VI. ЧТО ЗНАЕТ О ГАМЛЕТЕ ДРУГ ГОРАЦИО И ОТКУДА БЛЮДО У ВЕРБЛЮДА
Третий акт, сцена первая. Самый известный монолог Гамлета – “Быть или не быть…” прерывается приходом Офелии. Несколько начальных фраз их диалога вполне дружелюбны – во всяком случае, вежливы. Но ямб обрывается прозой так, будто сюда вклинивается совсем другой разговор, в котором Гамлет довольно грубо реагирует на неизвестные нам предыдущие слова Офелии:
1758 Ham. Ha, ha, are you honest. (Ха-ха, вы честны/ добродетельны/ целомудренны.)
Далее идет разговор о несовместимости красоты и добродетели, Гамлет говорит Офелии, что когда-то любил ее, затем опровергает это признание и тут же советует ей to a Nunry goe (уйти в монастырь), чтобы не плодить грешников. Nunry означает также эвфемизм девичья обитель в значении публичный дом. Гамлет прямо обвиняет Офелию: “…make your wantonnes ignorance…” (представляете ваше распутство неведением), и прямо угрожает, что в случае ее замужества она not escape calumny ().
Во второй сцене Гамлет перед спектаклем “Мышеловка” дает указания актерам, и они уходят готовиться. А мы в это время обратим внимание на нижеследующий поэтический кусок. Гамлет зовет Горацио и сразу огорошивает его признанием:
1904 Horatio, thou art een as iust a man As ere my conuersation copt withal (Горацио, ты лучший из людей, С которыми случалось мне сходиться.)
Высказывание отнюдь не так прозрачно, как его представил Лозинский, хотя первый смысл передан достаточно точно.
Второй допустимый вариант разберем пословно. “Горацио, ты есть соглядатай/наблюдатель (een означает по-шотландски “глаза”, но в современных редакциях превращено в e’en = even – как раз, именно, тем самым дублируя следующее iust) именно тот из людей (iust a man), который в самом начале (ere) мои неофициальные переговоры (my conuersation) поймал на месте преступления () к тому же (withal).
Итак, выходит, что Горацио – великолепный соглядатай, знающий что-то о неких закулисных переговорах Гамлета.
Важно и то, что весь этот почти монолог принца – сплошной панегирик, восхваление поэтическим Гамлетом (пером Горацио-автора!) поэтического Горацио-героя! Ей-богу, это как-то неэтично и вселяет подозрения, что Горацио-автор хочет представить Горацио-героя (да еще и устами Гамлета) в самом выгодном свете. Все это (и дальнейшее) заставляет нас повнимательнее отнестись к стихотворной линии – оказывается, там не все так просто, и ее автор Горацио вовсе не беспристрастный наблюдатель, каким кажется – у него есть свои интересы в том деле, которое мы расследуем.
И действительно, далее Гамлет всячески расхваливает Горацио, упомянув, что он – “A man that Fortunes buffets and rewards Hast tane with equall thanks” (человек, который удары и награды Фортуны приемлет с одинаковой благодарностью), но при этом он вовсе не “a pype for Fortunes finger” (дудка в пальцах у Фортуны). Опять эта Фортуна, к которой имеет отношение и Горацио, но, судя по стихам, он не раб ее, – в этом, во всяком случае, читателя хочет уверить Горацио-автор. Создается ощущение, что Горацио, рассказывающий Фортинбрассу о том, как все произошло, выставляет себя самым близким и верным другом принца Гамлета. Чего стоит следующее “признание” Гамлета:
1922 …giue me that man (…дайте мне такого человека,)
1923 That is not passions slaue, and I will weare him (который не раб страстей, и я буду носить его)
1924 In my harts core, I in my hart of hart (в середине моего сердца, в сердце моего сердца,)
1925 As I doe thee (как тебя).
В конце положительной (почти объяснение в любви) характеристики, Гамлет просит Горацио следить во время спектакля за реакцией Клавдия.
Входят король, королева и остальные зрители. Снова проза. Король спрашивает Гамлета о его жизни, Гамлет (по Лозинскому) отвечает: “…”. Темнота этих слов заставляет нас обратиться к оригиналу: 1949 “Excellent yfaith, Of the Camelions dish, I eate the ayre, Promiscram'd…” (Превосходно, даю слово, – из верблюжьего блюда я ем наследство, сыт обещаниями по горло). Кажется, почти тот же бред, только хамелеон поменялся на верблюда, и слово ayre (наследство) мы оставили без изменений, в отличие от поздних редакторов, предпочитавших править его на air (воздух), вероятно, оправдывая это одинаковым звучанием со сцены. Но если учесть, что dish переводится еще и как надувать, одурачивать, путать карты– некто, пока нам неизвестный, (предположим, его партийная кличка “верблюд”), кормит Гамлета обещаниями некоего наследства – а наследство у принца, сами понимаете, какое.
Самое время вспомнить еще одну фразу на эту тему – из разговора Гамлета с Полонием (сразу после слов об опеке):
1243-5 Pol. … will you walke out of the ayre my Lord? (…не хотите ли уйти из этого , мой принц?)
1246 Ham. Into my graue. (В мою могилу.)
“мое наследство получите только через мой труп”…
В ответ на слова о верблюжьем блюде король недоуменно замечает: “Я ничего не понял в твоем ответе, Гамлет. Это не мои слова”.
Гамлет: 1953 “No, nor mine now my Lord. You playd once i'th Vniuersitie you say.” (И не мои уже, мой Лорд. Вы говорили, что когда-то играли в университете) – в отличие от версии Лозинского Гамлет обращается с этим вопросом не к Полонию, а к королю. Полоний отвечает: “Это я играл, мой принц, и считался хорошим актером”. По просьбе Гамлета он уточняет: “I did enact Iulius Caesar, I was kild i'th Capitall, Brutus kild mee” ().
Уточним и мы – сразу бросается в глаза это местоимение первого лица, переводящее убийство с Цезаря на Полония. И еще – римский Капитолий пишется через о, – как по-латыни (Capitolium), так и по-английски (же может означать либо столицу, либо тяжкое преступление, караемое смертной казньюin в новом контексте выступает как указание на причину свершенного действия – “Я был убит из-за тяжкого преступления, караемого смертной казнью”. Что касается Брута, то он, как известно, был приемным сыном Цезаря.
И комментарий Гамлета: “It was a brute part of him to kill so capitall a calfe there” (– убить столь преступного простофилю в том месте). Лозинский же предпочел кальку с capitall a calfe – капитальное теля.
Как видите, Полоний в одном предложении рассказывает нам свое прошлое и будущее, тем самым добавив в нашу копилку еще один факт. Изображать Цезаря на сцене настоящего королевского двора, а не на подмостках университетского театра – это не столь тяжкое преступление, но приемный сын, видимо, имел свои причины для наказания первого министра.
***
Итак, загадки продолжают накапливаться. Гамлет обвиняет Офелию в распутстве. Горацио перестарался, представляя себя другом Гамлета, на самом деле являясь соглядатаем, обладающим информацией о каких-то тайных переговорах Гамлета. В свою очередь Гамлет знает о некоем “верблюде”, мешающем ему получить законное наследство – датский престол. Полоний также связан с попыткой лишить Гамлета наследования трона. Он же, предсказывая свою судьбу, намекает, что убийцей станет его приемный сын.