
Даже наиболее добродетельный монарх пьесы — султан Амурат — живет под страхом бунта (¿Es escándalo plebeyo? VI, 583). Глава феодальной партии граф Силия (венг. Чилиа) тотчас был бы растерзан народом, если бы осмелился явиться без эскорта из полчища рыцарей (VI, 586— 587). Когда Силию настигло возмездие, король, опасаясь народа, не осмеливается высказать неудовольствия (VI, 590).
Другой феодал-интриган вроде Василия Шуйского — Хорхе Похебрасио (Георгий Подебрад) тоже в решительный час отступает перед народом. Всю жизнь он лукавил, ища венгерского престола, делал из дочери приманку, чтобы завлечь и убить Матяша, а теперь счастлив поскорее (он даже не успел снять с Матяша цепи!) выдать свою Росимунду за пленника.
И не мудрено. На сей раз Лопе де Вега непосредственно изображает grande revolución: восстание народа. Вопреки австро-богемским феодалам, подавшим голоса за Подебрада, венгры с оружием в руках заставили избрать королем Матяша (Los húngaros con las armas... Hicieron Rey á Matias, VI, 597). Народ громит замок Подебрада:
воевода (за сценой)
Ворота настежь! Негодяи!
Росимунда:
Пришли за тобой, Матúас.
Хорхе (Похебрасио):
Стража, живей отворяйте.
Коль не хотят открыть,
Вали ворота наземь.
Хорхе:
О, сеньоры, извольте войти...
(VI, 597—598)
«Король без королевства» раскрывает направление мыслей Лопе, когда он обратился к «Nuevos sucesos del Gran Duque de Moscovia», вообще, когда он брался за восточноевропейские темы.
Анализ «Преследуеметчх Государя» и «Русского двойника»- (выходящий за пределы задач данной статьи) доказывает, что продолжатели Лопе де Вега в своих русских драмах также воспринимали, а в некоторых случаях развивали гуманистический пафос его восточноевропейских исторических драм. В условиях крайней несвободы и инквизиционных притеснений испанские драматурги не могла прямо ставить на отечественном материале многие ренессансные проблемы, особенно такие, кав выдвижение народного короля или народное восстание. Восточноевропейская тематика открывала возможность и давала материал для постановки таких проблем.
Исследование драм на славянские и друтие «неиспанскив» темы позволяет, таким образом, выдвинуть некоторые новые вопросы испанской драматургии XVII в. Такое исследование, если его проводить в достаточном объеме, шло бы навстречу тенденциям нашего литературоведения к рассмотрению национальных литератур в их связях и позволило бы полнее определить как вклад Испании, так и вклад народов Восточной Европы в гуманистическую мысль XVII века.
Примечания.
1 М. Menéndez у Pelayo. Observaciones preliminares. В кв.: Lope de Vega. Obras рог la Real Academia Española. Madrid, 1896, т. VI (далее: Obras).
Études sur quelques Gomedias de Lope de Vega. IV. El Gran Duque de Moscovia... В кн.: Revue hispanique, 1933, т. 81, ч. 2, стр. 176.
3 M П. Алексеев. Борис Годунов и Дмитрий Самозванец в западноевропейской драма В кн.: «„Борис Годунов" А. С. Пушкина. Сб. статей». Л., 1936. В статье говорится об интересе западноевропейских писателей к драматическим происшествиям смутного времени на Руси, начиная с Джорджа Уилькинса, еще в 1605 г. советовавшего английским драматургам обратиться к трагедии Годуновых, «достойной, по его мнению, стоять в одном ряду с Гамлетом» (стр. 86—86). Помимо «Великого князя Московского» Лопе де Вега (стр. 86—92), М. П. Алексеев характеризует последующие итальянские и французские драмы XVII в. о Лжедимитрии (стр. 06—90) и сложную дальнейшую судьбу этого сюжета.
Важнейшим трудом по испанско-русским культурным связям является работа М. П. Алексеева «Этюды из истории испано-русских отношений», гл. I—V. В кн.: «Культура Испании». М.—Л., 1940.
Работы М. П. Алексеева содержат основательную библиографию. Наиболее полная испанская библиография, в книге: Simoón Diaz у Juana de José Pradés. Ensayo de una bibliografia de las obras у articulos sobre Lope de Vega. Madrid, 1955, и в добавлениях к ней: Lope de Vega. Nuevos estudios. Madrid, 1961.
