ПОРТРЕТ
Мой друг, который счастью не был другом... Данте
Говорят: суровый и торжественный стих Данте, мрачный Данте, сумрачный Данте, гневный Данте, беспощадный Данте, непримиримый Данте. Это - правда, но не вся правда: рядом с поэтом, самой судьбой и мировоззрением обреченным на одиночество, уживался человек "мечтательный, на девушку похожий", страстный, чувственный, ранимый.
На кудри золотые, Амором завитые Мне на погибель, наложил бы руку И стал бы мил, мою смиряя муку. О если б косы пышные схватив, Те, что меня измучили, бичуя, Услышать, скорбь врачуя, И утренней и поздней мессы звон! Нет, я не милосерден, не учтив, - Играть я буду, как медведь, ликуя. Стократно отомщу я Амору за бессильный муки стон. Пусть взор мой будет долго погружен В ее глаза, где искры возникают, Что сердце мне сжигают. Тогда за равнодушье отомщенный, Я все прощу, любовью примиренный. Прямым путем иди, концона, к даме. Таит она, не зная, как я стражду, Все, что так страстно жажду, Пронзи ей грудь певучею стрелою - Всегда прославлен мститель похвалою.
Данте вовсе не суров - сентиментален. Не говоря уж об экзальтациях Новой Жизни, в Божественной Комедии он робок, умилен, слезлив. Он плачет, переживает, падает в обморок, непрерывно рефлексирует, рассказывая о своих ощущениях и чувствах. При желании в нем можно найти нечто от Жан-Жака или Льва Толстого, хотя он неизмеримо привлекательнее во всех других отношениях.
Ему дорога рыцарская куртуазность, воспетая трубадурами, он вообще горячий приверженец феодальной культуры с христианскими добродетелями, неспешностью, основательностью и аристократизмом. Данте - эталон патриархального средневекового Иакова, консерватора, чей взгляд всегда обращен назад - в милую сердцу отчизну дедов и прадедов, во времена Каччагвиды, в безмятежную тишину утраченного "золотого века". Время развращает, пороки человеческие - зло времени, новшества удручают поэта, в переселении крестьян во Флоренцию он видит опасность для крестьян и для Флоренции.
Аристократизм Данте не подлежит сомнению. Его элитизм подтверждается не только мыслями, высказанными в Монархии или в Комедии, не только нескрываемой антипатией к черни, но и отрицательным отношением к Данте "демократов" последующих времен (на что довольно давно обратил внимание Валлоне). Элитизм Данте таился в самых глубинах его сознания: первое, что поэт слышит в Аду, - это многоголосый стон, издаваемый душами "ничтожных", гонимыми адским вихрем. Они не могут попасть даже в Ад и не могут вернуться на землю. Это души безликих и безразличных, ничем себя не проявивших. Осуждение и милость Божья отвернулись от безликих, вечная неприкаянность - вот их посмертный удел.
Данте усвоил у своего учителя "procul este profani" и отказал "ничтожным" в Аде и профанам - в своей книге. Приступая к написанию "Рая", он обратился к читателям с предупреждением о том, что его видения недоступны пониманию невежд, это книга для тех, кто стремится к "ангельскому хлебу".
Как все гении, Данте прежде всего человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Он любит женщин, в молодости ввязывается в партийную распрю, в зрелости наивно видит в бездарном Генрихе VII спасителя и исцелителя отечества, первого кандидата на уготованный поэтом мировой трон. Он высокопарно сравнивает любимого Арриго, "титана-миротворца" с Августом, Цезарем и даже Христом. "Вот агнец Божий, который смывает грехи мира!" Демагога и авантюриста, одержимого манией величия короля, чьи наемники грабят Италию, он наделяет чертами идеального правителя, призывает подавить Флоренцию, помещает в Раю в центре мистической Розы рядом с Богом. "Здесь воссядет августейшая душа высокого Генриха, который придет спасать Италию прежде, чем она к этому будет готова..." Неожиданная смерть Арриго - величайшая трагедия для поэта, вошедшего в вечность...
