ГОРАЦИЙ В ЭПОХУ ВОЗРОЖДЕНИЯ
Fies nobilium tu quoque fontium me dicente...
Через песни мои будешь прославлен ты...
Гораций, Оды, III, 13, 13—14
Получив в дар от Мецената (ок. 31 г. до н. э.) поместье в гористой области сабинян на речке Дигенции, к северо-востоку от Рима1, Гораций воспел мирную сельскую жизнь вдали от волнений столицы; он следовал завету Эпикура: «Живи незаметно» («Этика», 86). Источник в своих сабинских владениях Гораций назвал именем нимфы Бандузии, охранительницы чистого ключа близ Венузии, его южноитальянской родины:
О Бандузии ключ, ты хрусталя светлей,
Сладких вин и цветов дара достоин ты...
Незадолго до празднества Фонтаналий, когда летний жар спадает и чувствуется приближение осени, кристалл источника должен был замутиться:
Завтра примешь козленка
В жертву—первыми рожками
Лоб опухший ему битвы, любовь сулит.
Но напрасно: твои волны студеные
Красной кровью окрасит
Стада резвого первенец.
Не коснется тебя жаркой Каникулы
Знойный полдень; даешь свежесть отрадную
Ты бродячему стаду
И волу утомленному.
Через песни мои будешь прославлен ты;
Ясень в них воспою, скалы с пещерами,
Где струятся с журчаньем
Твои воды болтливые 2.
(Перевод Н. Романовского)
Обещание поэта исполнилось: имя Бандузии стали призывать поэты наряду с именами Ипокрены и Касталии.
Вместе со многими комментаторами Горация отметим яркость образов и благозвучие стихов тринадцатой песни третьей книги од. В последней асклепиадовой строфе чередование плавных (ilicem — loquaces — lymphae — desiliunt) передает музыкальное журчание ручья среди склонов сабинских нагорий:
... cavis impositam ilicem
saxis, unde loquaces
lymphae desiliunt tuae.
В европейской поэзии грядущих тысячелетий, быть может, только источник Воклюза, на берегах которого Петрарка слагал стихи Лауре, приобрел славу, равную славе Бандузии.
Когда Италия подпала на несколько столетий под иго германских варваров, обращенные в христианство италийцы перестали видеть благодетельных нимф. Священные ручьи заглохли3. Даже память о Бандузии исчезла, и перестали звучать стихи ее поэта:
О fons Bandusiae, splendidior vitro...
В этом стихе — один из немногих образов, навеянных Каллимахом Александрийским (fr. 238, v. 16). Впрочем, «splendidior vitro» можно найти у греческих поэтов и до Каллимаха4. В стихотворении «Источник Бандузии», сложенном из 68 латинских слов в 4 строфы, неподражаемом образце живого слова, элегантном и сдержанном, проявились во всей полноте простое и изысканное искусство Горация и его поэтическая оригинальность.
В VI в. была сделана попытка кодифицировать рукописи Горация, который еще был хорошо известен Венанцию Фортунату, последнему латинскому поэту, принадлежавшему к большой риторической школе, сохранившей связь с литературной традицией античного Рима. Бежавший из Равенны, Фортунат стал самым популярным портом в меровингской Галлии и способствовал приобщению франков к латинской поэтической культуре.
Для немногочисленных читателей VII столетия язык од Горация стал почти недоступен, все же его забыли не совсем: у церковных писателей этого времени можно найти несколько цитат из различных произведений Горация.
«Оды» Горация не могли стать для средневековых авторов источником морально-аллегорических поучений, подобно «Метаморфозам» Овидия. Писатели западноевропейских стран от VII до XIV столетия явно предпочитали Горация-сатирика Горацию-лирику.
рукописи поэтов классической латыни. В стихотворениях ирландца Колумбана (ок. 540—615), основавшего один из важнейших центров средневековой итальянской культуры — монастырь Боббио, встречаются многочисленные реминисценции и перифразы из Од, Посланий и даже «Искусства поэзии» Горация. В стихотворениях Колумбана находим строку «Ни бесконечная цепь грядущих годов, в даль убегающих» из «Памятника», и сентенции о жадности («Жадный всегда ведь в нужде — так предел полагай вожделенью»), гневе («Гнев есть безумье на миг — подчиняй же свой дух»), и похвалы честной бедности из первой книги Посланий. Строки Горация — не чужеродные интерполяции в стихотворениях ученого настоятеля Боббио 5, они органически вплетаются в ткань его поэтических раздумий, мудрых и словно подернутых дымкой печали. По-видимому, именно в Боббио доверенные люди Карла Великого отыскали рукописи Горация, восходившие к VI в.
