"ТЕМНЫЕ ВЕКА"
И, погружен мечтой в былое, вижу вновь я Величье рыцарства и блеск средневековья.
Т. Готье
В [Средние века] совершилось великое преобразование мира; они составляют узел, связывающий мир древний с новым.
Н. В. Гоголь
Тринадцатый век в Италии, век Божественной комедии. - именно такая многозначительная эпоха.
А.Н. Веселовский
Я не люблю историчность, исторический материализм, бытие, определяющее сознание, и прочие затасканные бредни. Мне претит выведение гения из эпохи, ибо в гораздо большей степени эпоха выводится из гения. Я недолюбливаю книги, в которых преамбулой к жизнеописанию является исторический очерк - не потому даже, что 70 лет без этого не обходилась ни одна "жизнь замечательных людей", а потому, что так надлежало писать, что это было неписаным правилом писания и знаком верно-подданничества, что без истории просто не существовало жизни.
Мое отвращение к историчности связано отнюдь не с отрицанием влияния времени на человека, просто я предпочитаю влияние человека на время, ибо если первое - задаток культуры, то второе - сама культура.
Тем не менее я начинаю не с жизни Данте, а с его эпохи. И поступаю так не вопреки собственным убеждениям, а ради реабилитации "темного Средневековья" *. Ибо любители историчности так извратили историю, что, не реабилитировав дученто, мы не сможем ни понять Данте, ни полюбить его. Ведь чтобы понять, надо полюбить. А проклятья оставим мессиру Сатане и его приспешникам... А то ведь как выходит? Рабство - и Греческое Чудо, феодализм - и Данте и Джотто, империализм - и необозримая мировая культура, социализм - и... пшик...
* Напоминаем, что автор писал "Пророки и поэты" на протяжении тридцати лет и почти не менял текст в дальнейшем. Естественно, что за это время уже появились издания, которые отвергают взгляд на Средневековье как на "темные века" (Ред.).
"...Я родился под конец Нового времени, незадолго до первых примет возвращения средневековья..."
О! Сегодня мы точно знаем, что мы - средневековье! Иначе зачем это оправдание, что каждый век имеет - свое? Имярек так и предупреждал: цивилизация придет к новому подобию Средневековья. Но знал ли он, что такое настоящее Средневековье? Не оскорбительно ли это для давно ушедшей эпохи, которую это слово обозначает?
Не будем спешить. Не будем бездумно соглашаться с Вольтером, не узревшим ничего ценного в Средних веках. Не будем уподобляться высокоуважаемому Леконту де Лилю, мечущему гневные филиппики в "Проклятые века". Не будем принимать на веру даже самого Бердяева, говорившего: современная эпоха - мир нового Средневековья, краха гуманизма и его духовных основ. Не будем принимать на веру в части Средневековья, а не в части нашей эпохи, которая заключает совсем иные исторические иллюзии - варварство, вандализм, армагеддон...
Если то были "века мрака", то чем объяснить эту бурную, выплескивающуюся, необозримую, высочайшую культуру - философию, поэзию, живопись, архитектуру, этику, эстетику, науку? Эриугена, Дунс Скот, Оккам, Экхарт, Сугерий, Аверроэс, Сигер Брабантский, Абеляр, Бернард Клервоский, Бернард Шартрский, Бонавентура, Иоахим Флорский, Гуго, Ришар Сен-Викторский, Ансельм Кентерберийский, Петр Коместор, Пьетро Ломбардский, Пьетро Дамиани, Альберт Великий, Иоанн Солсберийский, Франциск Ассизский, Фома Аквинский, Джотто, Снорри Стурлусон, в поэзии - Маркабрюн, Рюдель, Бертран де Борн, Кретьен де Труа, Пайен де Мезьер, Вальтер фон дер Фогельвейде, Гартман фон дер Ауэ, Вольфрам фон Эшенбах, Вернер Садовник, Рютбеф, Жан де Мён, Арнаут Даниэль, Кавальканти, Гвиницелли, Джиролами, Песнь о Роланде, Песнь о Сиде, Песнь о Нибелунгах, Младшая Эдда, исландские саги, лирика вагантов, куртуазный роман, новый сладостный стиль, трубадуры, сицилийская, тосканская, провансальская школы, Гираут де Борнейль, Якопоне да Тоди, Чино да Пистойя, Джакомо да Лентини, Брунетто Латини, на Востоке - Рудаки, Фирдоуси, Хайям, Саади, Хафиз... Продолжать?
Перед нами уже относительно независимая и знающая себе цену наука. Сицилийская школа переводчиков и естествоиспытателей, изобретение компаса, успехи алхимии, полемика вокруг аристотелевской "Физики", математика Фибоначчи, оптика Витело, энциклопедические построения Альберта Великого, Гроссетеста и Роджера Бэкона, компьютер Луллия, ча- сы с веретенным механизмом, мельницы нового типа - все это (не говоря уже о потоке знаний, заимствованных у арабов) преобразовало науку. Особенность века в том, что еще не было разрушено представление о мире как органическом целом, каждая часть которого отражает в себе как в символическом зеркале смысл универсума. Это придавало эмпирическим знаниям духовный смысл, хотя дисгармония смысла и информации уже давала себя знать и Данте немало размышлял об этом. Известную роль в сохранении гармонии играло и то, что наука была тесно связана с практикой. Например, готическая архитектура, которая интенсивно воплощалась в грандиозные конструкции соборов XIII в., стала синтезом математики, инженерного и ремесленного мастерства, теологического и художественного творчества.
Страсть к соединению душевно-стихийного и интеллектуально-упорядоченного, пожалуй, характернейшая черта позднесредневековой культуры. Исходя из этого, можно многое объяснить: и многоцветье витражей в строгом плетении окон, и пестроту энциклопедий с их педантичными классификациями, и многообразие содержания "сумм" при всей их юридически-логической скрупулезности. Может быть, самый чистый случай такого синтеза - своеобразная мистическая математика средневековья: в числе видели и "эйдос", организующий многообразие, и тайный язык вселенной, и меру.
Может ли быть "темной" эпоха, изобильно плодящая гениев и дающая им возможность реализовать Божий дар? Англичане говорят, что великие люди появляются лишь среди выдающихся людей. Шекспир только на голову выше своих современников - только на голову! Не будь Шекспира, это все равно была бы выдающаяся эпоха в истории английской литературы. В еще большей степени это относится к Данте - он даже не выше, он ровня: Бернарду Клервоскому, Фоме Аквинскому... Если не ровня, то лишь потому, что - поэт...
Так, может, доверимся Гёте, писавшему Якоби: "...мне сдается, что во времена, которые нам кажутся тупыми и безгласными, человечество пело такие громкие гимны, что им охотно внимали бы и боги"? Может, прислушаемся к Блейку, в дискуссии с Рейнольдсом впервые защитившему "темное Средневековье" от рационалистического бездумного оптимизма эры машин и от сросшегося с машиной человека?
Пусть Тик и братья Шлегель идеализировали Средневековье, пропагандируя поклонение его "рыцарскому духу". Пусть Новалис в Христианстве или Европе со страстной необъективностью воспел возврат к культуре, "достигшей самых высоких культурных ценностей". Пусть, следуя по стопам романтиков, Адам Мюллер и Геррес Шлегель, уже в политических целях, воспели воскрешение феодального государства. Пусть Бернард Шоу идеализировал суд над святой Иоанной. - Все это обычные издержки правды. Сегодня важно другое: "Для человека средневековья весь уклад нынешней жизни вызвал бы омерзение, он показался бы ему не то что жестоким, а ужасным и варварским". - Гарри Галлер.
