БУАЛО БАРОККО (Эмануэле Тезауро)
Знаменитый теоретик «новой поэзии» Эмануэле Тезауро (1591—1675) принадлежал по рождению к знатному дворянскому роду Северной Италии. Семья Тезауро жила литературными и научными интересами. Отец, граф Алессандро, придворный герцогов Пьемонтских, писал дидактические стихи. Известна его поэма, весьма ученая и не бесталанная, о шелке и шелковичных червях. Брат Эмануэле, Лодовико, близкий друг и почитатель Марино, защищал неаполитанского поэта в статьях и письмах от нападок врагов. Эмануэле Тезауро вырос в атмосфере интеллектуальных интересов и получил тщательное и всестороннее образование, владел древними и новыми языками.
Диапазон таланта Тезауро не менее широк, чем у Грасиана: он был не только теоретиком искусства и литературы, но также историком и философом-моралистом, драматургом и поэтом. Тезауро свободно писал на латинском языке. Его трагедии «Ипполит», «Эдип», «Эрменгильд» сначала были написаны по-латыни; спустя много лет (в 1661 г.) сам автор после основательной переработки перевел их на итальянский. Также по-латыни были набросаны план и некоторые части «Подзорной трубы Аристотеля». Это сочинение Тезауро совершенствовал в течение четырех десятилетий и также переписал его по-итальянски. Очевидно, он придавал очень большое значение своему трактату об остроумии и считал его главным трудом своей жизни. Не удовлетворившись первым печатным текстом 1655 г., он внес во второе издание (1670) значительные исправления. «Подзорная труба Аристотеля» выдержала с 1655 до 1704 г. шесть изданий, не считая двух переводов на латынь (второй перевод сделан в 1714 г.).
С 1631 г. Тезауро преподавал в доме князей Савойя-Карильяно и стал доверенным лицом Савойской династии, которую он защищал в своих исторических сочинениях, проявляя антииспанские настроения и итальянский патриотизм, редкий в эпоху государственного унижения и разобщения Италии. В свите князя Тезауро побывал во Франции и во Фландрии, незадолго до того завоевавшей свою независимость от Испанской монархии. До сорока четырех лет Тезауро состоял в ордене иезуитов, но затем покинул его и сделался обычным светским священником. Иезуиты не посмели удерживать в ордене влиятельного воспитателя наследного Савойского принца. Только обретя независимость, Тезауро начал издавать свои сочинения. В «Панегириках» («Panegirici sacri», Турин, 1633) Тезауро набросал свои мысли о поэтике, более основательно и систематически разработанные затем в «Подзорной трубе Аристотеля» 2.
«Подзорная труба Аристотеля» столь же важен, как «Поэтическое искусство» Буало для французского классицизма. Как явствует уже из самого заглавия, Тезауро опирался на авторитет Аристотеля. Однако он с еще большей ясностью, чем Грасиан, показал, что следует ссылаться не на Портику Стагирита, а на его Риторику. Впрочем, и Риторика Аристотеля для него лишь отправной пункт. Античную портику Тезауро и Грасиан стремились заменить новой, не догматизируя, а основываясь на богатом опыте уже существующей литературы.
Тезауро настойчиво повторяет, что искусство быстрого разума независимо от логики и логических построений. Мир портических созданий, порожденных фантазией, живет своими особыми законами, отличными от законов мышления 3. Тезауро создал довольно стройное учение об Остроумии, «о его корнях, о высшем его роде, а также о главных его ответвлениях и видах».
Важно найти истоки остроумия и показать «почву, его породившую». Цель своего исследования Тезауро видел в том, чтобы «до тонкости определить причины, по которым одни произведения прекрасны, другие же полны недостатков, и показать, почему одни порождают отвращение, а другие вызывают аплодисменты». Переводя его мысль на язык современной рстетики, мы бы сказали, что итальянский теоретик Сеиченто хотел определить содержание категорий прекрасного и отвратительного и сформулировать понятие Эстетического идеала своего времени.
