ГЛАВА IV
Меч эмигранта и посох изгнанника
1. Первые годы изгнания
"Ах, если бы владыка вселенной соизволил, чтобы и другие не были передо мною виноваты и я бы не терпел кары несправедливой, кары изгнания и бедности! Ибо было угодно гражданам прекраснейшей и славнейшей дочери Рима, Флоренции, исторгнуть меня из сладчайшего ее лона, где я родился и был вскормлен, пока не достиг вершины своей жизни, и где я хочу всем моим сердцем с миром для нее успокоить усталый дух свой и окончить дни, мне отмеренные. И пошел я странником по всем почти городам и весям, в коих говорят на нашем языке, чуть не нищенствуя, показывая против своего желания следы ударов фортуны, которые столь часто и несправедливо ставят в вину потерпевшему. Поистине стал я кораблем без ветрил и руля, который противные ветры, раздуваемые горестной нуждой, гоняют к разным берегам, устьям и гаваням. И казался я низким взору многих, которые, быть может, по некоей обо мне молве представляют меня другим. В мнении этих людей не только была унижена личность моя, но потеряли цену и творения мои, как уже написанные, так и предстоящие. Причина этого - не только в отношении меня, но и в отношении всех, чтобы указать ее здесь вкратце, заключается в том, что слава, когда приходит издалека, раздувает заслуги выше действительных размеров, а присутствие уменьшает их больше, чем по справедливости следует".
Так оплакивал свою судьбу в "Пире" Данте, когда значительная часть испытаний, быть может, худшая, была уже позади. И эти жалобы даже через шестьсот лет волнуют нас, потому что мы представляем себе, какие муки должен был претерпеть этот гордый человек, чтобы рука его написала такие слова. Судьба действительно была к нему беспощадна. Борьба, которую он вел во Флоренции, была в его глазах борьбой за независимость родного города, против папы, борьбою за свободу, против грозившей внутренней тирании. Донати были ему неприятны, как могут быть неприятны благородному человеку люди с преступной натурой. Но и Черки, рыцари наживы, осторожные до трусости честолюбцы, не пользовались у него симпатиями. Чтобы просто дать перевес Черки над Донати, ему незачем было рисковать всем будущим. Игра не стоила свеч. К тому же ситуация складывалась так, что установки Джано делла Белла восстановить было невозможно, а сила "Установлений" была подорвана. Но теперь переделать уже ничего нельзя было, ибо "белые" заключили союз с гибеллинами, то есть врагами уже не "черных", а Флоренции вообще, и распря "белых" и "черных" из второстепенного обстоятельства, каким представлял ее себе поэт, стала основным политическим фактом ближайших лет. Он не понимал и, вероятно, не понял до конца своих дней то, что было ясно таким людям, как Дино и Джованни Виллани: что планы Бонифация против Флоренции были обстоятельством несущественным, а главным было соперничество двух банкирских домов: Спини и Черки.
Союз "белых" с гибеллинами осуществился как-то сам собой. Когда перуны Канте деи Габриелли заставили вождей "белых" покинуть Флоренцию, им нельзя было под угрозой быть выданными показаться в каком-либо из гордое Тосканы, входивших в гвельфскую лигу. Даже Сиена, прежний оплот гибеллинов, теперь была в дружбе с "черными". Только Пистоя, продолжавшая оставаться в руках "белых", да старые гибеллинские гнезда Ареццо с Пизой представляли известные гарантии. Но Пистоя находилась слишком близко к Флоренции и должна была неминуемо попасть под удар, а по дороге к Пизе лежала территория Лукки, вернейшего союзника "черной" Флоренции. Поэтому большинство изгнанников, наскоро сговорившись в маленьком городке Гаргонце, решили сойтись в Ареццо. Было начало 1302 года. А в Ареццо уже давно приютились гибеллины, самые непримиримые, те, которые не получили права возвращения по миру кардинала Латино. Семья Уберти, не сломленная столькими несчастьями, гордая, по-прежнему была во главе. Судьба связала гибеллинов с "белыми". Начались переговоры. Мало-помалу в Ареццо потянулись и те эмигранты, которые были рассеяны по другим местам. Вьери деи Черки с сородичами был тут. Из своих несметных богатств он спас столько, что мог легко финансировать самую широкую интервенцию. Старые гибеллины, помолодевшие от одной надежды увидеть родину, загорелись былым боевым пылом, творившим чудеса при Монтаперте, и требовали похода. Организация приняла пышное название "Объединение партии белых города и области Флоренции". Это было в начале 1302 года. Вся весна ушла на подготовку борьбы. На съезде в Сан Годенцо в июне были обсуждены стратегические планы и финансовые вопросы. Начались военные действия.
