8. "Новая жизнь"
Уже наступил 1289 год, богатый внешними и внутренними событиями в жизни Данте. В Тоскане собирали силы гибеллины, осмелевшие после неудач анжуйцев на юге: Карл I умер в 1284 году и венец его оказался тяжел для его сына. Ареццо - старое гибеллинское гнездо, полное "шавок, злобных не по росту" ("Чист. 2, XIV), вздумало, подстрекаемое гибеллинскими эмигрантами, задирать флорентийского льва. Вспыхнула война. Флоренция призвала своих граждан под знамена, и Данте надел вместе с другими шлем и панцирь. Он вступил в отряд из 150 конников, набранный Вьери деи Черки среди буржуазии своего квартала, готовившийся первым напасть на неприятеля и первым принять его удар. Об этом походе и участии в нем Данте рассказано гуманистом Леонардо Бруни в итальянской биографии поэта по его письму Данте, до нас не дошедшему:
"В этом сражении, великом и славном, при Кампальдино он, молодой еще и пользовавшийся уважением, принял участие, храбро сражаясь верхом в передовом отряде, и подвергался огромной опасности. Ибо первыми столкнулись конные отряды, и аретинцы с такой стремительностью напали на флорентийцев, что сразу их опрокинули, и они, разбитые и рассеянные, должны были бежать к пехоте. Это поражение было причиной, что аретинцы проиграли сражение. Ибо их конница, в пылу победы преследуя бежавшего неприятеля, далеко оставила позади свою пехоту. Поэтому уже в этот день им ни разу не пришлось сражаться вместе: конница билась одна без помощи пехоты, пехота - одна без помощи конницы. А флорентийцы - наоборот: так как конница в бегстве соединилась с пехотой, то обе части оказались вместе и без труда разбили сначала конницу противника, потом пехоту".
Бой был решен находившимся в засаде отрядом Корсо Донати. Он напал на аретинцев с фланга и спас таким образом будущего своего заклятого врага Вьери деи Черки и свою будущую жертву Данте Алигиери.
Флорентийцы попробовали овладеть Ареццо, но тщетно. Им пришлось удовлетвориться тем, что они заставили сдаться замок Капрону, недавно захваченный аретинцами. В этой осаде участвовал Данте, прославившийся еще раз после Кампальдино.
Победа над гибеллинами сразу принесла плоды. Очистились дороги, оживилась торговля. Джованни Виллани радостно занес в свою хронику: "От вышеуказанной победы город Флоренция очень возвысился и достиг прекрасного и счастливого положения, лучшего, в каком он был вплоть до этого времени. В нем очень увеличились и население, и богатство, ибо всякий наживал всевозможной торговлей, ремеслами и занятиями. Так он продолжал жить в мирном и спокойном состоянии многие годы, поднимаясь с каждым днем. И по случаю радости и хороших дел ежегодно в день первого мая составлялись дружины и компании благородных молодых людей, одетых во все новое, которые устраивали шатры, покрытые сукнами и легкими материями и огороженные досками во многих местах города. То же делали дамы и девушки. И ходили по всему городу с пристойными плясками, соединившись с дамами, с музыкой и с венками из цветов на головах, в играх и в веселье, собирались на пиры и вечеринки".
На этот раз мессер Джованни разглядел наконец и венки. Очевидно, их было так много, что не разглядеть их было невозможно. Недаром и Данте приписывают относящуюся к этому времени балладу "К венку", где говорится:
Из цветов словечки новые мои Сплели балладу, И в них, шутя, наряд такой нашли, Какой никто еще не получал в награду.
Но тот же Виллани отмечает и факты иного порядка: "Вернувшись из похода, пополаны стали тревожиться, что дворяне, возгордившись победой, нажимают на них больше обыкновенного. Поэтому семь старших цехов присоединили к себе пять следующих и стали промеж себя готовить оружие, щиты и особые значки, и это было началом тех перемен в установлениях города, которые привели к устройству 1292 года..."