Ну, а что говорит наука? Что нам, большим любителям "строгостей", говорит медиевистика - наука о Средневековье? Сделав ревизию "темных веков", Фишль, Бохеньский, Хиршбергер, Г. Мейер, Кёлер, Ле Гофф, Фрайер, Жильсон, М. Блок, Гуревич обнаружили много света: куда большую гуманность, терпимость и одухотворенность, чем...
с их учения и деяния, уничтожают историю, а заодно и культуру. Вот почему сегодня на каждом углу слышишь: "Все продается, все растлилось, все ищут прав, но никто не признает обязанностей". Данте тоже резко бичевал свое время, но сыщите у него нечто подобное... К тому же ужасы Средневековья (сильно преувеличенные!) отступают на дальний план по сравнению с его идеалами (не лживыми и источенными могильным червем, а жизненными и жизнетворящими, идеалами, по сей день лежащими в основе культуры Европы). А каковы они, эти идеалы? Вот один из них: чти отца своего! чти мать свою!
Как чтило свою мать горячо нами любимое Просвещение - просвещение, с потрохами вышедшее из Средневековья? Известно как: "Раздавить гадину!" А вот Средневековье видело в античности родину, почву, исток, плоть, воскресшую благодаря вошедшей в нее душе Нового завета. Средневековье было прямым продолжением "золотого века" Эллады, высоко чтило платонизм и Аристотеля, проводником Данте по Аду не случайно оказался Вергилий! Вергилий - не только поэт и прорицатель, но и визионер, впервые заговоривший о "деве" и "младенце". Данте видел в Вергилии своего духовного предшественника, отправившего своего Энея в загробный мир для просветления. И не один Данте! Платон и Аристотель - первые учителя Августина и Аквината, средневековые школяры обучались на античной классике, обязательно изучали и толковали Вергилия, читали Метаморфозы Овидия, латинские переложения басен Эзопа, знакомились с Цицероном, Титом Ливием, Сенекой, Стацием. Средние века вообще испытывали "рвение к древности" - тягу к античной культуре, незаслуженно приписанную Ренессансу, который, в свою очередь, целиком и полностью вышел из "темных веков".
Мы говорим о Ренессансе, но кто знает о каролингском возрождении или о возрождении XII века, давшем Абеляра и Ансельма Кентерберийского, юридические труды Бонаграция Бергамского, Ирнерия и других знатоков римского права, артуровский эпос, Парцифаля, миннезингеров, вагантов и трубадуров, таких политических писателей, как Псёлл, Дюбуа, Исидор Севильский, Марсилий Падуанский, Оресм, - возрождение, вызвавшее подъем математических исследований в школах Шартра, обеспечившее обилие переводов греческих и арабских авторов, появление множества очагов культуры и науки, крупных интернациональных школ Болоньи и Парижа - этих "лестниц Иакова, устремленных к небу"?
Да, Средневековье - разное: не только дух насилия, вера в чудеса, агиография, коллективные психозы, охота на ведьм, резкие скачки настроения, тревожные мысли о конце света и аде, или о вездесущии дьявола, не только общество, где информацию заменяли слухи, а знание - фантазии, но и традиция, обилие идей, уважительное отношение к прошлому, почитание права, тесные связи человека с человеком. Не только феодальная эксплуатация, но и рыцарство, и глубокие привязанности "кормящих-кормящихся" к своему господину (куда более интимные, чем связь хозяина с наймитом). Не только эпидемии, болезни, голод, но и Авиценна, многочисленные врачи. Не только жестокие тираны, но и правление энергичных, молодых, чаще всего - хорошо образованных людей.
Роберт Благочестивый, "король, сведущий в Господе", учился в Реймсе у знаменитого Герберта; Вильгельм Завоеватель взял в наставники своему сыну Роберту духовное лицо; Оттон III, которого, правда, воспитывала мать, византийская принцесса, принесшая со своей родины навыки гораздо более утонченной цивилизации, свободно читал по-гречески и по-латыни; Вильгельм III Аквитанский собрал прекрасную библиотеку и, бывало, читал далеко за полночь.
А самое раннее Средневековье, с его неоплатонизмом и патристикой? Какие великолепные всходы оно дало: Плотин, Флавий, Юстин, Ипполит, Тертуллиан, Климент Александрийский... На Западе - Прокл и Афинская школа с их языческим сопротивлением христианству, а с другой стороны, Арий, Августин, Пелагий, Орозий, Боэций, на Востоке - Несторий, Василий Великий, его брат Григорий Нисский и его друг Григорий Низианзин, или Богослов, - все, стоящие на вершине образованности, переносящие в богословскую полемику о догматах филигранные методы платоновской диалектики и в своей интеллектуальной отваге нередко переходящие границы ереси.
Если бы от всего раннего Средневековья остались только Августин и Григорий Богослов, то и тогда эпоха оказалась бы непревзойденной по мудрости, морали и красоте.
Горем глубоким томим, сидел я вчера, сокрушенный, В роще тенистой, один, прочь удалясь от людей...
Сколько веков прошло, чтобы вновь возникла другая столь мучительная красота, неведомая даже величайшим образцам раскрепощенной и непредвзятой античности?..
Но не было мне облегченья, Не утихала печаль, не унималась тоска...
Чего стоит только один этот колосс - Августин! Будучи отцом церкви, вырабатывая идеологию, политику, этику - идеалы - христианства, Августин виртуозно владел культурой античности, свободно располагая всем духовным аппаратом древности. Он принадлежал к тому поколению христианских мыслителей, которое, не имея готового вероучения, творило его, опираясь на развитую культурную традицию. Это важнейший момент, отличающий христианскую парадигму от нашей: язычество не отбрасывалось, а усваивалось.
Августин открыл две величайшие проблемы, мимо которых прошла античность: динамику человеческой личности и динамику человеческой истории - им, собственно, посвящены Исповедь и Град Божий. Епископ Иппонский впервые вторгся в глубины человеческой личности и первым заглянул в величайшую из человеческих бездн - в бездну бессознательных влечений.
Предвосхищая Картезия, он отправился в мудрость не от объекта, а от субъекта, от самоочевидности человеческого самосознания: бытие Бога можно непосредственно вывести из моего самоощущения, а вот бытие вещей - нет, поэтому первый достовернее вторых. Мир вещей, столь занимавший мыслителей "Рима", бледнеет по сравнению с реальностью мятущегося человеческого "я". - Отсюда обращенность сына Моники внутрь себя, предельная степень интровертности: Бог в себе и собственная душа - вот главные объекты.
Феномен Августина, как затем феномен Толстого, - это страстная внутренняя борьба: ищущего ума и христианской догмы, личностности и мистической общности, божественной мощи и неистовых человеческих чувств. Пройдя через духовные поиски и метания, Августин и Толстой пришли к идее Христа как к единственной возможности преодолеть страсти и терзания ума.
Но Августин не исчерпывается Исповедью и Градом. Этика, эстетика, природа времени, психология, психоанализ... Чего стоит одна только теория символов, развитая затем Псевдо-Дионисием и окончательно оформленная Дюбо! Разве это не основа модернизма, напряженно ищущего глубинные связи вещей и смысл святых книг - Улиссом ли, Иосифом и его братьями, Человеком без свойств, Шпилем?
А каролингский ренессанс? Подъем культуры в эпоху Карла Великого? Академия, палатинская школа, коллекционирование античного мрамора и сочинений греческих и латинских авторов. А Боэций, Исидор Испанский, Беда Достопочтенный, Алкуин, Павел Диакон, Рабан Мавр, Ангильберт? А Сантаяна IX века - Эриугена?
Если бы этому мудрецу принадлежала только одна эта мысль - "творец и сотворенное суть одно", - то и ее было бы достаточно для констатации силы мышления, но его свободомыслие шло дальше: Эриугена видел в разуме инструмент проникновения в божественные сферы духа и верил в доступность познанию "тайн откровения". Его мистика удивительным образом сочеталась с рационализмом, который привел его к отрицанию авторитетов и содержал в себе семена, проросшие на почве в виде Возрождения и Просвещения.