4 C. Г. Ковалевская. Драма Лопе де Веги «Великий князь Московский» Оттиск из сб Minerva. Киев, 1913.
«El Gran Duque de Moscovia» de Lope de Vega. В кн.: Revista de Filologia española, dirigida por R. Menéndez Pidal, 1932, т XIX, стр. 47.
6 Ruth Lee Kennedy The dramatic art of Moreto. Philadelphia, 1932..
7 «Новый журнал иностранной литературы, искусства и науки». 1898, № 8, стр. 107.
8 J. A. van. Praag. Más noticias sobre la fuente de «El Gran Duque de Moscovia» de Lope de Vega. В кн.: Bulletin hispanique, 1937, т 39, № 4, стр. 366; J. Vernet. Las fuentes de «El Gran Duque de Moscovia». В кн.: Cuadernos de literature, 1949, т. V, стр. 17. Первой статьей о «Великом князе Московском» в России до последнего времени считалась заметка Б. В. Варнеке, по-видимому, познакомившимся с произведением в немецком переводе или по польскому источнику (J. A. Swigcicki. Najzna-komitsi komediopisarze hiszpanscy, t. I. Warszawa. 1880, стр. 27, 57—60): «Трагедия Лопе де Веги „Дмитрий Самозванец"».— «Театр и искусство», 1903, № 19, стр. 383—385.
9 М. Enk. Studien iiber Lope de Vega Carpio. Wien, 1839.
«Будто Лопе де Вега прочел и воотроизвел старинные русские песни».
11 Comedias escogidas de A. Moreto рог Luis Fernández-Guerra y Orbe. M., 1856 (B-ca de aut esp., t. 39), стр XL, XLVIII cл.
12 Ramón de Mesonero Romanos. В кн.: B-ca de aut. еэр., т. 43, 45, 47, 49.
13 H. A. Rennert, A. Gastro. Vida de Lope de Vega. Madrid, 1919.
14 S. G. Mогley, G. Вruertоn. The Chronology of Lope de Vega's Comedias. N. Y., f940.
16 В кн.: «„Царь Федор Иоаннович" на сцене МХАТ». М.— Л., 1940, стр. 43—47.
17 В кн.: «История западноевропейской литературы. Раннее Средневековье и Возрождение». Под общ. ред В М. Жирмунского. М., 1947, стр. 494.
18 В кн : Ю Б. Виппер, Р. М. Самарин. Курс лекций по истории зарубежных литератур XVIII века. М., 1954, стр. 680.
19 3. Плавскин. Лопе де Вега. М., 1960, стр. 49.
«Великом князе Московском» идет речь также в популярных статьях Н. И. Балашова «Драматург-гуманист» («Огонек», 1955, № 34, стр. 21), «Лопе де Вега [и Русь]» {«Литература и жизнь» от 26 ноября 1962) и А. Пушновой «Пьеса Лопе де Вега о России» («Театральная жизнь», 1960, № 15, сгр. 27). В 1912 г. первый акт драмы был переведен П. О. Морозовым для предполагавшейся в петербургском Старинном театре постановки. См, об этом: М. П. Алексе ев. Этюды..., стр. 359.
21 См. К. Н. Державин Сервантес. М, 1958, стр. 554—558, 569—571.
22 Б. А. Кржевский. Франсиско Кеведо о Московской Руси XVII в. «Научн. бюл. ЛГУ», 1947, № 14—15, стр. 23.
23 См. М. П. Алексеев. Этюды..., стр. 359.
24 Principe perseguido — Inféliz Juan Basilic Под именем Хуана Басилио здесь выведен Федор Иоаннович, образ которого, видимо, контаминирован с царем Василием Ивановичем (Шуйским).
26 El Gran Duque de Moscovia II, XXIV, Obras, т. VI, стр. 629. При ссылках на драму для удобства указаны сцены, деление на которые (отсутствовавшее в оригинале и не воспроизведенное в Obras) было допущено J. E. Hartzenbusch'ом в его издании: Lope de Vega. Comedias escogidae, т. IV i(B-ca de aut. esp., т. LII). Madrid, 1860. По мере надобности указывается также страница в Obras.
При ссылках на испанские книги XVII—XVIII и XIX вв. сохраняется (за исключением деталей) орфография цитируемого издания
27 Венгрия была известнее испанцам и географически ближе, чем Русь, а ее «реконкиста» от турок продолжалась и была актуальна в XVII в.