Но у "белых" было много хороших воинов и не было полководцев. Было много патриотов - и ни одного настоящего политика. Было много дельцов - и ни одного дипломата. После первых незначительных боевых успехов под Муджелло, под Пистоей, в верхнем Вальдарно, их дела пошли плохо. Подестою в Ареццо был Угуччоне делла Фаджола, которого - а он был гибеллином - Бонифаций дарами и обещаниями уговорил выгнать из города "белых". Они потеряли, таким образом, очень удобную базу. А в те самые летние месяцы, когда Карл Валу а трусливо и бездарно сражался в Сицилии против арагонцев - это было потруднее, чем покорять мирных жителей, - и в конце концов согласился на позорный мир, гвельфская лига неизменно била эмигрантов и тех союзников, которых им удавалось к себе привлечь. Результатом этих неудач была все увеличивавшаяся деморализация в лагере "белых", взаимные обвинения, дрязги, склока.
Данте узнал о приговоре, на него обрушившемся, в Сиене, по дороге из Рима. Мы не знаем, был ли он в Гаргонце, но в Ареццо он попал одновременно с большинством своих товарищей по несчастью. Он участвовал в сангоденцском совещании и, вероятно, в первых военных действиях. В течение лета и осени он находился в штабе "белых" и принимал участие во всех совещаниях. Есть свидетельство, что при обсуждении военных планов на 1303 год он высказывался против зимнего похода, и, когда весенняя кампания окончилась неудачно, вину за поражение свалили на него. Решительный поворот к худшему для "белых" наступил весной 1303 года. Именно в это время они должны были покинуть Ареццо и потерпели крупную неудачу под Кастелпуличано. У Данте никогда не было полного единомыслия с другими эмигрантами. По-видимому, он нередко восставал против общих решений, принимавшихся в угоду гибеллинам, что порождало не только резкие разногласия, но вызывало и нарекания, и прямые угрозы. Становилось все более ясно, что дальнейшее пребывание Данте в штабе "белых" ни к чему хорошему привести не может. Той же весной 1303 года он, пока еще вместе с товарищами, перебрался из Ареццо в Форли под защиту местного синьора Скарпетты Орделаффи. По-видимому, в том же еще году он расстался с белогибеллинской коалицией - этим последним осколком родины и пустился по свету уже совсем один, сжимая в руках тяжелый посох изгнания.
Вероятно, его отъезд из Форли произошел раньше, чем он узнал о смерти папы Бонифация. Эта весть, приди она прежде, чем испортились дела в лагере коалиции, могла бы сильно смягчить противоречия. Первоначально "черные" во Флоренции были сильны только поддержкой папы. Их позиция укрепилась, когда стало известно о союзе "белых" с гибеллинами. Случись катастрофа с Бонифацием до того, как этот союз был заключен, "белые" могли бы надеяться, что им удастся вернуться на родину, но заключение союза дало Спини козырь, который трудно было побить даже такой картой, как смерть папы.
