ДАНТЕ. ВРЕМЯ

ВРЕМЯ

Я досаждал тебе давно, но время
На сердце давит, тяжелей, чем камень.
Данте

Поэзия - плуг, взрывающий время так, что глубокие слои времени, его чернозем, оказываются сверху. Но бывают такие эпохи, когда человечество, не довольствуясь сегодняшним днем, тоскуя, как пахарь, жаждет целины времен.

О. Мандельштам

Даже если время - одно и едино, восприятий времени столько, сколько живущих. Подобно тому, как в разные эпохи люди по-разному понимают свободу, или истину, или добродетель, они имеют множество категорий времени, вечности, жизни. Даже в пределах одной культуры существует определенная дифференциация времен, связанная с этой культурой и из нее вытекающая. Суть не в различиях субъективного переживания времени - дело в разнице мироощущений, интуиции, "чувства времени" как такового. Мы не рождаемся с "чувством времени", мы его приобретаем. Оно разное у разных культур, у разных социальных групп, даже его текучесть переменна. Понять ментальность человека иной эпохи, не зная его отношения ко времени, невозможно.

Средневековое время разнокачественно и дуалистично. Оно и существует и не существует. Время - лишь внешняя вариация вечности. Меняются времена, меняются слова, но мир, вера, Бог неизменны. Что однажды было истинным, будет истинным всегда. Отсюда же формула Петра Ломбардского: "Христос родится, рождается и родился".

Время атомизировано, материал изировано: рядом с атомами тела - атомы времени и числа. Течение времени здесь не метафора, а льющаяся темпоральность.

Атомы эти крупны: год, месяц, день. Но не час и, тем более, не минута. Это медленно текущее время. Время людей, не овладевших природой, а подчиняющихся ее ритму.

Но это же вглядывающееся во время время. Не имеющие часов, не озабоченные точным измерением времени, люди волнуемы вопросами хронологии и умеют считать время. Одновременно - это скачущее время, время, не организованное в процесс, не увязанное, не последовательное и не согласованное с самим собой.

Историческое время здесь неотделимо от священного и является его частью: история как проявление божественного плана (Августин). Отсюда - роль пророчеств. В сущности, история и пророчества неотделимы. История прошлого - известна, история грядушего - тоже: Страшный суд. Оттон Фрейзингенский и Винцент из Бове так и пишут свои Зерцала истории: история с присовокупленной картиной Страшного суда.

Еще: современная история и библейская - слитны. Беда Достопочтенный не разделяет историю Англии, которую пишет, и время Библии. Свою эпоху он воспринимает в библейских категориях и видит ее глазами Иосифа. Прошлое неотличимо от настоящего: герои древности мыслят, воспринимают мир, говорят так же, как и они, ныне живые. Исторического колорита нет: поэты и живописцы изображают древних как самих себя.

Земное время не единственное и не главное. Мирскому времени противостоит священное, подлинное время, из вечности выходящее и уходящее в нее.

Цикличность сосуществует с векторностью, и это не считается противоречием: человеческое и сакральное время, конечный человеческий цикл и божественная беспредельность.

Христианское время драматично. Начало драмы - грехопадение Адама, конец - Армагеддон. Во все времена - великие бедствия, потрясения и страдания. В Истории Орозия нахожу хронологию бесконечных войн, эпидемий, голода, землетрясений, убийств, преступлений, всецело заполняющих земное время.

Мир стареет. Mundus senescit. Идет всемирная порча. Все доброе - в прошлом. Как нынче все стало иначе, пишет нормандский историк, любовь остыла, зло одолевает. Чудеса, бывшие прежде залогом святости, прекратились, и на долю историков осталось только описывать страдания и преступления... Близится время Антихриста.

Где новые Григории?
В кабацкой консистории!
Где Киприаны новые?
Вершат дела грошовые!
Где Августин? За кружкою!
Где Бенедикт? С подружкою!
В таверне разминаются,
Пред чернью распинаются...

