ДАНТЕ. СИЦИЛИЙСКИЙ БЫК

СИЦИЛИЙСКИЙ БЫК

"Размышляю о теле, чтобы размышлять о душе, а о ней размышляю, чтобы размышлять над отдельной субстанцией, над нею же размышляю, чтобы думать о Боге".

Фома Аквинский

Фома родился в Италии в замке Роккасекка, что близ Аквино, то ли в конце 1225 году, то ли в начале 1226-го. Его отец, граф Ландольф, был рыцарем Фридриха II, а мать Теодора происходила из богатого неаполитанского рода. Фома получил блестящее по тем временам образование в бенедиктинском монастыре Монте Кассино, а затем в Неаполитанском и Парижском университетах, где он слушал лекции Альберта из Кельна. Хотя во время занятий он особенно не проявил себя, редко участвовал в диспутах и вообще держался в тени, Альберт Великий, видимо, обратил внимание на неповоротливого молчуна - не только из-за роста и размаха в плечах (отсюда - Немой бык, Сицилийский бык), а, видимо, угадав в нем будущего автора Summa contra gentiles.

Уже в юные годы Фома, проявив свой норов и напор в стремлении к цели, восстал против решения семьи сделать его аббатом Монте Кассино. Никакие ухищрения и соблазны не могли заставить его отказаться от решения вступить в орден доминиканцев и продолжить теологическое образование. В ход были пущены все средства - до совращения включительно. Но когда братья подсунули ему красавицу куртизанку, желая скомпрометировать будущего Ангельского доктора, Фома в неистовстве выхватил из камина горящее полено, угрожая поджечь замок.

Завершив учебу и получив степень магистра теологии и лиценциата, Фома преподает теологию в Парижском университете и начинает работу над своими трактатами, призванными изменить облик богословия. Эта его деятельность привлекает интерес Урбана IV, и Фома, к собственному удивлению, оказывается при папском дворе. Римская курия давно ощущала потребность пересмотреть принципы августиновой патристики, и Фома казался ей наиболее приемлемым доктором для этой цели. В разгар духовных брожений в Парижском университете папа направляет его в альма-матер, где блестящий эрудит одерживает нелегкую победу над Сигером и последователями Аверроэса, не желающими что-либо менять в патристиче-ском богословии.

В Парижском университете Аквинат продолжает работу над главным своим трудом - Суммой теологии. Поглощенный теологическими изысканиями, он все глубже уходит в самосозерцание.

Незадолго до преждевременной смерти в 1274 году Фома возвращается в Италию. Во время поездки, предпринятой для участия в X соборе, он заболевает и в возрасте 48 лет умирает в монастыре бернардинцев в Фоссануове.

Хотя при жизни Аквината его учение встречало противодействие со стороны учеников Бонавентуры и латинских аверроистов (имело место даже его осуждение), посмертная судьба томизма блистательна. Doctor communis, doctor ordinis, Ангельский доктор, пятый доктор церкви - таковы ступени восхождения Фомы, во многом предвосхитившего не только философию религии, но и множество идей Просвещения.

Мы живем в век возрождения его философии. Хотя рационализм все больше демонстрирует свою однобокость, Фома жив - не столько даже как пятый отец церкви, сколько как духовный отец неотомизма. Неудивительно, что Мейер называет его основателем философии, а Фишль носителем истины. Спектр влияний томизма действительно безграничен - от фрейдизма до современной эстетики.

Как показал У. Эко, именно изучение трудов Фомы Аквинского привело Джойса к его авангардистской поэтике (не потому ли Дедалус в свойственной Джойсу иронической манере изучал "Трактат против неверных" в обществе проституток?).

Время, Просвещение, наука не поколебали основные идеи томизма, о чем свидетельствует его бурный расцвет в наше время. Ж. Маритен, Ф. Коплстон, Д. Коллинс - блистательные продолжатели учения Фомы в XX веке. Маритен в книге От Бергсона до Фомы Аквинского призывает к возврату от модернизации религии к классической системе Аквината - не потому, что она лучше, а потому, что содержит в себе все особенности современных течений философии.

Бог Фомы Аквинского как источник всего существующего удивительным образом совпадает с Богом Уаитхеда как средоточием "вечных объектов" и "чистых возможностей". Бог в науке - это то, до чего простирается знание, - всеобщий принцип активности, движения, первопричина законов природы.

