Григорий Юрьевич Филановский
АПОЛОГИЯ МИШЕЛЯ МОНТЕНЯ
Моё возвращение к Монтеню
http://g-filanovskiy.narod.ru/apologiya-montenia.htm
"Опыты" Мишеля Монтеня в трёх книгах содержат 112 отдельных глав, на 1358 страницах в академическом издании 1960 года, сравнительно небольшим тиражом - дважды по 10 тысяч экземпляров. Нельзя сказать, чтобы в те годы при тиражах на порядок выше - подписных изданий, поэтических сборников иных авторов, зарубежных и отечественных детективов, фантастики - Монтень так же жадно расхватывался книголюбами, и мне посчастливилось приобрести трёхтомник в дни командировки в Москву в те годы. Читал с удовольствием, однако, наверное, не очень-то осмысливая по-настоящему, и разве что запавшее в глубины памяти через годы трансформировалось в мысли, запечатленные в написанном мной в последние полтора десятка лет.
Мишель Монтень прожил большую часть ХVI века, вернее около 59 лет; а я, родившийся через четыре века, точнее - на шесть лет раньше, и сегодня идёт уже девятый год XXI века. И, если о хронологии, то я, приступая к этому опусу, чуть ли не на 23 года старше того, кому посвящаю эту апологию - когда он завершил своё земное существование. "Апология" по отношению к Монтеню - от его "Апологии Раймунда Сабундского" - можно сказать, центральному сочинению в "Опытах", по объёму составляющая седьмую часть от текста трёх книг, но, в отличие от достаточно скептического разбора - по существу - не без уступок цензуре Ватикана - этого богословского произведения, отнюдь не блещущего свежестью мыслей, оригинальностью, моё восхищение Монтенем вполне оправдано предшествующим "апология".
Не последнюю роль в этом играет, можно сказать, субъективный фактор; сдаётся мне, что мой образ мышления и свободный, никак системно не связанный, метод изложения моего отношения к творческому наследию деятелей культуры, науки; к оценке хода человеческой истории в целом и в частностях; разного рода убеждениям, концепциям, теориям - сродни тому, что исповедовал и по-своему выражал мой великий предшественник. На фоне не раз встречающихся на страницах "Опытов" искренних и весьма скромных самооценок своих способностей безошибочно судить даже о вещах вроде бы несомненных; и личный взгляд исключает претензии на истину и в предпоследней инстанции, - на этом фоне было бы более чем нелепо оспаривать несоизмеримость изумительных, нетленных "Опытов" Мишеля Монтеня и содержимое моего интеллектуального дневника, как своеобразной исповеди рядового гражданина XX века. Но именно это позволяет вчитаться в Монтеня с той высоты, на которую поднялось человечество за минувшие четыре века, замечу, во многом благодаря науке нового времени. В эпоху Монтеня наука, особенно вне гуманитарной сферы, находилась в положении, я бы сказал, того "гадкого утёнка", и не только Монтень, но и Джонатан Свифт, спустя век, как рассматривалось в одном из предыдущих моих опусов, мягко говоря, не жаловали.
подкрепляющие мои соображения, цитаты, и данная "Апология" в какой-то мере поправляет такое упущение. Правда, если Монтень щедро и главное всегда уместно цитирует множество авторов, начиная с античности, то в предполагаемой экскурсии по страницам "Опытов" цитаты из них с краткими пояснениями вероятно будут носить характер беспорядочной ретроспекции. А начать, пожалуй, стоит как раз с "Апологии Раймунда Сабундского": "Наука - это поистине очень важное и очень полезное дело, и те, кто презирают её, в достаточной мере обнаруживают свою глупость... Что касается меня, то я люблю науку, но не боготворю её".
Монтень отмечает, что в их доме, точнее родовом замке, с почтением принимали людей учёных, может, лучше сказать - образованных, в нынешнем лексиконе - эрудитов, искусных в дискуссиях, очевидно преимущественно на темы философии, религии, морали. Знакомство с Раймундом Сабундским было, в общем, случайным: "Мой отец незадолго до смерти, наткнувшись на эту книгу, лежащую в кипе заброшенных бумаг, попросил меня перевести её для него на французский язык". В примечаниях: "Раймунд Сабундский (умер в 1432 году) - испанский богослов, автор сочинения "Естественная теология". Что же так привлекло Монтеня к этому сочинению? "Мне понравились взгляды этого автора, весьма последовательное построение его работы и его замысел, исполненный благочестия… Цель книги весьма смелая и решительная: автор ставит себе задачей установись и доказать, вопреки атеистам, все положения христианской религии с помощью естественных доводов и доводов человеческого разума". Комментарий: "Расточаемые здесь похвалы в адрес Раймунда Сабундского, как и самое название главы "Апология", - не что иное, как уловка, к которой Монтень прибегает для отвода глаз цензуры. В действительности Монтень не оставляет камня на камне от аргументации Раймунда Сабундского и в дальнейшем изложении совершенно забывает о той задаче, которую поставил перед собой в начале главы".
