XXVIII. ТРЕТИЙ ГАМЛЕТ И ЕГО ЖЕНА
Графа Ратленда некоторые исследователи считают не только кандидатом в Шекспиры, но и сыном королевы Елизаветы. И Шекспир свидетельствует в пользу версии родства Елизаветы и Роджера Мэннерса, графа Ратленда. Кроме установленной принадлежности Лаэрта к королевскому символу – Солнцу, обнаруживаются и другие доказательства. В стихотворной части есть важный момент: король спрашивает, чем Лаэрт докажет, что он сын своего отца. И Лаэрт отвечает: “To cut his thraot i'th Church. (Перережу его (Гамлета – И. Ф.) ). Но мы уже знаем, что Пирр убил Приама в храме возле алтаря, а под кличкой Пирр в нашем деле проходит королева Елизавета. В прозе тоже есть указание. Как мы помним, травы из венка Офелии – укроп и водосборы, соотносятся с парой Феникс и Голубь. Поэме Роберта Честера “Жертва любви или Плач Розалины”, в которой говорится о смерти любовной пары Phoenix and Turtle, посвящено много работ (и книга Ильи Гилилова), но исследователи так и не пришли к единому мнению. Здесь не хватит места для анализа этой поэмы, но прошу поверить на слово, что метод уравнения, примененный в данной работе, дал в случае “Жертвы любви” однозначный результат – под именами Феникса и Голубя автор скрыл королеву Елизавету и ее тайного мужа Роберта Дадли – и поведал он о высокопоставленных любовниках не с подобающим пафосом, но с издевкой.
(Немного об авторе все же нужно сказать. Личность Роберта Честера (Robert Chester), “переводчика” этой поэмы “с прекрасного итальянского” всеми исследователями искалась в окружении Шекспира. Однако был в XII веке английский переводчик Роберт Честер, переводивший алхимические тексты с латыни на английский. Сама поэма сделана, как заметил Антон Нестеров, в виде трактата по алхимии. Так что за именем “переводчика” скрывался другой человек. И возможно, намек на него содержится в самой фамилии переводчика – ведь Chest означает – и почему бы не предположить, что это все тот же хитрый могильщик из Гамлета, до которого еще дойдет очередь. Если же учесть, что другой исторический персонаж граф Роберт Честер является одним из главных кандидатов в прототипы знаменитого Робин Гуда, а песенки Офелии имеют явные отсылы к балладам о Робин Гуде, то ясно, что в данной работе мы не сможем проследить все нити, связывающие ситуацию “Гамлета” с ситуацией “Жертвы любви…”)
Теперь можно определить и таинственного эпизодического Клавдио, который отдает фальшивые письма слуге для вручения их королю и королеве. Вот тут нам пригодится эта латинская хромота имени – у графа Ратленда были больные ноги. А если мы поверим, что крестница королевы Елизаветы и дочь Сидни была внучкой этой королевы, то получится, что Роджер Мэннерс женился на собственной племяннице, и имя Клавдио (младший Клавдий) подходит ему как нельзя лучше.
Впрочем, этот самый Клавдио беспокоит меня меньше всего, поскольку о нем нам известно от мистификатора Горацио. А мы уже знаем, насколько можно доверять его информации… К этому можно прибавить и наше предположение о том, что Полоний=Клавдий. Почему бы не разрешить Клавдию, как абстрактному символу королевской власти, перейти после смерти его неофициального носителя Полония-Сэсила к официальному – королеве Елизавете? Тогда и сам Горацио может назвать себя Клавдио, что укладывается как в версию Альфреда Баркова, так и в мою.