При всем том Данте - уникальный пример "ретроградного" провидца, глубже всех современников видевшего настоящее и грядущее. В забытом ныне письме Павел Флоренский, выдающийся русский философ, не соглашаясь с распространенным в дореволюционной России мнением о консерватизме Данте, писал, что если Данте не идет в ногу с Коперником, то не по своей привязанности к прошлому, а по причине того, что его сфера - прозрения Эйнштейна! Мне хотелось бы изменить акценты: не говоря о консервативности самого автора теории квант, я утверждаю, что ретроградство и консерватизм - это и есть та огромная культура, на которой произрастает все новое. Дело не в том, можно или нельзя в представлениях Данте о природе света усмотреть зачатки современной физики, дело в том, что "принципиально новое" возможно на фундаменте глубочайшего освоения "отжившего старого". Именно поэтому "ретроград" Данте, независимо от того, можно или нельзя приписать ему "эйнштейновские предчувствия", гораздо привлекательнее для культуры, чем все "давители гадины" вместе взятые.
Как до него Августин, а после него Толстой, это был человек неистовых страстей, пытающийся сковать их христианскими заповедями. Но поскольку это невозможно, подавление кипения в сочетании с Божьим даром и дало миру величайшего гения. Я полагаю, что гениальность представляет собой мощный паровой котел со срывающейся крышкой: нет неистовых страстей, нет давления, нет подавления - нет гения. Все три компоненты обязательны.
Осип Мандельштам обратил внимание на особенность психики Данте - его страх перед прямыми ответами.
В то время как вся "Divina Commedia" является вопросником и ответником, каждое прямое высказывание у Данта буквально вымучивается...
Почему? Объяснение Мандельштама сложностью политической ситуации опасного века меня не устраивает. Данте страшился единственности - в этом разгадка! Отсюда же его гераклитова метафорика и аллегорика: поэт прибегает к темнотам сознательно (или бессознательно), он не в состоянии вместить космос своего духа в раз и навсегда отлитую форму. Поэтому и неисчерпаем.
Видимо, это был человек быстрого движения - ума и тела. Все его герои отличаются стремительностью, а для переваривания мировой культуры требуется хороший желудок и моментальный мозг. В моем представлении Данте молниеподобен.
Это был страстный и пристрастный человек, который не только "не мог молчать", но и в сердцах был способен "ответить не словами, а ударом кинжала" в метафорическом, естественно, смысле. Гневные филиппики и инвективы в адрес сильных мира сего роднят его с Толстым, как, впрочем, и моральные ригоризмы.
Человек беспощадной принципиальности, он не был лишен свойственной непреклонности пристрастности, оттого его загробное царство полно несправедливо осужденных и не в меру возвеличенных. В Комедии он свел счеты со всеми врагами и обидчиками, возвысил до Эмпирея всех, кого носил в сердце, и свершил нелицеприятный суд над своим временем и народом. Лейнарди считал, что Данте написал Комедию во имя торжества справедливости, в которой ему отказала Флоренция, и воспользовался аллегорией для сокрытия прямой речи. Это - сколок правды, ибо вечные произведения не пишут из одного честолюбия или одной мести.
Карлейль видел причиной жизненной трагедии Данте, его полной превратности жизни суровый, бесстрастно-правдивый характер героя, ибо "со своими горделивыми, молчаливыми манерами, со своим сарказмом и скорбью он не был создан для того, чтобы преуспевать при дворах". Я не уверен в правильности такой реставрации личности поэта, расходящейся с его женственной душой, отраженной в Новой Жизни, и с его явной субъективностью, просвечивающей с каждой страницы Комедии.
Суровость характера Данте - изобретение комментаторов. Юношеские сонеты, Новая Жизнь, даже Божественная Комедия свидетельствуют о трепетной душе, рефлексии, ажурном духовном складе. Данте не был ни суров, ни непреклонен, он был по-человечески чувствителен и субъективен, никогда не шел на компромиссы с совестью, обладал высшей моральной чистотой и постоянной готовностью к покаянию.
У сердца смерть стоит - уж подступила. Будь я виновен даже, Недолго прожила моя вина, Раскаяньем давно погребена.
Данте пришлось часто менять свою жизнь и изменять своим принципам, но он никогда не изменял главному - высокой христианской духовности, истинному человеческому благородству. Он много и умно писал о человеческом достоинстве, которого всегда недоставало всем временам и дефицит которого остро ощущался всеми гениями. Данте писал, что благородство есть "семя блаженства, которое небеса бросают только в гармоническое существо". В его понимании благородство - это стремление к добродетели, духовная утонченность, высокий склад души - качества, которыми сполна обладал сам поэт.