Томизм никогда не был обскурантизмом. Наоборот, Аквинат распахнул двери опытному знанию. Некоторые его идеи, хотя и облачены в религиозные формы, являются образцами гениальных прозрений. "Движение ангелов может быть непрерывным и, если им угодно, прерывным. Таким образом, ангел может в один момент быть в одном месте, в другой момент в другом безо всякого промежутка времени". Сравните это с современными представлениями о природе микрочастиц и с принципом неопределенности... Фома Аквинский понимал, что наука не способна дать ответы на все вопросы, сделав веру излишней. Где кончается дедуктивная возможность науки, там начинается сфера веры. Вот почему вполне в духе Аквината звучат слова великого Эддингтона: "В век разума вера остается высшей целью, потому что разум является одним из моментов веры".

Сегодня мы знаем больше: знание - тоже вера...

"Только юность знает все, зрелость уже все подозревает, старость же во все верит".

О.Уайльд

Не будем же примитивизовать Бога по образу и подобию своему! Ибо - и это осознано даже простыми религиями - Бог не просто высок, недоступен или несоизмерим с миром, а потусторонен: сознание, интеллект, интуиция - слишком слабые инструменты, чтобы перевалить через ту грань, где законы мироздания перестают быть вершителями порядка и становятся лишь слабыми отблесками божественного мира, где гармония не вымучена, а естественна, где красота рождается самопроизвольно и творит красоту, где благоволит даже не дух, испоганенный соприкосновением с людским бездушием, а та его чистая эманация, для которой уже не нужны ни слова, ни понятия, ни идеи, ибо все они тоже осквернены до такой степени, что не могут служить символами божественного.

Религия, вера, любовь, искусство - это страсть, а где страсть, там разум вторичен. Потому-то до Фомы Аквинского теософия предпочитала откровение умозрению. В познании Бога Аквинат разрывает линию Тертуллиана - Августина: melius scitur Deus nesciendo - лучше знаешь Бога, не доискиваясь его.

Я познал, я стал мыслить и потерял веру. Один из главных вопросов теологии о соотношении знания и веры, как и грядущую заочную дискуссию Киркегора и Гегеля о том, можно ли превратить религию в науку, Фома решает не в пользу веры. Впрочем, сериальным "доказательствам" бытия Бога, сформулированным Фомой, предшествовала богатая теософская традиция, опробовавшая множество вариантов, - Платон, Стагирит, Ансельм добились здесь выдающихся результатов.

Первое доказательство бытия Бога, аргумент неподвижного двигателя, заимствован Фомой у Аристотеля. Вот этот аргумент: все, что движется, приводится чем-то в движение; восходя по цепочке от следствия к причине, мы рано или поздно придем к первопричине - тому, что всё движет, будучи неподвижным. Это - Бог. Изощренный язычник Стагирит умудрился таким образом вывести не одного, а 55 богов, Ангельскому доктору было достаточно одного. Зато число доказательств он увеличил.

Ансельм Кентерберийский предложил онтологическое доказательство, согласно которому раз целое больше части, то Бог есть нечто, выше и совершеннее чего нельзя ничего представить. Раз мы осознаем понятие Бога, то тем самым мы убеждаемся в Его бытии.

Позже Кант сформулирует онтологическое доказательство следующим образом: "Большая правильность и благоустройство в многогранном гармоническом целом приводит в изумление, и даже обыкновенный разум никогда не бывает в состоянии признать их существование без допущения некоторого разумного виновника мира".

Брэдли, с присущей ему четкостью определений, выразит это так: "То, что может существовать и должно существовать, - существует". Правда, св. Фома объявил онтологическое доказательство чрезмерно рационалистичным, ставящим Бога в прямую зависимость от усмотрения человеческого ума, но последующим философам оно не давало покоя: Декарт онаучил онтологическое доказательство, Лейбниц придал ему сослагательную форму.

В отличие от схоластов, Иоанн Дамасский считал, что знание Бога "естественным образом вложено во всех", поэтому необходимость в доказательстве его существования отсутствует. К этому примыкала точка зрения, что бытие Бога недоказуемо при помощи разума. Бог - истина откровения. Разум же слаб, и все его попытки в этом направлении обречены на поражение.

