И.А.Тертерян.
ЛИТЕРАТУРА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVI в. КАМОЭНС.
История всемирной литературы, Т.3. Москва, 1985. стр.
Мало что известно о жизни Жоржи Феррейры де Васконселуша (?—1585). По-видимому, он учился в Коимбре в начале 1540-х годов, был домочадцем герцога Авейро, а в последние годы жизни служил секретарем в Королевской казне.
Феррейра де Васконселуш — автор трех комедий в прозе, предназначенных скорее для чтения, чем для постановки, — «Комедии об Эуфрозине» (1555), «Комедии об Улизиппо» (1-е изд., около 1561 г., запрещено инквизиционной цензурой, 2-е изд. — 1618) и «Комедии об Аулеграфии» (известно только издание 1619 г.), а также рыцарского романа «Записки о подвигах рыцарей Второго Круглого стола» (1567). Ряд других произведений Васконселуша не сохранились и известны только по упоминаниям в некоторых библиографических источниках.
«Второй Круглый стол» в романе Васконселуша — это рыцари, окружающие преемника короля Артура — короля Саграмора. Рассказу об их приключениях предшествует краткая история рыцарства, начинающаяся с подвигов героев греческой мифологии. В отличие от большинства рыцарских романов у Васконселуша фантастические сюжеты переплетаются с элементами португальской действительности его века: он описывает Лиссабон, заставляет героев участвовать в знаменитом турнире по случаю посвящения в рыцарское звание инфанта дона Жоана и т. п. Детальные описания обстановки, утвари, церемоний — всего антуража португальской жизни XVI в. составляют оригинальную сторону этого сочинения.
Комедии Васконселуша в жанровом отношении восходят к «Селестине» Рохаса: это скорее диалогизированные романы, чем драматические произведения. Автор заботится не о напряженном развитии действия, но о тщательной обрисовке характеров и обстановки. В первой комедии любовь незнатного идальго Зелотипо к знатной Эуфрозине увенчивается счастливым браком благодаря посредничеству разбитного и женолюбивого Кариофило, играющего роль, подобную роли Селестины. Во второй комедии, весьма запутанное действие которой протекает в мещанской среде, некий богатый купец Улизиппо, заставляя жену и детей жить в благочестивом затворничестве, сам предается веселым интрижкам с доступными женщинами. Дочери, влюбленные в галантных молодых людей, прибегают к услугам сводни, прикидывающейся святошей. Во втором издании комедии «святоша» была по требованию цензуры переименована во «вдову». Комедия кончается посрамлением старого греховодника и браками влюбленных.
В третьей комедии Васконселуш, как сказано в прологе, «пытается представить набросок придворной жизни». Опытная в придворных интригах Аулеграфия руководит юной Филомелой и помогает ей избежать силков, расставленных соблазнителем, и достичь гавани почетного брака.
весьма иронически по поводу излишнего благочестия, веры в чудеса и знамения, что дает основания исследователям говорить о влиянии Эразма на Васконселуша. По-видимому, это свободомыслие и послужило причиной инквизиционных запрещений. В 1561 г. в «Индекс запрещенных книг» была включена «Комедия об Улизиппо», а в 1581 — «Комедия об Эуфрозине».
Комедии Васконселуша, содержащие огромный бытописательный материал, смело опирающиеся на разговорный язык той эпохи, занимают видное место в португальской литературе XVI в. как попытка синтеза национальной традиции (театр Жила Висенте) и принципов классической комедии. «Комедия об Эуфрозине» была переведена в 1631 г. на испанский язык и, вероятно, повлияла на Лопе де Вегу в период его работы над «Доротеей».
Вторая половина XVI в. по праву может быть названа эпохой Камоэнса. Все, что вызревало и складывалось в предшествующие десятилетия, отразилось в его искусстве. Прекрасно владея традиционным стихом — редондильей, он превзошел в мастерстве и адептов итальянской поэтики. Он воспринял уроки гуманистов, но за философской широтой и утонченностью классических реминисценций в его поэзии всегда ощутим опыт странствий, войн, лишений. Феррейра писал об эпопее, которая воскресила бы классическое совершенство и невиданно вознесла бы португальский язык; историки мечтали увековечить подвиг нации; ученые — дать свод тому, что внесли португальцы в мировое знание. Камоэнс соединил все, как будто ставя себе задачей синтезировать культурный вклад Португалии. Как истинный художник Возрождения, и личный, и национальный опыт Камоэнс поднимает до общей философской концепции мира и человека.
