ОТСТУПЛЕНИЕ О РЕНЕССАНСЕ И СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
Так всегда: возрождение соседствует со средневековьем, тесно переплетаясь с ним. Просвещенные люди читают Одиссею, переводят философов античности и жгут ведьм на кострах. Студенты смущают своих возлюбленных стихами Петрарки и слушают лекции неистового Беды. Король основывает Колледж де Франс и поддерживает религиозный фанатизм Сорбонны. Знать покровительствует философам, разглагольствует о значении книгопечатания и посылает на аутодафе лучшего печатника Франции. Воинствуют иезуиты Лойолы. Кальвин восстает против фанатизма католиков, порицает инквизицию, но знание пугает его еще больше, чем папу, он превращает Женеву в тюрьму, где свободолюбивые гугеноты торжественно
Сегодня мы делаем всё возможное, чтобы вырвать ренессанс из "лап" религии, замалчивая, кем был Лоренцо Валла и другие гуманисты при папском дворе и кто покровительствовал гуманизму и универсальному человеку Возрождения. А покровительствовал ему ни много, ни мало - сам Ватикан, а за ним все итальянские государи, превращавшие Возрождение в придворное духовное движение, каким оно, в сущности, всегда являлось.
Вырастая из средневековья. Возрождение усиливало и углубляло интеллектуальную тягу ученых монахов к эрудиции, богатству познания, коллекционированию фактов, завоеванию новых высот духа. Это была глубокая страсть духовных завоевателей эллинизма, античности, патристики, еретичества, мифа. Под пером монахов вновь оживали Платон, Аристотель, Аристофан, Еврипид, Софокл, Пиндар, Плутарх, Геродот, Цицерон, Сенека, Катулл, Лукреций, Тацит, Анакреон, Лукиан, Плавт.
Мы привыкли извращать ренессанс, вырывая его корни из средневековья и противопоставляя их друг другу. Но Возрождение - особенно французское - не было светским, оно было монашеским, и к тому же евангельским. Из него выходили не только Бюде и Маро, Деперье и Маргирита Наваррская, Доле и Амио, Монтень и Рабле, но и Кальвин, и Лефевр Д'Этапль, и Оливетан, и Кастеллиона, и Оранд, и Оливетан, и Руссель, почти все - клирики и богословы...
Гуманисты были неотделимы от религиозных реформаторов, часто воплощались в одном лице или преследовали одну цель: возвращение к евангельской простоте нравов и человечности.
Еще одна ложь - "народность Возрождения". Даже забыв об аристократизме и сверхчеловеческих замашках итальянского ренессанса, посмотрим кем были "простолюдины" ренессанса французского? Маргарита Наваррская, королева. Клеман Маро, сын придворного поэта и valet de chambre Маргариты. Бонавентура Деперье, ученый комментатор древних текстов, придворный. Лефевр Д'Этапль, наставник королевского сына и хранитель королевской библиотеки. Гильом Бюде, секретарь и докладчик Франциска. И сам Рабле, сын юриста, владельца поместья, к тому же получивший по завещанию Ланже приходы в Медоне и Сарте.
А чем было на самом деле то "темное" средневековье, из которого вышло Возрождение? Не согласимся с Вольтером, не увидевшим ничего ценного в средневековье. Не будем уподобляться Леконту де Лилю, мечущему гневные филиппики в "проклятые" века. Не будем доверять даже Бердяеву, говорящему: современная эпоха - мир нового средневековья. Доверимся Блейку, который в дискуссии с Рейнольдсом впервые защитил "темное" средневековье от грядущего хама-ниспровергателя истории и культуры. Я имею в виду не того хама, которого имел в виду Мережковский, а того, из которого он вышел, - хама эпохи Просвещения.