В противоположность этому Аквинат считал, что бытие Бога доказуемо - через причину, proper quid, и через следствие, quia. Возможны пять доказательств (путей) Богосуществования.

Доказательство от движения: все движущееся приводится в движение чем-то иным: Бог - перводвигатель.

Доказательство от производящей причины: все имеет свою причину: Бог - первопричина.

Доказательство от необходимости и случайности: все случайное имеет свою необходимость: Бог - первонеобходимость.

Доказательство от степеней совершенства или ценности: имеются все ступени совершенства: Бог - первосовершенство, абсолютная ценность.

Доказательство от божественного руководства миром есть целенаправленное руководство: Бог - первоцель для всего и перворуководитель.

Существование вселенной - слишком слабый довод в пользу существования Творца, спустя много веков скажет скептик. Логика "раз существует мир, значит его кто-то создал" разбивается о другую: раз существует творец, то кто создал его? Даже в отвлеченной форме - "если

что-то есть, должен же за этим быть кто-то" - эта логика не спасает. Куда неотразимее миросозерцание преподобного Адиса, заявившего, что он сошел бы с ума, если бы утратил веру. Верую, ибо абсурдно - величайшая по глубине и проникновенности формула, которую невозможно принять рассудком, но которую принимали слишком многие великие умы. Некая миссис Барло следующим образом обращала неверующих докторов: "Я знаю, что сахар сладок во рту у меня, и так же знаю, что Спаситель существует" - эта женская "логика" лучше многих схоластик.

Онтологическое доказательство и теодицея появились от непонимания иррациональной сущности веры. Киркегор остро чувствовал это и считал саму попытку оправдания Бога богохульством. Будучи доказанной, вера умирает. Бог кончается там, где начинается рассудочность. Нельзя верить в логику и Бога одновременно. В известной мере упадок веры действительно связан с ее уступками реализму. Мистика потому мистика, что невещественна. Нельзя доказывать чудеса.

Кроме того, доказательства бытия Бога овеществляют самого Бога. Это характерно и для Фомы: едва успев "доказать", он тут же приступает к анализу качеств Творца. Первое: он неподвижен. Затем он вечен-, нетленен, прост. Он находится вне всякого рода, его нельзя определить. Он совершенен, он благо, благо всякого блага. Еще он - истина. Он интеллектуален - это качество одно из важнейших, что не удивительно для Фомы: не может же мыслитель признать высшее бездуховным. Он не просто интеллектуален - он познает все совершенным образом. Он познает как великое, так и ничтожное, ибо нет ничего, что было бы только ничтожным. Но Бог не только интеллект, но и воля. Воля - его сущность.

Желая самого себя, Бог хочет также и других вещей, ибо Бог - это конец всех вещей. Он хочет даже еще не существующих вещей. Он хочет свое собственное существо и благо; других же вещей, хотя и хочет их, он хочет не необходимым образом. В Боге воля свободна; его волевому акту может быть приписано разумное основание, а не причина. Он не может хотеть вещи, сами по себе невозможные; например, он не может сделать противоречие истинным.

Еще он не может терпеть неудач, забывать, раскаиваться, впадать в грех, творить другого бога. Он не может обращать время вспять, изменять сумму углов треугольника на плоскости или превратить человека в осла.

* * *

не вполне осознали дальние последствия поворота теологии от Платона к Аристотелю. Ведь идеализм Платона неизмеримо превосходил аристотелевский и был значительно лучше приспособлен к теологии. Повернувшись от платоновских идей к аристотелевскому опыту, Фома, сам того не ведая, расчистил путь научному знанию, логике и Просвещению. Конечно, он не был в состоянии уделить такое внимание методу, какое ему уделяли идущие по его стопам. Но именно он снял Августино-вы запреты на знание.

Аквинат не был строгим логиком и в решительные моменты философствования отдавал предпочтение не силлогизму, а субъективизму и откровению Писания. Тем не менее именно у него апелляция к разуму превалировала над предвзятостью, именно он утвердил разум как инструмент научного познания.

Откровению Августина он предпочел автономию разума, упредив Декарта в отделении философии от теологии. Альберт Болыптедский и Фома поставили разум на службу культуре, отвергли догматизм патристики и тем самым осуществили томистскую революцию XIII века.

