3. Публицистика Данте
"Данте Алигиери, флорентиец, безвинный изгнанник, преступнейшим флорентийцам внутри города..." - так начинается послание (Epist., VI), которое посвящено доказательству прав Генриха поступать так, как он поступает. Оно наполнено проклятиями и угрозами по адресу флорентийцев, решившихся вступить в борьбу с императором.
"Милосердному провидению царя небесного, который, увековечивая своей благостью вышние дела, не покидает взором и низменные, земные, было угодно, чтобы обстоятельства человеческие находились в управлении Священной империи римской, дабы под столь светлой властью род человеческий обрел мир и всюду, как того требует природа, установилась гражданственность (civiliter degertur).
Следовательно - таков ход мыслей Данте - императорская власть установлена богом и ей надлежит покоряться. А так как Италия этого не желает, то, пока император находился вдали от нее, она стала жертвой раздоров и бедствий. И флорентийцы грешат против бога, не желая признавать власть императора.
"Вы, осмеливающиеся преступить божеские и человеческие законы, вы, возбуждаемые ненасытной жадностью, готовые на всякое преступление, неужели вы не знаете, безумцы, что публичные права кончаются только с окончанием времени и что срок их действия не истекает никогда? И почему стремитесь вы, отвергнув благочестивую империю, создать новое царство, как будто флорентийская гражданственность отлична от римской?" Дальше поэт изображает в ярких красках те бедствия, которые постигнут Флоренцию от праведной мести императора, и восклицает: "О неразумнейшие из тосканцев, утратившие разум и от природы, и от порочной жизни!.. Неужели вы не видите, слепцы, куда заводит вас власть жадности, которая обольщает вас сладкими нашептываниями, возбуждает пустыми угрозами, сковывает узами греха, препятствует подчиниться священным законам?" И поэт призывает своих сограждан покориться, пока не поздно, уповая на великодушие императора.
В конце письма стоит: "Писано 31 марта, на рубеже Тосканы, у истоков Арно, в первый год счастливейшего похода кесаря Генриха в Италию". По-видимому, поэт в этот момент пользовался гостеприимством одного из графов Гвиди, разумеется гибеллинской ветви в Казентино. Генриху письмо его стало известно, когда он двинулся из Милана на Кремону.
Какое впечатление могло произвести это письмо? Прежде всего тон его совсем не похож на тон первого письма. Там было настроение примирительное, отбрасывалась сама мысль о мщении. Здесь звучат угрозы, и очень серьезные. Лирический период интервенции кончился. Миланские репрессии показали ее лицо. Не миротворческая миссия, а вражеское нашествие, сопровождаемое всеми судорогами насилия, несущее кровавые расправы над мирными городами, которые поверят сладким словам о мире. И Данте, которому страсть мутила разум и заставляла путаться в клубке ошибок, защищает права короля, приглашая флорентийцев склонить выю пред насилием.
У него стройная аргументация, продуманная теория. Бог установил права императорской власти. И они вечны - срок их действия не истекает никогда. Давность на них не распространяется. Подчиняться им нужно всегда. Что бы ни решил император, слово его священно. Перед ним надлежит склоняться.
Совершенно ясно, что принять такую теорию могли только те, кому она была выгодна. Остальные должны были биться до последней капли крови, чтобы не подпасть под ее действие. Тем более что уже просачивались слухи о том, что скрывается под этими аргументами, в которых так красиво сочетались слова: "империя" и "свобода".
Флоренция должна была вернуть империи 158 castella, то есть населенных мест, имевших укрепления, и 60 сельских коммун, находившихся на ее территории; Лукка - 131 castella и 116 сельских коммун; Сиена - 94 castella и 4 сельских коммуны, а также город Гроссето; Вольтерра - 28 castella. Это означало ликвидацию значительной части территории каждого из государств и - что было особенно важно для шерстяной промышленности Флоренции и шелковой Лукки - закупорку торговых путей, соединявших Флоренцию и Лукку с Альпами, Венецией, морем и Римом, то есть полное удушение - экономическое и политическое.
Подвести под это требование юридический фундамент ничего не стоило, ибо империя всегда рассматривала всякое территориальное расширение итальянских коммун как незаконный захват его владений. Как могли тосканские города согласиться на такую операцию, не исчерпав всех средств сопротивления? А они, богатые, полные сил, объединенные в лигу, имея союзником Роберта Анжуйского и, следовательно, покровителем французского короля, могли сопротивляться очень серьезно. Во всяком случае, чтобы вынудить их на капитуляцию, нужно было сначала разгромить их военную силу. Генрих должен был скоро убедиться, что это не так просто.
большого успеха. Дело Генриха и без него очень хорошо было обставлено со стороны теоретических аргументов, поддерживающих его права. У него в канцелярии корпело над пергаментами немалое количество легистов, только и занимавшихся формулировкой этих аргументов. Гибеллины, такие, как Кангранде, знавшие, что им скоро придется обнажить меч, находили, что королю не мешало бы запастись еще людьми и вооружением, потому что, чем больше военная сила, тем меньше нужно канцелярий и аргументов. Что же заставило Данте выступить так неудачно?
С тех пор как он узнал, что король Генрих готовится к походу в Италию, он бросил философские занятия. Остался незаконченным "Пир", не был дописан трактат о языке, не складывались больше канцоны, и лишь изредка отправлялся к друзьям один-другой сонет, в котором поэт делился своими думами и переживаниями. Он был душою в лагере короля, не видел его недостатков как человека, его неспособности как государя, окружал его ореолом, какого тот не заслуживал. Он уже не был "сам себе партией". Пребывание при гибеллинских дворах положило начало перемене его позиции, но, чтобы сделать его человеком, способным написать политические письма этого периода, являвшиеся по существу выступлениями партийного публициста, нужно было событие широкого охвата, способное перебудоражить все его нутро.
Психологическим толчком служило, конечно, его одиночество, его полная беспомощность, тоска по родине.
сделать его из бродяги тем, чем он давно был в своем гордом сознании, - лучшим поэтом Италии. Данте думал, и это было главное, что установление императорской власти в Италии послужит могучим стимулом для ее процветания. Разве мало было всего этого, чтобы переплавить его внутреннее существо? На его беду, дело, которое он взялся защищать, было - не в теории, а в жизни - и не самое большое, и не самое правое. Мало того: совсем неправое.