Сегодня из работ Г. Фрайера, Э. Жильсона, М. Блока, которые провели ревизию темных веков и обнаружили там много света, мы знаем, что темные века случились гораздо позже и что выражение "каждый век имеет свое средневековье" очень даже двусмысленно... Во всяком случае, Гёте писал Якоби: "Мне сдается, что во времена, которые кажутся нам тупыми и безгласными, человечество пело такие громкие гимны, что им охотно внимали бы и боги".
И только ли песни? Темные века дали миру крупнейшие университеты, часы, компас, порох, бумагу, шелк, очки, зеркала, водную и ветряную мельницу, энциклопедии, великих ученых и врачей... Альфред Английский, Плифон, Кассиодор, Никифор Вламид, Луллий, Сигер Брабантский, Леонардо Пизанский, Вителло, Пётр Перегрин, Роджер Бэкон... Кстати, именно Р. Бэкон вплотную подошел к идее пороха, увеличительного стекла, подзорной трубы и кой-чего еще: "Можно сделать суда без гребцов, быстроходные колесницы без коней, летательные аппараты с машиной. Можно сделать аппарат, дабы безопасно ходить по дну моря или рек". Между прочим, - XII век...
Мы восторженно говорим о ренессансе XV века, но забываем, что ему предшествовало самое настоящее средневековое Возрождение XII века, давшее Абеляра и Ансельма Кентерберийского, юридические труды Бонаграция Бергамского, Ирнерия и других знатоков римского права, таких политических писателей, как Пселл, Дюбуа, Исидор Севильский, Марсилий Падуанский, Орезм, - Возрождение, вызвавшее подъем математических исследований в школах Шартра, обеспечившее обилие переводов греческих и арабских авторов, а также появление новых и новых очагов науки и культуры, крупных интернациональных школ Болоньи и Парижа - этих "лестниц Иакова, устремленных к небу".
И ведь вовсе не Ньютон, а Бернард Шартрский сказал эти слова: мы видим дальше, потому что стоим на плечах великанов. И вовсе не Ньютон, а Сигер Брабантский предсказал закон инерции.
Как рассказывают, в Германии повсеместно, даже на площадях и в трактирах, читали или просили переводить сочинения, где еще разгоряченные жаркими стычками церковники рассуждали на все лады о целях государства, о правах королей, их народов или пап. Отныне дела человеческие стали в большей мере, чем прежде, предметом для размышления.
Разумеется, подняться к высотам логической мысли вслед за святым Ансельмом, Абеляром, Петром Ломбардским было под силу лишь немногим. Но часто эти люди находились в самой гуще жизни.
Все демократические институты Запада тоже созрели в недрах средневековья. Даже вассальные отношения были "свободной зависимостью", "свободным служением". Сопротивление крестьян феодалам было правовым сопротивлением: обращением в суд с требованием соблюдать законы. Да, да! Право властвовало над королями, а не короли над правом. Невероятно? Тогда послушаем историков.
Господа имели дело не с отдельными крестьянами, а с общинами, целыми деревнями и округами, дававшими крестьянам возможность оказывать господам сопротивление.
Было бы исторически неверно приравнивать западноевропейских феодально зависимых крестьян с восточноевропейскими крепостными. Бесправие, характеризующее положение крестьянства крепостнической России, близкое к рабству, существенно отличалось от положения зависимых крестьян Запада, обладавших правовым статусом.
А поразительный расцвет искусств, одинаково гениально выражавших возвышенную глубину религиозного чувства и свободу бродячих вагантов, - могло ли искусство строителей Шартра процветать в "темные" времена? А тяга к знаниям и страстный поиск учителей?
Клирик, жаждущий знаний, должен был пересечь Европу, чтобы добраться до желанного наставника: Герберт из Орильяка изучал математику в Испании, а философию в Реймсе; англичанин Стефан Гардинг постигал праведную монашескую жизнь в бургундском аббатстве Молем. Архиепископ Руана был уроженцем Реймса и до того, как занял кафедру в Нейстрии, учился в Льеже, преподавал в Саксонии, вел отшельническую жизнь в Тоскане.