Аквинат в XIII веке начал то, что Фрэнсис Бэкон продолжил в XVII-м, во-первых, отделив науку от теологии, и, во-вторых, изложив принципы человеческого познания. Он разработал все те критерии, которые отделяют знание от веры, с которыми сегодня знакомятся по работам Картезия и Спинозы. Истины теологии имеют своим источником откровение (познание через благодать), истины науки - чувственный опыт и разум (познание через природу). Знание делится на опытное и теоретическое. Теология не черпает из философии и науки никаких деталей, но может использовать их в целях лучшего понимания истин откровения. Одна и та же проблема может служить предметом изучения разных наук. Все, что нельзя доказать или проверить с помощью опыта или разума, относится исключительно к сфере теологии. К истинам, не подлежащим суду разума и науки, относятся основополагающие догматы веры.

В отличие от Аверроэса, чья концепция двух истин - науки и теологии - допускала возможность конфликта между верой и разумом, более рациональный Фома считал, что постулаты науки и веры должны быть взаимосогласованы. Это неверно, будто Аквинат ограничивал роль науки интерпретацией теологии, - он просто разделял их

функции и методы, то, что следует доказывать, от того, во что следует верить. Эту четкость мы, к сожалению, растеряли: мы доказываем все, чему мы верим, и верим во все, что, как нам кажется, удалось доказать. Это не единственное из утраченного. Фома был реалистом, он не строил химер. Он знал, что доказывать трудно, что доказательства доступны пониманию немногих, для коих, собственно, и предназначены.

Нет, Фома не подчинил науку теологии, а отделил ее, став пионером развития научного знания. Волюнтаризму Дунса Скота Аквинат бесповоротно противопоставил разум. Он не притупил научный интерес, не приглушил интеллектуальное беспокойство, как писали наши всеиз-вратители, а на несколько веков упредил интеллектуальные искания столь любимого нами Просвещения. Вот его подлинные тексты:

Хотя человек не обязан испытывать разумом то, что превышает возможности человеческого познания, однако же то, что преподано Богом в откровении, следует принять на веру.

Для спасения человеческого было необходимо, чтобы сверх философских дисциплин, которые основываются на человеческом разуме, существовала некоторая область, основанная на божественном откровении...

* * *

ми, на одном конце, и Просвещением, на другом. Фома - чисто ренессансный мыслитель, не убоявшийся запрета парижского синода на изучение трудов Стагирита и вопреки этому запрету приспособивший его философию к требованиям своего времени. Это была не христианизация аристотелизма или пересадка перипатетических идей на католическую почву - это было творческое и продуктивное развитие Стагирита Аквинатом. Фома синтезировал античную мудрость, энциклопедичность древности, христианские догматы и рационализм зарождающегося знания. Это был настоящий новатор, постулировавший гармоническое единство разума и Бога, науки и религии.

Фома предвосхитил Бергсона, поставив интуицию выше рассудка и отдав предпочтение истинам откровения. Он предугадал многие категории экзистенциализма, в том числе понятия "существование" и "Ничто".

Его мировоззрение прежде всего реалистично: все в мире множественно, интеллект у всех различен, совершенство требует присутствия неравенства, обеспечивающего все ступени совершенствования.

Как нет "человека вообще" без "этого человека", так нет "материи вообще" без "этой материи". Всякая самосущая вещь, составленная из материи и формы, составлена из индивидуальной формы и индивидуальной материи.

Именно Фоме принадлежит приписываемый Бэкону принцип: в уме нет ничего, чего не было до этого в чувствах. Не философия Возрождения, а Фома Аквинский совершил переворот в гносеологии, объявив опыт и sensibilia основами познания. Мы приписываем схоластике априоризм и спекулятивность, а вот Фома объявляет зна- ние происходящим из наблюдений. Если, согласно Платону и Августину, истина живет в человеке, он как бы припоминает ее, то согласно Фоме Аквинскому, истина эмпирична: ее добывают из опыта, открывающего в вещах их устройство и причину. Фома идет дальше: чувственное познание - лишь первый элемент познания, затем начинается сложная цепочка интеллектуальной обработки. Не будем детализировать весь томистский механизм действия интеллекта, все эти species intelligibiles, intellectus possibilis, species expressae, verba mentis и т.д., и т.п. - не то важно, насколько предложенная Фомой схема построения теории соответствует действительности, а то, что именно он впервые продумал механизм познания от ощущения до образования высших абстракций и предусмотрел множество важнейших деталей процесса движения от опыта к истине. Оставив для истории культуры Аквинатовы проблемы познания духов и ангелов, приведем его определенные истины: "истина разума есть соответствие разума и вещи", "истинно то, что существует". Такая вот схоластика...