В Каролингскую эпоху просвещенный лангобард Павел Диакон, один из создателей средневековой историографии, пишет поэму в сапфических строфах, обнаруживая если не понимание, то хотя бы формальное знание поэтики Горация и Вергилия.
Для культурной истории средневековья весьма примечательно, что приблизительно из двухсот пятидесяти рукописей Горация, дошедших до нашего времени, значительная часть сохранилась не в Италии, а во Франции. Самый старый рукописный сборник был переписан в IX или X в. в окрестностях Орлеана. X или XI столетием датируются шесть парижских рукописей Горация. Во времена Оттонов Гросвита из Гандерсгейма в своих драмах, в которых средневековая немецкая писательница подражала Теренцию, показала знакомство и с Горацием6.
Однако в XI и XII веках центром изучения латинской литературы оставалась по-прежнему Франция: Реймс, Орлеан, Париж, Шартр. По-прежнему интерес к Горацию-сатирику преобладал. Досужие эрудиты собрали в текстах XII столетия 520 цитат из «Посланий» и 75 — из «Сатир» 7. Гораций-сатирик вошел даже в быт. Так, например, некий винодел из Безансона, отказывая своему сыну-студенту в денежной помощи, ссылается в оправдание собственной скупости на строку из Посланий Флакка (1,6,15): «Имя безумца мудрец и неправого правый получит» 8.
Отметим также, что одна из самых значительных культурно-исторических концепций французского средневековья — о перенесении наук из античных Афин и Рима в Париж (translatio studii) —восходит к знаменитому стиху из второй книги Горациевых посланий (156—157):
Graecia... artes — Intulit agresti Latio...
Греция, взятая в плен, победителен диких пленила,
В Лаций суровый внеся искусства...
[Перевод Н. С. Гинцбурга)
Эта идея появилась (по-видимому, впервые) еще в IX в. в письме Эрека из Оссера к королю Франции и императору Карлу Лысому 9. В XIII столетии интерес к Горацию ослабевает. Итальянцы им мало интересуются. Во Франции его произведения переписываются, но с меньшим рвением и тщательностью, чем в минувшем веке. Цитаты из Флакка встречаются в теоретических сочинениях Гауфреда де Винесо (или Винсауфа), относящихся к поэтике и стилистике («Ars Dictaminis», «Poetria Nova»).
Сатириком прежде всего был Гораций и для Данте, который признавал также его великий авторитет в вопросах поэтики. В Лимбе Гораций («Огаzio, satiro») шествует непосредственно за отцом и владыкой поэтов Гомером:
... Идет Гомер, глава певцов всех стран;
Второй — Гораций, бичевавший нравы.
(«Ад», IV, 88. Перевод М. Лозинского)
Петрарка был первым среди людей нового времени,— пишет Г. Шауэрмен,— кто по-настоящему понял классических авторов, в том числе и Горация, и высказал о нем более справедливое суждение, чем суждения многих предшествовавших ему поколений 10. Современнику и другу Петрарки Колуччо Салутати долго не удавалось найти рукопись Горация. Петрарка был счастливее и в ноябре 1347 г. приобрел желанный список. С рукописным кодексом произведений Горация великий итальянский поэт не расставался до последнего дня жизни.
С этой рукописи римского порта на столе первого гуманиста начинается новая история Горация в европейской культуре. Музыкальный строй поэзии Горация сказался на мелодическом рисунке итальянских стихов «Канцонье-ре». Петрарку привлекал в особенности лирический характер Од, в них искал он не столько следов античности, сколько выражение личных чувств и впечатлений. Цицерон, Ливий, Вергилий и Гораций были теми авторами древности, которых великий гуманист предпочитал всем остальным. Влияние этих писателей и поэтов в значительной степени определяет художественное направление всего Ренессанса. Следует отметить, что в списках любимых книг, составленных Петраркой, рядом с именем Горация стоит пометка: «особенно в одах» (presertim in odis). Известно, что Петрарка обращался с посланиями не только к своим современникам, но и к авторам древности, в том числе к двум поэтам — Вергилию и Горацию. После творца «Энеиды» Петрарка чаще всего цитирует в своих произведениях Горация (около ста пятидесяти раз) 11.