О жизни Луиса Ваз де Камоэнса (1524/ 1525?—1580?) сохранилось очень мало достоверных сведений. Даже дата его рождения устанавливается приблизительно, исходя из армейского списка 1550 г., где он значится двадцатипятилетним. По-видимому, он родился в Лиссабоне, в обедневшей дворянской семье, получил неплохое образование, прослушал курс в университете Коимбры. Однако недостаток средств заставил его записаться в армию. Он служил в Марокко.
Здесь в боях Камоэнс потерял глаз. За дуэль с каким-то придворным был на несколько месяцев заключен в тюрьму. В 1553 г. он добровольцем отправился в Индию. (Широко распространенная версия о том, что причиной изгнания Камоэнса была любовь к некоей знатной даме, возможно даже инфанте, не имеет документированного подтверждения.) В Гоа и в Макао пережил множество приключений: снова попал в тюрьму за долги, потерпел кораблекрушение и спасся вплавь, держа, как гласит предание, в одной руке драгоценную рукопись поэмы, над которой он тогда работал. В 1567 г. он перебрался в Мозамбик, а в 1569 г. вернулся в Лиссабон. По дороге его ограбили: он лишился рукописи готового поэтического сборника, названного им «Лузитанский Парнас». Чудом уцелела рукопись поэмы «Лузиады». В 1572 г. поэма вышла в свет. Камоэнс сразу стал знаменит, его стихи и даже частные письма распространялись в списках, но все равно при жизни ему удалось опубликовать еще лишь три стихотворения. Материальное положение Камоэнса оставалось тяжелым. Ему была назначена крохотная, к тому же весьма неаккуратно выплачиваемая пенсия. По свидетельству современников, умер Камоэнс в нищете и был похоронен на пожертвования.
целые строфы, казавшиеся эротическими.
Лирика Камоэнса была собрана по спискам и опубликована впервые в 1595 г. писателем Фернаном Родригешем Лобо Соропитой. В последующих изданиях (1598, 1616 и т. д.) ряд стихотворений добавили, а авторство многих стихов, наоборот, оспорили. Текстология поэзии Камоэнса до сих пор выдвигает множество нерешенных вопросов.
В Собрание сочинений Камоэнса включаются также четыре письма и три комедии: «Амфитрион» (переделка одноименной комедии Плавта), одноактная комедия «Король Селевк» и пятиактная комедия «Филодемо». Эта последняя комедия, написанная, по-видимому, поэтом в годы зрелости (есть свидетельства о том, что пьеса была представлена при дворе вице-короля в Индии), тесно связана с лирикой поэта. Фабула пьесы состоит из приключений разлученных в детстве близнецов Филодемо и Флоримены. Филодемо становится слугой в доме богатого дворянина и влюбляется в его дочь Дионизу. Брат Дионизы ухаживает за пастушкой Флорименой. В написанной попеременно стихом и прозой комедии сосуществуют два плана: сентиментально-психологический, где прослеживаются перипетии любовной страсти, и более реальный, связанный с действиями лукавой служанки Солины, несколько напоминающей Селестину Рохаса. В конце, благодаря стечению обстоятельств и ловкости Солины, все разъясняется, брат и сестра узнают друг друга и две влюбленные пары соединяются. «Филодемо» Камоэнса представляет собой значительный шаг от фарсов Жила Висенте к высокой комедии Возрождения.
Камоэнс-лирик культивировал практически все известные в его время поэтические размеры и формы. Множество стихов написано традиционным, известным по средневековым кансьонейро размером — редондильей (восьмисложником), чаще всего в форме глоссы (вольтас) на чужую посылку (мотто). Некоторые из этих лирических композиций (особенно вариация на посылку «Тоска моя, когда тебя увижу?») своей простотой и напевностью выдают влияние народной песни. В других редондильях поэт демонстрирует искусство поэтической софистики, игру традиционными образами, неожиданное соединение или переосмысление привычных для средневековой поэзии тропов (например, в двух глоссах на тему «Девушка с зелеными глазами»).
Значительно более насыщены философски и поэтически стихи Камоэнса в «новой манере», заимствованной португальцами у итальянской поэзии. Камоэнс писал сонеты, элегии, эклоги, оды и песни, продолжив тем самым петраркистскую линию, начатую в португальской поэзии Са де Мирандой. Всеми жанрами, а особенно сонетом, Камоэнс владел мастерски, добиваясь удивительной музыкальности и чеканной афористичности многих строк.
