СТИЛЬ, МЕТОД, ЯЗЫК
Несмотря на огромность влияний, делающих Гар-гантюа энциклопедией, несмотря на захлебывание Рабле в словах, метафорах, символах, пословицах, щедро черпаемых отовсюду, несмотря на обильные заимствования из Плутарха, Плиния, Лукиана, Платона, несмотря на копирование героев Фоленго сатира Рабле не похожа ни на одну из когда-либо написанных книг. ("Эй вы, добрые люди, друзья мои, пьяницы... всё ли вы поняли?.. Не хотите ли выпить?..") Даже расхожие фантастические острова и экзотическое заморье заселены у него не чудищами и дивами, а людьми, современниками, человеками, у которых "всё наружу". Вспоминается рассказ Сент-Бёва о Стерне.
Как-то раз одна дама упрекнула автора Тристрама Шенди за чрезмерные вольности. Глядите, ответил Стерн, указывая на резвившегося на полу младенца, вот моя книга: голыш, катающийся по ковру. Но только у Рабле, добавляет Сент-Бёв, ребенок вырос: это уже человек, монах, великан: это Гаргантюа, Пантагрюэль или Панург, а между тем у него по-прежнему вся наружу.
Во времена поголовного увлечения гармонией античности, красноречивой ясностью Цицерона, интеллектуальностью Аристокла, изяществом и изысканностью Вергилия, Горация и Катулла, во времена Плеяды, после Петрарки и Боккаччо, которому с восторгом подражала галльская муза, - вдруг, внезапно, без предупреждения и подготовки - плоть и кровь, жизнь, сила жизни, если хотите, - утробность...
Что - необъяснимая загадка? Нет! - Гениальность! Все гении - современники. Взрывы - духа ли, плоти ли - именуемые Босхами, Рабле, Свифтами, Бодлерами, Достоевскими или Джойсами, - сгустки вечности, перечеркивающие время, ломающие каноны и формы, видящие в человеке - че-ло-ве-ка...
Его гений сбивает с толку тех, кто ищет в нем недостатки. Так как их у Рабле множество, то резонно думают, что у него их нет вовсе. Он мудр и безумен; изыскан и тривиален; он беспрестанно путается, сам себя сбивает с толку, сам себе противоречит. Но он заставляет нас все видеть и все любить. У него необыкновенный стиль, и, хотя он нередко впадает в странные заблуждения, нет писателя выше его, писателя, который превзошел бы его в искусстве выбирать и сочетать друг с другом слова. Он пишет играючи, словно забавы ради. Он любит, он боготворит слова. До чего чудесно наблюдать, как он нанизывает их одно на другое! Он не может, не в силах остановиться. Этот владелец балагана гигантов ни в чем не знает меры.
Рабле свойственны гиперболизация, гигантизм, нагнетание, сгущение, расширение обыденного до грандиозных масштабов, выход за всякие пределы, гротеск. Мелкая деревенская распря вокруг фермы Девиньер превращается под его пером в целую войну, ничтожные претензии взбалмошного самодура де Сент-Марта - в грандиозные помыслы Пикрошоля о мировом господстве, унылое крючкотворство провинциальных стряпчих - в остров Застенка. Что это - случайность или визионерство, хохма или понимание имманентной связи ничтожества и величия, комплекса неполноценности и мании господства? Бросается в глаза, что в этом уравнивании ничтожного и грандиозного - никакой натяжки: будто XX век уже позади, и Гитлеры и Сталины - в гробах.
Нет, дорогие наши критики, не "обнаружение зла феодализма", не излюбленная болтовня о противоречиях базиса и надстройки или справедливых и несправедливых войнах, но - нечто куда более основательное: первая проба психоанализа, не низ, а глубина человеческого, а заодно - констатация убогости сверхчеловеческих притязаний и смехотворности результатов.
Изобретательность Рабле сродни его глубине, глубина сродни богатству форм, богатство форм сродни великолепию языка. Да, порой он груб, необуздан, вульгарен, но зато как сочен, жизнен, безмерен. Изумительно естественный, гибкий, точный язык - пиршество речи, скажет великий французский критик.