В отличие от Августина, с его огромным интересом к проблеме "Бог и человек", Аквината больше волновала проблема "Бог и мир". Впрочем, человеческая душа тоже находилась в центре его внимания, правда, не столько как средство самопознания, а как инструмент познания Бога. Познание Бога - цель души.

Аквинату принадлежит генетическая теория человеческой личности, согласно которой индивидуальность лежит "по существу в подчинении человеческой душе не только телесного строения вообще, но и определенного тела в целом, получающего свою определенность от обоих родителей, точнее от наследственной массы отца и матери, сливающейся в акте зачатия". При этом ребенок наследует не только телесную субстанцию, "но до известной степени и духовную индивидуальность".

А мы опровергали Вейсмана - Моргана...

Согласно Аквинату, человеческая личность - "это самое совершенное во всей природе" (вот он, исток западного отношения к человеку!). Личность - особое достоинство, разумная природа, отмеченность Богом. Затем эта идея будет развита: каждый человек - это особая мысль Бога, "осуществленная в особом творческом акте создания души".

- это во многом личностное. Поэтому причинение вреда религии - угроза для личности. (Сказано, между прочим, за шесть веков до грядущего хама и воинствующего атеизма.)

Вместе с тем Фома не идеализировал человека, а его взгляды на природу психического в ряде моментов предвосхищают идеи создателей психоанализа. В оправдании христианством собственности и сословности кроется глубокое понимание Аквинатом - за много веков до Ницше и Фрейда - особенностей человеческой природы; естественности иерархий и воли к свободе самореализации.

Если учесть, что на улице был XIII век, столь далекий до психологии, если вспомнить, что европейской культуре потребовалось более двадцати столетий для проникновения в пучину подсознания^ то разве не гениальная прозорливость - утверждать, что при той человеческой природе, какая она есть в действительности, самое большее, на что можно надеяться человеку, - это устоять от падения и спасти свою душу?

Фома - бесспорный отец экзистенциализма и персонализма, и сегодняшний томизм носит явно выраженный экзистенциальный характер. Правда, Ангельский доктор не признавал судьбы, видимо, по причине нечистого происхождения этого языческого слова. Зато он часто употреблял понятие "провидение". Последнее изменить нельзя. Но молитва всё равно полезна. Ибо Бог милостив. Это вам не атеизм: пощады можно просить, но пощады не будет...

Политология Аквината синкретична. Хотя демократия - разновидность тирании ("если несправедливое правление осуществляется многими лицами, то это называется демократией"), наилучшей формой власти он считает использование монархических, аристократических и демократических элементов. Власть не обязательно происходит от Бога, и поэтому тирана можно и должно лишать власти. Аквинат признает за народом даже право восставать против несправедливой власти.

идеи существования зла как антипода добру и его источника - высшего зла.

Однако в отношении свободы воли Аквинат ближе к Арию, чем к Августину. Чтобы могли существовать грех и добродетель, человек должен быть свободен в своих действиях. Ставя интеллект выше воли, Фома в духе Сократа и грядущего Просвещения считал, что достаточно иметь подлинное знание о добре и зле, дабы поступать морально. Вместе с тем, будучи прагматиком, он отстаивал примат воли над интеллектом: воля может выполнять по отношению к интеллекту функцию причины, побуждая к познанию. В этом отношении она первична, а интеллект вторичен. Благо - то, к чему устремляется желание.

Вместе с тем Аквинатова свобода воли имеет множество сексуально окрашенных ограничений, свидетельствующих, по Фрейду, о неблагополучии автора в этом вопросе. Вот они: не блуди, не расторгай брак, не употребляй противозачаточные средства, не допускай кровосмешения и т.д., и т.п. Любопытен довод против последнего: если к любви мужа и жены добавится любовь брата и сестры, то совокупление окажется слишком частым. В остальном совокупление не греховно, ибо естественно. Внесексуальная часть этики кратка и сводится к "золотому правилу": возлюби ближнего как самого себя.

