Далее об эстетике
Возможно, без того, чтобы слово "эстетика" не родилось под пером того, чье имя прозвучало выше, о нём бы не вспомнил и самый подробный библиографический справочник или монографии по истории философии. Однако такое заключение не совсем справедливо; язык обогащается соответственно потребности обозначить новые реалии науки, техники: - резина (от латинского "смола"), динамо, динамит (от греческого "сила") компьютер (латинское и английское - "вычислять, вычислитель"), космодром (с греческого буквально - место для бега), нанотехнологии (из древнегреческого "нано" - карлик), чип (буквально в английском - обломок, осколок) и так далее. Насколько случайно рождались такие слова, которые вошли и прижились во многих языках, так же, как названия некоторых элементов периодической системы; и, если на то пошло, то в том же русском языке сколько удачных заимствований от европейцев и азиатов. Но меня опять занесло, а речь шла о том, неспроста ли возникло и утвердилось не только в философии слово "эстетика".
Из "Истории новой философии", изданной в конце XIX века - цитировал я эту книгу и в предыдущих опусах. "Между последователями Вольфа первое место заслуживает Александр Баумгартен (1714 - 1762), как основатель немецкой эстетики". Прошу прощенья, но не могу без своих вставок и здесь. Первая - в последние годы обращаю особое внимание на даты жизни тех, о ком читаю, пишу. От силы 48 лет прожил этот философ - почему не дольше? Праздный вопрос, так же - а что бы ещё мог дать миру, доживи до лет преклонных, даже ещё не моих, нынешних? Тут, наверное моё очень личное - вот я лишь на восьмом десятке начал писать то, что накопилось в голове, в душе, независимо от того - какова судьба этих моих рассуждений, может, и не стоящих выеденного яйца, но на пути и впрямь замечательных творческих свершений непреодолимой ставилась не только смерть, но и разные неурядицы в их судьбах, и можно взглянуть почти как на чудо, что столько действительно изумительного во всех областях человеческой деятельности навечно вплетено в "третьеспиральное".
"Эстетика", а в истории философии Христиан Вольф занимает одно из заметных мест, между прочим, "в своём преподавании так же, как в половине своих сочинений, он употребляет немецкий язык, который замечательно приноровил к изложению философских мыслей и обогатил большей частью существующих теперь технических терминов. Так от Вольфа пошли термины (перевод со слов по-немецки): отношение, представление, сознание, основания и причины". Любопытный эпизод из биографии Вольфа: "Его лекции, которые скоро распространились на все философские дисциплины, встретили большое сочувствие. Эта популярность, равно как и рационалистическое направление мышления философа, побудило недоброжелательство пиетистов Франке и Ланге, которые сумели добиться от короля Фридриха Вильгельма I в 1723 году его отставки и изгнания". Кто такие пиетисты? Благочестивые протестанты с уклоном в мистику. В истории, в частности, в истории философии, Франке и Ланге фигурируют только как наушники при короле, что, как и иные правители, не слишком вникал в то, в чём ересь или крамола, но - принимал меры.
"В связи с учреждением Санктпетербургской академии наук Петр I советовался с Вольфом... который занять место во вновь учрежденной Академии отказался, но рекомендовал других выдающихся лиц". Можно вспомнить, что Ломоносов был недоволен засилием иностранцев в Академии, впрочем, это относилось вероятно к пронырливым "искателям счастья и чинов", и не кто иной, как сам Ломоносов осуществил перевод "Вольфианской экспериментальной физики". Сочинения Христиана Вольфа составляют 22 тома, и, как отмечается о статье о нём, - "преподавал и ревностно писал до самой смерти в 1754 году" прожив около трёх четвертей века. Не знаю, обращается ли на это внимание, но в том, что я пишу и на что, может быть, неоправданно отвлекаюсь, красной нитью проходит мысль о преемственности, эстафете того, что сотворено великими предшественниками, несмотря на различные, чуть ли непреодолимые преграды в их судьбах. Что же так неотвратимо заставляло совершать каждого "подвиг благородный", как точно сказано Пушкиным? Кто ответит на этот вопрос, а я пытался...