Авторитет происходит из истинного разума, а не разум из авторитета. Ибо слаб авторитет, не подкрепленный истинным разумом. Наоборот, истинный разум, надежный и постоянный, основанный на собственной мощи, не нуждается... И т.д.
Аверинцев писал:
Философская отвага этого позднего собрата Стефана бар Судхайле столь велика, что только всеобщим непониманием можно объяснить его благополучную жизнь при дворе Карла Лысого.
Бог Эриугены - не лицо, но запредельная сущность, которая не только не может быть познана человеком, но и сама себя не может постигнуть: "Бог не знает о себе, что Он есть, ибо Он не есть какое бы то ни было "что"". В эпоху, когда народная фантазия была увлечена пестрым размалевыванием картины адских мук, Эриугена позволяет себе вообще устранить понятие ада (ибо зло есть небытие) и перенести понятия загробного блаженства в недра человеческой души. В целом грандиозные построения мысли Эриугены являют зрелище необычайной духовной утонченности, но и полнейшей бесчувственности: они никак не укоренены в реальности своей эпохи. И все же именно в своей анахронистичности творчество Эриугены по-своему характерно для картины духовной жизни так называемых темных веков (VI - X вв.), когда ростки старой культуры временами давали неожиданные всходы, немедленно потребляемые новой волной разрухи.
Сен-викторская и Шартрская школы уже внушали своим ученикам любовь к античной литературе и философии, развивая идеи неоплатоников и византийских философов II - IV веков, а Эриугена, Абеляр, Бернард Шартрскии, Иоанн из Солсбери по эрудиции явно превосходили гуманистов XIV - XV веков. Последнему, кстати, принадлежит знаменитая фраза, приписанная затем Ньютону: "Мы можем увидеть дальше, чем они, и больше, чем они... потому что нас поддерживает и уносит ввысь рост гигантов". Гигантами были античные схолархи. Мы говорим "Возрождение", имея в виду реставрацию античности, но Средневековье непосредственно усвоило высшие духовные ценности греков и римлян. Из платонизма исходил Августин, из Аристотеля вышел Фома Аквинскии. Да и для Данте христианство неотрывно от античности, почти полное отсутствие границ.
христианства. Не будь его, мы все еще не вышли бы из варварства. И вот вам пример: порвав с ним, с христианством и многообразием, мы таки впали в вандализм.
Хёйзинга считал Средневековье эпохой реализма в искусстве, вкладывая в это понятие множественное содержание: натурализм, пластический номинализм, овеществление духовности, детализацию, склонность к наглядному воплощению мифа, декорум, церемониал. Реализма требовала средневековая схоластика, исходящая прежде всего из доктрины правдоподобия. Но это, так сказать, технический реализм, форма, а не содержание, ибо по духу своему Средневековье нереалистично - ориентировано на идеальное, мистическое, божественное, небесное.
Мысль Средневековья никогда не была чахлой, упаднической, ретроградной. Если в ней что-то поражает, то - мощь, разнообразие, мировоззренческое мужество, богатство оттенков. Святоотеческие сочинения, патристика, номиналистические исследования Росцелина и Беренгария Турского, мощь Авицеброна (Бен Гебироля) и Маймонида, ранняя схоластика Герберта, Ансельма Кентер- берийского и Абеляра... "Глухая пора" X - XI веков - это и мощнейшие арабские влияния, и замечательная фигура папы Сильвестра П, ознакомившего Запад с античной и индусской математикой, астрономией, сделавшего логику методом теологии, и папа Григорий VII, знаменитый своими реформами, и последний отец церкви и первый схоласт, изобретатель "онтологического доказательства" Ансельм, этот антипод Эриугены: "Я верую, чтобы понимать, а не стараюсь понять, чтобы потом верить".
И девиз философии Средних веков удивительно современен: "знать, чтобы верить, верить, чтобы знать". В отличие от Просвещения "темные века" знали множество интеллектуальных течений, "ересей", духовных филиаций, гармонизирующих дух и материю, разум и веру, природу и человека. Если хотите, средневековая философия - кульминационный пункт западного мышления. Ведь первые билли о правах и парламенты тоже появились в Средневековье, причем легитимизация государственности шла в ногу с плюрализацией духа, гуманизацией представлений о человеке и мире, морализацией всех сторон жизни.
Как никогда еще, ни в какой период духовной истории Запад не жил в уверенности в бытии Бога, его мудрости, власти, величии и доброте, в божественном происхождении мира, его разумном устройстве и управлении, в сущности человека и его месте в космосе, смысле его жизни, возможностях его духа в познании мирового бытия, в формировании собственного бытия, в его достоинстве, свободе и бессмертии, в основах права, строя государственной власти и смысла истории.
Имей мы возможность ознакомиться со всеми средневековыми источниками, поднять огромные пласты средневековой культуры, углубиться в шедевры средневековой мысли, усвоить этику и эстетику этой эпохи, мы были бы потрясены обилием и мощью человеческой интуиции, человеческого прозрения, человеческой плодотворности, человеческого разнообразия. Величие Средневековья, третируемого за однообразность, именно в безбрежном плюрализме. Это эпоха инакомыслия и деятельного участия инакомыслящих в духовной борьбе, время интеллектуального кипения и страстных дискуссий между августи-нианцами, томистами, мистиками, номиналистами, аверроистами, францисканцами, скотистами и т.д. без конца.
Нас приучили снисходительно относиться к схоластике, в Средние же века схоластика вызывала почтение, если не восторг. В ней видели красоту логического мышления, она поражала умы, как поражали воображение готические соборы. Схоластика была родной сестрой мудрости и, как мудрость, не просто знала множество различных течений и направлений, вплоть до взаимоисключающих, но еще не была столь нетерпимой и беспощадной, как вышедшие из нее Просвещение и утопия. Монахи вели полемику, веря в возможность согласования и сосуществования Бонавентуры и Оккама или Аквината и Мейстера Экхарта. Да, за ереси преследовали, но между правоверными и еретиками еще не было пропасти, и вчерашние еретики имели возможность доказывать правоверность и становиться святыми.
О. Мандельштам: Средневековье дорого нам потому, что обладало в высокой степени чувством граней и перегородок. Оно никогда не смешивало различных планов и к потустороннему относилось с огромной сдержанностью. Благородная смесь рассудочности и мистики и ощущение мира как живого равновесия роднит нас с этой эпохой и побуждает черпать силы в произведениях, возникших на романской почве около 1200 года. Будем же доказывать свою правоту так, чтобы в ответ нам содрогалась вся цепь причин и следствий от альфы до омеги, научимся носить "легче и вольнее подвижные оковы бытия".
Для человека начала второго тысячелетия земной и сверхчувственный миры не были отделены пропастью - они сливались в один человеческий мир, в котором рациональное и иррациональное неотделимы друг от друга. Слово "реализм" - средневекового происхождения, но реалии даже таких людей, как Абеляр, Бернард Шартрский, Сигер Брабантский или Снорри Стурлусон, не имеют ничего общего с нашими. Эйдосы средневекового сознания обладали не меньшей, а, пожалуй, большей реальностью, чем предметный мир. Символ, ритуал, чудо, магическая сопричастность вещи и ее обладателя, понимание человечества как единой общности живых и мертвых, неотделимость мира земного от мира загробного - все это было естественными категориями сознания.
Средневековье - одна из вершин человеческой мысли, пик подъема теологии и философии, мистики и логики, этики и эстетики, время расцвета университетов, эпоха бурного накопления и систематизации знаний. Пошатнулся запрет Августина на занятие естественной наукой. Хлынули арабские влияния. Возникла интеллигенция. Под влиянием схоластики родилось виртуозное искусство логического анализа. Под влиянием мистики укрепились истины откровения и искусство морали. Платонизм Августина уживался с аристотелевской линией Фомы. Притом воззрения на мир были лишены дробности, микроскопичности, дезинтеграции Просвещения: мир был един, гармоничен, целен.