и Благу. Любовь — это мучительное, всегда связанное с тоской и страданием духовное восхождение к идеалу. В сонете «Кто любит, растворяется в любимой» изложена своего рода пропедевтика неоплатонической любви: силой воображения влюбленный перевоплощается в возлюбленную, духовно сливается с ней. «И если моя душа приняла в себя ее душу, чего еще может желать и добиваться тело?» Различные, переданные с психологической достоверностью (сонеты «В себе самом так неуверен я», «Я до безумия дошел такого» и др.) состояния влюбленного в конкретных жизненных ситуациях (встреча, ожидание встречи, разлука, холодность возлюбленной и т. п.) предстают одновременно и как образы чисто духовного ряда, как достижения и падения души на ее пути к совершенству.
Однако поэтическое содержание любовной лирики Камоэнса вовсе не исчерпывается в значительной мере абстрактной метафизикой любви. И дело не только в том, что прелесть камоэнсова стиха заставляет чарующе звучать совершенно традиционное описание красоты «моей Цирцеи» (сонет «В очах, в осанке — сладостный покой»). Дело прежде всего в том, что в любовной лирике Камоэнса ощущается «живой опыт», «чистая правда» (по словам самого поэта), опосредованные — то с большей, то с меньшей степенью абстрагирования — неоплатоническим философствованием.
Во многих стихах Камоэнса проступают смутные очертания личной судьбы: долгая вынужденная разлука с возлюбленной, тюремное заключение, смерть любимой женщины, по-видимому, во время кораблекрушения. Цикл сонетов, посвященных погибшей в морской пучине Динамене, резко выделяется простотой, искренним волнением, очевидной исповедальностью. Характерно уже обращение к героине цикла: поэт именует ее не Госпожой или Дамой, но гораздо интимнее, проще: «моя нежная душа», «мой нежный враг», «моя нимфа». Однако искренность и естественность в лирике Камоэнса не обязательно связаны с какими-либо конкретными ситуациями: даже в самых метафизически-отвлеченных стихах зачастую внезапно проступает внутренняя реальность — реальность чувства, реальность душевного опыта. Таков, например, сонет «Любовь пусть ищет новые уловки», начинающийся обычной для петраркистской поэзии игрой понятиями «надежды», «безнадежности», и заканчивающийся неожиданным и потрясающим признанием в последнем терцете: «Бывают дни, когда душу наполняет что-то неведомое, приходящее неведомо как и неведомо откуда и болящее неведомо почему». Такие сгустки эмоциональной подлинности, разрывающие условно-литературные парафразы, дают основания литературоведам говорить о том, что Камоэнс предвосхищает романтизм в поэзии.
В философской лирике Камоэнса обычно подчеркивают трагическую доминанту — темы разлада человека и мира, произвола случая, всесокрушающей силы времени, пугающего хаоса. Часто даже выводят лирику Камоэнса за рамки искусства Возрождения, видя в ней одно из первых проявлений барокко. Между тем глубоко и неизбежно трагическое восприятие действительности свойственно Камоэнсу, как и другим художникам позднего Возрождения. Размышления Камоэнса о мире, управляемом деспотичной Фортуной, об утлой и хрупкой человеческой участи, о несоответствии мира и общества идеальным представлениям и чаяниям человека — это преломление общих идей Ренессанса в призме личной драматической судьбы поэта и трагической национальной ситуации. «Скорбна мысль» (по определению Пушкина) Камоэнса в таких сонетах, как «Дожди с небес, потоки с гор мутят», «За что? Сижу прикованный к стене», «Мучительно за годом год идет» и «Будь проклят день, в который я рожден!», достигает высот трагизма, сопоставимого с трагизмом знаменитой эпитафии Микеланджело или монологов Гамлета. Источник трагического мировосприятия — зло, царящее в мире, неправильный порядок («Мир находится в таком смятении, что кажется, что бог о нем забыл»). Однако разлад, дисгармония мира преодолеваются иной гармонией — внутренней гармонией личности, воспринимающей и переживающей трагизм. Личность поэта всегда остается сильной, мужественно и с величавым достоинством встречающей зло и смерть. Поэзия Камоэнса утверждает: в мире есть несчастья, несправедливость, жесточайшие разочарования, но нет бессилия, ничтожности человека. Стоическая готовность к любым бедам и испытаниям и уверенность в своем предназначении поэта выражены и во многих сонетах и в первой и второй (по порядку их публикации в Собрании сочинений) элегиях.