Включение Баумгартеном эстетики, как философского направления, в лексикон нашло последователей в лице его учеников; историка литературы Готшеда, геолога Зигмунда Баумгартена, старшего брата автора "эстетики", математика Кнуцена, учителя Канта; и сам Иммануил Кант не обошёл вниманием то, что он подразумевал под эстетикой. "У Канта эстетика - наука о правилах чувственности вообще" - это уже из современной энциклопедии. И далее: "Наряду с этим в немецкой классической эстетике ХVIII - начале XIX века развивается понимание эстетики как философии искусства, закрепляющееся у Гегеля". У меня на столе 4-х томная ''Эстетика" Георга Вильгельма Фридриха Гегеля, подсчитал - всего 1933 страницы, правда 4-ый том - как бы приложение - то из написанного Гегелем, что как-то соотносится с основном темой этой части его сочинений. Каюсь, в некоторых опусах я позволял себе иронизировать относительно Гегеля, на основании наивных в его время соображений об отдельных природных явлениях, или свидетельствах личного знакомства с философом Генриха Гейне. Правда, оговаривался, что эти мелочи вряд ли всерьёз принижают великого человека, великого в полном смысле слова - и хотя бы по беглому знакомству с его "Эстетикой" должен признать, что эти тома по широте охвата и оригинальности мыслей не уступают "Опытам", но по жанру у Гегеля - я бы назвал это сверхинтеллектуальным дневником.
У артистов есть такое понятие "вживаться в образ" - будь то известная личность из более или менее далёкого прошлого или персонаж современной пьесы, похожий на кого-нибудь из знакомых. Начиная более или менее обстоятельно рассуждать о какой-либо, в основном, творческой личности, я невольно стараюсь представить - как человека, с которым не раз встречался. Думаю, что создатели книг о замечательных людях, и детально осведомленных об их жизни и творчестве, если не проявившие себя на иных поприщах, - безусловно в этом плане дадут мне фору. При всём том субъективность в оценках неизбежна, хорошо, когда не навязанная тенденциозность. Но у меня в моих увлечениях другое, как у влюбленных - достаточно немного, сравнительно немного, может быть мимолётных встреч - и ты под властью обаянья, которое неизвестно как и когда может развеяться.
впечатление произвёл близлежащий от Штутгарта Тюбинген, в университете которого учился юный Георг, кстати основательно изучая и теологию, и даже математику. Как и Монтень, Гегель одержим жаждой знаний. И, как и "Опыты" Монтеня - пусть парадоксально на первый взгляд, - тома сочинений Гегеля, наверное, как и Канта - тоже своего рода интеллектуальный дневник, только если для Монтеня акцент на втором слове - "дневник", то для Канта и Гегеля - на "интеллектуальный". Разница и в том, что Монтень просто высказывает своё суждения по самым разным вопросам, и всё это складывается в нечто общее, но мозаичное с выступающим "я" автора, - а в картине мироздания, которая вызревает в мозгу, в душе Гегеля - конструкция общего, объединяющего грандиозную духовную сигмонаду налицо, и все частности подчинены, как на многоплановых картинах великих мастеров этому неизменному, и в настоящем искусстве - "необходимо и достаточно".
Возможно торжественная поступь науки нового времени переманивает философию выйти из рядов наследников Монтеня - насквозь гуманитариев, не шибко жалующих науку, и не этим ли объясняется успех лекций Гегеля в начале XIX века, непонятных и раздражающих блестящего по своему Шопенгауэра; и с той поры философия привлекает к себе тех, кто не просто рассуждает о том, о сём, но строит свою систему, выдвигает свою концепцию, хотя сие приобрело, в новейшее время, на мой взгляд, и несколько спекулятивный характер. Но, как мне представляется, работа над "Эстетикой" для Гегеля выходила за рамки стремления "объять необъятное" - включить в свою картину мироздания всё обозримое - от физики до поэзии, лирики. Вроде бы до мозга костей рационалистический философ был страстно увлечен искусством, как я понимаю, в основном, изобразительным. Может это была некая отдушина, разрядка в напряженной умственной работе; судя хотя бы по письмам к жене из разных городов, стран, где непременно кидался в местные музеи, любовался шедеврами архитектуры, - это увлечение было сродни маниакальному. Может быть, и это побуждало Гегеля искать понимание - каким образом рождаются произведения литературы, искусства и так воспринимаются людьми. Буду и здесь самонадеянным, но ответа "почему?" для человечества эстетическая составляющая бытия сделалась неотъемлемой от общего существования, ответа на этот вопрос, прозвучавший ранее, я не нашел у Гегеля.
