Данте Алигиери. Данте в Вероне

2. Данте в Вероне

В Вероне Данте со страстным увлечением работал над своей поэмой. Теперь он мог отдаться ей целиком - то, что он говорил в конце "Новой жизни" о Беатриче, как нежный обет хранилось в его груди. Первоначальный замысел "Комедии" обрастал новыми идейными и художественными элементами, по мере того как судьба влачила Данте "по городам и весям почти всей Италии" и у него накоплялся запас "ума холодных наблюдений и сердца горестных замет".

Вымышленная дата загробного странствования - пасха 1300 года - породила у современников и ближайшего потомства множество легенд о том, когда Данте начал писать поэму. Одна из самых популярных гласила, что в 1307 году, через пять лет после изгнания Данте, в потайном уголке дома Алигиери, уцелевшем будто бы от разрушения, родственники Данте нашли семь первых песен "Ада", а поэт Дино Фрескобальди, соратник Данте по "сладостному новому стилю", взялся доставить их автору, проживавшему при дворе Маласпина в Луниджане. Иначе почему бы песнь VIII начиналась словами:

Я продолжаю вновь повествованье...

Боккаччо, рассказавший эту версию, прибавляет, что, когда Мороэлло Маласпина показал поэту присланную из Флоренции рукопись и спросил его, не знает ли он, чье это произведение, Данте сейчас же признал его за свое. Маркиз стал просить его, чтобы он продолжал свою вещь, так чудесно начатую. Данте ответил: "Я думал, что и эта рукопись погибла с остальными моими книгами, когда все мое имущество было разгромлено. Уверенный в этом и занятый, кроме того, множеством других дел во время изгнания, я совсем забросил возвышенный замысел этого произведения. Но так как судьба неожиданно возвращает мне эту рукопись и она вам нравится, я попытаюсь восстановить в памяти первоначальный план и буду продолжать, как смогу".

Этот боккаччевский рассказ и подобные ему, в том числе и подложное письмо луниджанского камальдульского монаха фра Иларио к Угуччоне делла Фаджола, утверждающее, что поэма была готова во времена синьории Угуччоне в Пизе, не более как легенда. Поэма не могла быть начата раньше 1307 года.

Данте едва ли мог найти лучшее место, чем Верона, для работы над "Комедией". Кангранде был очень богат и обладал тем качеством, которое Данте так ценил, - щедростью. Он оказывал радушное и широкое гостеприимство талантливым людям и знатным изгнанникам, умея создать им при своем пышном дворе такие условия, что они подчас забывали, что живут в гостях. Всем, кто находился в Вероне, отводились особые комнаты, согласно рангу гостя, иногда и несколько комнат. У каждого из гостей были свои слуги. Па дверях помещений, где жили гости, были подходящие для каждого символические девизы: для воинов - триумфальные знаки, для изгнанников - добрая надежда, для поэтов - музы, для художников - Меркурий, для проповедников - рай. Музыканты, жонглеры, буффоны развлекали всех за столом. В спальнях были альковы с вышитыми символами непостоянства судьбы; стены их были украшены фресками.

Народу собиралось при дворе много. Один из постоянных гостей Кангранде, поэт Эммануэле да Рома, или, как называли его иногда, Маноэлло Джудео, писавший одинаково легко и итальянские стихи, и еврейские песни, следующим образом описывает залу пиршества во дворце делла Скала:

"Амур находился в зале дворца делла Скала и порхал, мне казалось, бескрылый по ней. И по тому, что было перед моими глазами, мне представлялось, что я нахожусь у большого моря. Бароны и маркизы из разных стран, благородные и изящные, приходили туда. Шли споры о философии, об астрологии, о богословии. Немцы, итальянцы, французы, фламандцы, англичане говорили все разом. Шум стоял такой, что мне казалось, звучат, не переставая, трубы. Тут же играли на разных инструментах: на гитарах и лютнях, на виолах и флейтах - и высокими голосами пели певцы. И состязались певцы с музыкантами и трубадурами..." В год самых крупных успехов Кангранде, в 1313 году, когда он закончил почетным миром войну с Падуей и Тревизо и был избран главнокомандующим войсками гибеллинской лиги в Ломбардии, ему было всего 28 лет. Он находился в полном расцвете молодости и талантов и жадно наслаждался жизнью.

Разумеется, в Вероне не было той утонченности, какой будет требовать через двести лет для княжеского двора Бальдессар Кастильоне. В придворных нравах было много грубого, и сам Кангранде, человек большого ума и крупного политического таланта, был прежде всего воин, с юных лет почти не снимавший панциря. Учиться ему было некогда. Честолюбие толкало его на новые подвиги и на новые походы. Он любил пышность, был одарен художественным вкусом, чтил поэтов согласно доброй традиции, царившей в Ломбардии со времен трубадуров. Но рыцарей своих он любил больше, чем поэтов, ибо они составляли его силу. Поэтов он не прочь был иной раз поставить на одну доску с жонглерами и буффонами, которые умели так хорошо веселить его храбрецов: веселая новелла и смешные выходки были доступны всем, а от стихов головы, натертые тяжелыми шлемами, очень скоро падали на дубовый стол с яствами, залитый хмельной влагой.