Идея старения мира и близящегося мирового коллапса была неотъемлемой стороной средневекового мышления, апокалиптического по своему духу.

Мы - торопящиеся люди, порабощенные временем. Наша жизнь развертывается sub specie temporis. Наш бог - время, которое - деньги. Мы создали культ времени-денег. Даже наше соперничество есть соревнование во времени: кто быстрей... И чем быстрее движется наше время, тем дальше мы отстаем от него.

У каждой культуры - свой временной ритм; темпоральность - мера культуры. Средневековье - это хаотическое неравномерное время. Пять лет в жизни Персеваля оказываются всего лишь несколькими днями в жизни Гавэна. Причем беспорядок этот не смущает ни Кретьена де Труа, ни читателей Повести о Граале. Менар, исследовавший восприятие времени первого французского поэта, обнаружил, что переживание времени определяется образом жизни героев. Общего времени нет, у каждого оно течет по-разному: ничего не меняется в подневольном времени свинопаса, все быстротекуче в подвижническом времени рыцаря.

Субъективное время - редкость в поэтике Средневековья. Хотя Менар, имея в виду романы Кретьена де Труа, говорил о "переживаемом времени", время скорее мыслилось, чем переживалось. Дело не в том, что поток сознания - изобретение нашего времени, но в том, что поиск утраченного времени свойствен сознанию, для которого порядок времени определяется не столько событиями жизни, сколько божественным предопределением.

Но вместе с тем психологическое ощущение времени достигает апогея именно в эпоху Данте, именно на закате Средневековья оно становится предельно интенсивным, напряженно-эсхатологическим, вовлеченным: каждый начинает чувствовать себя включенным в движение - и времени, и мира. Бестротечная и ничтожная жизнь отдельного человека проигрывается на фоне всемирно-исторической драмы.

Гийом де Лоррис пишет о Времени, которое движется днем и ночью, без отдыха и остановки, столь незаметно убегающем, что и движение-то незримо, хотя оно не останавливается ни на мгновенье, так что невозможно понять, в чем же состоит настоящий миг, ибо прежде чем успеешь о нем подумать, пройдет втрое больше времени; о Времени, что, как вода, не способно остановиться, пред которым ничто не может устоять, даже железо, ибо все оно разъедает; о Времени, которое все изменяет и ведет к гибели, которое старит наших отцов, и королей, и императоров и которое состарит и нас всех, если смерть не упредит наш час. Вот вам и "застывшее" Средневековье! Впрочем, и в его начале Блаженный Августин столь глубоко проник в суть времени, что даже сегодня...

В тебе, душа моя, измеряю я времена; и когда измеряю их, то измеряю не самые предметы, которые проходили и прошли уже безвозвратно, а те впечатления, которые они произвели на тебя: когда сами предметы прошли и не стало их, впечатления остались в тебе, и их-то я измеряю, как присущие мне образы, измеряя времена. Если же не так, если и это неверно, то или времена имеют самобытное существование, или я не времена измеряю.

Даже в том случае, если тела иногда движутся то скорее, то медленнее, а иногда остаются в покое, - и тогда время служит нам для измерения продолжительности не только движения их, но и покоя... Итак, движение тел не есть время.

Время есть действительно какое-то протяжение. Но в чем заключается это протяжение и где оно находится, не постигаю, если только оно не есть неотъемлемое представление ума нашего.

Августин одним из первых понял, что пространство и время - такие наглядные на первый взгляд - наиболее абстрактны и далеки от непосредственного созерцания. Он уловил важнейшую антиномию времени, на которой софисты строили свои апории, именно то, что в попытке мыслить время каждый самый малый отрезок времени, именуемый "настоящим", можно разделить на меньшие части, так что настоящее сожмется до точки, поймать и зафиксировать которую уже невозможно.