IV поссорится с папой, Данте, быть может, действовал бы иначе. Сейчас ему пришлось удовольствоваться мыслью, что судьба отплатила виновнику его бед сторицей. 7 сентября 1303 года, в то время как папа находился в своей резиденции в городке Ананьи, неподалеку от Рима, дворец его был взят штурмом местными жителями, которых вел его заклятый враг Колонна. Вместе с отрядом французских рыцарей, во главе которых стоял канцлер Филиппа Гильом Ногаре, они ворвались во дворец, стащили папу с трона, сбили с его головы тиару, и старый рыцарь Шарра Колонна, схватив его за горло, вынуждал произнести слова отречения. Легенда прибавила к этому, что Шарра ударил папу по лицу рукой, закованной в железную перчатку. Затем жители Ананьи, отрезвленные и, может быть, решившие, что добычи, захваченной в папском дворце, им уже хватит, освободили его и дали возможность перебраться в Рим. Там он и умер, не будучи в состоянии пережить свое падение, 11 октября 1303 года. На делах Флоренции его смерть уже не могла отразиться сколько-нибудь заметно. Джерри Спини сумел надежно утвердить за собой командующие высоты. Правда, он еще не мог обойтись без поддержки Корсо Донати, тем более что ему пришлось понести серьезные убытки в день катастрофы Бонифация: его фондако в Ананьи начисто был разграблен теми же папскими верноподданными, которых натравил на Бонифация старый Колонна. Убытки Спини были, конечно, не так велики, как убытки Черки после флорентийского погрома, но все-таки возвращать старых конкурентов для Джерри было совершенно немыслимо. Ему пришлось утешаться тем, что незадолго до смерти Бонифаций, конечно по совету Спини, назначил банкирами курии вместо временно приостановивших платежи Моцци давних банкиров анжуйского дома в Неаполе Барда; Моцци были "белые", Барда - "черные", дружественные Спини.
В эти роковые для Бонифация осенние дни 1303 года Данте был уже далеко от родной Тосканы. Нет ничего удивительного, что он порвал с эмигрантами. Он тоже не был ни политиком-практиком, ни искусным дипломатом. Но у него была отличная голова, и он умел распознавать людей. Во всей компании "белых" и гибеллинов он не видел ни одного человека, на которого можно было бы положиться настоящим образом. И он потерял веру в возможность победы. Он понял, что Флоренция и лига, даже если они не будут получать помощи от папы, сильнее, чем эмиграция, и что при том безначалии, которое царило в их лагере, об успехе думать не приходится. Личные нападки на него, очевидно, просто переполнили чашу терпения. Для спасения родины от папских покушений и от угрозы тирании он пожертвовал всем и готов был отдать жизнь за дело, которое он считал правым. А его упрекали и обвиняли, его оскорбляли и, быть может, даже покушались на него. С людьми, способными на такие действия, он не мог идти об руку. Родина изгнала его, а от изгнанников он уйдет сам.
В "Комедии" Данте дважды касается этого эпизода. Сначала в "Аде" (XV), где в уста своего учителя и друга Брунетто Латини он вкладывает такую тираду:
Тебе судьба готовит столько славы, Что тем и этим будешь нужен ты, Но далеко от клювов будут травы... [49]
В оригинале написано: "по тебе будут голодны обе партии", что определенно указывает на политические организации; а последний стих - флорентийская поговорка, означающая: "их постигнет неудача". Смысл слов Брунетто заключается в том, что Данте будет предметом преследования сначала одной партии, потом другой, но не попадет в руки ни одной из них. Первая партия - "черные": Канте деи Габриелли очень протягивал хищные когти, но Данте их избежал. Вторая - "белые". Что и они охотились за Данте весною 1303 года, и тоже неудачно, явствует из тех слов, которые Каччагвида говорил ему, продолжая свое пророчество (Рай, XVII):
а у них. Об их скотстве объявят перед светом Поступки их...
Данте имел право бросить эмигрантам эти обвинения. "Белые" забыли про его заслуги перед общим делом, несправедливо его обвиняли. Они пошли на авантюру, ничего не подготовив для ее успеха, и "разбили себе виски" - намек на поражение эмигрантов под Ластрою.
Выводом, сделанным Данте из первой попытки вернуться на родину силою оружия, было то, что он решил не входить ни в какую партию. Слова Каччагвиды - "И будет благом тебе, что ты стал сам себе партией":
определили позицию Данте.
принадлежал к "белым" в критическую пору борьбы с Бонифацием и, во всяком случае, не был с ними с самого начала эмиграции.
Что это должно было означать?