ИЗГНАНИЕ ПОЭТОВ
У Гомера не было дома. Данте заставили покинуть свой дом. Ли Бо и Ду Фу скитались сквозь бред гражданских междоусобиц. Умирающему Шекспиру зажали рот. Франсуа Вийона искала не только слава, но и полиция. Прозванный Милым, Лукреций ушел в изгнанье. И Гейне тоже ушел...
Кем он был? Разбойником и забулдыгой, каким его рисует Сент-Бёв, или либертином, борцом за справедливость, каким он предстает из современной иконописи, поэтическим новатором, возрожденным Теофилем Готье, Назаром и Кампо, или первым экзистенциалистом, предвосхитившим Дю Белле и Мольера в описании личного и общественного абсурда.
А может быть, предчувствуя Кавальканти, он ощутил вкус будущего с его трагическим чувством одиночества и банкротством иллюзий?
О его жизни мы почти ничего не знаем. Нагель пытался реставрировать личность Вийона на основе его произведений, но почти никто не принял этот лик.
Сент-Бёв характеризовал его как натуру слабую, лишенную всяких моральных устоев, но упорно сохраняющую в себе искру священного огня; такие натуры всегда остаются чудом: природным вместилищем дарований. Нельзя спрашивать с них слишком много - они только вместилище...
Франсуа по прозвищу Корбюэй, известный также как Делож и как Отец-кормилец, родился в Овере, что около Понтуаза, в год смерти святой Иоанны. Детство он провел в столице: всё говорит о том, что он дитя Ситэ, то есть уличный мальчишка. Свое имя, под которым он ныне известен, он получил не от отца, а заимствовал у своего учителя. Его мать была бедна, невежественна и набожна.
На своем веку он сменил много профессий, вплоть до сутенера, но это не помешало ему быть патриотом в тот век, когда любовь к родине была еще не в ходу. Ему часто приходилось иметь дело с королевской полицией: он побывал в Шатлэ и, возможно, в Бастилии. За дерзкие выходки его дважды приговаривали к смерти, но оба раза спасала амнистия. Был момент, когда он помышлял о самоубийстве.
Он был заводилой и настоящим атаманом шайки. Его проделки, о которых повествуется в "Откровенных сластолюбцах", могут возбудить только отвращение. "Не будем все-таки слишком строги, - говорит нам Сен-Марк Жирарден. - "Откровение сластолюбца" не что иное, как назидание, каким образом научиться искусству жить за чужой счет. В ту эпоху, благодаря отсутствию цивилизации, еще не существовало правил чести и добропорядочности, которые научают нас отличить низость от веселой забавы. Распущенность смыкалась с прямым жульничеством, и он не сумел от него уберечься.
Я полагаю, что это большая натяжка, будто в его время порок был еще не определен и люди более-менее спокойно мирились со злом - в других и себе. Я сомневаюсь и в том, что великий Сент-Бёв прав, комментируя строку Вийона "вино меня пьянит, но с отвращеньем пью", в том смысле, что Вийон до конца своих дней с удовольствием пил то вино, от которого пьянел. Нет, я не утверждаю, что не пил, - я утверждаю, что если буквально понимать тексты, то надо признать, что Достоевский изнасиловал 10-летнюю девочку, а Толстой родил своих 13 детей путем непорочного зачатия.
Видимо, Отец-кормилец действительно знал не понаслышке, что такое бедность и голод, и значительно чаще, чем вино, вынужден был пить чистую воду, макая в нее корку хлеба. До рождения "отца французской революции" Руссо оставалось еще без малого три века, когда Вийон сочинил свое Веление света, где разоблачил всех любителей невинно-счастливых пасторалей. Он противопоставил воображаемым сельским радостям и более чем сомнительным наслаждениям на лоне природы приятности и удобства спокойной цивилизованной жизни, той жизни, о которой он мечтал, но который никогда не знал...
Каноник развалился на подушке, Жаровня тут же, мягкие ковры, И очень близко чресла некой душки...
Его тяжкая жизнь в конце концов разрушила его здоровье и истощила его, казалось бы, неистощимую веселость. Рано состарившись, оставшись без средств к существованию, одинокий и гонимый, он ушел, как уходили в те времена простолюдины, - безвестно. О его смерти не осталось никаких свидетельств. Рабле приводит два апокрифических сообщения о поздних годах Вийона, но кто может их подтвердить?
желудок поэта. Этому великому человеку, память о котором пережила всех герцогов и кардиналов, чьих одежд он, по общему мнению, был недостоин касаться, судьба уготовила канаву, в которой, скорее всего, он и нашел вечный приют.
Между прочим, с именем Вийона связана одна патриотическая история о том, как английский король Эдуард повесил в своем клозете герб Франции, - не потому, что хотел ее унизить, а потому что страдал запором и вид герба помогал ему облегчаться. От страха.