Остроумие, создавшее произведения мастеров «нового искусства», Тезауро понимает как одно из проявлений Разума. Из двух главных качеств Остроумия — Прозорливости и Многосторонности — Тезауро особенно ценил последнее. Прозорливость проникает в затаенные свойства предметов: «в субстанцию, материю, форму, случайность, качество, причину, эффект, цель, симпатию, подобное, противоположное, одинаковое, высшее, низшее, а также в эмблемы, собственные имена или псевдонимы». Многосторонность же быстро схватывает все эти сущности и их соотношения, она «их связывает и разделяет, увеличивает или уменьшает, выводит одно из другого и с поражающей ловкостью ставит одно на место другого». Тезауро решается сравнить этот процесс с искусством фокусника. Все эти свойства присущи Метафоре, которая является «матерью Поэзии, Остроумия, Замыслов, Символов и героических Девизов».
Гравированный портрет из венецианского издания «Об Итальянском государстве» 1667 г.
Люди, наделенные быстрым разумом, «кроме чудесных исключений, обычно несчастливы». И если житейски искушенная Прозорливость «ведет людей к важным должностям и благоденствию» — «острота ума отправляет их в богадельни» (а то и на костры и в застенки инквизиции,— добавим мы). И тем не менее, продолжает свои рассуждения Тезауро, «многие предпочитают славу Остроумия всем благам Фортуны».
Система быстрого разума и вся портика Тезауро держатся на Метафоре. В ее высшем символическом значении Метафора становится последней целью Остроумия, которому приходят на помощь другие риторические фигуры, и прежде всего кончетто — уменье сводить несхожее. Пытаясь установить различные виды и роды Метафор и найти некую метафорическую иерархию, Тезауро обращается не только к литературе, но и к современному зодчеству. Простое подражание симметрии природных тел не способно вызвать к жизни гениальные картины или скульптуры. Только те создания заслуживают «титла гениальных», которые являются «плодом острого разума». Это проявление Остроумия наблюдается в необычных украшениях на фасадах зданий, в капителях колонн... и Тезауро перечисляет признаки барочного стиля в архитектуре: «капители, изобилующие' листьями, фригийские узоры, триглифы, фризы на колоннах дорического ордена, большие маски, кариатиды...». Он называет их «метафорами из камня, молчаливыми символами, которые способствуют прелести творенья, придавая ему таинственность». Остроумная изощренность архитекторов заставляет саму Природу завидовать созданиям их рук. Таким образом, украшения ведут человека к постижению символической метафоры, но это только первый шаг. Украшения переходят в большую архитектуру, составляют с ней одно неразрывное целое.
Атрибуты вооружения эпохи барокко, призванные изумлять и устрашать противника, Тезауро называет «жестокими метафорами человекоубийства».
драпировок, инкрустациями, резьбой по камню, даже формой и узорами блях на сбруе лошадей, если они исполнены рукою мастера. Перефразируя слова Пастернака, можно было бы сказать, что Тезауро возлюбил «бога деталей».
моральный смысл, надо использовать как воспитательное средство, их следует выставлять всюду, где бывает большое стечение народа: во дворцах, в общественных местах, на галереях и площадях. Этому совету последовал Петр Великий, выставляя эмблемы с объяснениями — для общей пользы, поучения и просвещения (например, в Летнем саду). Впрочем, Петр считал Эмблемами и мифологических богинь. Эта практика Петра, как и любовь русского XVIII века к эмблематике, уходит корнями в эпоху барокко 4.
Остроумный замысел (кончетто) Тезауро объявляет божественным, так же как и «быстрых разумом» творцов искусства. «Из несуществующего они творят существующее, из невещественного — бытующее, и вот — лев становится человеком, орел городом. Они сливают женщину с обличьем рыбы и создают сирену как символ ласкательства, соединяют туловище козы со змеей и образуют химеру — иероглиф, обозначающий безумие».
Внешние изображения должны способствовать выражению разнообразных душевных состояний и открывать разуму новые проблемы. Этому служат немые произведения живописцев и скульпторов, затем драма, где эффект выразительности усиливается словом и жестом, картина, сопровождаемая девизом или иным объяснением, и, наконец, пантомима. Жизнь не только сон, считает Тезауро, она — театральное действо. Отсюда проистекает требование в искусстве декоративности, яркости, неожиданности, воздействующих на все чувства человека.