Пройдут века, и другой мудрец скажет: настоящего нет. Gegenwart ist niemals. To, что мы переживаем в качестве настоящего, всегда содержит в себе воспоминание о том, что только что было настоящим. Это делает время как бы непроницаемым для познания. Это полторы тысячи лет назад заставляло Августина в сердцах восклицать: "О Боже! Не постигаю!"

континуум "Комедии". Вся история рода человеческого предстает в ней, как синхронная. Время стоит, оно все - и настоящее, и прошедшее - в современности. По выражению О. Мандельштама, история понимается Данте "как единый синхронистический акт". "Огромная взрывчатая сила Книги Бытия - идея спонтанного генезиса со всех сторон наступала на крошечный островок Сор бонны, и мы не ошибемся, если скажем, что Дантовы люди жили в архаике, которую по всей окружности омывала современность".

Средневековое время консервативно и бурно одновременно. Хотя христианство претендовало на духовное обновление человека, отцы церкви разумели медлительность этого процесса и не поспешали. Но художник масштаба Данте не мог двигаться в ритме эпохи: "начинается новая жизнь" - в известном смысле прорыв через время, и в Божественной Комедии время не стоит, а полно перемен, искусство развивается, человек стремится к совершенству и его достигает. "У Данте уже начинает звенеть в ушах ветер стремительно мчащегося времени":

О тщетных сил людских обман великий,
Сколь малый срок вершина зелена,

Когда на смену век идет не дикий!
Кисть Чимабуэ славилась одна,
А ныне Джотто чествуют без лести,
И живопись того затемнена.
За Гвидо новый Гвидо высшей чести
Достигнул в слове; может быть, рожден
И тот, кто из гнезда спугнет их вместе.
Мирской молвы многоголосый звон -
Ках вихрь, то слева мчащийся, то справа,
Меняя путь, меняет имя он.

Хотя в нашем каменном сознании Средневековье запечатлено тоже как окаменелость, это было динамичное время стремительных перемен, взлетов и падений, побед и поражений, непрекращающихся конкуренции и борьбы. По словам самого Данте, все было непостоянно во Флоренции:

За краткий срок ты столько раз меняла
Законы, деньги, весь уклад и чин
И собственное тело обновляла!..

Да и саму жизнь Данте воспринимал как непрерывное изменение, как убывание времени:

Я чувствую, как убывает время
И жизнь стесняется в пределах хлада.
От беспощадного и рокового света
Померк мой взор, почти лишенный света.

И вот мы видим, что диалог десятой песни "Inferno" намагничен временными глагольными формами - несовершенное и совершенное прошедшее, сослагательное прошедшее, само настоящее и будущее даны в десятой песне категорийно, категорично, авторитарно.

Вся песнь построена на нескольких глагольных выпадах, дерзко выпрыгивающих из текста. Здесь разворачивается как бы фехтовальная таблица спряжений, и мы буквально слышим, как глаголы временят.

Я позволю себе сказать, что временные глагольные формы изготовлял для десятой песни в Кенигсберге сам Иммануил Кант.

Время Новой Жизни по-модернистски неравномерно. Девять лет, отделяющие первую встречу Данте с Беатриче, укладываются в несколько минут чтения, после второй встречи время резко замедляется, а действие переходит из сферу материи в сферу духа, на смену взрыву эмоций приходит покой созерцания.

Образы и идеи, наполняющие "вертикальный мир" поэмы, по выражению М. М. Бахтина, движимы стремлением вырваться из него и "выйти на продуктивную историческую горизонталь", тогда как художественная воля Данте обрекает их "на вечное и неподвижное место во вневременной вертикали". Отсюда - предельная напряженность всего Дантова мира, новых видений более раннего времени. Пересечение времени и вечности, по мнению М. Л. Андреева, выражает ведущую идею "Комедии": "испытание исторического настоящего всемирной историей, человека бренного человеком вечным". Время в творении Данте превращается в "становящийся образ вечности", которая в свой черед вмещает в себя весь смысл истории и выступает в виде "неподвижного образа становления, инобытия земной реальности".

