6. Трактат "Об итальянском языке"
Защита итальянского языка была исчерпана в "Пире". Трактат "Об итальянском языке", написанный по-латыни и не получивший сколько-нибудь широкого распространения (он дошел только в трех списках), ставит себе другие цели. Но он тесно смыкается с "Пиром" и по времени написания, и по основному идейному содержанию. Иной в нем лишь конкретный материал. Книга написана по-латыни, ибо это настоящее научное исследование, первое в Европе исследование по языкознанию. Оценить его способны были только специалисты, ученые, которыми могли быть и неитальянцы, тем более что в трактате говорится о романских языках вообще. Трактат не окончен, как и "Пир". В первой книге речь идет о происхождении языка, о языках европейских, о различии между языком конвенциональным, то есть используемым по некоему соглашению вследствие необходимости международного языкового общения, - это латинский, и живым, естественным, народным, volgare. Дальше говорится о делении европейских языков на французский (oil), провансальский (oc) и итальянский (si). Последний, разумеется, привлекает основное внимание Данте.
Чтобы основательным образом исследовать природу итальянского языка, Данте приходится подвергнуть лингвистическому обзору все известные ему диалекты Италии: он ведь исходил всю страну и знакомился с говорами разных ее местностей. Он устанавливает различие между диалектами и пытается даже группировать их по фонетическим и орфоэпическим признакам; последнее было тем новым, что он внес в методы лингвистических исследований. Результатом этого обзора было то, что ни один из итальянских диалектов Данте не счел возможным признать литературным языком, ибо находил в каждом, в том числе и в тосканских, не исключая и флорентийского, те или иные несовершенства. Дойдя до этого пункта, Данте ставит вопрос, какой же язык нужно считать языком литературным, или "высоким" volgare. И отвечает, что этим volgare, понятным всем является язык эстетически переработанный писателями: язык Гвидо Гвиницелли, Гвидо Кавальканти, Чино да Пистоя и "его друга" (то есть самого Данте). Данте придумал для этого языка эпитеты, восхваляющие его. Он его называет cardinale, aulico, curile и с упоением говорит о его культурном значении и о его способности морально воздействовать на людей: "Разве не самая большая власть - трогать сердца людей так, чтобы пробуждать волю у безучастных, поднимать ее у обладающих ею, как это делает высокий народный язык? Разве те, которые им владеют, не побеждают славою королей, маркизов, графов, дворян? Нет необходимости доказывать эти вещи".
часть своей поэтики Данте написать не успел. Он еще вернется к этим вопросам в письме к Кангранде и в разных песнях "Комедии".
В трактате об языке есть мысли, глубоко роднящие его с "Пиром" и придающие ему значение, далеко выходящее за рамки языкознания. Это мысли о необходимости единства Италии. Языковое единство для Данте было фактом, не вызывавшим никакого сомнения. Оно выражалось в том, что существовал созданный поэтами высокий volgare, понятный всем и всюду облагораживающий любой местный диалект. Но у Данте было представление и о необходимости другого единства Италии, которое еще не существовало реально, но постулировалось всей политической обстановкой.
Ведь трактат о языке писался одновременно с "Пиром", и Данте как бы делил свои заветные мысли между обеими книгами. В "Пире" Данте, хотя и без должной обстоятельности, говорит о политических вопросах, речь у него идет о юридических титулах Римской империи и о законности империи вообще. В "Народном языке", рассуждая, о лингвистических вопросах, он все время говорит об Италии как о едином целом, об итальянском как о чем-то, что объединяет вещи и понятия, важные для каждого из ее граждан. Идея единства страны как бы веет над всей книгой. Политически это единство не существует, но существовать должно. Мимоходом высказывается сожаление, что в стране нет единой столицы и единого административного центра (suria), и хотя не формулируется прямо, но ощущается как вывод мысль о необходимости единого итальянского монарха. Политическая обстановка, сложившаяся в эти годы в Италии и в Европе, не была благоприятна для того, чтобы эти смутные мечтания получили конкретность.
Но мысли поэта, зародившись однажды, понемногу созревали, ожидая своего часа. Ждать его не пришлось слишком долго: дни императора Альбрехта Габсбургского были сочтены, а с его смертью пришла ситуация, нужная для оформления политической идеологии Данте.