Что касается Офелии, то отношение автора к данному персонажу не очень хорошее. Это отражено даже в имени. Есть два варианта происхождения : либо от offal (с XIV в.) – отбросыophello – накопление, выгода. Второй вариант более достоверен, ведь сама Офелия укоряет себя за жадность, говоря о дочери хлебника, превращенной в сову. И, действительно, судя по обвинениям Гамлета, она лишилась девственности в обмен на обещания королевского отпрыска на ней жениться. Так и случилось, но, по сведениям различных источников (Гилилова в том числе), Лаэрта-Ратленда пришлось долго уговаривать, и, думаю, последнее веское слово было за королевой-матерью. Может быть, пока Ратленд был другом Эссекса, это дело было почти семейным, но после предательства знающий подробности Шекспир, который был явно на стороне Эссекса, не мог написать доброжелательно об этой парочке.
“Утопление” Офелии в стихотворной части – еще одно иносказательное сообщение о соответствии Офелии и Елизаветы Сидни. Отца Елизаветы, Филипа Сидни прозвали Орфеем, а деревом-символом Орфея считается ива. Ивами поросли берега реки Геликон, текущей вокруг Парнаса, и таким образом, ручей, в который смотрелись ивы, и в котором “утонула” Офелия, напевая свои песенки, есть копия Геликона. Вполне возможно, что Шекспир здесь говорит о претензиях Елизаветы Сидни на поэтическую преемственность, и о ее неудаче на этом поприще. Вообще, тема семейства Сидни-Пембруков-Ратлендов, и его отношения к шекспировскому проекту очень обширна и требует отдельной большой работы, но сейчас мы не можем уделить этому достаточно внимания.
How should I your true loue know from another one, (Как отличу я вашего истинного любовника от кого-то другого,)
По его раковине на шляпе и жезлу, и его сандаловым туфлям)
– прямая цитата из стихотворения Уолтера Рэли “As you came from the holy land of Walsingham” (Когда ты шел из святой земли Уолсингем– там, в ответ на вопрос, путник отвечает: “How shall I know your true love, That have met many one” (Как отличу я твою истинную любовь, одну среди многих встреченных). Возможно, это всего лишь расхожий поэтический оборот того времени. Но ссылка на стихотворение Рэли дает нам название святой земли Уолсингем, но это и намек на Фрэнсис Уолсингем, жену графа Эссекса. Вторая же строка песенки Офелии говорит о раковине на шляпе этого возлюбленного – символе воды, который сразу относит истинного любимого Гертруды-Елизаветы к роду Марии Стюарт. Как мы знаем, граф Эссекс был фаворитом стареющей Елизаветы – и для тех, кто считал его ее сыном, всегда было трудно объяснить, зачем “мать” на глазах у придворных изображала отнюдь не материнскую любовь к “сыну”. Теперь, зная, что он был сыном другой королевы, мы можем позволить нашим историко-литературным героям быть любовниками, или изображать таковых.
– король комментирует эти ее слова, как мысль об отце. О каком отце? Считается, что о Полонии. Однако Шекспир не дает нам заблудиться. Вот две строки, которыми начинаются и заканчиваются причитания Офелии о том, кто ушел и уже не вернется:
2938 Oph. В красивом сладком/любимом Робине вся моя услада.) (…)
)
Последняя строчка – прямая цитата из смертного приговора, вынесенного Эссексу. Первая же строка – цитата из ирландской песенки, но нам важен этот “сладкий Робин” – так звала Елизавета своего Роберта Дадли, так она звала потом его пасынка Роберта Деверо, графа Эссекса. И Офелия-Елизавета Сидни-Мэннерс поет о смерти своего приемного отца, графа Эссекса.
У внимательного читателя может возникнуть вопрос – отчего Гамлет ведет со своей приемной дочерью Офелией столь эротические разговоры? На это трудно ответить, оставаясь в рамках общепринятой морали. В те времена приемные дети вовсе не обязательно воспитывались приемными родителями. Сам Эссекс после смерти отца и при живой матери был отдан под опеку Берли и жил в семействе опекуна какое-то время. Известно, что его юную падчерицу Елизавету после смерти ее отца воспитывала тетка Мэри Сидни-Пембрук, и нельзя с уверенностью утверждать, какие отношения были между девушкой и красавцем Эссексом – дочерне-отцовские или женско-мужские (пусть и платонические). Шекспир, как мне кажется, предлагает нам второй вариант…