"Божественная Комедия" превращает время в трагедийное воплощение вечности, но делает вместе с тем из времени и вечности диалектически связанные, взаимно необходимые и равноправные принципы единой исторической жизни, что позволяет говорить о возникновении качественно нового - в сравнении со средневековым - способа художественного сознания мира.

Время как "становящийся образ вечности". При этом грядущее - не "движение к итогу", а "развертывание нескончаемой цепи становления", "победа добра над злом в самой истории, а не вне ее".

История для Данте не является чем-то... неистинным, в ней должен содержаться смысл, выход за пределы голой злободневности, благодаря которому история и может быть поверена вечностью.

"Вечность - не итог, а принцип. Она - для времени, а не наоборот. Она как бы восстанавливает единство исторической жизни, осуществляя средостение плоти и духа, морали и закона, человека и божества".

Время... есть подвижный образ неподвижного смысла.

Вечность и время по меньшей мере на равных правах участвуют в диалоге, а вернее - ведет его время, вечность же подает ответные реплики.

"Человек исторический осуществляет себя в человеке "вечном". Не потому ли в статье о Данте Шеллинг рассмотрел Божественную Комедию не в ее "непосредственной обусловленности временем, а в ее общем значении и как первооснову всей новейшей поэзии"?"

Помещая Петра Дамиани на седьмое небо Рая, Данте отдавал должное его идеям об ограниченности временных форм бытия и неуниверсальности причинно-следственных связей. Бог выше времен и причин - эта идея трактата Дамиани "О всемогуществе Бога" целиком разделяется поэтом-мистиком.

Так, разрывая время, "Божественная Комедия" неожиданно оказывается не позади, а впереди нам современной науки.

Хронология путешествия Данте символична и тщательно продумана: время играет в поэме священную и аллегорическую роль. Восхождение на гору поэт начинает утром Страстной пятницы 1300 года, небеса приходят ему на помощь в полдень, спуск в Ад начинается в 6 часов вечера. 1300 год - символ середины человеческой истории, время начала событий связано с распятием Христа и боговоплощением: Христос умер в полдень пятницы, помощь от Марии приходит к нему тогда же, когда и Данте. Важна не только символика или семантика времени, но и движение, наследование, преемственность веков и культур. В движении тоже все продумано до мелочей, хотя и не все понятно: ангелы движутся по кругу, души и сам Данте - спиралеобразно, восходя к Богу, и прямолинейно - обращаясь к внешнему миру; нисходящая спираль - путь в Ад, восходяще-расширяющаяся - в Рай...

Дант никогда не вступает в единоборство с материей, не приготовив органа для ее уловления, не вооружившись измерителем для конкретного каплющего или танцующего времени.

обертона времени.

Кроме внешнего поэма имеет внутренне время: воспоминания и пророчества Данте, оценка событий современности. Символично, что в Аду известно грядущее, а настоящее сокрыто, знание здесь не приобретается, а исчезает, время останавливается, становится однообразным. Сокрытием настоящего Данте символизирует отсутствие связи Ада с бытием и утрату грешниками "света разума":

Ты увидишь, как томятся тени,
Свет разума утратив навсегда...

Это не следует понимать буквально: "свет разума" - добро, а не мысль, причастность к Богу, а не знание. Оторванность Ада от Бога - самое страшное в нем.

в Раю, странствуя с Беатриче по кругам птолемеевского неба, мы вместе с поэтом чувствуем то довольство настоящим, какое земным людям даже не снилось.

Божественная Комедия не просто выражение времени и суд над ним, Божественная Комедия - это само время, связь времен, итог времени. Одна из причин вечности поэмы - не эпохальность, а надвремен-ность: ведь время уходит, но плоды его остаются - не в этом ли тайна времени и разгадка гения?

"Divina Commedia" не столько отнимает у читателя время, сколько наращивает его, подобно исполняемой музыкальной вещи.

Удлиняясь, поэма удаляется от своего конца, а самый конец наступает нечаянно и звучит как начало.