ВВЕДЕНИЕ
Мы живем в обездоленной стране-в стране, обездолившей себя дикими социальными экспериментами, крепостничеством, деспотией, железной стеной, манией преследования, автаркией, русской идеей, всемирностью, всечеловечностью, временем и пространством. Мы живем в стране, отгородившейся от мира избранничеством и мессианством, в стране, всегда поносившей и изгонявшей своих лучших сыновей, присылавшей намыленную веревку Льву Толстому и называвшей "архискверным" Достоевского, в стране, погубившей Пушкина и Лермонтова, доведшей до безумия Гоголя, уничтожившей Гумилева и Мандельштама, затравившей Ахмаюву и Цветаеву...
Да, Европа тоже изгоняла Данте Алигьери в XIV веке и третировала Джойса в ХХ-м. Да, история культуры изобилует глумлениями и гонениями. Но есть одна разница между Западом и Востоком, о которой не принято говорить, это разница между частным и общим, случаем и тотальностью. Гениальности трудно пробиваться везде и всегда, потому что гениальность - это смена мировоззрения, парадигмы, привычной системы взглядов, люди же консервативны. Но отличие Запада и Востока - это прежде всего отличие в степени свободы, в праве человека на индивидуальность, в мере допустимости "недопустимого".
Всего лишь два примера: Данте и Джойс, две Джомолунгмы человеческой культуры. Когда Данте появился в Европе и когда в России? Два "явления Данте" разделены ни мало ни много половиной тысячелетия... В эпоху стремительных изменений, мощнейшей филиации идей Джойс, радикально изменивший культуру Европы и мира, так и не добрался до России, разве что - через вторичные и третичные влияния. Куда уж дальше, если даже для крупнейших писателей Улисс стал открытием 1990 года... Не потому ли они так пишут?..
Это прискорбно, но мы живем в стране, испытывающей неприязнь к культуре, и оттого - нищей. Да, Пушкин! Да, Гоголь! Да, Достоевский! Да, Толстой! Но знаем ли мы, как их травили? топтали? кромсали? калечили? извращали? Знаем ли мы, что Дневник писателя изымался из собрания сочинений разоблачителя бесов, что Пушкин "шел" с купюрами, а замечательные Выбранные места мешали с грязью, не читая?
Но какое отношение все это имеет к Данте? - Прямое! Данте - величайший модернист европейской культуры, с которого в известной мере началось ее искажение. Данте не запрещали, можно сказать, ему даже повезло. Он был столь велик, что его нельзя было скрыть - только извращать, как извращали у нас всю отечественную и всю зарубежную культуру. Данте печатали, но не читали, не по запрету - гораздо хуже, - по бескультурью: происходило такое сильное усечение культуры, что век ХХ-й так и не смог дорасти до века ХШ-го. Да, Данте - трудный поэт, но... Элиот тоже трудный поэт и писал для десятка единомышленников, а вот печатается же миллионными тиражами, и не через семь столетий...
Мы - обездоленный народ, обездоленный прежде всего духовно. Из ста наших писателей девяносто никогда не читали ни Новую жизнь, ни Монархию, ни Пир, ни, боюсь, Божественную Комедию. Чего уж там говорить о Киркегорах и Музилях... А ведь именно по той причине, что никогда не читали и не были приучены к такому чтению, и живем по-скотски... Я не хочу сказать, что на западе консьержи штудируют Божественную Комедию Данте, Мысли Паскаля или Критику современной эпохи Киркегора. Но для того, чтобы общество процветало, кто-то же должен читать, дабы сознание избранных определяло бытие всех. Ибо именно так и происходит: фасон юбок, стиль и уровень жизни после Джойса непостижимым образом меняются, хотя его никто вроде и не читал. Эту мистику духовных влияний знал уже Оскар Уайльд: не театр из жизни, а жизнь из театра, учил он. Сознание определяет бытие.
В метафизическом смысле мы потому так плохо живем, что не читали Данте, Киркегора и Джойса, вообще всех, кого должно читать, а вместо них многие годы в наши мозги вдалбливали Островских и Ажаевых. Мистика культуры в том и состоит, что богатый народ - не просто читающий, а знающий, что читать. И хотя народ в массе своей читал, читает и будет читать дрянь, богатый народ отличается от бедного народа прежде всего тем, что может содержать заметную группу читателей, зрителей и слушателей, понимающих толк в настоящем чтении и отвергающих чтиво, "мазню" и "трали-вали". Мы до сих пор иронизируем над эстетами, декадентами, строите- лями башен из слоновой кости и прочими символистами-модернистами, а ведь именно благодаря существованию этих "бездельников" благоденствуют европейцы, не зная того, что главной причиной благоденствия является свобода самовыражения творцов. Или вы знаете народ, достигший благоденствия, но не имеющий своих Джойсов и Данте? Кто-то сказал, что в Китае не было Ньютона, потому что там не было Евклида. Это следует понимать расширительно: там, где не было "греческого чуда", там не будет экономических чудес; чтобы в XX веке восторжествовала демократия, необходим в ХШ-м биль о правах и парламент...