В это нелегко поверить, но именно в эпоху Альберта Великого и Фомы Аквинского в твердыне католицизма Сорбонне происходили бесконечные дискуссии на темы: "Изречения богословов основаны на баснях", "Теология не есть путь к знанию", "Христианская религия препятствует достижению знания"... Не знаю, как там обстояло дело с фанатизмом церкви, но живо себе представляю реакцию высоколобых нашего времени на тезис "Изречения ученых основаны на баснях"...
Именно в "темные века" начали возникать городские коммуны, появился институт выборов, именно Средневековье воспитало чувство гражданской солидарности и ответственности, уважение личности, рыцарское отношение к женщине, привило понятие христианского братства. Именно Средневековье обеспечило сосуществование соборного и личностного начал. Одна из свобод Средневековья состояла в том, что в университетах, представляющих собой братства профессоров и студентов, последние сами выбирали и приглашали учителей, определяли предметы лекций, увольняли не оправдавших доверие деканов и профессоров.
Много наговорено о суровых нравах "темных веков", о пуританстве и аскетизме. Между тем во всех крупных городах средневековой Италии существовали дома терпимости со службами контроля здоровья персонала и посетителей. Вместо полиции нравов наличествовала полиция здоровья. Отзвуки нравов этой эпохи содержатся в речи Форезе на страницах Божественной Комедии:
Уже я вижу тот грядущий час, Которого недолго дожидаться, Когда с амвона огласят указ, Чтоб воспретить бесстыжим флорентинкам Разгуливать с сосцами напоказ. Каким дикаркам или сарацинкам Духовный или светский нужен бич, Чтоб с голой грудью не ходить по рынкам?
Сегодня уже нет былой уверенности в прогрессивности Просвещения и в правильности пути, выбранного его отцами. Наоборот, в нем все чаще видятся следы кризиса мышления, проявляется рассудочный экстремизм и партикуляризация мудрости. Почерпнув все свои идеи у Средневековья, Просвещение не просто отреклось от христианства и церкви, но призвало "раздавить гадину", подав тем самым дурной пример "грядущему хаму".
Я не хочу идеализировать время Данте - оно не менее бесчеловечно, чем другие времена, ибо населено людьми. Я не хочу сказать, что сегодня мы не имеем иных путей в грядущее, кроме как возврат к духовным принципам, которые предложила средневековая культура в свои лучшие времена. Я хочу сказать, что великая культура не отрекается от своих оснований, тем более не зовет к хамству отрицания, разоблачения и разрушения. Я не буду противопоставлять одну эпоху другой, ибо культура обладает свойством пробивать толшу невежества в любые времена, даже в наши. Во всяком случае "застывшее" Средневековье никак не меньше, чем то же Просвещение, было эпохой интеллектуальной и духовной конкуренции, настоящего взрыва идей.
Великий ирландец Иоанн Скот защищал принцип двуединства разума и откровения и, в отличие от Аверроэса, считал, что теология и наука не противоречат друг другу. Разум и Писание - два источника истины, которые не могут противоречить друг другу: "Истинная религия является и истинной философией; но и обратно - истинная философия является и истинной религией". Иоанн Скот был внутренне чужд ортодоксии, разумея, что Библию не следует понимать буквально, что откровение символично. Он был типичным нонконформистом в теологии. Чего только стоит его взгляд на творение как не имевшее ни начала, ни конца! Еретичество Иоанна Скота нашло множество приверженцев, а Беренгар Турский дошел до такого святотатства, что объявил разум выше авторитета. Ему дважды пришлось отрекаться от подобного богохульства, но семена были посеяны...
Святой Ансельм был менее прямолинеен. Я верую, дабы понимать, говорил он. Хотя свой разум он действительно подчинял своей вере, Ансельм не довольствовался последней, а упорно и упрямо искал доказательства веры...
A Doctor Subtilis? Номиналистические тенденции Дунса Скота, развитые Оккамом, - не главное в учении Утонченного Доктора. В противовес теоретическому богословию Фомы, его теология "волюнтаристична": абсолютный божественный произвол делает невозможной рациональную теософию. Высшее блаженство не созерцание истины (Аквинат), а деятельность - деятельная любовь к Богу (Дунс Скот).
А великолепный махизм его ученика, Доктора единственного и беспримерного, с принципами экономии мышления, теорией символов и знанием, которое не отражает объекты, но состоит из знаков, обозначающих вещи? Вот ведь как: из глубин "темного Средневековья" пришли к нам слова Оккама, что "власть должна быть вручена лицу не иначе, как с согласия всех", и "то, что касается всех, должно быть определяемо всеми", и что "каждый народ может сам себе установить закон, следовательно, и избрать главу", и даже то, что народ имеет право на восстание против неугодного правительства. Но даже Доктору беспримерному было далеко до радикализма Марсилия Падуанского, этого Defensor Pacis, защитника мира, о котором я просто умолчу, дабы не смущать радетелей Просвещения.
Какая другая эпоха знала столь бурное интеллектуальное соперничество, такую страстность да и пристрастность тоже? Фома Аквинский и преследуемый им Сигер Брабантский, антирадикальный Абу-Хамид аль-Газали и Ибн-Рушд с учением об активном интеллекте, Шартрская школа и скептицизм Николая Отрекура, плебейская мистика Экхарта и аристократическая интровертированная мистика Таулера и Сузо, патристика и бегарды-бегинки.
Для Гонория Бог - грозный и беспощадный судия, предопределивший на вечные муки большую часть человечества, для Ансельма - воплощение справедливости и милосердия, Бог, дарующий спасение бессчетному множеству верующих, в том числе убийцам Христа. Для диалектика Гонория мир поляризован: Бог -Сатана, Рай - Ад, грешники - праведники, Ансельм верит в единство мира, и это сразу возвышает его произведения над Элуцидарием. Но и тот, и другой искренни и естественны: один пишет для масс, другой элитарен.
борьба еретического номинализма и крайнего реализма, аверроизма и томизма, парижской профессуры и нищенствующих орденов, францисканцев и доминиканцев, томистов и скотистов, томистов и вильгельмистов, альбертистов и арабистов, миноритов-ревнителей и миноритов-конвектуалов, официальной церкви и спиритуалов... На одном конце спектра самоотречение экстатического доктора Иоганна Рейсбрука и Григория Паламы, на другом - жизнелюбие школяров-вагантов. На одном - ортодоксия Александра Гэльского и Альберта Великого, на другом - уже вполне лютеровский реформизм Роджера Бэкона.
Символично, что у Данте в Комедии, как и на средневековых соборных росписях, церковные триумфаторы не отделены от поверженных противников, а восседают рядом - еретики рядом с правоверными отцами церкви! Вы можете себе представить на наших иконах Ленина- - рядом с расстрелянным Николаем, или фигуру Троцкого - пусть даже в ногах "чудного грузина", или сдвоенный профиль Горбачева - Ельцина?.. А вот у Данте Сигер Брабантский восседает рядом с Фомой - еретик Сигер, еретик, свободно покинувший Париж, дабы найти прибежище в Орвието, прямо в римском дворе, еретик, свободно цитировавший Ибн-Рушда и Маймонида, еретик, привлеченный к суду и апеллирующий к самому папе...
Вольнодумец Фридрих II, как затем Людвиг Баварский, мог себе позволить собрать вокруг себя крупнейших еретиков, ученых-новаторов, собрать и объявить войну папе. Отлученным Оккаму, Марсилию Падуанскому, Жану Жадену было куда бежать от преследований, притом - недалеко, и все эти "сыны погибели" и "обезьяны Аверроэса" совсем недурно чувствовали себя во "мраке Средневековья".