Эти стихи сочиняли свободные люди. Более свободные, чем мы теперь. Подумайте только: ведь это пели открыто! На площадях! Против папы! Против властей! Против подавления человеческой личности!..
Барды, труверы, скальды, филиды, ваганты, трубадуры, галисийская школа, миннезанг, рыцарский роман, Кретьен де Труа, византийский роман, церковная драма, Римские деяния, Арнаут Даниэль, Мария Французская, Готфрид Страсбургский, Парцифаль Вольфрама фон Эшенбаха, Флуар и Бланшефлер... Да разве можно всё перечислить?
А какое эстетическое богатство теории! У Плотина, Климента Александрийского, Августина, Альберта Великого, Эриугены, Бонавентуры, св. Фомы, Данте, св. Василия, св. Франциска, Псевдо-Дионисия, Архипиита в свертке уже находилось большинство эстетических идей Возрождения, Просвещения и Нового времени.
А мощь средневекового символизма, выраженная не только художниками средневековья, но и такими вдохновенными мистиками, как св. Франциск!
саэты, деблы, малагеньи, фарсы, соти, летрильи, сигирийи, гренадины, роденьи, петенеры, каньи, плайеры, плачи, заплачки, сервенты, тенсоны, пасторелы, реверди, моралите, шансоны де жест, канцоны, версы, тенцоны, пастурели, альбы, серены, фьябы, газели, дизены, эклоги, страмботти, редондильи, лиры, десимы, глоссы, погружаясь в эту народную и элитарную культуру средних веков, мы углубляемся в подлинную природу жизни. А вот сталкиваясь с фаланстерами и коммунами Просвещения, мы выходим на трагический путь химерической фантазии и обесчеловечивающих проектов.
Вот ведь как: для Возрождения искусство было не более чем механическим зеркалом - "если ты хочешь видеть, соответствует ли твоя картина предмету, то возьми зеркало", - а вот для "темного" средневековья - зеркалом магическим, зеркалом, отражающим беспредельность божественной сущности, или, проще говоря, вдохновением творца.
Именно в средние века зародились европейские нации, сложились языки, на которых мы говорим, появились контуры государств, в которых мы живем, возникли ценности, легшие в основание культуры.
Служба и верность были основополагающими ценностями средневековья. И еще - иерархически нарастающие обязательства по мере нарастания прав. Noblesse oblige - положение обязывает - лозунг рыцаря, налагающий на него множество обязательств и ограничений, не имеющих силы для неблагородных. Знатность была не только привилегией, но и обязательством-ответственностью. Знатным полагались не только более высокие компенсации за причиненный ущерб, но они несли и более суровые наказания за те же проступки. Они не только жаловали, но первыми отвечали.
Именно в средневековье родилась сама личностность, индивидуальность человека - человека не как личины, но как моральной индивидуальности, человека как персоны (per se una), как подобия Богу-творцу и как венца творения. "Средневековая личность не имела того всеобщего и потому абстрактного характера, какой она приобрела в Новое время: то была конкретная личность". Средневековье было человечно, оно не знало ни человека-массу, ни тотальную идеологию, ни единомыслие, ни план, ни сверхрегламентацию.
вассалу, защищать его, быть к нему справедливым. Обязательства, как правило, были взаимными, и нарушение их одной стороной освобождало от них другую.
Отбрасывая крайности и исключения, можно сказать так: в недрах западного средневековья зрела свобода, как в недрах восточного - тоталитаризм. Византийская знать не знала чувства собственного достоинства, раболепствуя перед императором, она могла в любой момент ему изменить. Понятия рыцарства, рыцарских чувств и рыцарских обязательств отсутствовали в Византии. Здесь снизу доверху все были рабами, холопство рождало произвол и деспотизм.