"Введении" к томам "Эстетики" декларируется: "Эти лекции посвящены эстетике; её предметом является обширное царство прекрасного, точнее говоря, область искусства или, ещё точнее, - художественного творчества. Правда, термин "эстетика" не совсем подходит к нашему предмету, ибо "эстетика" означает, скорее, науку о чувстве, чувствовании. Понятая таким образом, эстетика возникла в школе Вольфа в качестве новой науки, или по крайней мере в качестве зачатка будущей философской дисциплины, тогда в Германии было принято рассматривать художественные произведения в связи с теми чувствами, которые они должны вызывать, - например, чувством приятного, чувством восхищения, страха, сострадания и. т. д... Поскольку слово само по себе нас не интересует, мы готовы сохранить название "эстетика", тем более что оно утвердилось в обычной речи. И всё же единственное выражение, отвечающее содержанию нашей науки, это - философия искусства или, ещё более определённо, - философия художественного творчества".
И сразу же - "Приняв указанное определение, мы тем самым сразу исключаем из нашего предмета прекрасное в природе". Думается, такой подход делает излишним каверзный вопрос: "почему для гомо, человека, в отличие от всех дочеловеческих существ, категория "прекрасного" - и в природе, и в искусстве сделалась существенной частью мировосприятия? Гегель ставит перед собой совершенно иную задачу. "Мы чувствуем, что наши представления о красоте природы слишком неопределённы, что в этой области мы лишены критерия (выделено курсивом), и потому объединение предметов природы с точки зрения красоты не имело бы особого смысла". Если во главу угла и впрямь поставить некие критерии красоты или прекрасного, то сопоставляя, допустим, розу и хризантему, берёзу и пальму, кукушку и петуха, Монблан и Фудзияму - никакое сверхкомпетентное жюри не рискнёт отдать чему-либо из каждой пары пальму первенства. То ли дело, если вульгаризировать, может и не очень, позицию Гегеля - по некоей эстетической шкале сравнивать, допустим, скульптурные головы Нефертити и одной из Венер, картину Рафаэля и, скажем, импрессионистов, то о каких общих критериях может идти речь?
и развивается по установленным или ещё не открытым законам, то и всё "третьеспиральное", по-моему, сотворенное человеком творческим, - во множественном числе и с незапамятных времен - становления гомо сапиенс - также несомненно создаётся по каким-то, будем считать, и эстетическим законам. Отсюда - не просто логика, а "Наука логики", "Энциклопедия философских наук" - под эгидой величественной "феноменологии духа". Было бы смешно, если бы я, как совершеннейший дилетант, в частности, в философии, начал что-то лепетать о непостижимой для меня, как, вероятно, для абсолютного большинства вчерашних и сегодняшних жителей Земли глубин или высот, содержащихся в философских томах этого величайшего мыслителя сравнительно недавнего прошлого. И даже беглое перелистывание "Эстетики" говорит о широчайшей эрудиции этого человека, по крайней мере, в гуманитарной сфере.
Доступный Монтеню культурный мир, ограниченный его родиной, ближайшими соседними странами, наследием былых веков, античности, в эпоху Гегеля значительно расширился, захватывая Восток, Китай, Индию, страны, населенные арабами, правда, памятники древней литературы издалёка доходили выборочно, и сведения о жизни народов схематично, поверхностно. Почти незнакомы для западного европейца были и Россия даже после Наполеона, Скандинавия, аборигенная Америка, но для Гегеля уже намного более знакома та же Франция, Англия, Италия, даже Чехия, всё-таки Западная Европа. Таким образом, под рукой у Гегеля внушительный массив всех жанров литературы и искусства, который он, как говорится, разбирает по косточкам. Но Гегель - опять-таки - не Монтень, и как и другие труды этого философа - ''Эстетика", несмотря на приводимые примеры из известных произведений литературы и искусства, требуют от читателя, так же, как дипломированному математику при ознакомлении с работами в этой области, мысленно вооружиться инструментарием гегелевской диалектики, иначе придётся сразу же махнуть рукой на возможность понимания авторских мыслей.