Аверроэс тоже считал бытие Бога подлежащим доказательству, независимо от откровения. И хотя он был мусульманином, это не помешало распространению его влияния далеко за пределы Севильи и Кордовы. С Ибн-Рушдом дискутировали не только христианские богословы. Аль-Газали в Опровержении философов писал: поскольку вся необходимая истина заключена в Коране, нет никакой нужды в умозрении, независимом от откровения.
Маймонид пошел дальше Аверроэса. Он объявил поиск истины религиозным долгом. Аристотель - наивысший авторитет на земле, Бог - на небесах. Их точки зрения должны совпадать. Если же они не совпадают, в божественном откровении следует искать иносказания. Поэтому Тору не следует понимать буквально. Bсeпознаваемо, за исключением сущности Бога. Маймониду принадлежит множество других идей, в том числе делимого времени - он автор концепции хронона. В результате духоизвержения он оказался двойным еретиком: иудеи считали его нечистым, христиане травили за рационализм...
Рационалистической теологии Маймонида и номиналистической Абеляра противостояла тертуллиановская, представителем которой в XI веке был Петр Дамиани. Он считал, что разум противоречит вере и поэтому ведет к ереси и греху. Мысль и вера несовместимы. Единственным руководством человека в жизни должно быть Писание как оно есть - без мудрствований и толкований. Средневековье тоже имело своих экстремистов - и не только Дамиани, но и Оригена, не оскопленного, как Абеляр, а собственноручно оскопившего себя - за идею...
Даже мистика не была однозначной: скорее еретической, чем ортодоксальной. Даже наши демиурги вынуждены признать зависимость реформаторов XVI века от мистиков XIII-XV-го. Именно мистики с их доктринами "божественного света", "голоса Божьего" и "внутреннего просвещения" отрицали необходимость посредничества между Богом и человеком. Впрочем, это было их ошибкой, ибо для масс Церковь необходима: Августин, Жанна д'Арк, Блейк или Паскаль могли общаться с Небом непосредственно, а что было делать илотам и сервам? В мистике Экхарта уже заключалась главная идея реформации, согласно которой блаженство зависит не от внешних сил и не от церковного культа, а от внутренней самодеятельности человека. Разве это не ростки экзистенциализма?
Темные века дали миру университеты, величественные соборы, великую музыку и поэзию, часы, компас, порох, бумагу, очки, зеркала, водяную и ветряную мельницы, энциклопедии, великих ученых и врачей... Авиценна, Израэли, Джабир ибн-Хайян, Ибн-Баджа, Хайсам, Альфред Английский, Плифон, Кассиодор, Никифор Вламид, Луллий... Поэт, философ, теолог, мистик, Луллий прославился математическими идеями и впервые предложил механическую счетную машину (XIII век!). Леонардо Пизанский открыл новую эру в истории математики. Сигер Брабантский предсказал инерцию, приписанную Ньютону. Великий оптик Вителло оказал заметное влияние на Леонардо да Винчи и Кеплера. Виртуозный экспериментатор Петр Перегрин, автор знаменитого Письма о магните, во многом предвосхитил учение Гильберта. Царь мысли Средних веков Роджер Бэкон, автор Opus majus - средневековой энциклопедии, этого трактата о пользе естествознания, подвигнувшего Колумба на его знаменитое путешествие, сделал не меньшее количество открытий, чем Леонардо да Винчи, вплотную подойдя к идее пороха, увеличительного стекла, подзорной трубы и многого другого.
Можно сделать суда без гребцов, быстроходные колесницы без коней, летательные аппараты с машиной. Можно сделать аппарат, дабы безопасно ходить по дну моря или рек.
По некоторым данным это - не просто идеи... Говорят, что были и модели, только Бэкон слишком хорошо понимал, что человек еще не дорос до плодов рук своих...
А успехи в логике! Кто слыхал о "бритве Оккама", тот знает логический принцип, согласно которому сущностей не следует умножать без необходимости. Иными словами, это принцип логической экономии: если без чего-то можно обойтись, то нет нужды это допускать.
В начале 30-х годов XIII века аверроистские толкования учения Аристотеля проникли в Европу и начали теснить традиционный платонизм августиновского толка. Возрождением Стагирита занялись Авиценна, Аверроэс, Давид Динантский, Вильем Мербекский, Помпонацци, Альберт Великий, но, больше всего, конечно, св. Фома. Арабская цивилизация выступала как более богатая культура, пустившая в обиход капитал "греческого чуда", западная цивилизация превращала этот капитал в культурную основу западного образа жизни.
Альберт Великий, этот Всеобъемлющий доктор, предтеча и учитель Фомы, поражал современников и потомков своей эрудицией - знанием греко-римской, восточной, патриотической литературы, философии, истории, теологии, зоологии, ботаники, астрономии, геологии. Это был выдающийся педагог, на лекции которого стекалось столько слушателей, что залы не вмещали их и лекции приходилось читать на площадях.
"Латинский аверроизм" Сигера Брабантского успешно прокладывал себе путь в умы молодого поколения. Попытка объявить Сигера материалистом на том основании, что Аквинат был его противником, - попытка с негодными средствами. Кстати, самого Фому не смущала языческая философия Аристотеля, и он щедро черпал из нее для обоснования христианской доктрины. Главы разных христианских школ - Альберт, Сигер и Фома - вообще щедро черпали из любых источников, так же, как затем Данте у них. Все эти противопоставления Аквинату - Мейстера Экхарта, или Оккама, или Сигера - носят искусственный, идеологический характер. При всех их действительных различиях, они не выходили за рамки христианской культуры. Мистика Экхарта вовсе не была направлена против официальной доктрины, а обогащала ее номинализмом и рационализированным скептицизмом. Сигер, отвергая веру в чудеса и признавая вечность мира, отнюдь не подрывал основ теологии, а обогащал ее натурализмом. В спорах, опровержениях, сосредоточенных размышлениях создавалась грандиозная культура, происходило непрерывное восхождение к Небесам.
политические свободы и восприимчивость к демократии. Из его недр проросли великая этика, великолепная эстетика, экспериментальная наука, Возрождение, Просвещение и многое, многое другое.
Да, было все: и сожжение Арнольда Брешианского, и выкапывание трупов Давида Больштедта и Амальрика, и травля и отлучение Беренгара Турского, что, впрочем, не мешало им иметь многочисленных сторонников и последователей. Но, во-первых, жертвы исчислялись десятками, а не многими миллионами, не целыми народами - читали "Тучку" Приставкина? И, во-вторых, параллельно, создавалась Великая хартия вольностей (1215 год!), английский парламент (1265 год!), легитимное государство, разнообразная и богатая культура.
Средневековье - это медлительность времени, это самоуглубленность ("Никакой психоаналитик не копался в своих снах с таким азартом, как монахи X или XI веков"), это искренность и чувствоизвержение - от ярости до благодати. Средневековье - не только полное торжество церкви, но величайшее разнообразие верований и плюрализм мировоззрений, оставляющий место для личных вкусов и собственного выбора.
Дело не только в том, что католицизм еще был далек от окончательной разработки своей догматики: самая строгая ортодоксия разрешала себе тогда гораздо больше вольностей, чем в дальнейшем. И не только в том, что на зыбкой границе, где христианская ересь вырождалась в противостоящую христианству религию, или что древнее манихейство сохраняло приверженцев: сам католицизм не был всеохватывающе-тоталитарным.
Средневековье - не только жесткие рамки сословных отношений, но и бурное перемешивание общественных слоев, поощряемое и стимулируемое церковью. Не только невежество, но высокое место духовных институтов и еще большее уважение к ним. Средневековье - это множество основанных Хакамом II школ для детей несостоятельных родителей (970 год!) - школ с бесплатным обучением и государственным пансионом, это и уничтожение обскурантистских сочинений аль-Газали, это и бурный прогресс культуры при Омейядах, Альморавидах и Аль-мохадах, это и берберийская демократия, и философы у трона, и "несотворенное милосердие", и доктрина "извечного добра"...