В поэзии Камоэнса есть мотивы, предвосхищающие этическую позицию барокко: например, чрезвычайно резкое противопоставление чувственности и духовности, плотской и возвышенной любви в редондилье «У чуждых вавилонских рек...». Однако человек Камоэнса никогда не становится игрушкой враждебных сил, жертвой хаоса. Он всегда сохраняет ясность духа, сознание своего права судить и отвергать мир. И если из-под пера Камоэнса вышли строки, полные глубокого отчаяния, то и они продиктованы высоким представлением о человеке, которому не дана достойная его земная жизнь: «Чтобы дышать — и воздуха мне мало, / А чтобы жить — мне мало даже мира». Во всем, сокрушаясь о пережитых несчастьях, о разбитых надеждах, о несовершенстве мира, Камоэнс сохраняет благородную мудрость, уверенность в ценности своей души, своего человеческого опыта.
Эпическая поэма Камоэнса «Лузиады» (закончена к 1569 г., опубликована в 1572 г.) — одно из самых значительных, новаторских творений Возрождения. Новаторская оригинальность поэмы вырастает из глубоких связей с традицией и всей современной поэту культурой.
Возрождение эпоса было одной из настойчивых тенденций литературы Ренессанса, однако, как известно, почти все попытки такого рода оказывались неудачными: в лучшем случае появились блистательные рыцарские поэмы, в худшем — весьма искусственные сооружения. Поэма же Камоэнса — подлинная эпопея. Даже подражание древним в построении сюжета (совет богов, покровительство и недовольство богов как движущая сила фабулы, разнообразные мифологические образы и мотивы), естественно соединяется с изложением исторических событий, с пространными описаниями природного мира и этнографических достопримечательностей дальних земель. Сам автор откровенно отводит мифологии чисто композиционную задачу: появление богов в поэме — это лишь «повод для звучных стихов». И действительно, Бахус, великан Адамастор, океанская нимфа Фетида как будто дают поэту возможность подняться над реальностью, над настоящим — к пророчеству. Их речи настолько концентрированно передают основную идею поэмы, что искусственность божественных интриг совершенно теряется. Мифология находит свое место в поэме как одно из средств воплощения эпической концепции.
Содержание поэмы — история португальского народа. Однако эта история не рассказывается последовательно, эпизод за эпизодом. История «вмонтирована» (так же как география, астрономия, медицина, этнография) внутрь сюжета. А сюжет — перипетии похода Васко да Гамы в Индию. О некоторых событиях португальской истории Васко да Гама сообщает дружественно настроенному к португальцам королю Мелинды, о других повествует брат адмирала, Пауло да Гама, королю Калекута, расспрашивающему о фигурах и эмблемах, изображенных на португальских знаменах. Таким образом, приступая к рассказу о лузиадах, т. е. португальцах (потомках мифического Луза, основателя Португалии), вся история которых дана как цепь подвигов и усилий, поэт сразу выделяет главное — открытие нового морского пути. Сюда, как в узел, собирается все: военные эпизоды, легенды о трагической гибели и посмертной коронации прекрасной Инес де Кастро, возлюбленной наследника престола, а потом короля дона Педро, свод наблюдений ученых и путешественников. Все это — предыстория великого свершения. Хождение за моря предстает центральным героическим событием, сквозь которое просматривается все содержание эпопеи. И в последней главе поэмы, в сцене сверкающего праздника на «острове любви», океанская нимфа пророчествует о новых плаваниях и открытиях, о новых землях (имеется в виду Бразилия), которые скоро благодаря португальцам станут известны миру.
В «Лузиадах» Камоэнс собирает и сопоставляет многие ведущие идеи своего времени, отсюда — поражающее исследователей соседство разнородных идейных элементов. История Португалии рисуется как многовековый крестовый поход, как утверждение креста сначала на полуострове, в борьбе с маврами, а затем и в дальних землях. Инвектива против других христианских государств отражает политику португальских королей, заинтересованных в объединении Европы против турок. В сцене отплытия экспедиции Гамы, в речи старика из Рестело, подробно изложена точка зрения «консерваторов» (близкая, например, взглядам Са де Миранды), сторонников патриархального уклада, считающих мореплавание, коммерцию, индустрию суетным и пагубным делом, грозящим народу бедствиями и розложением: «О, будь проклят тот, кто первым поднял парус над волнами на деревянной мачте!»
или в душераздирающих подробностях кораблекрушения и гибели семейства Сепульведы, рассказанных Адамастором в предостережение морякам, нет подтверждения зловещих предсказаний старика из Рестело? Да и сам поэт вторит им в конце первой песни в размышлении о человеке, слабом «земляном черве», которого ждут «на море столько бурь, грозящих смертью, на земле столько войн, столько обмана, столько невзгод и лишений!» По простоте и страстности эти строфы напоминают лучшие сонеты Камоэнса.