Человеческим идеалом для него был Эней, в котором Данте почитал честность перед законом, стойкость, умеренность, любвеобильность, благожелательность, справедливость.
Для Данте этика всегда стояла выше метафизики. Именно этика - наука о совершенном управлении - должна двигать миром, определяя законы земли и небес. Без этики не было бы "ни деторождения, ни счастливой жизни, а науки были бы написаны втуне и напрасно найдены в древнейшие времена". Видимо, привязка науки к этике - еще одно изобретение "гражданина мира".
Это был человек деятельный, неуемной энергии, титанической работоспособности. Будучи эрудитом и поэтом, неистово поглощая знания, он принимал жадное участие в кипучей политической жизни, находил время для сердечных увлечений, участвовал в нескольких битвах, выпол- нял дипломатические миссии, постоянно разъезжал. Жажда деятельности уживалась в нем с высокой духовностью, энергичность - с созерцательностью. Это дало Фрэнку Сьюэллу основание говорить о сродстве Данте и Сведенборга.
Напряженные занятия, груз размышлений, тяготы жизни согнули спину поэта -
Я следом направлял мои шаги, Изогнутый под грузом размышлений, Как половина мостовой дуги, -
Трагическое, предельно экзистенциальное мироощущение поэта, сближающее его с чувствами Леопарди, Шопенгауэра, Киркегора, нашло свое выражение в страшных строках:
Тот страждет высшей мукой, Кто радостные помнит времена В несчастии...
"Радостные помнит времена в несчастии" - очень многозначно: это больше чем намек на собственную судьбу, это - стиль мышления, мировидение, реакция на жизнь и на людей.
В одном из его сонетов, возникшем в годы изгнания, читаем:
Залит проклятым ядом целый свет; Молчит, объятый страхом, люд смиренный, Но ты, любви огонь, небесный свет, Вели восстать безвинно убиенным, Подъемли Правду, без которой нет И быть не может мира во Вселенной.
Никогда ни один человек не отчаивался так глубоко, как Данте. И ни один поэт в мире с такой силой не стремился преодолеть это отчаяние. Дело шло о неблагополучии всей мировой системы. Он должен был оправдать и гармонизировать Вселенную, придать смысл историческим событиям, которые могли бы показаться чудовищными.
Трагизм мироощущения Данте пронизывает всю Божественную Комедию:
...теперь уже никто Добра не носит даже и личину: Зло и внутри, и сверху разлилось.
Поэма не случайно до краев насыщена людской злобой, жадностью, поразившей сердца, ненасытной порочностью человека. Фрейд называл это вытеснением, но задолго до Фрейда великие мистики видели в этом катарсис.
Данте наполнил Ад и Чистилище своими врагами, но не из чувства мести, а в стремлении постичь и изобразить адскую компоненту человеческого. Это заблуждение, будто Даниилы Андреевы пишут Розы Мира, ибо в их душах - отсвет рая, а Данте - подыгрывает дьяволу. У Даниила Андреева хохха занимает не меньше места, нежели у Данте, ибо оба они - тайновидцы духа, а дух не бывает добрым или злым. Дух - разный. А поляризация - свойство примитивного сознания: разве не от присутствия беса рождается магическая сила стихов? Как там у Блейка? -
Всю жизнь любовью пламенной сгорая, Мечтал я в ад попасть, чтоб отдохнуть от рая.
Данте высоко ценил человеческую свободу в ее киркегоровском понимании - как духовный суверенитет и умение самостоятельно мыслить. Свободу же общественную рассматривал в понимании еще не родившегося Беккариа: "Писаный Закон есть искусство добра и справедливости". Он высоко ставил "благодатный светоч права" - ту основу, на которой строилась культура Запада и которой никогда не было у Востока.
оскверненной собственным народом. Фосколо: "Что Данте не любил Италию, кто может сказать это? Но он был вынужден, как все, кто любил ее когда-то или будет любить, бичевать ее, обнажая ее язвы".
Италия, раба, скорбей очаг, В великой буре судно без кормила, Не госпожа народов, а кабак!