о правах королей, их народов или пап. Отныне дела человеческие стали в большей мере, чем прежде, предметом для размышления.
Все демократические институты Запада созревали в недрах Средневековья. Даже вассальные отношения были "свободной зависимостью", "свободным служением". Сопротивление крестьян феодалам было правовым сопротивлением: обращением в суд с требованием соблюдать законы. Да, да! Право стояло над королями, а не короли над правом. Что - невероятно? Обратимся к истории:
Господа имели дело не с отдельными крестьянами, а с общинами, целыми деревнями и округами, дававшими крестьянам возможность оказывать господам сопротивление.
к рабству, существенно отличалось от положения зависимых крестьян Запада, обладавших правовым статусом.
Средневековье - это поразительный расцвет искусств, выражавших не только возвышенную глубину религиозного чувства, но человечность и красоту мира, свободу, жизнерадостность, гуманизм:
Средневековье - это тяга к знаниям и страстный поиск учителей.
Клирик, жаждущий знаний, должен был пересечь Европу, чтобы добраться до желанного наставника: Герберт из Орильяка изучал математику в Испании, а философию в Реймсе; англичанин Стефан Гардинг постигал праведную монашескую жизнь в бургундском аббатстве Молем. Архиепископ Руана Мориль был уроженцем Реймса и до того, как занял кафедру в Нейстрии, учился в Льеже, преподавал в Саксонии, вел отшельническую жизнь в Тоскане.
Даже "узкий мирок обитания" не только не ограничивал поле зрения, но благодаря господствующим идеям открывал неограниченные возможности и фантазии, мифомышлению и постижению запорогового мира.
Для нас их время - средневековье. А для них? Для них что это было за время? Самое наиновейшее, их время. Они в с в о е м времени жили, у них своя была история, свои представления о будущем. Как должны судить о них потомки, те, которые, возможно, не оправдали их чаяний?
Паломничество Карла Великого, Лотарингцы, Поэма о Сиде, Родриго, Песнь о Нибелунгах, Эдда, Тристан и Изольда, Сказания о Дитрихе Бернском, Артуровский цикл...
А как творили художники "темных веков"? С какой заинтересованностью, фантазией, восприимчивостью к жизни, страстью! Барды, труверы, скальды, филиды, голиарды, ваганты бродили по городам и весям Европы, сочиняя и разнося новые поэтические формы, чаруя всех - и народ, и эстетов - поэзией сказок и грез. О мощи средневековой культуры свидетельствует, в частности, ее изощренная поэтика, требующая не только синкретизма, но утонченности, сложности, многоплановости, многосмысленности. Требование реализма было самым простым, само собой разумеющимся, затем следовали требования этичности, аллегоричности, и, наконец, поэтические манифесты увенчались анагогией - стремлением к глубинной истине, спрятанной под покровом обыденных слов и действий. Сравните с нашей зеркальностью, типичностью и службой партии, правительству и пролетариату...
Обострившееся эстетическое чувство все больше ценило поэтические находки, даже вычурность формы; вполне в духе времени была выразительная строка стихотворения, где один из соперников Кретьена де Труа, признанного в ХП-м в. самым обольстительным рассказчиком, не нашел для него лучшей похвалы, чем слова: "Он черпал французский язык полными пригоршнями".
Искусство Средневековья - это не просто виртуозное мистическое искусство, но искусство эскапическое, декадентское, модернистское. Бертони еще когда говорил, что рыцарская поэзия - это бегство от жизни, субъективная фантазия творца.
Трубадуры, галисийская школа, миннезанг, рыцарский роман, византийский роман, клерикальная литература и церковная драма, агиография, бестиарии, лирика вагантов, новый сладостный стиль...
отражало дух времени: обожествление земной женщины, превращение светской любви в религиозный культ. Но и воспевание земной, плотской любви началось отнюдь не в эпоху Возрождения, а в лирике голиардов, и достигло своей вершины в "каменных канцонах" самого Данте.
Сам факт появления величайших поэтов, художников, философов свидетельствует о малоизвестном феномене "средневекового чуда", сродном "греческому чуду". Необходимым условием такого рода чудес является духовная свобода, и только в условиях таковой возможно возникновение не великих одиночек, а гроздьев гениев - таких, какие появились в Афинах в IV веке до новой эры и в Европе XII - XIII веков.
Эстетика Средневековья - наиболее слабо изученная часть эстетики - еще откроет ту замечательную истину, что у неоплатоников, Климента Александрийского, Августина, Альберта Великого, Эриугены, Бонавентуры, св. Фомы, Данте, св. Василия, св. Франциска в свертке уже содержалось большинство эстетических идей Возрождения, Просвещения и Нового времени. Чего только стоят средневековые концепции света, лестницы красоты, активно развивающейся формы, символа, множественных значений. У Климента Александрийского, Эриугены и Данте мы находим развернутую концепцию художественного плюрализма. Смысл Божественной Комедии, говорит ее творец, не простой, а скорее может быть назван полисемическим, то есть многозначным. Смысл божественных откровений, идет еще дальше Иоанн Скот, - многообразен и безграничен. А мощь средневекового символизма, выраженная не только великими художниками, но и такими вдохновенными мистиками, как св. Франциск! А многообразие музыкальных, поэтических и драматических форм! Шванки, канте хондо, канте фламенко, поло, мартинете, карселеры, солеар, фабльо, апофегмы, майстерзанги, шпрухи, фастнахтшпили, книттельферзы, тонады, ливьянты, саэты, деблы, малагеньи, фарсы, соти, летрильи, сигирийи, гранадины, роденьи, петенеры, каньи, плэйеры, плачи, заплачки, сервенты, тенсоны, пасторелы, реверди, моралите, шансоны де жест, канцоны, версы, пастурели, альбы, серены, фьябы, газеллы, дизены, эклоги, страмботти, редондильи, лиры, десимы, глоссы... Углубляясь в эту народную и элитарную культуру, мы углубляемся в подлинность жизни; сталкиваясь с искусством "чего изволите?", мы выходим на трагический путь симулируемого оптимизма, ведущий к концлагерям...
Вот ведь как: для Возрождения искусство было не более чем механическим зеркалом: "Если ты хочешь видеть, соответствует ли твоя картина предмету, то возьми зеркало". А вот для Средневековья - магическим зеркалом, отражающим человеческую и божественную беспредельность. Впрочем, и для Возрождения, и для Просвещения совершенство проистекало от Бога. И Данте, и Леонардо да Винчи считали художника святым, "внуком Бога". Поэзия - сестра теологии, говорил Боккаччо, ее задача направить мысль людей к божественным вещам. Поэты потому и называются божественными, что одержимы божественным безумием, - нахожу у Фракасторо.
Мы любим разглагольствовать об аскетизме Средних веков, о создании Григорием VII аскетического типа, о темноте и забитости человека артуровских времен. А Средневековье- это эпоха христианского гуманизма, идущего от Юстина и Августина, гуманизма христианской морали, всечеловеческой любви, чистой духовности и свободы. Не ради ли жизни совершал свои подвиги гуманизма св. Франциск? Не ради ли человека боролись Абеляр и Данте? Не ради ли любви писали вдохновенные стихи Кавальканти и Гвиницелли?