Открываю наудачу какую-то страницу, хватаю первую попавшуюся фразу. "Греческий бог (имеется в виду скульптура) существует для наивного созерцания и чувственного представления, его формой является телесный человеческий облик..." - полагаю, что не только до меня дошло сказанное - ёмко и точно, однако там, где после "облик" многоточие - стоит запятая, и фраза эта продолжается так: "…сфера его власти и его сущности носит индивидуально обособленный характер (и это можно понять), и по отношению к субъекту он представляет собой некую субстанцию и силу, в которой субъективно внутреннее начало находится в единстве лишь в себе, а не обладает этим единством как внутренним субъективным знанием его". Поздравляю того, кто уразумел и последнее, и готов признать свою несостоятельность в осознании приведенной цитаты, так же, как работу из какой-либо области той же высшей математики, восторженно принимаемая учёным специалистом этого направления; или ещё: "Подлинная сущность любви состоит в том чтобы отказаться от сознания самого себя, забыть себя в другом", как говорится, влюбиться без памяти - я принимаю как метафору, но и здесь - после запятой: "... и, однако, в этом исчезновении и забвении впервые обрести самого себя и обладать собою". Да, любовь это такая штука... Ещё раз, может быть, выставляю себя эдаким Петухом из Крыловской басни, но - роющемся не в навозной куче, а в россыпи жемчужных зёрен, и мораль "Невежи судят точно так: в чём толку не поймут, то всё для них пустяк"...
поражает - насколько он равнодушен к произведениям его великих современников. То ли дело Монтень: "Мне кажется, что наш век принёс с собою расцвет поэзии и мы располагаем изобилием искуснейших знатоков своего дела в лице Дора, Беза, Бьюкенена, Лопиталя, Мондоре и Тюрнеба; что до пишущих по-французски, то я полагаю, что они подняли это искусство на такую ступень, на какой ещё никогда у нас не было, и, если вспомнить тот род его, в котором блистают Ронсар и Дюбелле, то я никоим образом не считаю, что им далеко от совершенства древних поэтов". В "Опытах" Монтеня мелькает множество имен различных личностей, значительная часть встречается мне, по крайней мере, не впервые. Разумеется, и у Гегеля античная эпоха в этом смысле опирается на многих из цитируемых Монтенем.
"Эстетики" иная, чем "Опытов", и уже не ХVI век, - набор имен тех, что иллюстрируют определенные мысли автора, иной. В прилагаемом к "Эстетике" перечне имен исторических лиц, в ней упоминаемых - не только авторов литературных сочинений или произведений искусства - всего около 350. Из них около половины опять же мне знакомы, хотя бы - кем был каждый из названных. Понятно, знания Гегеля безусловно доскональные. Но вот что меня удивило: как заметил выше, своих современников, и более ярких по таланту и вкладу в культуру, чем, как говорилось, из разряда "второстепенных", как, скажем, поэты допушкинского времени, за исключением, разве что Державина, - Гегель, что называется, в упор не замечает. То есть, отзывается весьма пренебрежительно, пускай вроде бы аргументированно с его точки зрения. Не угодно ли ознакомиться с цитатой, в которой вроде всё ясно. "Поэтому не следует смешивать оригинальность с произволом художника, фиксирующего свои случайные мысли..." Таким образом задним числом достаётся и Монтеню - помните, что он сообщает о бессистемном заполнении страниц своих "Опытов". Нет, это не кажущаяся вольность "потока сознания", но нечто управляемое индивидуальным мировоззрением, где какие-то детали в изображаемом совсем не случайно необязательны - вероятно Гегель лучше понимал это в живописи, в которой может быть не только лучше разбирался, но и тоньше чувствовал общую настроенность, что ли данного холста.
Продолжим цитировать: "С этим связана также оригинальность остроумия и юмора, особенно прославляемая в наше время. В ней художник исходит из своей субъективности и вновь, и вновь возвращается к ней, так, что настоящий объект изображения трактуется им лишь как внешний повод для своих острот, шуток, выдумок и неожиданных прыжков мысли, порожденных субъективным капризом... Но в таком случае требования предмета расходятся с этой субъективностью художника, трактующего материал совершенно произвольно и выдвигающего на первый план частные особенности своей личности. Такой юмор может быть полон остроумия и глубокого чувства, и обыкновенно он очень импонирует, однако достигнуть его гораздо легче, чем это думают. Ибо легче постоянно прерывать разумное течение событий, произвольно начинать, продолжать и заканчивать рассказ, бросать ряд острот и чувствительных отступлений, создавая этим карикатуры на фантазию, чем для свидетельства об истинном идеале развернуть некоторое устойчивое в себе целое и довести его до совершенства. Современный же юмор любит выставлять напоказ отвратительные шутки распущенного таланта, соскальзывающего часто с подлинного юмора на плоскую болтовню".