Тезауро стремился построить теорию искусства, которая вела бы к постижению всемирного символа, Божественной Метафоры, восходя по ступеням познания от видимого к ощущаемому, от ощущаемого к произнесенному слову и музыкальной фразе, от внешнего к сокровенному. Вершиной искусства следует считать звучащее слово, которое Тезауро торжественно называет «поэмой бога». Эта идея восходит к неоплатонику Плотину. Марино, так же как Тезауро, уверял, что слово — поэма и что ангелы говорят только стихами (напомним, что Данте вообще не наделяет ангелов даром речи).
— «остроумный оратор», который смеется над людьми и над ангелами, предлагая разные героические предприятия, символы фигур и высочайшие свои кончетто? — вопрошает Тезауро. Гениальность свойственна не только людям, она заложена и в природе. Одаренная гениальными мыслями, природа изображает на огромном голубом щите небес символы и остроумные свои тайны. Посвященный в тайны природы постигает ее остроумные замыслы, выраженные в числах, то звучащие, то немые.
Сам господь бог создает мир метафор, аналогий и кончетто, которые представляются непосвященным простыми украшениями, в то время как речь идет о сотворении мира! Эти сравнения, метафоры и кончетто почерпнуты из неисчерпаемых запасов мировой аналогии. Мы видим, таким образом, что Метафора Тезауро имеет мало общего со значением этого слова в эпоху Ренессанса. В философии Тезауро качествами бога нередко наделяется природа, вообще его представления гораздо ближе к античному пантеизму и неоплатонизму, чем к средневековому христианству. Нельзя не отметить удивительной идеологической близости Тезауро и Марино. Бог для них — искусный ритор, дирижер, художник, рядом с которым становятся наделенные острым разумом мастера искусств. Человек — природа — бог становятся как бы в один ряд, все они божественны, все они способны к творчеству и наделены гениальностью. Ощущение этого слияния, этого единства, этих взаимных переходов — ибо между богом, природой и человеком исчезают границы — является характерной особенностью философской мысли Сеиченто. Из подобных концепций рождалось творчество итальянских маринистов и английских поэтов метафизической школы.
Наиболее последовательно из всех теоретиков барокко Тезауро разработал учение о сходимости несходимого, о Метафоре, связывающей силою творческого Остроумия предметы или идеи, кажущиеся бесконечно далекими. Тезауро привлекало все, что может удивить неожиданностью, и, конечно, научные открытия его времени. В «Подзорной трубе Аристотеля» он пишет: «Я не знаю, был ли ангелом или человеком тот голландец, который в наше время при помощи двух шлифованных стекол — малых зеркал, вставленных в высверленный тростник, перенес этими крылатыми стеклами человеческое зрение туда, куда не может долететь и птица. С ними мы пересекаем моря без парусов, и при помощи их мы видим корабли, леса и города, избегавшие ранее наших своевольных зрачков. Взлетев на небо со скоростью молнии, через это стекло мы наблюдаем солнечные пятна, нам открываются рога вулканов на теле Венеры, нас изумляют горы и моря на Лунном шаре, мы считаем малышей Юпитера. То, что бог от нас скрыл, открывает нам маленькое стеклышко!» Так восторженно говорит Тезауро о победе человеческой мысли и изобретательности над пространством и проникновении с помощью телескопа в загадки нашей солнечной системы. Открытия астрономов конца XVI — начала XVII в. поражали воображение не одного Тезауро, но многих писателей и художников Сеиченто. Новые научные представления претворялись в художественные образы у Марино («Адонис»), у флорентийского живописца Лодовико Чиголи (фреска «Ассунта» в Санта-Мария Маджоре), в поэме Томмазо Кампаилли «Адам» (Рим, 1637) и других произведениях пера, резца и кисти.
В трактате «Моральная философия» Тезауро снова возвращается к проблеме Остроумия. Одним из свойств Остроумия объявляется иносказание: «Чтобы проявить Остроумие, следует обозначать понятия не просто и прямо, а иносказательно, пользуясь силою вымысла, то есть новым и нежданным способом. Подобное выражение присуще поэтическим замыслам: они не истинны, но подражают истине».