28 Obras, т. VI, стр. CXXXVIII.
— Parecido de Rusia (см. Dramáticos posteriores á Lope de Vega рог Ramón de Mesonero Romanos, т. I (BAE, т. 4Т). Madrid, 1858, стр. XLIX; там же, т. II (BAE, т. 49), стр. XXXV. Заглавие драмы можно ориентировочно передать по-русски: «Счастье и несчастье в руках судьбы и друзей — Русский двойник»). Нужно обратить внимание, что заглавие «Русского двойника» перекликается с заголовками драм Морето (El Parecido, El Parecido en la corte) и Мартинеса (Razón hace dichosos у traición desdichados).
30 Relatione della segnalata, e come miracolosa conquista del paterno imperio conseguita del serenissimo. giovine Demetrio Gran Duca di Moscovia in questo Anno 1605... Raccolta da sincerissimi avisi, per Barezzo Barezzi, In Venetia, MDCV. Имеется в Библиотеке им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. В XVII в книга многократно переиздавалась, переводилась на латынь и другие языки
31 Relacion de la Señalada у соmo milagrosa conquista del paterno Imperio conseguida del serenissimo principe Juan Demetnio, Gran Duque de Moscovia en el ano de 1605... traduzido de lengua italiana en nuestro vulgar castellano por Juan Mosquera Religioso de la Compañia de Jesus. En Valladolid, Ano de MDCVI. Редкий экземпляр этого издания также имеется в Библиотеке им. Салтыкова-Щедрина. См. также М. П. Алексеев. Этюды..., стр. 357—368.
32 «Чтения в обществе истории и древностей российских». М., 1848, год III, № 5, разд; III, стр. III—IV. Здесь же помещен текст второго итальянского издания (Firenze, 1606) с русским переводом.
33 О том, что в «отдаленную Испанию» доходили рассказы о событиях на Руси, свидетельствует сам Лопе:
ña se dilata // La nueva (IIJ, IX).
34 См., в частности, у G. Poehl (La fuente..., стр. 50), привлекший внимание к тому, что Москера («Сообщение», стр. 17а) свидетельствует о пребывании двух сыновей сандомирского воеводы, т. е. братьев Марины Мнишек—в Вальядолнде 25—26 мая 1606 г.
35 См. у М. П. Алексеева (Этюды..., стр. 359—360) интереснейшие данные о русских, попавших в турецкий плен, которых затем «отгромили с каторги шпанские немцы», обеспечившие им возвращение на родину. Там же, стр. 355—356, о еще одном печатном источнике, которым мог пользоваться Лопе: Relaciones de don Juan de Persia..., Valladolid, 1604. Об источниках драмы Лопе см. также: М. П. Алексеев. Борис Годунов..., стр. 88—89.
Верне (стр. 19, 24) резонно предполагает, что драма Лопе могла иметь и другие устные источники. Но конкретное утверждение Верне, что таким источником для Лопе послужили рассказы армянского монаха Августина, проехавшего в 1608 г. Русь на пути из Персии в свите испанского посла, не обосновано.
36 См. об этом также: G. PoehL La fuente..., стр. 50.
Любопытная статья главного противника ранней датировки драмы Лопе — нидерландского ученого И. А. Прага (J. А. Ргaag. Más noticias sobre...) не может быть признана состоятельной. Праг не познакомился с испанским переводом «Сообщения» и при анализе практически допускал, что того, чего не цитировала Пёль,— не было и у Москеры (стр. 359). Сравнивая некоторые эпизоды драмы Лопе с III и IV частями Historia Pontifical, у Catolica... рог Luis de Bavia, впервые напечатанными в Мадриде соответственно в 1608 и 1613 гг., Праг утверждает, будто комедия написана не раньше 1613 г. (стр. 365). Однако русские разделы «Истории» Бавии были компиляцией. Приводимые Прагой выдержки, в частности самая «убедительная» (стр. 362)—рассказ об убийстве Иваном Грозным сына (содержащийся в ч. III), извлечены из «Московии» Поссевино, на которого ссылается сам Бавиа. Этот рассказ действительно имеется у Поссевино (Moscovia, Vilnae, 1586, ч. I, стр. 13—14. Ср. ч. II, стр. 5 cл.). Книга Поссевино неоднократно переиздавалась и была широко известна во времена Лопе. В одной только Библиотеке им. В. И. Ленина, помимо двух итальянских переводов «Московии» (Феррара, 1592; Мантуя, 1596), есть три ее латинских издания: 1586 г.— в Вильнюсе, 1587 г.— в Кельне и, наконец, 1587 г.— в Антверпене, близ Амстердама — города, где работал Праг.