и комментаторов Горация. Стих автора Од глубоко проникает в неолатинскую поэзию, а затем и в литературы на народных языках, оказывая творческое воздействие на значительнейших поэтов XVI в. (Ариосто, Ронсара, Кохановского).
В эпоху Ренессанса Франция уступает Италии первенство в филологическом изучении античной культуры. В начале XV столетия два ведущих центра горацианства — Неаполь и Феррара — распространяют влияние знаменитого римского поэта не только па западную, но и на восточную, преимущественно славянскую Европу. Во второй половине века творчеством Горация начинают заниматься также в Риме и Флоренции. Вскоре в этот гуманистический круг вступает Венеция, где три поколения Мануциев издают латинских авторов с ученейшими комментариями.
Античную тему священных родников, возрожденную Петраркой, находим во многих стихах замечательного неолатинского поэта Джовиано Понтано, преобразователя неаполитанской Академии. Один лишь перечень стихотворений Понтано, в которых журчат ручьи и плещутся воды, сам по себе достаточно красноречив: «De fontibus, et fluminibus», «De fonte Cornu», «Fabulose de fontibus», «De fontibus calidis», «De amaris fontibus», «De rivo Venafrano», «De fonte Ammonis», «De fluvio Trigella in Lucania», «Vetustate temporum mutari fontes, ac Maria» 12.
В Неаполе Бенедетто Каритео 13, обращаясь к одному из своих литературных друзей, вспоминал Горация, его сабинскую виллу, стихи в честь возлюбленной Флакка Лалаги 14:
Скажи, мой Пуччо, видел ли ты лес
Сабинский, там, где звучными стихами
Он пел о Лалаге; и вот он с нами,
Блистательный, достойный небес.
Источник чистый там ли иль исчез?
Полянка, окруженная полями,
Как прежде? Мы почтим в веках хвалами
Творящий дух, что средь руин воскрес.
О Пьеро мой, местам одушевленным,
Благословенным передай привет,
Мечтою нашей ныне обновленным.
Ты скажешь, тысячи узнав примет,
Лесам тенистым, водам благосклонным:
Вас каждый чтит в своей душе порт.
(Перевод И. Голенищева-Кутузова)
«Sonvi reliquie ancor d’acqua vicina?») 15.
Несмотря на несколько работ, посвященных славе Горация в средние века и в эпоху Возрождения, тему эту следует считать лишь затронутой. Особенно скудны сведения о XV столетии. Бросается также в глаза, что литературоведы Западной Европы до самого последнего времени обходили молчанием горацианство XVI—XVII вв. в славянских странах16.
Особенно удивительно, что на Западе предали забвению одного из значительнейших неолатинских поэтов XV в.— Яна Паннония, которого и в Венгрии, и в Югославии считают — не без основания — зачинателем отечественной гуманистической литературы. Воспитанник феррарской школы Гварино Гварини и Падуанского университета, Ян Панноний обнаруживает незаурядное знание греческой и латинской литератур. Он привез из Феррары в Буду раннее гуманистическое горацианство, еще не известное в те времена во Франции и в Англии.
В своей первой элегии поэт-гуманист воспел Феронию, древнеиталий скую богиню, чтимую в Этрурии как покровительницу целебного источника близ города Нарны в Умбрии. Следует предположить, что Ян Панноний помнил также стихи из первой книги сатир Горация (5, 24—25):
...— Здесь лицо мы и руки
Чистой, Ферония, влагой твоей омыв и поевши,
Вновь протащились три мили...
(Перевод М. Дмитриева)
Роща Феронии с источником, ей посвященным, находилась на пути Горация из Рима в Бриндизи.
В начале элегии Ян Панноний приветствует повелительницу авзонийских наяд. Смелыми мазками создает поэт горный умбрийский пейзаж, атмосферу раскаленного зноем летнего полдня. С большой силой выражена жажда исцеления больного юноши:
Восстановляешь ты силы. Усталое тело когда же
Освободишь от огня, что меня жжет изнутри?