Среди памятников, оставляемых эпохой, всегда есть единственный, выражающий ее сокровенную суть. Что есть гениальность? Среди сотен определений я не обнаружил главного: гениальность - уникальная выразительная способность. Гений - вестник, но еще более кудесник, кудесник выразительных средств. Гений потому и провиденциален, что провидеть грядущее можно, лишь усвоив и выразив прошлое и настоящее.
своя парадигма. Выражая дух времени, гений выражает его неповторимость, его герметичность, его эзотеричность, его сокровенную суть. Я не хочу сказать, что сознание людей ушедших эпох непостижимо, я хочу сказать, что нельзя подходить к эпохе Средневековья с сознанием человека атомной эры. Подойти можно, но войти нельзя: главное будет утеряно. Фаустовский человек, хотя и вышел из готического, но воспринимает его, как романтик воспринимает рыцаря короля Артура.
История как последовательность событий ушла в прошлое с С. Соловьёвым и Моммзеном. С Тойнби и Хёйзингой пришла история духа, сознания, мироощущения. Сталкиваясь с гигантскими глыбами Одиссеи, Божественной Комедии, Потерянного Рая, Гамлета, Фауста, Улисса, мы интуитивно чувствуем, что сталкиваемся с чем-то величественным, сверхчеловеческим, гениальным. Мы ощущаем всечеловечность, всемирность, общезначимость гениальности, но гораздо хуже осознаем ее сокровенность, эзотеричность, недоступность, разительную несоизмеримость с нашим сознанием. Я бы сказал, гениальность - уникальная выразительная способность, величественность которой мы интуитивно чувствуем, но до конца не осознаем. Отличие гениального произведения от талантливого - в безднах подсознательного, закупоренных кристаллами слов. Иррадиация этих вдохновенных бездн и есть то непродуманное художником, что заставляет нас восторгаться, не разумея причин. Это и есть реликтовое излучение культуры, которое надо сперва ощутить, а затем понять.
Гениальное произведение производится из тех же материалов - слова, звуков, красок, что и любое другое, но отличие состоит в способности гения выразить нечто гораздо большее, чем содержат в себе изобразительные средства. Вот почему гак трудно искусство. Вот почему оно неисчерпаемо. Вот почему оно разомкнуто в грядущее.
в своем зазоре бытия. Данте эпохи Аушвица и ГУЛАГа становится Кафкой или Джойсом. Хотя Улисс последнего - двойник гомеровского или дантовского Улисса, но между ними разверзлась не только пропасть времени, но бездна человеческого сознания, и, не спустившись в эти провалы, мы так и не поймем ни-че-го. Культура - это бездна. Или точнее - на языке Данте XX века, - бездна бездны бездн. Проникнуть в нее, ой, как не легко. Оттого и принято говорить о вестниках и посвященных.
Но спускаться надо - ведь это главная причина, по которой Данте спустился в Ад. Ибо, если не спуститься, сказавшись материалистом, останется одно - создать этот Ад и в нем жить...
людьми мира, многие из которых к тому же посвятили жизнь изучению творчества "высочайшего поэта"? Да и что можно добавить к авторитетнейшим исследованиям по текстологии, лингвистике, истории, медиевистике, генеалогии, геральдике, палеографии, астрологии, медицине, космогонии, мифологии, сфрагистике и десяткам других наук в их применении к дантологии? Что может вообще добавить человек конечный к человеку неисчерпаемому?
Но что значит - неисчерпаемость? Неисчерпаемость то и значит, что одна и та же фраза, одно слово приобретает новое значение для каждого поколения, каждого человека. Сегодня мы могли бы прочитать Ад с позиций всего, что произошло с нами за последние 70 лет. Мы могли бы переименовать его бесов своими именами, если бы он сам не сделал этого, дав им наши имена. Не будем же примитивизировать Данте, подходя к нему с лилипутскими мерками, потому что каждое новое прочтение великого поэта - это не встраивание гения в наше время, а трудно реализуемая попытка выравнять и выверить наше время по нему, попытка определить, что мы приобрели и что потеряли.