38 S. G. Могlе у, G. Вгuегtоп. The Chronology..., стр. 25, 39.
39 Поссевино говорит, что в «продолжение нескольких лет мысли его святейшества (Григория XIII — Н В.) были заняты желанием приобрести пособие Московии». Рассчитывали, что по соединении Московии с апостольским престолом «будут открыты весьма обширные врата для блага всей церкви Христовой». О пафосе, с которым иезуиты писали о Лжедимитрии и надеждах, с ним связываемых, можно судить по следующим словам: «Господь своим небесным промыслом хотел открыть новую, не угаданную самим папою, дорогу, как для того, чтобы вся слава принадлежала одному Богу, так и для того, чтобы показать папе, что постоянные стремления к усилению христианства будут со временем предшественниками событий, которые выше всего, что человек мог вообразить» (лит. по переводу в «Чтениях...», стр. 2—3).
40 Гертруда Пёль, обратившая все-таки внимание на расхождение Лопе о иезуитами, объясняет его (G. Роеh l. La fuente..., стр. 52) чисто формально- требованиями сценического искусства!
«Простонародье даже не знает молитвы Отче наш, и очень немногие из них умеют читать. И хотя они думают и уверены, что они истинные и добрые христиане, дьявол держит их в слепоте и заблуждении» (стр. 18а). См. также стр. 19—20.
42 Лопе обычно именует Хуана Басилио одним «вторым именем» — Басилио, видимо, казавшимся иностранцам более характерным для Руси.
43 Причину, почему Лопе принял версию Москеры (у Поссевино Димитрий — сын Ивана Грозного), что Деметрио «внук», и добавил еще, что его отец Теодоро —«старший сын», объяснила С Г. Ковалевская. Димитрий сын от седьмой (к тому же от третьей невенчанной) жены, был весьма сомнительным претендентом. Ковалевская напоминает, что Борис Годунов в письме к императору Рудольфу II говорил: «Буде названный Димитрий истинный сын Ивана Грозного, то и в этом случае он не имеет прав на престол, как рожденный вне брака» (С. Г. Ковалевская. Драма Лопе де Веги.., стр. 19—20).
44 Заметим, что Ключевский возлагал на Ивана IV большую долю ответственности за несчастия смутного времени и самозванщины. См. В О Ключевский Соч. М., 1957, т. III, стр. 49, 58.
45 На опыт Филиппа II, как мастера расправы (с португальскими мятежниками и самозванцами) в драме ссылается Борис (Que los hizo castigar // Feldpe, II, IV).
—32, 50—51). Заслуживает большого внимания ее суждение об объективной близости Теодоро у Лопе и царя Федора Иоанновича в трилогии А. К. Толстого. Эта точка зрения была воспринята и уточнена Б Ростоцким и Н. Чушкиным (Указ. соч, стр. 40—47) См также: М. П Алексеев. Борис Годунов..., стр. 88.
47 В стихах Лопе де Вега — Борис.
48 Елена Ивановна, урожденная Шереметева, третья жена 27-летнего Ивана Ивановича, якобы была застигнута свекром в неподобающем одеянии. Он прибил ее, хотя она была на сносях, а вступившегося Ивана так ударил жезлом, что тот умер через пять дней.
49 Rodulfo: Реro уа causa veo, // Amor, рог quién peno más etc (I,IX.).
50 A. H. Федоров. Лжедмитрий в испанской драме XVII века, стр. 113.
52 В итальянском тексте просто: un figliuolo del'istessa età... (Relatione, Venetia, 1605, стр. 5). Москера развил это место рассказом о пожертвовании дядькой своего единственного сына (Relacion, Valladolid, 1606, стр. 5). Этот случай различия текстов, проанализированный Гертрудой Пёль (стр. 54—55), доказывает, что Лопе пользовался именно версией Москеры, сугубо «фактическая» сторона книги которого не вызывала, по-видимому, у драматурга сомнений.
53 Подробнее см.: М. П. Алексеев. Этюды..., стр. 356.
54 Фактическим свидетельством популярности этой сцены является расширение и развитие ее мотивов Агостином Морето во второй хорнаде «Преследуемого Государя»; Dem.: Pues barremos у callemos. Pepino: Pues callemos у barremos etc.
55 Летом 1606 г. испанцы не знали о гибели Димитрия
— любимый шуточный псевдоним поэта, вроде «Феофилакта Косичкина» у Пушкина.
57 R. L. Kennedy. The dramatic art of Moreto, стр. 192.
58 Наподобие того, которым Шекспир наделил Цезаря, Антония, либо Ричарда Глостера в сцене с королевой Анной.
