БЕРНАРД КЛЕРВОСКИЙ
Важнейшим событием в жизни Абеляра после его любви к Элоизе было соперничество с Бернардом из Клерво. Поучительное столкновение двух гениев Средневековья заслуживает гораздо больше места, чем я уделю ему здесь, потому что является выдающимся и типичным примером несовместимости мировоззрений, равно имеющих право на существование. Еще потому, что столкновение это, возможно, является той точкой в истории, в которой, по терминологии Тойнби, был дан неверный ответ на вызов времени, эту историю изменивший. Я имею в виду тот факт, что, осудив Абеляра, христианская церковь приняла, усвоила и переварила не только его схоластику, но и его рационализм, к вере неприменимый...
Аббат из Клерво... Святой и политик, человек, безжалостно изнуряющий собственную плоть и делатель пап, мистик, превращающий в колесо своей повозки самого дьявола, и советник королей, чудотворец, изгнатель бесов и крупнейший теолог, воспетый Данте, вдохновитель крестовых походов и ярый противник еврейских погромов, ходячие мощи и величайший дух.
Личность Бернарда - почти исчерпывающая энциклопедия человеческих качеств, в которой можно найти всё": от самоистязания до организации гонений на еретиков, от высочайшей духовности до религиозного фанатизма. Человек универсальный и неисчерпаемый, носитель духа Средневековья, Бернард Клервоский был выдающимся музыкантом и архитектором, строителем первых готических соборов. Это ему принадлежит учение о мировой гармонии и божественном свете, оживляющем природу, положенное Данте в основу колорита "Рая". Клервоский аббат написал комментарий к Песни песней, в котором дал обоснования телесной любви и за который его часто называли отцом куртуазной поэзии. Превращением прекрасной дамы в ангела неба Данте тоже обязан пламенному Бернарду, считавшему, что после падения рати Люцифера их вакансии на небесах займут блаженные души земных праведниц. Поэтам Средневековья импонировала символика священных цифр, заимствованная Бернардом у Боэция, и страсть, звучащая в словах наследника Августина.
Влияние Медового доктора явно сказывается на Дантовом восхождении душ по лестнице духовного совершенствования к непосредственному созерцанию высшей истины. Бернард был гениальным проповедником и знатоком человека, умевшим зажечь божественный свет в душах людей. Он импонировал современникам благородством своих принципов, которым неуклонно следовал сам. В Новой Жизни один из сонетов VII главы дословно повторяет лейтмотив проповедей Бернарда, языком которого говорит Амор.
Существует огромная литература, исследующая связи Высочайшего поэта с Медовым доктором. Почему именно Бернард сменил исчезнувшую Беатриче в последних песнях "Рая"? Что привлекло Данте в этом аскете, нетерпимом к ересям и еретикам? Данте сделал св. Бернарда своим третьим вожатым, естественно, не потому, что тот был инициатором Второго крестового похода, в котором участвовал Каччагвида. Клервоский мистик вознесен поэтом на высшую ступень иерархии духа даже не как патрон рыцарей Храма, а как высший в понимании Данте "созерцатель Бога", как духовник и духовидец, в максимальной степени сродный самому поэту.
Аскет и святой, он совершал чудесные исцеления, прекрасно владел и управлял толпой, был наставником пап. Что-то необыкновенное было в его глазах, сверкавших на бледном лице, а голос его вводил слушателей в трепет. Он открыто бросал обвинения епископам и был в состоянии поднять на ноги весь мир.
Несколькими веками позже этот изможденный человек с пылающим взором, поборник дисциплины и живой укор греховности, мог бы стать Савонаролой или Лютером, а в свое время был крупнейшим и авторитетнейшим теологом, разрешившим апорию свободы воли, признавшим ее самостоятельность, позволяющую ей действовать в согласии с волей божественного провидения.
Бернард был "замечательно задумчивым" интровертом, абсолютно нечувствительным к мирским делам, просто их не замечавшим. Силлогистика Абеляра была для него покушением на его внутренний мир. Созерцатель, он боролся не против абеляровского рационализма, а за свое право верить не рассуждая. Он ставил веру выше слова. Он не отрицал разум, он требовал свободного выбора, а не предписания, ибо "они умны на зло" (Иерем. IV 22). Разум советчик, но не судья. Абеляр соединял веру с разумом и логикой, пытаясь низвести теологию до уровня школьного предмета. Бернард - при всей своей трезвости, практичности и расчетливости - был чистым мистиком, достаточно мудрым для того, чтобы осознать несовместимость веры и логики. И не только осознать, но и с присущим ему блеском выразить.
Запятнал человек этот церковь и занес ржавчину в умы простых. При помощи своих мудрствований он пытается исследовать то, что благочестивый ум воспринимает посредством живой веры. Вера благочестивых верит, а не рассуждает. Но человек этот, относясь с подозрением к Богу, согласен верить только тому, что он ранее исследовал с помощью разума.
Эта "вера, которая верит, а не рассуждает" - и есть та гениальная проницательность, которая была затем утрачена схоластами и апологетами рассудка человека-чистой доски и возрождена лишь Паскалем, Киркегором и Бергсоном.
Для св. Бернарда Абеляр был авантюристом и нигилистом, оскверняющим сокровенность.
Осмеивается вера простых, раздирается сокровенное Бога, безрассудно обсуждаются вопросы, касающиеся высочайшего, подвергаются поношению отцы за то, как они полагали, об этих вопросах должно скорее молчать, нежели делать попытки их разрешить.
Таким образом, человеческий разум захватывает себе всё, не оставляя ничего для веры. Он пытается постичь то, что выше его, он исследует то, что сильнее его; он врывается в божественное и скорее оскверняет святыню, чем открывает ее: запертое и запечатленное не раскрывает, но раздирает, и все, что он находит для себя непостижимым, считает за ничто, не удостаивая веры.
благодать, Абеляр был молодым осквернителем святого источника. Провиденциальность позволяла Бернарду видеть сполохи грозы, способной уничтожить церковь, веру и культуру. Азарт и безоглядность делали Абеляра опасным еретиком, бросающим искру.
крылья серафима. Исход диспута был предопределен. Абеляра осудили потому, что он использовал exemple поп bоnа - сравнивал вечную жизнь Бога с силлогизмом.
Абеляр был уже стар и изнурен борьбой, то есть подготовлен жизнью к капитуляции. К его счастью, на его пути встретился такой замечательный, редкой души человек, каким был Петр Достопочтенный. В отличие от Бернарда, он любил людей не меньше, чем Бога, и эта любовь оказалась достаточно сильной, чтобы погасить пламя ненависти самого Бернарда. Незадолго до смерти Абеляра Петру удалось примирить врагов, уговорив Абеляра капитулировать.
Победа Бернарда над Абеляром оказалась временной. Рационализация веры уже проникла не только в тело церкви, но и всей культуры. Я не хотел бы приписывать влиянию Абеляра катаклизмы, к которым привело в XX веке "торжество разума", но в его лице мы имеем классический пример непредсказуемости идеи, представляющейся на первый взгляд милой и привлекательной. Речь не о необходимости уничижения разума - речь о темных силах жизни и абсурде бытия. Вот ведь как: даже Церковь заразилась схоластикой, даже ее отцы занялись поиском доказательств бытия Бога...
То, что вполне можно понять в отношении Средних веков, неистово отстаивающих или ниспровергающих ересь, то непонятно в Новом времени, имеющем столь обильную историю человеческих заблуждений и не делающем выводов...