Так награжден был мой труд; по отвесным карабкаясь скалам,
Шел я путем напрямик через вершину горы.
И не смутили меня бормотанья и рези в желудке,
Хладный струящийся пот, слабого тела озноб.
Радости полный гляжу на высокие стены и башни,
Что подымаются ввысь около самой воды.
Слышится шум приглушенный, подземный, в глубокой долине,
Пенится гулкий поток, серной вскипая волной.
Чистый с вершин ветерок, легким дыханьем целя.
Нет на свете отрадней, и нет живописнее вида
В душный полуденный час, что иссушает уста.
Вечно Ферония славься, святого источника нимфа.
Нарна счастливая пьет воды целительных струй.
Вот уже берег морской поражен лучами светила.
Жар икарийский земля чувствует летней порой.
Жажду мою утоли, ведь и Лангия 17 диким пелазгам
Не отказала в воде. Жажду мою утоли!
Капля за каплей течет сквозь железную трубку и льется
Влага в сухую гортань, грудь освежая мою.
(Перевод И. Голенищева-Кутузова)
В оригинальную тему «целительный источник нимфы Феронии» врываются — столь частые у гуманистов — литературные воспоминания:
Эй! козленка сюда, отберите лучшего в стаде.
Пусть замутит его кровь струи кристальные вод.
Вакха в сосудах дары и в корзинах цветы принесите,
Пусть непрестанно звучит Вакха достойный пеан.
Ocius hue adsit toto grege pinguior hoedus,
Adsint et liquido Bacci cum munere flores,
Nec cesset laudes vox resonare pias 18.
Эти стихи — возврат к «источнику Бандузии»:
Завтра примешь козленка
В жертву...
... твои волны студеные
Красной кровью окрасит
Стада резвого первенец.
Напомним также первые строки оды Горация:
О Бандузии ключ, ты хрусталя светлей,
Сладких вин и цветов дара достоин ты...
Едва ли приходится сомневаться в том, что элегия Яна Паннония возникла под влиянием горацианских образов, но правы были бы также утверждающие ее оригинальность. Вернее всего будет, если мы скажем, что большая традиция латинской поэзии слилась органически с личным вдохновеньем «Fons Bandusiae» не является источником подражания, но подателем энергии, приводящим в движение фантазию. Это наблюдение наводит нас еще раз на мысль о сложности самого термина «влияние», которым следует пользоваться с должной осторожностью.
Мы не ошибемся, утверждая, что музыкальностью своего латинского стиха Ян Панноний в значительной степени обязан ученичеству у автора Од. Приведем два стиха из элегии хорватско-венгерского гуманиста, в которых шум и гул серного источника переданы звуками s, и, /, г. (Переводчик стремился передать то же впечатление с помощью русской фонетики: ш, л, у, п, с.)
Audire et strepitum quem subter valle profunda
Spumea sulfurei fluminis unda facit.
Слышится шум приглушенный, подземный, в глубокой долине,
Пенится гулкий поток, серной вскипая волной.
Тему священных и целительных источников находим также в поэзии выдающегося поэта чешского гуманизма Богуслава Лобковица, учившегося во второй половине XV в. в Болонье, вероятно у Филиппа Бероальда Старшего, знатока Горация. Античный культ родников выражен в изящной Эпиграмме Лобковица «Наяда ручья», напоминающей древние эпигРаммы:
Sum laticum custos, horum sopita susurro,
Я охраняю ручей, усыпленная влагой журчащей.
Не нарушайте покой, не прерывайте мой сон 19.
(Перевод И. Голенищева-Кутузова)
Остановимся на стихотворении Лобковица, посвященном источнику в Карловых Варах, названному в честь чешского короля и императора Карла IV. Этот источник полон целебной силы, как и поток италийской Фсронии, прославленный Яном Паннонием. В молодости Лобковиц был придворным венгерско-чешского короля Владислава II и был связан дружбой с венгерскими гуманистами в Буде. Он, конечно, не мог не знать элегии Яна Паннония, чье имя было на устах у всех любителей муз того времени. Получив гуманистическое образование в Италии, он знал оды Горация и поэзию Понтано. Во власти этого комплекса литературных традиций он выразил то, что видел и чувствовал, и создал гекзаметры, восходящие в некоторых образах к Горацию и Гомеру, к Яну Паннонию и Понтано и даже к Боккаччо. Вместе с тем стихи чешского порта отражают реальность его времени:
Музы воспели тебя, достойный хвалений источник.