посланные из Парижа для разметки дорог юные парочки ставили их там, где останавливались для любви. Во Франции они делали это часто, но затем, устав от дороги и ласк, укладывались всё реже и реже. А что там делают ваши монахи? - спрашивает брат Жан паломников. - Разрази меня Бог, если за время вашего отсутствия они не перепробуют ваших жён! Ведь хороший мастер норовит пустить в ход всякую вещь, и будь даже ваши жёны уродливы, как Прозерпина, им не миновать встряски, если в округе имеются монахи... Ведь даже тень от монастырской колокольни способствует плодородию... А Панург, собирающийся в один вечер "управиться" со 150 тысячами шлюх из войска короля Анарха? А невероятное рождение гигантского младенца, которому предшествует появление из материнской утробы возов с солью, ветчиной, копчеными языками, чесноком, луком и угрями? А как скорбел Гаргантюа по случаю смерти своей жены Бадбек? - "Моя жена умерла. Ну, что ж, ей-богу, слезами горю не поможешь. Ей теперь хорошо. Она уж верно попала в рай, она блаженствует, она далеко от наших горестей и невзгод. А то как бы и мне вслед за ней не отправиться на тот свет. Сохрани, Господи, и помилуй! Мне пора подумать о том, где бы найти другую".
Рабле великолепен в перечислениях, идет ли речь о пантагрюэльоне, приношениях гастролатров, занятиях монахов, описаниях морской бури или храма Божественной бутылки. Эти перечисления - почти всегда квинтэссенция знаний эпохи, и, внимательно усвоив их, вы можете больше ничего не изучать. А речь Понократа, Эпистемона и Эстена с их бесконечным черпанием из побасенок древних? А еда? Есть ли другой мастер, столь блестяще поэтизирующий утробу, столь изобретательный в трапезе, столь точно передающий все качества выпивки? Какие трактаты о монастырских похлебках! Какие потроха, которыми объелась перед родами мамаша Гаргамель! Какой сочный, как дичь, терпкий, как вино, полнокровный, как Пантагрюэль, язык лукулловских застолий!
Язык Рабле - тема для отдельного разговора. У каждого народа есть свой творец языка. Но трудно отыскать среди этих творцов такого подвижника, который сумел бы в один присест отыскать триста три эпитета для характеристики мужского члена и двести восемь - для описания всех оттенков человеческой глупости.
Язык Рабле - это уже без пяти минут язык Джойса (хотя они писали на разных языках)! Непереводимая игра слов, бесконечные намеки, игра на созвучиях и контрастах, звукоподражание, компановка греческих, латинских суффиксов и приставок, ассонансы, аллитерации, бесконечное словотворение. Один пример: antipericatametana-parbeugedamphicribrationes merdicantium. Кто, кроме Джойса, мог бы придумать эту пере-пере-перепере-пере-дискуссию о дерьме? Или robidilardique - сало-грызоворовательные [законы], masle masculant - самец самцующий, depuis que le monde moyant moyna de moynerie - с тех пор как монашеский мир обмонашился монашеством. Или такие вот разновидности монахов: cfoquelardon, marmiteux, boursouflez, torticolli, pateno-striers, sanctoron, porteurs de rogatons, machemerdes - салогрыз, котелочник, вздутый живот, скрученношеий ханжа, отченашник, святокрут, разносчик дряни, пожиратель дерьма. И еще: соусолиз, вытряхайгоршок, греби-грош, дармоедон, ветромнадуйпуз.
- папа, ханжа, попугай, prieur и posterieur - приор и зад. А какие словесные каламбуры, fatrasie, Coq-a-L'аnе, построенные на созвучиях, ассонансах, рифмах, сквозь бессвязность которых проглядывают язвительные политические намеки!
средств", - скажет критик.
Рабле - это любование материей, ее осязательность, ощущаемость, разнокачественность. Говоря о пиве, он перечисляет его субстанцию, свойства, цвет, запах, совершенства, особенности, превосходства, действие. Говоря о качествах зеленого соуса, Панург раскрывает все его последствия: мозг проясняется, аппетит пробуждается, зрение увеселяется, вкус услаждается, языку щекотно, мускулы укрепляются, цвет лица осветляется, печень освежается, селезенка расширяется, кровь течет ровнее...
А как кобыла Гаргангюа косит хвостом лес в Босе? Она косит хвостом вдоль, поперек, туда, сюда, оттуда и отсюда, в длину, в ширину, снизу вверх и сверху вниз. А как пес обрабатывает кость? С каким благоговением он ее сторожит, с какой заботой охраняет, с каким жаром ее держит, как осторожно раскусывает, с какой любовью разгрызает, как тщательно высасывает! А что делает Диоген со своей бочкой? Он ее вертит, вращает, перемещает, марает, чистит, перевертывает, поливает, сбивает, скребет, гладит, седлает, трясет, валит, ударяет, ставит и т. д., и т.п., 60 операций!