Интересно отношение Ангельского доктора к священнослужителям. Здесь он более покладист: грех клирика не лишает его права отправлять духовные обязанности и не лишает таинств их силы - доктрина, вполне реалистическая и взятая на вооружение как теологами, так и атеистами.

Согласно эстетике томизма, прекрасное и благое - то, что не просто приятно и желанно, а что возвышает человека. "Он разумеет то, что доставляет удовольствие душе, ищущей духовного добра", - скажет Джойс. Источниками прекрасного являются целостность, пропорциональность и великолепие, иначе говоря - цельность, гармония и сияние. Эти качества возникают лишь тогда, когда творческая способность художника развивается по предначертаниям всемогущего Творца. Бог оплодотворяет гений художника, таящийся "в кромешной тьме его души", озаряет ее недра творческим пламенем, а затем художник с помощью символа сообщает миру о своем видении.

эстетик грядущего до романтизма и эстетизма включительно - читайте Гильберта и Куна.

* * *

Все попытки наших высосать из пальца "принципиальные расхождения" Данте и Фомы - не более чем демонстрация служивости, строгого следования принципу "чего изволите?". Чего изволите? Что надобно доказать? Что вода сухая - пожалста... Что Данте пролетарский поэт - того проще... Не верите? Откройте раздел "Наши" этой книги и можете убедиться: было и такое...

Как бы наши не тщились доказать несовместимость двух колоссов Средневековья, по большинству проблем, поставленных в Пире, Монархии и Комедии, Данте буквально следовал Аквинату, в том числе главной идее Славного доктора: окончательное и совершенное блаженство заключается в созерцании божественной сущности. У Данте - та же иерархия бытия, то же сосуществование духовной и светской власти, то же равноправие светских и духовных устремлений человека (двух видов блаженства), тот же отказ от противопоставления природного и божественного, естественного и сверхъестественного.

В томизме Данте привлекала антиаверроистская доктрина индивидуальности, личностности, персональности, человека, идея превосходства индивидуального над родовым, мысль о персональном самосовершенствовании и восхождении индивидуального человека к истине и Богу.

учения, действуя при этом при помощи моральных и интеллектуальных сил. К блаженству вечной жизни, состоящему в наслаждении созерцания Бога, - через духовные учения, превосходящие человеческий разум. Данте импонировал девиз св. Фомы - "Мудрость, при помощи которой человек, руководствуясь священными законами, может судить обо всем, существует в нас благодаря Духу Святому" - девиз, забвение которого действительно ввергло человечество в века мрака.

Как и Аквинат, Данте ставил веру выше знания и божественное откровение выше умозрения: античные схо-лархи не могли познать истину, ибо не были приобщены к Духу Святому. Разум вообще не в силах постичь божественное:

Поистине безумные слова - 
Что постижима разумом стихия
Единого в трех лицах Естества.

Воспевая человеческий разум, Данте ограничивает умопостигаемое землей, открывая небеса вере:

Нам подобает умозаключать
Из веры там, где знание не властно.

Она - основа чаемых вещей
И довод для того, что нам незримо.

Философия познания Данте вполне следует букве и духу св. Фомы, для которого откровение и умозрение имеют равные права на существование. Это наши домыслы, будто Аквинат признавал лишь Богооткровение. Наоборот, именно с легкой руки св. Фомы церковь после тысячелетнего обскурантизма санкционировала разум, науки и искусства.

Эстетика Данте тоже является слепком с томистской теории красоты. Искусство за буквальным смыслом скрывает три других: аллегорический (иносказательный), моральный и анагогический (богословский). Сквозь буквальный должны просвечивать все остальные. Художественный вымысел ("прекрасная ложь") - повод для назидания ("И всякий наставленье да поймет, сокрытое под странными стихами"), а также инструмент для приобщения к незримому, божественному.

Фома Аквинский и Данте - родоначальники символизма! Никто до них не уделял столько внимания форме, никто так глубоко не проник в самую суть "словесной материи".