Влаги твоей теплота откуда исходит, скажи мне?
И откуда в тебе негашеная известь и сера?
Мнится, что это огонь в сицилийской бушующей Этне
Действует. Может быть, Стикс, протекая вблизи, эти воды
Пламенем Дита согрел 20. Берега благодатные Байи
И Антенора Тимав уступили тебе славословья.
Всё, чем Рейн знаменит, превзошел ты целительной силой,
Цесаря Карла святой в королевстве Богемском источник.
Лопаются пузырьки водяные, и пена клокочет.
О, погляди, как вода окрасила камни и мрамор,
Их омывая. Сама Ирида смогла бы едва ли
Красками так просиять. Священный ручей, пусть столетья
Влагой живою целишь поколенья людские. Усталым
Старцам их силы верни и болезненным бледным девицам
Чтобы в родные края вернулся веселым и бодрым
Каждый, в воды твои погрузивший усталое тело.
(Перевод И. Голенищева-Кутузова)
Через полвека после Лобковица во Франции, где влияние Горация чрезвычайно усилилось к 1550 г., прозвучало грациозное и по-галльски изящное стихотворение Ронсара, воспринявшего латинскую одическую традицию. Источник Беллери знаменитого порта французского Возрождения, несомненно, восходит к водам Бандузии Горация:
Беллери, родник родимый,
Милый мне родник, любимый
Хором нимф, когда вода
Прячет в лоне тихоструйном
Их, бегущих от стыда
Пред сатиром, в беге буйном
Дев сгоняющим сюда!
Ты всегда была, благая,
Нимфою родного края:
На лугу зеленом вот
Твой для жертвенного дара
Козлика поэт ведет.
Неокрепших рожек пара
У него на лбу растет.
Летом сплю иль отдыхаю
Спрятан в зелень ив твоих,
Что-нибудь — тебя прославить
Между всех племен земных,
Чтобы в памяти оставить
Мог тебя мой каждый стих.
Не палит твоих прибрежий
Жар Каникул; тенью свежей
Ты окутана всегда.
Ищет пастырь хладной неги
После дневного труда,
Вол, уставший от телеги,
И бродящие стада.
Ио! Будешь ты веками
Госпожой над родниками,
Если буду славить я
Ту скалу, откуда льется
Нить негромкая твоя,
И, рокочущая, вьется
Влагой трепетной струя 22.
Завтра примешь козленка
В жертву — первыми рожками
Лоб опухший ему битвы, любовь сулит.
Но напрасно: твои волны студеные
Красной кровью окрасит
Стада резвого первенец23.
(Гораций)
Эй! козленка сюда, отберите лучшего в стаде.
Пусть замутит его кровь струи кристальные вод 24.
(Ям Панноний)
Твой для жертвенного дара
Козлика поэт ведет.
Неокрепших рожек пара
У него на лбу растет 25.
(Ронсар)
... ты хрусталя светлей,
Сладких вин и цветов дара достоин ты26.
(Гораций)
... струи кристальные вод.
27.
(Ян Панноний)
Иди:
Не коснется тебя жаркой Каникулы
Знойный полдень; даешь свежесть отрадную
Ты бродячему стаду
И волу утомленному 28.
(Гораций)
Вот уже берег морской поражен лучами светила.
Жар искарийский земля чувствует летней порой 29.
(Ян Панноний)
Не палит твоих прибрежий
Жар Каникул; тенью свежей
Ты окутана всегда.
Ищет пастырь хладной неги
После дневного труда,
Вол, уставший от телеги,
И бродящие стада30.
(Ронсар)
Быть может, также следует остановиться на обещании славы источнику у Горация и у Ронсара:
Через песни мои будешь прославлен ты 31.
Ио! Будешь ты веками Госпожой над родниками,
Если буду славить я
Ту скалу...32
(Ронсар)
Мы сравнили портов по всем правилам филологии, унаследованной от времен позитивизма. На основании приведенных примеров можно вывести два бесспорных заключения. Во-первых, Ян Панноний и Ронсар восходят независимо друг от друга к Горацию. Во-вторых, заимствования Ронсара из «Источника Бандузии» значительнее заимствований венгерского поэта.