бы на столь же новую эмоциональную культуру. Ее сердцевина - уверенность в тождестве этического и эстетического начал, коренящемся в тайне личности. Личность для Данте - это загадка богоподобия человека, которую надо не разгадывать, а воплощать в жизнь, где она и проявится в свободе, любви, творчестве. Но главное условие воплощения - само существование индивидуума. Данте не был одинок в своем ощущении первичности индиви- дуума: его современники - Дунс Скот, Оккам, Экхарт - создавали философию индивидуума и этику воли в полемике с абстрактным рационализмом некоторых течений схоластики XIII в. Но никто, кроме него, не соединил теоретическую и эмоциональную сторону персонализма. Живопись после Джотто начинает двигаться в этом направлении, но, естественно, ею руководит инстинкт художника, а не теория. Только Данте удалось в идеальном равновесии удержать все аспекты общей для ряда деятелей культуры интуиции. Тайна Беатриче в том, что она индивидуум, личность и идеальная сила в одно и то же время.
С Бернардом Клервоским, Франциском Ассизским, Фомой Аквинским в средневековую парадигму входит и становится доминирующим мотив личностного начала - той индивидуализации личности, которая легла в основу католического и протестантского менталитета и определила тип культуры Европы на тысячелетия вперед. В учении Франциска Ассизского отчетливо выражена не только любовь человека к человеку, но стремление приблизить Бога к каждому верующему, сделать веру личной и радостной. Иоахим Флорский возвещал эру счастливого, свободного и индивидуального сосуществования всех людей. У-ж-ж-ж-асному р-р-р-еакционеру Бернарду Клервоскому принадлежат замечательные слова о приоритете самопознания человека:
Если вы будете знать все тайны, как обширна земля, высоко небо, глубок океан, но если вы не будете знать самого себя, вы будете походить на человека, который строит без фундамента.
Такие вот реакционеры... Впрочем, революционеры тоже строили на человеческом фундаменте - только не душ - тел...
Именно в Средневековье закладывается доктрина личностности, индивидуальности, персональности - человека не как винтика, маски, личины, но как моральной индивидуальности, человека как персоны (per se una), как подобия Бога-творца, как венца творения.
естественную общность как несвободу, был ли несвободен в самовыражении как мастер, тяготило ли его пребывание в общности, в группе равных или, наоборот, служило источником удовлетворения, порождало чувство уверенности? Послушаем экспертов:
Средневековая личность не имела того всеобщего и потому абстрактного характера, какой она приобрела в новое время: то была конкретная личность.
В процессе труда средневековый ремесленник в противоположность пролетарию нового времени воспроизводил самого себя во всей своей целостности. Поэтому и продукт труда мог быть средством эстетического наслаждения. Совершенствование мастерства из поколения в поколение вело к созданию высокой традиции в ремесле и к предельному раскрытию его производственных и художественных возможностей.
Средневековье, определяя по-своему удельный вес человека, чувствовало и признавало его за каждым, совершенно независимо от его заслуг. Титул мэтра применялся охотно и без колебаний. Самый скромный ремесленник, самый последний клерк владел тайной солидной важности, благочестивого достоинства, столь характерного для этой эпохи. Да, Европа прошла сквозь лабиринт ажурно-тонкой культуры, когда абстрактное бытие, ничем не прикрашенное личное существование ценилось как подвиг. Отсюда аристократическая интимность, связующая всех людей, столь чуждая по духу "равенству и братству" Великой Революции. Нет равенства, нет соперничества, есть сообщество сущих в заговоре против пустоты и небытия.
Средневековье не знало ни человека-массу, ни монополию, ни тотальность, ни равенство, ни единомыслие, ни сверхрегламентацию. Зато это была цивилизация труда, культ труда, культура труда, разве что без "чести, доблести и геройства"...
все вместе голыми и в одной постели, за столом чавкали, чесались и плевались, не стеснялись естественных отправлений, мылись в общих банях, и все эротическое или скатолическое было в первую очередь смеховым. Да, смеховая, площадная, балаганная культура... Но, может быть, это "варварство" все же лучше нашего "светлого будущего", о котором - вдумайтесь и содрогнитесь! - наши великие демиурги писали: "...в человеческом обществе существуют не личности, а люди, находящиеся в определенных производственных отношениях" (Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений, т. 4, с. 590).
Существует расхожее мнение, будто Средневековье было эпохой господства "кулачного права", временем абсолютного произвола. Нет, в такую эпоху живем мы, в Средние же века необходимость связи людей вынуждала не только вассала служить сеньору, но и сеньора покровительствовать вассалу, защищать его, быть справедливым. Обязательства, как правило, были взаимными, и нарушение их одной стороной освобождало от них другую.
Средневековье - господство корпоративных отношений, в сфере которых исподволь складывались принципы представительства, чуждые доктрине неограниченной власти князя, а также зарождалась взаимоподдержка и уважение себя и себе подобных. Именно здесь спрятаны корни европейского демократизма! Не столько страх и восточное преклонение перед господином, сколько взаимное уважение и поддержка связывали людей в группы. Здесь уместно противопоставление средневековых Запада и Византии, горизонтальных и вертикальных отношений, Великой хартии вольностей и "пресмыкания у ног во прахе".
Отбрасывая крайности и исключения, можно сказать: в недрах западного Средневековья зрела свобода человека, в недрах восточного - тоталитаризм. Даже византийская знать была холопской, даже европейская чернь остро чувствовала собственное достоинство. Первая, раболепствуя перед императором - вот они корни! - ежеминутно могла ему изменить. Понятия рыцарства, рыцарских чувств, рыцарских обязанностей, рыцарской совести отсутствовали в Византии. Снизу доверху все были рабами. Являясь нормой, холопство рождало произвол и деспотизм, лицемерие и тот "византинизм", плоды которого мы не просто пожинаем, а все больше культивируем.
Беззакония и коварства было предостаточно и на Западе, но на протяжении всего средневековья в Европе не забывали о том, что государь обязан повиноваться закону, стоящему над ним. Королевская власть не была в состоянии управлять, игнорируя интересы сословий, созывала их и искала их поддержки во всех сложных политических ситуациях. Сословный характер феодального государства объясняется прежде всего существованием влиятельных корпоративных групп, членов которых объединяла общность статуса, равенство прав. Здесь открывалась возможность создания представительных учреждений - парламента, генеральных штатов и т.д.
сделать Римом... На Западе свобода не была антитезой зависимости, бедность - богатства, время - вечности. В бедности многие видели богоугодное дело, и хотя одни стремились обогатиться, другие добровольно отказывались от титулов и богатства, предпочитая им схиму. Но и те, что обогащались, умножая злато, рано или поздно содействовали обогащению общества и культуры.
Средневековью был чужд дух безудержного гедонизма и приобретательства, этого детища античного общества, превращавшего в вещь - человека. Для многих абсолютными ценностями были Бог и Душа. Все, что не служило им, что не приближало к божественному, не имело цены.
Материя принадлежала дьяволу, дух и душа - Богу, мамона была препятствием к спасению души.
Само понятие богатства в Средние века было наполнено специфическим содержанием. Богатство означало расточительность, щедрость, мотовство. Да, были грабежи, были захватнические войны, была эксплуатация, но было и безрассудное растранжиривание награбленного. "Благородные" не копили, а сорили: в стремлении поразить гостей и соседей широтой натуры "засеивали" вспаханное поле кусочками серебра, сжигали собственные конюший и псарни, уничтожали запасы продовольствия, варварскими способами демонстрируя и свое богатство, и презрение к нему.
Естественно, это не всё правда. Есть и много других, среди них - культивируемое безразличие к наживе, христианское сопротивление мамоне. Один из христианских заветов - "служить, а не господствовать". Фома Аквинский пропагандировал искусство использовать деньги, а не искусство приобретать деньги: "Деньги - средство, а не цель. Превратить их в цель - значит погубить душу". Ростовщики и банкиры, конечно, существовали, но не пользовались почетом. Даже торговля считалась постыдной, ибо не создавала своего предмета. Грех лихоимства был страшнейшим из грехов.