бросить в тюрьму бывшего правителя города графа Уголино делла Герардеска вместе с двумя сыновьями и двумя внуками и уморил их там голодом. И незадолго до того Джанчотто Малатеста, синьор Римини, застал жену Франческу в объятиях брата своего Паоло и тут же заколол обоих собственноручно. А в самой Флоренции Данте ожидало потрясение не столь трагическое, но для него очень болезненное. В 1289 году умер старый Фолько Портинари, отец Беатриче, "добрый в высокой степени".
Беатриче была в отчаянии. "Согласно обычаю указанного города, женщины собираются с женщинами, а мужчины с мужчинами, чтобы совместно отдаться горю. И теперь многие женщины собрались там, где эта благороднейшая Беатриче, как любящая дочь, проливала слезы". Данте был с мужчинами, видел, как из комнаты, где была Беатриче, выходили дамы, слышал, как они передавали ее слова и говорили друг другу про нее. И ему стало так грустно, что у него скатывались по щекам слезы; он должен был закрыть рукою глаза, чтобы это не было заметно. Чувство к даме было столь сильным и живым, так переросло все поэтические условности, что всякое горе Беатриче превращалось для Данте в его собственное горе. Вскоре после смерти Фолько поэт заболел, и в горячечном бреду ему привиделось, будто Беатриче умерла. Смерть ее сопровождалась явлениями сверхъестественными и страшными. Гасло солнце, звезды окрашивались таким цветом, что ему казалось, будто они плачут, птицы падали на землю мертвыми, сотрясалась земля. Сестра, сидевшая у его изголовья, слыша бессвязные слова и плач сквозь бред, в великой тревоге звала на помощь. Но Данте выздоровел и рассказал весь эпизод в канцоне "Donna pietosa" - "Сострадательная дама"... Потом кончилась зима, наступили весенние дни, возобновился майский праздник, и Данте увидел Беатриче вместе с монной Ванной - Примаверой Гвидо Кавальканти, разговаривал с ними и написал по поводу такого счастливого события сонет. Весна 1290 года начиналась чудесно. Биче, по-видимому, была более милостива к Данте, чем ранее, и он был в экстазе. Лучшие сонеты "Новой жизни" написаны были в это время, в том числе прекраснейший из всех - Tanto gentile e tanto onesta pare.
Столь благородна, столь скромна бывает Мадонна, отвечая на поклон, Что близ нее язык молчит, смущен, И око к ней подняться не дерзает...
Сонеты не вмещали всей полноты чувства. Поэт принялся за канцону и написал уже первую строфу. Но тут Беатриче умерла...
"Ее смерть повергла Данте в такое горе, в такое сокрушение, в такие слезы, что многие из его наиболее близких родственников и друзей боялись, что дело может кончиться только смертью. И думали, что последует она в скором времени, ибо видели, что он не поддается никакому сочувствию, никаким утешениям. Дни были подобны ночам и ночи - дням. Из них ни одна не проходила без стонов, без воздыханий, без обильных слез. Глаза его казались двумя обильнейшими источниками настолько, что многие дивились, откуда берется у него столько влаги, чтобы питать слезы... Плач и горе, ощущаемые им в сердце, а также пренебрежение всякими заботами о себе сообщили ему вид почти дикого человека. Он стал худ, оброс бородою и перестал совсем быть похожим на прежнего. Поэтому не только друзья, но всякий, кто его видел, взирая на его наружность, проникались жалостью, хотя, пока длилась эта жизнь, полная слез, он показывался мало кому, кроме друзей".
Устали очи, сердцу сострадая, Влачить тоски непоборимый гнет... Унынье слез, неистовство смятенья Так неотступно следует за мной, Что каждый взор судьбу мою жалеет. Какой мне стала жизнь с того мгновенья, Как отошла Мадонна в мир иной, Людской язык поведать не сумеет. Вот отчего, о донна, речь немеет, Когда ищу сказать, как стражду я. Так горько жизнь меня отяготила, Так радости лишила, Что встречные сторонятся меня, Приметив смерть, что мне уста покрыла.