Старик из Рестело сравнивает путешествие Гамы с ослушанием Адама и дерзостью Икара. Так, с библейской и античной параллелей начинается тема самоопределения человека и его соперничества с богами. Эта основная ренессансная тема и становится главной в поэме, преодолевая все остальное. Ее можно проследить во всем. В постоянном многократном подчеркивании того, что португальцы плывут по неведомым морям, над которыми рука человека еще не поднимала парус. В сопровождающих описания природы замечаниях, что португальцы первыми вырвали «секреты природы». В жестоко правдивом изображении цинги, бедствий на море, голода, предательства лоцманов, враждебности островитян, не остановивших тем не менее путешественников. В фигуре фантастического великана Адамастора, грозящего морякам в самом опасном месте их пути, у мыса Бурь, и впоследствии посрамленного ими: прекрасная нимфа Фетида отдает свою любовь, а с нею и господство над морями человеку Васко да Гаме, а не великану Адамастору. И наконец, в речи Бахуса, обращенной к богам, отчеканивается звучная, афористическая формула гордого будущего человечества: «Вы увидите, что через немногие годы и в море, и на небе они станут богами, а мы — простыми людьми».
Поэма писалась накануне краха Португальского государства. Камоэнс, конечно, видел признаки упадка империи, видел, что господство в Индии было далеко не идеальным. Реальность португальских колоний отнюдь не соответствовала возвышенной героике их покорения. Камоэнс писал в одном из писем из Сеуты: «...эта земля — мать негодяям и мачеха честным людям. Те, кто отправляется сюда наживать деньги, держатся на плаву, как пузыри...». Надо полагать, что Камоэнс вполне отдавал себе отчет в том, что исторический пессимизм подчас правомерен. Он понимал, что историю можно рассматривать как путь к катастрофе — об этом и говорится в речи старика из Рестело, предвидящего развал и разложение португальской цивилизации. Тем не менее Камоэнс пытается осмыслить и силой искусства спасти то, что было в национальной истории ценного. Он старается отвести меркантильные соображения как причину португальских завоеваний и подчеркнуть их миссионерскую цель. В этом усматривали чуждость новому буржуазному духу и приверженность официально-католической идеологии. Но ведь в годы, когда Камоэнс слагал песни поэмы, он уже мог видеть и видел вокруг себя в Гоа и в Макао разнузданную алчность, страсть к обогащению, коррупцию. Неужели в этом могла состоять цель великого предприятия Васко да Гамы? Коммерция больше не представлялась столь плодотворным и прогрессивным делом, как на заре Возрождения, она уже показала и оборотную свою сторону. Признать жажду золота и наживы побудительным мотивом героических действий значило бы для Камоэнса поддаться историческому пессимизму.
место, будучи лишь одним — не единственным — идеализирующим коллективного героя поэмы мотивом. Гораздо более существенным и всеохватывающим моментом этой структуры оказывается воспевание человеческого дерзания. Не согласующаяся с католическим миссионерством чувственность, исходящая от образа Венеры, чье покровительство помогает португальцам преодолеть все опасности, овевает самые яркие, богатые фантастикой эпизоды, связанные с этой темой. Языческая пышность, окружающая моряков во время праздника, устроенного Венерой, превращает в радостный союз обручение человека с познанными им стихиями. «Голодные поцелуи», которыми обмениваются португальские землепроходцы с океанскими нимфами в «благоуханных чащах острова любви» — это выражение того же «голода знойного изведать мира дальний кругозор», что вел дантовского Улисса. И речь Бахуса, этот гимн отважному духу человека, по классической завершенности формул, по программному пафосу стоит рядом с речью Улисса из «Ада».
Потому и удается Камоэнсу эпизация истории его народа, что он сумел выделить как подлинно героическое такое деяние, которое действительно было шагом вперед в развитии человечества. И в этом деянии он сумел поднять и всеми средствами своего искусства опоэтизировать ту его сторону, что была непреходящей, не ограниченной узкими целями дня, принадлежащей всему человечеству, — расширение человеческого знания, человеческого могущества, победоносное напряжение всех сил и способностей человека.
тех идей, что вдохновляли предыдущее поколение его соотечественников. Камоэнс походит на Жоана де Барруша энциклопедизмом и героическим пафосом. Но героика Барруша безоблачна и непосредственна, героика Камоэнса выношена в тяжких столкновениях с реальностью, в сомнениях. В безжалостном свете новой реальности, пересматривая прошлое, Камоэнс спасает главное завоевание Возрождения — идею «героического энтузиазма», дерзостного могущества обожествленного человека.