Данте не имел причин быть недовольным Кангранде. В "Рае" (песнь XVII) он пропел ему горячий панегирик, каждая строка которого прославила ломбардского синьора гораздо больше, чем все его победы:

...Раньше, чем Гасконец проведет

Высокого Арриго, безразличье

К богатствам я к невзгодам в нем сверкнет.

Так громко щедрое его величье

Прославится, что даже у врагов

Оно развяжет их косноязычье.

Правда, в фольклоре XIV и следующего века осталось несколько рассказов, из которых можно заключить, что не то Кангранде пробовал иногда грубовато подшутить над поэтом, не то Данте не умел понять шутки и мгновенно вскипал обидою на него, но эти недоразумения, если они и были, кончались скоро, ибо поэт и воин друг друга ценили и уважали. Недаром Данте прожил в Вероне довольно долго. Работа над поэмой оставляла ему достаточно времени для разъездов по окрестностям города - иногда по поручению Кангранде, иногда по собственным делам. Вскоре он стал человеком видным, и не только в кругах, близких ко двору. Боккаччо записал в биографии Данте, получившей широкое распространение, рассказ о том, как Данте, проходя однажды по Вероне, услышал тихий разговор между женщинами, сидевшими у дверей одного дома. "Вот, смотри, - говорила одна, - идет тот человек, который спускается в ад, когда хочет, и, возвращаясь оттуда, рассказывает, что он там видел". - "Должно быть, ты говоришь правду, - отвечала другая, - смотри, как закурчавились у него волосы и борода и как обгорело лицо". Популярность Данте распространялась и за пределы Вероны.

В одну из поездок поэт попал в Мантую, и там случайно ему пришлось присутствовать при некоем ученом споре. Речь шла о том, выше или ниже вода в своей сфере, то есть в своей естественной окружности, чем окрестная земля. Мантуанские космографы решили вопрос в положительном смысле, но Данте, углубившись в его изучение чисто спекулятивное - потому что другого не могло быть, - пришел к заключениям противоположным и 20 января 1320 года изложил доказательства большей высоты земли в Вероне в публичном докладе. Этот доклад был им записан в виде маленького латинского этюда под заглавием Questio de aqua et terra - "Вопрос о земле и воде".

тайны природы, непостижимые по самому существу: "Пусть же воздержатся, пусть воздержатся люди от исследования вещей, которые выше их понимания. Пусть доискиваются лишь до таких, которые им доступны, чтобы возвыситься до тех ступеней бессмертного и божественного, до каких смогут; а то, что не под силу их пониманию, пусть оставят".

Это чрезвычайно характерное для Данте привнесение религиозных критериев в область чисто научную, никаким религиозным аргументам не подведомственную, вполне гармонирует с мировоззрением, уже окончательно выработанным, отдельные элементы которого, в виде художественных образов, он рассыпал и по "Комедии".

лица веронского правителя при равеннском. Живя в Равенне, поэт первое время часто посещал Верону. Хронологические противоречия и неясности, затемняющие историю последних лет жизни Данте (1317-1321), могут быть устранены только предположением, что кроме последних полутора лет он делил эти годы между Вероной и Равенной.

Но, очевидно, Данте предпочитал жить в Равенне, а не в Вероне. В трактате "Земля и вода" есть намеки, подтверждающие это предположение. Во вступительных словах трактата говорится: "Чтобы зависть толпы, которая привыкла сочинять небылицы о мужах достойных, не извратила вещи, хорошо сказанные, я решил...", а в заключении прибавлено: "Эта философская задача была изложена мною, Данте Алигиери, самым малым из философов в... Вероне, в церковке св. Елены в присутствии всех ученых людей веронских, за исключением некоторых, которые, пылая слишком сильной любовью к собственным особам, не признают за другими права ставить вопросы и, нищие духом по малости своей, чтобы не казалось, что они признают чужие заслуги, отказываются присутствовать на докладах, читанных другими".

Совершенно ясно, что в Вероне у поэта были завистники, что против него плелась какая-то интрига, которая если и не представляла для него опасности, то трепала ему нервы и смертельно надоела. Были, очевидно, люди маленькие, которым не нравилось, что поэт пользуется милостью Кангранде. Они шипели и потихоньку нашептывали про него "небылицы". И в конце концов если не выжили его в буквальном смысле этого слова из Вероны, то ускорили его переселение в Равенну.

его как человека гордого и неуживчивого. Почти в тех же выражениях говорит о нем и Боккаччо.