Эти стихи, полные надрыва, слегка утешили горе поэта. В них он впервые назвал свою даму по имени: Беатриче. Право на это он почерпнул из величия своей печали и из чистоты своего чувства. Близкие Беатриче оценили и стихи, и ощущения, их продиктовавшие. К Данте пришел брат умершей, "второй по степеням дружбы", - первым ведь был Гвидо Кавальканти - и попросил, чтобы поэт сложил стихи в память женщины, недавно отошедшей в другой мир. Данте, делая вид, что не понимает, о ком речь, согласился. Сочувствие друзей, что бы ни говорил Боккаччо, очень его поддерживало и было ему дорого, особенно со стороны Чино да Пистон, который, не будучи знакомым с Данте, прислал ему канцону соболезнования, процитировав в ней некоторые его стихи. Это положило начало и знакомству и дружбе. Но душа поэта требовала и другой поддержки, более нежной. И нашла ее. Но прежде чем зачерпнуть в источнике нежности, поэт обратился к другому, сообщившему не только его чувствам, но и его творчеству оттенок высшего благородства и возвышенности.
ордена, которое называло себя спиритуалами, проповедовало нищету, как сам Франциск, и громило разложившуюся орденскую бюрократию, погрязшую, как и вся курия, в сытой жизни и роскоши. Оливи и среди спиритуалов занимал наиболее радикальную позицию. Он был последователем калабрийского монаха Иоахима Флорского, мистика, совсем еще недавно туманно, но возвышенно пророчествовавшего, что должно наступить "царство святого духа". Учение Оливи было полно отголосками иоахимитства и кое в чем перекликалось с ересями. Оно вскоре было признано опасным заблуждением и осуждено. Сам Оливи вовремя от него отрекся и избежал худшего. Но это не спасло его от неприятностей после смерти. Папа Иоанн XXII, сам вкусивший соблазнов иоахимитства, объявил его еретиком и велел развеять прах его по ветру.
Данте, несомненно, знал Оливи и слушал его. Через него он познакомился и с мистическим учением Бонавентуры, и с пророчествами Иоахима. Мистическая апокалиптика "Комедии", так свободно расправляющаяся с церковной догматикой, восходит примерно к этим годам. А лирике восьмидесятых годов беседы в Санта Кроче придали некую мистическую окрыленность, подсказавшую Данте грандиозную идею воздвигнуть "благороднейшей" такой поэтический памятник, который привел бы в движение небесные мелодии.
него с величайшим состраданием. Это та, которая зовется "сострадательной дамой" - La donna pietosa и "благородной дамой" - La donna gentile. В благодарность за сочувствие Данте послал ей сонет, потом другой - теплее, третий - с размышлениями, четвертый - совсем горячий.
Какого рода были отношения с этой третьей (после двух "ширм") дамой "Новой жизни", ставшей между поэтом и покойной Беатриче, неясно. Сонеты и прозаические глоссы полны нарочитой темноты и умолчаний. Разрешилась ли мистерия утешения чем-нибудь менее платоническим? Или постепенно остыла среди совместных воздыханий, слез по умершей и одиноких покаянных медитаций поэта? Комментаторы спорят. Тем более что "сострадательная дама" "Новой жизни" в "Пире", где она окончательно и твердо становится "благородной дамой", стилизуется по-другому, утрачивает реальные очертания и превращается в конце концов в аллегорию философии. Однако еще в "Новой жизни" Данте решил отметить конец отношений с этой дамой, бросив ей пятым сонетом слова прощания. Он вернулся всеми помыслами к Беатриче. Ему уже виделись надзвездные сферы, где пребывает в блаженстве ее душа и куда несутся его вздохи, посылаемые сердцем. Про это видение он рассказал в последнем сонете своей "Книжицы". Но вскоре его посетило еще одно "чудесное видение", и было в нем такое, что он решил не говорить о Беатриче больше ничего, пока не найдет слов, по-настоящему достойных ее. "Для этого я учусь, сколько могу, как она достоверно знает об этом. И если будет воля Того, кто дает жизнь всем, и век мой продлится еще на несколько лет, я надеюсь сказать о ней такое, что никем и никогда не было сказано". Эти настроения родились у него из нового источника идей, к которому он приобщился незадолго до смерти Беатриче. В голове его зароились образы, которым нужно было придать больше идейной насыщенности, чтобы они сделались образами "Комедии". Для этого он и будет "учиться".