«Ты скажешь, если остроумное противополагается серьезному, и одно вызывает веселость, а другое — меланхолию, как может остроумие быть серьезным и серьезность насмешливой? На это я отвечу, что не существует явления ни столь серьезного, ни столь грустного, ни столь возвышенного, чтобы оно не могло превратиться в шутку и по форме и по содержанию» 5 была закончена. Он оправдал то, что уже существовало, но первый заметил эти явления как теоретик.
Любопытно, что, приводя в «Моральной философии» примеры разнообразной стилистической подачи одной мысли, Тезауро обращается к «астрономической тематике» и научным представлениям своего века о Вселенной. Нижеследующий пассаж можно рассматривать как руководство портам и писателям «нового искусства» и как образчик жанровых возможностей и богатства стилевых приемов барокко: «Есть ли более серьезное и возвышенное явление на свете, чем звезды небесные? Можно ли высказать более серьезную и поучительную мысль, чем следующая: звезды являются наиболее плотными и непрозрачными частями эфирного пространства, которые, отражая лучи солнца, становятся светящимися. Вот пример ученого предложения, однако не остроумного. Если же ты скажешь: звезды — это зеркала эфира, которые, хотя и не оставляют светящегося следа, становятся ночными солнцами лишь тогда, когда солнце расточает им свои любезности,— это та же доктрина, однако до некоторой степени выраженная метафорически как по форме, так и по содержанию, и чем более форма удаляется от прямого выражения, тем она становится изящнее, но в конце концов переходит в забавное. Остроумно и в то же время серьезно следующее предложение: звезды — священные лампады вечного храма божия. Прекрасна следующая сентенция: звезды — драгоценные узоры небесного павильона. Радостью исполнена фраза: звезды — блестящие цветы садов блаженных. Учена фраза: звезды — глаза небесного Аргуса, всю ночь следящего за смертными. Ужасающа фраза: звезды — небесные фурии, в чьих волосах вплетены сияющие змеи для того, чтобы не допустить злых на небо. Скорбью дышит фраза: звезды — печальные лики пылающей огнями траурной капеллы на погребении солнца. Напротив, забавным будет следующее речение: звезды — светлячки, порхающие в синеве небес. Еще забавнее сказать: звезды — фонари богов, всюду блуждающих ночью. Еще занятнее выражение: звезды — огарки, падающие с канделябра солнца. И, наконец, если ты превратишь небо в решето, то вместе со Стильяни ты скажешь в духе буффонады о звездах: светящиеся дыры небесного решета. На этих примерах ты можешь убедиться в том, что все Эти предлоя{ения возможны лишь благодаря приданной им остроумной форме, то есть с помощью Метафоры Пропорции, которая сходное заменяет сходным, но различным по содержанию; содержание это может быть в одних случаях более благородным, в других более низменным, в некоторых фразах прекрасным, в иных же безобидным» 6.
Форма выражения и содержание связаны неразрывно; когда меняется одно, неизбежно изменяется и другое. Не пустую игру риторическими фигурами, не мастерство ради мастерства, кончетто ради кончетто декларирует автор «Моральной философии». Выбирая систему выражений, писатель должен думать, пригодна ли она для того содержания, для той эмоциональной тональности, которые он хочет передать, соответствует ли жанру данного конкретного произведения.
В Италии XVII столетия Тезауро пользовался большой известностью. Когда же в конце столетия восторжествовала новая литературная школа — Аркадия, объявившая войну всем проявлениям барокко, Тезауро был забыт на родине; быть может, только в Турине, столице Сардинского королевства, еще читали старого мыслителя. В моду вошли легкомысленные божки Аркадии, вдохновлявшие стихотворцев на довольно посредственные сонеты и полные ложного пафоса оды во вкусе Кьябрера. Все же в 1704 г. в Тревизо (Венецианская область) вышла шестым изданием книга Тезауро «Моральная философия, происходящая из высокого источника великого Аристотеля Стагирита». Вероятно, с этого издания был сделан в 60-х годах XVIII в. русский перевод Стефана Писарева и Георгия Дандола, напечатанный в типографии Академии наук 7.