Но нас привлекает не только сходство. Не менее существенной кажется нам разница между произведениями рассматриваемых авторов. Отметим прежде всего разнообразие стихосложения: асклепиадова строфа Горация, дистихи Паннония, 7—8-сложные стихи Ронсара, соединенные в строфу, рифмующуюся а а б с б с б. Скорбный и несколько приподнятый тон Яна Паннония, больного юноши, ищущего исцеления у вод нимфы Феронии, сочетается у венгерского гуманиста с острыми реалистическими деталями (также весьма свойственными Лобковицу) и с мифологическими отступлениями. Душевно Ронсар ближе к Горацию, чем Панноний, впрочем, сельская идиллия автора «К источнику Беллери» носит отпечаток французской, а не античной музы.
Даже в тех стихах новых поэтов, которые явно восходят к Горацию, более пристальный анализ обнаруживает несхожее восприятие разными авторами античной традиции. Так, в сцене жертвоприношения значительна близость образов у Горация и Паннония: «Кровь козленка замутит кристальные струи вод»; у Ронсара мы находим лишь упоминание вскользь языческого обряда («Voy ton Poète qui t’orne — D’un petit chevreau de lait...»).
Но есть признаки, объединяющие всех упомянутых нами портов-гуманистов — Петрарку, Понтано, Каритео, Паннония, Лобковица, Ронсара: мелодичность стиха и гармоническое восприятие Природы, столь не свойственное морально-аллегорическому толкованию богини Натуры людьми средневековья. Мы склонны, таким образом, придавать большее значение общему культурному направлению и литературной традиции в ее историческом развитии, чем отдельным влияниям. Подчеркиваем, что любое «влияние» следует анализировать, вскрывая диалектическое единство общего и индивидуального. Не столь важно, что гуманисты XV и XVI столетий использовали ту или иную деталь или даже заимствовали целый ряд образов у Горация, важно, что у Горация они воспринимали — более чем у какого-либо иного порта — стиль одической лирики древности и учились видеть реальный мир. Ручьи Италии и Франции, Венгрии и Польши в стихах ренессансных портов потекли вспять к античному роднику сабинской нимфы. Но в его водах каждый увидел отражение собственного лица, повторяя:
О Бандуэии ключ, ты хрусталя светлей...
1964
Примечания
1. Об этом Гораций писал в «Эподах» (I, 25—32) и в послании к своему юному другу Лоллию Максиму:
Всякий ведь раз, как меня восстановят, Дигенции хладной
Воды, что поят крестьян Манделы, дрожащих от стужи.
(Послания I, 18, 104—105. Перевод Н. С. Гинцбурга)
2. Гораций Флакк Квинт. Полное собрание сочинений. М.— Л., 1936, с. 112.
3. О божествах источников у греков и римлян см.: Ninck М. Die Bedeutung des Was-sers im Kult und Leben der Alten. Leipzig, 1921.
4. Cм.: Numberger K. Inhalt und Metrum in der Lyrik des Horaz. Miinchen, 1959, S. 35— 36.
5. В стихотворениях и письмах Колумбана (Sancti Columbani Opera. Ed. by G. S. M. Walker. Dublin, 1957) мы насчитали 20 реминисценций из разных циклов Горация.
6. Manitius М. Analekten zur Geschichte der Horaz im Mittelalter bis 1300. Göttingen, 1893, S. 31.
—101.
8. Haskins Ch. H. Studies in Mediaeval culture. Oxford, 1929, p. 15.
9. Curtius E. R. Europäische Literatur und Lateinisches Mittelalter. Bern, 1948, S. 36, n. 4.
10. Showerman G. Horace and his Influence, p. 107.
11. Ullman В. L. Studies in the Italian Renaissance. Roma, 1955, p. 127, 130.
12. См. страницы 132, 133, 134, 134a, 135, 135a венецианского издания сочинений Понтано 1533 г., имеющегося в Отделе редких книг Гос. биб-ки СССР им. В. И. Ленина.