"Эстетики". Да, это тот, чьи весьма ироничные высказывания по поводу личных встреч и разговоров с Гегелем несколько раз упоминаются в моих предыдущих опусах, и кто переводил сочинения Гегеля с немецкого на французский - не кто иной, как Генрих Гейне. Нет, в "Эстетике" ни разу не упоминается имя поэта, так же, как и Байрона, поэзия которого вряд ли была неизвестна Гегелю. Загляните в поэмы Гейне "Атта Троль", "Германия. Зимняя сказка", они, как и его лирика, поэтически живы и сегодня в отличных переводах и на русский язык; начиная с "На севере диком", или Байроновские "Дон Жуан", "Чайльд - Гарольд" и другие, и найдёте как раз то, что так не нравится Гегелю. Не удостоил в своих сочинениях Гегель и философа Шопенгауер, отличный литературный стиль которого отнюдь не был строго философски-научным по Гегелю, правда и сам Шопенгауэр, в свою очередь, не стеснялся в негативных характеристиках Гегеля. Не обошел вниманием Гегель и музыку, как один из видов искусства, но в "Эстетике" ни слова о его не только современнике, но и одногодке - Бетховене, тут он, как и более чем почитаемый им Гёте, не в состоянии понять и оценить по достоинству гения наступающей эпохи.
Эстетика предполагает субъективное, консервативное в массе восприятие произведений литературы, искусства; и Шекспир был признан по достоинству в континентальной Европе не сразу, и в этом заслуга авторитета Гёте, который однако высказывался о поэзии Гейне примерно так же, как и Гегель. Но как бы то ни было, для каждого человека, а для культурного по-настоящему, эстетическое отношение к действительности составляет весомую часть его духовной жизни. Помните у Пушкина о правах, тех правах человека, что не зависят о зафиксированных в конституциях и далеко не всегда выполняемых по полной программе. "По прихоти своей скитаться здесь и там, дивясь божественным природы красотам, и пред созданьями искусств и вдохновенья трепеща радостно в восторгах умиленья. Вот счастье! вот права..."
чувства, страсти, нравственные конфликты, и отмечать, какими средствами и насколько впечатляюще получались различные плоды творчества гениальных и талантливых создателей этой стороны "третьеспирального". Похоже, что Гегелю были неведомы шедевры древнекитайской поэзии, в которых природа - не оторвана от эстетического восприятия разных сторон жизни; может быть, до того, как целиком вступить на стезю философии, сочиняющий в молодости приличные стихи, Гегель почувствовал бы неотъемлемость искусства от прекрасного в природе, нет, не признанных таковыми пейзажей, не только и впрямь таких исключительных мест на планете, но - совершенства любого живого существа, каждой былинки. Можно заметить, что так называемые описания природы всё более органично входят в литературу нового времени, существенно дополняя происходящее в это время во всей окружающей жизни вообще и во внутреннем мире действующих лиц. Особенно ярко это, на мой взгляд, в поэзии, и в продолжении поэзии - "Докторе Живаго" Пастернака со множеством изумительных, проникновенных описаний вроде бы самого заурядного в природе России.
Нетрудно представить, что при всех тяготах и передрягах жизни в годы смутного времени героя романа, как и автора, это прекрасное в природе, как и в жизни не оставляло равнодушным, и рожденная поэзия тому подтверждение. Но в повседневном существовании каждого из нас, как и наших предков - какое место и какие значение того, что условно называем эстетикой, вернее эстетическим отношением к окружающему? Снова обратимся к тому, что понимает Гегель по этому поводу. "Правда, искусство и красота, как добрый гений, дают себя знать во всех наших жизненных начинаниях; украшая внешний и внутренний мир человека, они придают среде, в которой мы живём, более светлый и радостный характер. Искусство смягчает серьёзность обстоятельств и сложный ход действительной жизни, оно разгоняет скуку наших праздных часов, и даже там, где не может быть ничего доброго, оно по крайней мере становится на место зла, а ведь это лучше, чем зло. Но если искусство с его привлекательными формами можно найти во всём - от грубого убора дикарей до великолепия богато украшенного храма, - то сами по себе эти формы остаются как бы за пределами подлинных конечных целей жизни. И хотя образы художника не мешают серьёзности этих целей, а временами даже способствуют им, удерживая нас по крайней мере от дурного, нужно признать, что искусство имеет отношение к минутам внутреннего облегчения, расслабленности духа, тогда как субстанциональные интересы требуют, скорее, духовного напряжения".