Для патриота Данте вся Италия погрязла в грехе и разврате...
Флоренция - Ты предалась распутству и гордыне, Пришельцев и наживу обласкав, Флоренция, тоскующая ныне; Тоскана - Места ли эти под наитьем зла, Или дурной обычай правду рушит, Но жалкая долина привела Людей к такой утрате их природы, Как будто бы Цирцея их пасла; Пистойя Сгори, Пистойя, истребись дотла! Такой, как ты, существовать не надо! Ты свой же корень в скверне превзошла; Генуя О, генуэзцы, вы, в чьем сердце минул Последний стыд и все осквернено, Зачем ваш род еще с земли не сгинул?
Романья - "Увы, романцы, мерзость вырожденья!"; Пиза - "О Пиза, стыд пленительного края"; в Неаполе - "каждый - лжец"; в Риме - "повседневно торгуют Христом".
Разве Данте не списал адский город Дит с родной Флоренции? Разве он не призвал войска германцев покорить родной город? В письме к Генриху VII, написанном в апреле 1311-го, Данте сравнивал Флоренцию с гидрой, змеей, вонючей лисицей, кровосмесительницей, дохлой овцой, чумой и завершил письмо призывом раздавить гидру.
Тем не менее никакой раздвоенности сознания Данте, о которой столько разглагольствовали наши дантологи, - не было! Данте гармоничен. Данте естествен. Данте универсален. Он неотрывен от культуры своей эпохи и тем самым внеисторичен. Это не парадокс - это судьба цельности человеческой! Гиллебрант считал, что никогда не было более ортодоксального христианина, чем Данте. Это очень точная мысль, но неполная. Никогда не было такого ортодоксального христианина, как Данте, с такой христианской свободой мысли. По мнению Реноде, Данте воплощал прекрасный дух средневекового католицизма и аристократизма. Не убавить, не прибавить.
Если характер действительно определяется по почерку, то, по сведению Л. Бруни, почерк у Данте был очень ясный, буквы тонки, длинны и ровны.
Ключ к Данте-человеку и поэту дал он сам - и не раз. Вот он: "явилось мне чудесное виденье". Не буду сужать сказанное от галлюцинации или расширять до фантазии поэта. Как говорил Джойс, ключи даны! Далее каждый использует их по собственному разумению.
присвоивший себе право творить суд над миром и посвященный в тайны, запретные для смертных.
Богословы выделяли три служения Христа: царь, первосвященник и пророк. Последняя функция наиболее близка поэту, который у латинян тоже означает "пророк", vates. Его главные качества: clartas, oestrus, озарение, вдохновение.
Не вызывает сомнения тот факт, что Данте относил самого себя к величайшим гениям человечества рангом Гомера и Вергилия. Он прекрасно осознавал роль поэтов в человеческой культуре, много говорил о харизме и, возможно, впервые представил культуру как результат взаимодействия гениальных прозрений с традицией:
Для такого славного питья мы черпали не только из одного источника нашего гения, но заимствовали и смешивали лучшее, что есть у других, чтобы из всего этого можно было приготовить сладчайший медовый напиток.
священная миссия, помогающая познать Бога. Комедия, считает Бьондолилло, "поэма, созданная духом поэта, твердо осознавшего свою веру в Бога, который с целью предупредить людей о скором появлении восстановителя Священной Римской Империи и Справедливости избрал его - поэта, чтобы он поведал новое слово".
традиции, связующей землю и небо, одаривающей человека благодатью, дань христианским принципам "воздаяния" и "просветления".
Он должен был стать сознанием эпохи, а не ее персонажем.
Во П-й песне "Ада" Данте подробно описывает процедуру своего избранничества: Святая Дева просит Сына о милости обратить спасительное внимание на поэта, затем обращается к Лючии с просьбой послать Данте проводника, Лючия поручает Беатриче спуститься в Ад к Вергилию и передать ему поручение Святой Девы.
Почему Данте осмелился помещать в Ад не только светских владык, но и первосвященников? Потому что он интуитивно чувствовал в гениальности божественное право быть судьей, устами Бога. Гениальность есть божественность в человеке. Гением молчащий Бог живописует смертным свои приговоры. Вот почему гений выше наместников Бога на земле!