"атеистических" цензоров, как и Монтень от католических, но в данном случае нельзя не согласиться с тем, что указанная книга была лишь поводом для высказывания своих мыслей, впрочем, вряд ли антирелигиозных, если речь о христианской религии в чистом виде. И этот аспект без конкретных привязок к историческим реалиям, оставим в стороне. А вообще характерно такое высказывание Монтеня: "... Признаки одинаковы у всех религий: чаянья, вера, чудесные события, обряды, покаяния, мученичества" И - пропасть между исходными положениями христианской религии и воплощением в действительности - как бы верующих: "Никакая вражда не может сравниться с христианской. Наше рвение творит чудеса, когда оно согласуется с нашей склонностью к ненависти, жестокости, тщеславию, жадности, злословию и восстанию. Напротив, на путь благости, доброты и умеренности его не заманить ни мытьем, ни катаньем, если только чудом его что-либо туда не толкнет. Наша религия создана для искоренения пороков, а на деле она их покрывает и возбуждает".
А как понять такое: "Так как атеизм есть учение чудовищное и противоестественное, к тому же с трудом укладывающееся в человеческой голове в силу присущей ему наглости и разнузданности, то встречается немало таких людей, которые исповедуют его для вида из тщеславия или из чванства, желая показать, что они придерживаются не общепринятых, а новаторских взглядов..." Монтень очевидно полагает, что показной атеизм - бездумное оригинальничание, а как убежденность - духовная патология, сродни помешательству: "О, несчастные люди с вывихнутыми мозгами, которые стараются быть хуже того, что они есть!" Но антитеза "не верующий в Бога - атеист" условна, особенно в наше время, и сами термины весьма расплывчаты, неоднозначны, не говоря уже о промежуточных комплексах убеждений в диапазоне между такими ориентировочными полюсами.
"Если Бога нет, то - всё позволено". На мой взгляд глубже этот посыл раскрывается в "Мастере и Маргарите" Михаила Булгакова, цитаты из которого в связи с другими моими соображениями, мелькали на страницах разных опусов на персональном сайте. Всезнающему Воланду крайне любопытна природа атеизма несомненно неплохо образованного писателя: "Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, ещё и не верите в Бога?" Не знаю, обратили ли внимание литературоведы, разбирая этот роман, на многозначительное "помимо всего прочего". А затем "Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизвгнув от любопытства: "Вы - атеисты?! - Да, мы - атеисты, улыбаясь ответил Берлиоз..."
"Ну, уж это положительно интересно, - трясясь от хохота, проговорил профессор, - что же это у вас, чего не хватишься, ничего нет!". Опять же, вспоминающим те годы или осведомленным о том времени по разоблаченной истории советской власти, может показаться, что имеются в виду дефициты разного рода для тех, кто не вхож в Торгсин; набора элементарных удобств в коммуналках - снова-таки не только для москвичей. Но для вдумчивых читателей прояснится исчезновение главного - отсутствие совести у ряда характерных персонажей "Мастера и Маргариты", если это слово, понятие концентрирует моральные устои личности. И недаром только сам Иешуа - в романе полное воплощение лучшего, что может быть в человеке, включая убежденность, что и всех прочих можно исцелить от засилия в их душах порочного, таких по Монтеню "с вывихнутыми мозгами" - и вправить подобные "вывихи" дело не безнадёжное.
Величайшее заблуждение - и по Монтеню, и у Михаила Булгакова - полагать, что человек "сам собой управляет", причём вопреки естественному предназначению, не побоимся полуатеистически - по монадному, дополнить "свыше" - подчиняя свои мысли, поступки, действия призрачной выгоде, упоению властью, богатством, наслаждениями через органы чувств. И - не столько религия с её традиционной обрядностью, сколько вера - пусть в Бога, что наставляет душу человеческую на путь истинный - основа для наилучшего - именно для тебя - выбора судьбы - при всех возможных препятствиях; тем более, когда заложена в душе твоей "искра Божья", талант, как я писал - спустя четыре века после Монтеня - с открывшимися множествами новых направлений на основе "третьеспиральных" наработок.
выразительной мне представляется формулировка этого мировоззрения в энциклопедии Брокгауза - в сжатом виде. "Пантеизм - греческое учение, отождествляющее Бога с миром, причём мир является лишь внешней стороной, проявлением Бога. Пантеизм отрицает всемировое бытие Бога. В древности пантеизм свойственен индийской философии, элейцам, стоикам, неоплатонизму, в новое время его представители - Спиноза, Шеллинг, Гегель и др." Допуская, что моё нынешнее мировоззрение, в общем обрисованное в той концепции, которую назвал монадологией, в какой-то степени сродни пантеизму, по крайней мере в отношении некоего разумного начала мироустройства, бытия всего сущего во вселенной, включая, разумеется, человечество, как один из вариантов развития сигмонад по восходящей.
"Не смешно же, что это ничтожное и жалкое создание, которое не в силах даже управлять собой и предоставлено ударам всех случайностей…(соответствующая цитата опять же из "Мастера и Маргариты"): "А бывает и ещё хуже: только что человек соберётся съездить в Кисловодск,- тут иностранец прищурился на Берлиоза, - пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возьмёт - поскользнётся и попадёт под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управился так?" И Монтень: "Объявляет себя властелином и владыкой вселенной, малейшей частицы которой оно даже не в силах познать, не то, что повелевать ею!" Что ж, - если заключительные слова этой цитаты можно перевести, скажем, на атом, то XX век, наука этого века доказала, что скептицизм Монтеня в данном случае преодолим. И в познании законов и структур макро- и микромира, существовании живых организмов, а на практике - включение электричества, синтеза различных веществ (в жизнь людей ХХ века); революции в транспортных средствах - "на воде, в небесах и на суше", как пелось в довоенной советской песне; информационные технологии, что и не снились нашим предкам - к такой науке у здравомыслящего Монтеня наверное было бы иное отношение.