«Моральная философия» переводилась непосредственно с оригинала двумя переводчиками: русским и итальянцем. В предисловии к первому тому Писарев пишет, что перевод сочинения знаменитого Тезауро осуществлен во исполнение заветов Петра, который говорил в 1714 г. при спуске на воду военного судна: «Историки доказывают, что первый и начальный наук Престол был в Греции, откуда, по несчастью, принуждены они были убежать и скрыться в Италии, а по малом времени рассеялись по всей Европе; но нерадение наших предков им воспрепятствовало и далее Польши пройти их не допустило...». После этого упрека предкам, по чьей вине в России не было Возрождения, Петр сказал: «... я чувствую некоторое в сердце моем предуведение, что оные науки убегут когда-нибудь из Англии, Франции и Германии и перейдут для обитания между нами на многие веки». Переводчик выражает надежду, что книга Тезауро, по всей Европе прославленная, принесет большую пользу русским людям, наставляя, как следует «разумно рассуждать, пристойно говорить и честно поступать», и окажется весьма нужной для воспитания наследника престола цесаревича Павла.
Таким образом, как мы видим, интерес к итальянским и испанским писателям барокко прочно держится в России с конца 30-х годов XVIII в., возрастая по мере приближения предромантической поры. Мы думаем, что изучение судеб испанской и итальянской литературы в России (Грасиана, Тассо, Метастазио, Марино, Тезауро) изменит картину всеобъемлющего русского классицизма XVIII столетия, созданную воображением некоторых наших литературоведов.
2. Сравнительный анализ обоих трактатов, сделанный Раймонди, выявил наличие в них многих близких мыслей и схожих мест. См.: Raimondi Е. Letteratura barocса. Studi sul Seicento italiano. Firenze, 1961, p. 51—75.
3. Взгляды Бенедетто Кроче на значение эстетических идей Тезауро и других теоретиков барокко претерпели основательные изменения, эволюционируя вместе с его собственными представлениями о рядах познания, соотношениях интуиции и логического мышления. В «Проблемах эстетики» неаполитанский философ и историк литературы заявляет, что именно Тезауро и Грасиан заложили основы идеалистической эстетики XVIII и XIX столетий, именно они первые отделили логическое утверждение от формы литературного выражения (идентифицируемого Кроче с лежащей в основе эстетического освоения действительности интуицией). На странице 342 (издания 1957 г.) читаем: «Подобно тому, как Тезауро был прав по сравнению со Сфорца Паллавичини, Орси и Муратори, так же он прав против мнения Мепендеса-и-Пелано и против меня».
—40 лет попал в центр внимания исследователей литературы барокко. См.: Anceschi L. Le poetiche del Barocco letterario in Europa.— В кн.: Momenti e problemi di storia dell’ Estetica. Parte prima. Milano, 1959, p. 435—546; Donato E. Tesauro’s poetics: through the looking glass.— «Modern language notes», Baltimore, 1963, vol. 78, N 1, p. 15—30.
«Эмблемы и символы», напечатанной по заказу Петра в Голландии в 1704 г. и переизданной Н. М. Максимовичем-Амбодиком в 1788 и в 1809 гг. по образцу барочных сочинений на эту тему. Описание этой книги Тургенев дает в письме А. Бакунину и А. П. Ефремову от 15 сентября 1840 г. и в XI главе «Дворянского гнезда». Сочинения по эмблематике XVII—XVIII столетий, в свою очередь, восходят к трактату Андреа Альчиати «Emblemata» (1531), выдержавшему более 150 изданий.
5. La filosofia morale derivata dell’alto Fonte del grande Aristotele Stagirita... In Trevigi, 1704, p. 316.
6. La filosofia morale derivata dall’alto Fonte del grande Aristotele Stagirita..., p. 316— 317.
7. Философия нравоучительная, сочиненная графом и Большого Креста Малтизским кавалером Эммануилом Тезауром. Переведена с итальянского языка статским советником Стефаном Писаревым и коллежским ассесором Георгием Дандолом. Ч. 1— 2. СПб., при Имп. акад. наук, 1764—1765. Напечатана на счет С. И. Писарева. Тиране первой части — 2003, второй — 1030 — по тем временам немалый.