Беззакония и коварства было предостаточно и на Западе, но на протяжении всего средневековья в Европе не забывали о том, что государь обязан повиноваться закону, стоящему над ним. Королевская власть не была в состоянии управлять, игнорируя интересы сословий, созывала их и искала их поддержки во всех сложных политических ситуациях. Сословный характер феодального государства объясняется прежде всего существованием влиятельных корпоративных групп, членов которых объединяла общность статуса, равенство прав. Здесь открывалась возможность создания представительных учреждении - парламентов, генеральных штатов и т.д.
Продолжать? Нет, я не отметаю темных сторон средних веков, они тоже имели "свое средневековье", но они были временем зарождения традиций, культуры, этических ценностей. Средневековье не спешило с равенством и свободой, его справедливость была плюральна и иерархична, богатство ассоциировало со щедростью, даже расточительностью, кроме того, существовала и внутренняя свобода от богатства. Фома Аквинский вообще говорил об искусстве использовать деньги, а не приобретать их. Деньги - средство, а не цель, писал он. Превратить их в цель - значит погубить душу.
Так кто жил в "темных веках" - строители соборов или казематов? Так кто кого отрицал - средневековье выросшее из него Просвещение или просвещенцы, породившую их культуру? Конечно, каждая эпоха бросает вызов другой - но не обязательно воплем "раздавить гадину"... Впрочем, первая генерация ниспровергателей еще не отрешилась от этических ценностей средневековья. Да, были Борджиа, но сколь мелочна их жалкая возня с ядами и кинжалами на фоне смертоносных бурь Нового времени. А вот свобода... Свобода действительно была! Брисонне и Фабри открыто заявляли, что евангельская проповедь не свободна от человеческих заблуждений. Клеман Маро, раненный из аркебузы в битве при Павии, нищий, хромой, вернувшийся во Францию в самом плачевном состоянии, но просветленный, свободолюбивый и инакомыслящий - 100%-ный диссидент! - нашел поддержку в роялистских кругах. Де Лаэ, Дюмулен, Бродо, Ла Масон, Денизо, Пельтье, Леконт, д'Аранд, Туссен, множество других преследуемых и гонимых имели все основания надеяться на приют в Нераке при дворе Маргариты.
и гуманист Сен Март приветствовал яростные атаки против автора Гаргантюа. Сегодня легко обвинять гения в трусости, малодушии и отказе от убеждений. А что было делать? Идти на костер? Он был достаточно рассудителен для того, чтобы стоять за свои взгляды "до костра исключительно". Да, всё это было: и исправление книг, и ссора с Доле, и демонстрация патриотизма, и поиск покровителей-заступников. Ну и что? Кто не грешен, пусть бросит камень.
Фанатизм и насилие внушали отвращение его веселой, свободной и широкой натуре. Он никогда не примыкал к партии палачей, остерегаясь, однако, оставаться в партии мучеников. За свои убеждения он готов был идти на всё, за исключением костра, ибо еще до Монтеня полагал, что умереть за идею - значит придавать слишком много цены недоказанным истинам. Участь мучеников надо предоставить тем, кто, не ведая сомнений, обретает в собственном простодушии оправдание своему упорству.
Основание так думать дает история. Она рисует Кальвина между кострами - один изготовляется ему, другие ой разжигает сам; она рисует Анри Эстьена, который с великим трудом спасся от палачей Сорбонны и тут же донес им на Рабле...
И ради чего стал бы Рабле отдаваться в руки "дьяволов в рясе"? В нем не было такой веры, которую отстаивают на костре. Рабле не был ни теологом, ни философом, он не разделял ни одной из тех великолепных мыслей, которые ему позднее приписывали. "Гаргантюа и Пантагрюэль" занимали в его жизни не больше места, чем "Дон Кихот" в жизни Сервантеса, и славный Рабле создал свой шедевр, сам того не ведая; это, впрочем, - удел всех шедевров. Для того, чтобы создать шедевр, нужна истинная гениальность, и вовсе не обязательно заранее принятое решение.