59 Поразительно, как Лопе по первым и смутным данным воссоздал нравственный облик Маргариты, уже предваряющий основные линии характера будущей пушкинской Марины. Разговор Маргариты с ее наперсницей (III, vii), ее вопрос к Деметрио: ... Podré estar segura // De la palabra? (Ill, xiii) —будто упреждают напутствие Марины: «Очисти Кремль, садись на трон Московский // Тогда за мной шли брачного посла...».
60 Даже применительно к событиям XIX в. Маркс находил, что «в силу испанских традиций революционная партия едва ли одержала бы победу, если бы она ниспровергла трон. У испанцев сама революция, чтобы победить, должна была выступить в качестве претендента на трон» (К. Маркс. Неопубликованный отрывок из серии статей «Революционная Испания». К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. II, т. 10, стр. 634).
«Революционная Испания — I» разъясняет, почему в Испании абсолютная монархия не выступила как цивилизующий, центр, подобно тому, как это было в других больших государствах Европы, и, наоборот, сделала все от нее зависящее, чтобы не допустить возникновения общих интересов... (см. там же, стр. 431—432).
62 Цельно ренессансная концепция нового человека блещет в афористическом ответе Росауры на тревожный вопрос матери, державшей девушку вдали от людей, что это за Фелипе, с которым та познакомилась: Asi se llama // El Sol que conmigo habló («Это имя //Солнца, которое говорило со мной»).
63 Действие третьего акта охватывает период от признания Сигизмундом Димитрия до перехода на сторону последнего Басманова с войском (7 мая 1605 г) и протекает больше не в Москве, а в Польше, в районе схождения русских, украинских и белорусских земель, в значительной части бывшем тогда за Литвой.
64 Стих Лопе точно соответствует испанскому переводу выражения «Aut Caesar, аut nihil».
65 См. у Менендеса и Пелайо: «Lope con su serena objetividad...» (Obras, XI, стр. XCIX).
67 Porque en Portugal de Еspaña // Mil intentaron remar, // Que los hizo castigаг//Felipe (II, IV).
68 Obras, т VI, стр. CXXXVII—CXXXVIII. Интересно, что этот стих принадлежит к числу немногих, почти буквально заимствованных у Лопе в драме Бельмонте, Морето и Мартинеса-
Рагесе un Santo, у рагесе // el mismo (Jorn II, ed 1653. стр. 72).
69 Из осторожности Родольфо перед царем, примерно как Шуйский у Пушкина, называет ропот народа сумасбродством: Crecen los desatinos de la gente... (II, xviii).
71 Лопе даже в расцвете славы подвергался преследованиям инквизиции. Это подтверждают многие факты Например, близко по дате к драме Лопе его прошение в трибунал инквизиции от 21 октября 1608 г., где поэт (в связи с инквизиционным изъятием ауто «Обращение Блаженного Августина») вынужден «смиренно умолять», чтобы в его комедии «было вычеркнуто и вымарано все то, что покажется, будто подлежит исключению и вычеркиванию» (!). См. P. Mérimée. Junta del Centenario de Lope de Vega. Bulletin hispanique, 1936, т. XXXVIII, № 3, сгр. 405.
72 Al Papa quiero escribir//Que soy príncope clemente//Y católico... (Ill, "V).
73 Этот факт, сообщенный на V Украинской славистической конференции (Ужгород, сентябрь 1962 г.), вызвал оживленный обмен мнениями. Мы здесь уже не могли реализовать ценные замечания Г. Д. Вервеса, А. М. Кинько, В. И. Шевчука, Г. А. Нудьги, М. Я. Гольберга и других украинских ученых-славистов о разнообразных связях между Запорожской Сечью и западноевропейскими странами в XVI—XVII вв. Данные такого рода содержались у Д. И. Эварницкого (Яворницький) еще в «Истории запорожских казаков» (СПб., 1892—1897, т. I—III, в частности т. II, гл. VI—IX, стр. 98—188; т. I, стр. 180). В написанной позже книге «Як жило славне запорожське низове вiйско» (Вид. друге. Катеринослав, 1914) исследователь также называет испанцев среди «лицарства запорожського», упоминает об испанском оружии у запорожцев (стр. 18) и пишет: «Iз чужоземцiв, яки побували в Запорожжi i зостались вiдомi icтopiï, наисловетнiщi були: Мартос, гишпанський гранд... який заявивсь у Сiчi ще в XVII столiттi...» (стр. 13).
74 Obras, т. VI, стр. CXXXVII.