и княжеств. Именно в Средние века зародились европейские нации, сложились языки, на которых мы говорим, появились контуры государств, в которых мы живем, возникли духовные ценности, которые мы ценим. Из Средневековья проклюнулось Возрождение и Просвещение, и хотя они затем отреклись от своего лона, это характеризует не лоно, а детей...
Неспособность испытывать уважение - опасная болезнь нашей цивилизации. Научное мышление без достаточно широкой познавательной основы, своего рода всеобщее среднее образование, ведет, как хорошо сказал Макс Борн, к потере уважения к культурным традициям.
Радикальное отрицание культуры отцов - даже если оно полностью оправдано - может иметь смертельным следствием превращение нигилистов в жертву самых бессовестных шарлатанов.
Не вольность и зависимость, а служба и верность были основополагающими ценностями рыцарства. Верность - важнейшая христианская доблесть, следующая за долгом и совестью. И еще: иерархически нарастающие обязательства по мере приобретения прав. Noblesse oblige, положение обязывает - девиз рыцаря, налагающий на него множество ограничений, не имеющих силы для неблагородных. При всех негативных качествах рыцарства благородные не просто играли роли, никогда не забывая о зрителях, но создавали кодексы чести и совести, копили духовные ценности, покровительствовали искусствам, скрывали еретиков. Знатность была не только привилегией, но и ответственностью. Знатным не только полагалась более высокая компенсация за причиненный ущерб, но они несли и более суровые наказания за те же проступки. Они не только жаловали, но и первыми отвечали.
Средневековье не знало всеобъемлющего формализма "Замка" или "Процесса". Хотя правил обычай, главенствовал ритуал, они не были "бумажными" и "чернильными". Неписаные традиции и негласные установления пользовались предпочтением, и на память полагались охотнее, чем на письменный текст. Бюрократия еще не набрала той разрушительной силы, которая погрузила новое время в подлинно "темные века".
д'Арк нынешние Кошоны Бовесские, они голосовали бы против. Но, во-первых, что мы знаем о процессе над святой Иоанной, если даже не читали Бернарда Шоу? И, во-вторых, где те 70.000.000, которым не потребовались ни Кошоны, ни процессы?
Слышу голос: а инквизиция? А что ты, милый читатель, знаешь о ней? Читал ли Генри-Чарльса Ли? Слышал ли, что на родине инквизиции - в Испании и Португалии - за 340 лет подверглось аутодафе чуть более полутора тысяч человек *, что-то около нашей часовой нормы?.. К тому же инквизиция просуществовала до начала XIX века и поэтому не может быть отнесена только к Средневековью. Кстати, первый "великий инквизитор" Томас Торквемада родился в эпоху Возрождения (1420), а Ян Гус и Ян Жишка попали на костер тоже в XV веке... К тому же инквизиция вообще не привязана к времени - всегда находятся люди, пекущиеся о всеобщем благе, готовые к исполнению своего патриотического долга. Не потому ли жертвами всех инквизиций во все времена всегда являются самые достойные люди? - "Из самой приро ды инквизиции непреложно вытекает, что инквизиторы, где бы они не действовали, всегда будут уничтожать только лучших". Каждое время имеет свой институт реализации человеческого насилия. Если уж на то пошло, институт средневековой инквизиции - самый гуманный - и по количеству жертв, и по качеству зверств. До сегодняшних не додумывались даже самые гениальные "великие инквизиторы"; сегодняшний инквизитор-чиновник способен - пусть по мелочам - испортить жизнь стольким людям, сколько пострадало от всей папской инквизиции за все время ее существования. * Лозинский С. Г. История инквизиции в Испании. С.-Петербург, издание Брокгауз - Ефрон, 1914. С. 92.
божественность и человечность, но проявляло неутомимую заботу о телесности, добродетельности, красоте, единстве духа и плоти. Данте и Джотто ввели в искусство конкретного человека, сделали его душу и сознание предметом искусства, достигли высочайшей степени самовыражения.
А "феномен фра Джироламо"? Можно ли добавить что-то новое к этой глубинной фрейдо-джойсовской психологии "сосудов Христа", абсолютно уверенных в том, что ими глаголет сам Бог?
А мозаики Равенны, Шартрский собор, очаровательные гимны Адама из церкви Святого Виктора, блистательные диспуты Абеляра? А разве не достойны удивления люди, подобные Алкуину, Дунсу Скоту или Эриугене, которые могли бы стать украшением любой эпохи, я уже не говорю о Франциске Ассизском, этом воплощенном духе любви ко всем живым твореньям?
- в известной мере абстракция. Современников, стоящих на разных культурных ступеньках, может разъединять гораздо большее, нежели духовидцев разных эпох. Плотину, Августину и Данте было бы гораздо легче установить интеллектуальный контакт с Даниилом Андреевым, чем Даниилу и Леониду Андреевым с Максимом Горьким. Может быть, каждая культура и имеет свое особое восприятие мира или свою парадигму, но существует и нечто надкультурное, связующее Гомера и Данте, Платона и Августина, Аристотеля и св. Фому, и их всех с Киркегором, Бердяевым, Шестовым, Хайдеггером или Тойнби. Вообще деление истории на эпохи подспудно предполагает идею прогресса - историю как мировую линию, устремленную к звездам. К счастью, это представляется упрощением истории не мне одному.
Истории всех известных нам цивилизаций не могут быть поставлены в один ряд, восходящий к современному состоянию какой-то одной из нынешних цивилизаций или одной из ныне существующих наций (или одной идее или единственной парадигме). Вместо этой схемы, которая представляет историю в виде одного ствола, мы должны построить для себя схему, представляющую историю в виде древа, на котором цивилизации возникают подобно ветвям рядом друг с другом.
Не будем впадать в буколическую ложь! Культ Средневековья ничем не лучше любого другого культа. Как и все времена, это было разное Средневековье: жестокое, голодное, фанатическое, болезни выкашивали народы, пылали костры, лилась кровь, но... Это же было живое, естественное, правдивое и, главное, обильное Средневековье: высокая философия, не расчленяющая знание и веру, высокое искусство, сочетающее небесное и земное, высокая этика, оценивающая совесть и достоинство человека. То, что казалось варварством Гиббону, оказывалось восхитительной романтикой для Вальтера Скотта. Получалось, что одно и то же может быть чудовищным и великим, ненавистным и романтичным, предаваемым анафеме и воспеваемым в Эврианте...
И все же, как пишет историк, можно лишь удивляться той свободе, которая встречается у выдающихся духовных лиц Средневековья по сравнению с безгласностью и униженной покорностью последующих времен. Видя злоупотребления и несправедливости, Бернарды Клервоские не колебались в обличении зла. Они прямо и смело бросали в глаза самим папам слова осуждения, не опасаясь за свою жизнь. Да, в былые времена существовали мистики и чернокнижники, но самое естественное изо всех прав, право на мышление и заблуждение, еще не было предано анафеме. Даже фанатики казались олицетворением терпимости по сравнению с бонзами эпохи равенства и свободы. Да, процветали астрология и алхимия, но не единомыслие и единогласие. Да, существовал обскурантизм, но ведь и никто не вел человечество к "светлому будущему"...
Возвращаясь к Данте, подтверждаю правоту Дживелегова: "Густой налет средневекового, схоластического лежит на всем, что писал Данте". Если хотите, Божественная Комедия - венец средневековой культуры и ее высший итог, выражение ее духа, грандиозный памятник человеческой мощи и трансценденции, которая после Гомера Средневековья уже никогда не выражалась с такой проникновенной силой. И если выросший из великой эпохи, ассимилировавший ее культуру, идеалы, теологию, философию, этику и эстетику художник выпадает из своего времени, то не потому, что одной ногой стоит во времени новом, а потому, что выходит из времени как такового - как все равные ему гении-матери является неотъемлемой частью всех времен и эпох.