13. Испанец по происхождению (настоящее имя Б. Гарет), родился в Барселоне (ок. 1450—1514 гг.). Почти всю жизнь провел при дворе неаполитанских королей из арагонской династии. Стал известен как итальянский поэт.
14. Оды, I, 22; II, 5.
15. Об этом сонете Каритео писал Б. Кроче (Croce В. Poeti е scrittori del pieno е del tardo Rinascimento. T. 1. Bari, 1945, p. 37—38).
16. Кроме уже упомянутой книги Шауэрмена, укажем на следующие работы: Gaetano Curcio. Q. Orazio Flacco, studiato in Italia dal secolo XIII al XVIII. Catània, 1913; Stemplinger E. Horaz im Urteil der Jahrhunderte. Leipzig, 1921; Menéndez у Pelayo M. Horacio en España. Vol. 1—2. Madrid, 1885 (ценное исследование для истории го-рацианства в Испании). Значительный шаг вперед представляет сборник «Orazio nella letteratura mondiale» (Roma, 1936), где напечатана работа о Горации в Польше.
17. Река в Аркадии.
18. Cesmicki Ivan — Pannonius Janus. Pjesme i epigrami. Zagreb, 1956, s. 4 («Hrvatski Latinisti», knjiga 2).
19. Ср.: Петровский Ф. А. Латинские эпиграфические стихотворения. М., 1962, с. 36 («Huius Nympha loci...»).
20. В «Илиаде» (II, 783) упомянут остров Питакусы, вулканического происхождения, где били теплые источники. По греческому преданию, там, под землей, находилось логовище Тифея, чудовища с огнедышащими головами.
21. Начало стихотворения «В термах Карла IV» звучит в оригинале так:
Unde tibi latices calidi, venaeve meantis
Sulphuris, aut vivae (dictu mirabile) calcis? <...>
Hasinstenii a Lobkovic D. Bohuslai. Farrago poematum. Pragae, Georgius Molaniry-chus, 1570, p. 179. (Отдел редких книг Гос. биб-ки СССР им. В. И. Ленина.)
22. Ронсар. Переводы С. Шервинского. М., 1926, с. 48—49. См. также: Из европейских поэтов XVI—XIX веков. Переводы В. Левина. М., 1956, с. 23—24. Ср. начало оригинала:
Belle fontaine cherie
De nos Nymphes, quand ton eau
Les cache au creux de ta source,
Fuyantes le Satyreau,
à la course
Jusqu’au bord de ton ruisseau...
(Ronsard P. Oeuvres complètes, t. 1. Paris, 1959, p. 444—445). Примечание Корна (G. Cohen) к этой оде (с. 1084): «Фонтан Беллери естественно ассоциировался в эрудированном уме Ронсара с Источником Бандузии — ключом в Венузии, на родине Горация, который он воспел в своей очаровательной третьей оде»,— верно лишь в первой своей части. По мнению большинства современных специалистов по латинской литературе, Гораций перенес имя источника в своих родных местах на родник, находившийся в его сабинской вилле (см. начало этой статьи).
23.
Cras donaberis haedo,
Cui frons turgida comibus
Frustra, nam gelidos inficiet tibi
Rubro sanguine rivos
Lascivi suboles gregis.
(Horatius)
24.
Mutet et effusus vitrea stagna cruor.
(J. Pannonius)
25.
Voy ton Poète qui t’orne
D’un petit chevreau de lait,
’une l’autre corne
Sortent du front nouvelet.
(Ronsard)
26.
... splendidior vitro,
Dulci digne mero non sine floribus
27.
... vitrea stagna cruor.
Adsint et liquido Bacci cum munere flores
(J. Pannonius)
28.
Те flagrantis atrox hora Caniculae
Fessis vomera tauris
Praebes et pecori vago
(Horatius)
29.
Jam prope littorei tetigit sol brachia cancri,
Tolle sitim...
(J. Pannonius)
30.
L’ardeur de la Canicule
Ton verd rivage ne brule,
’en toutes pars
Ton ombre est espaisse et drue
Auz pasteurs venans de pares,
Aux boeufs las de la chamm,
Et an bestial espars.
31.
Fies nobilium tu quoque fontium
Me dicente...
(Horatius)
32.
Io! tu seras sans cesse
Moy celebrant le conduit
Du rocher percé...
(Ronsard)