«ИСТОРИЯ РИЧАРДА III»
Политическая активность Мора обострила его интерес к истории. «История Ричарда III» была начата Мором после его первого серьезного столкновения с тюдоровским абсолютизмом и писалась в те же годы (1513—1518), когда в Италии другой опальный политик — Макьявелли — сочинял «Государя», обобщая политическую практику своего времени. Английский вариант государя, не гнушавшегося никакими средствами для достижения своей цели и открывшего длинную галерею «макьявеллей» на английской сцене и в литературе, был создан Мором независимо от флорентийца. Тем не менее в работе обоих было общее — новые методы подхода к вопросам истории и политики.
В «Истории Ричарда III» — замечательном памятнике ренессансной политической и исторической мысли — Томас Мор предстает перед нами как писатель, освободившийся от средневековых представлений, как историк, поставивший своей задачей не простое изложение последовательного ряда фактов, но вдумчивое исследование социальной жизни. Мора-историографа интересует не один конкретный случай насильственного захвата верховной власти в стране, но тирания как система политического правления. Произвол, беззаконие, лицемерие, ставшее нормой общественного поведения, демагогия и террор — вот что вызывало протест великого гуманиста, вот что было несовместимо с его убеягдениями и идеалами. С уходом Ричарда III с политической арены насаждавшаяся им система отнюдь не прекратила своего существования — вспомним беспощадные суждения Мора о преемнике Ричарда на английском престоле — Генрихе VII и о правлении следующего короля — Генриха VIII, не уступавшего в лицемерии и коварстве последнему Йорку.
Хронологически «История Ричарда III» охватывает события всего трех месяцев 1483 г.— от смерти короля Эдуарда IV (9 апреля) до коронации Ричарда (6 июля). С особой тщательностью восстановлены Мором все этапы «шутовских выборов» — процедуры «избрания» Ричарда и подготовки к ней. Мор проявил глубокое понимание подоплеки исторических событий и роли в них различных общественных сил и отдельных личностей. Если прибегнуть к сравнению самого Мора, то можно сказать, что он сумел показать не только «королевские игры» — «балаганное действо» на авансцене, но и происходящее за кулисами, а также реакцию зрителей. Лорды и рыцари, члены королевского семейства, ремесленники и слуги, лондонские горожане во главе с мэром, духовные лица разных рангов, тюремщики и палачи, дамы из знатных и купеческих домов — таков неполный перечень персонажей «Истории».
— таковы основные проблемы, стоящие в центре произведения Мора. Целью автора было не только обличение и осуждение дурного короля (для чего он не жалел ни пафоса, ни иронии, ни острой насмешки), но и создание противоположного образа идеального государя, любимого народом и пекущегося о его нуждах более, чем о своих собственных. В сущности в произведении не один, а два главных героя — король Эдуард IV и его брат, герцог Глостер, злодейски убивший маленьких детей Эдуарда и силой и обманом захвативший престол.
Их противопоставление определяет портику произведения, построенную на контрастах и уходящую корнями в портику народной агиографической литературы. Напомним также, что одной из самых любимых книг Мора были «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, которые он читал в оригинале. Хотя жанр обоих произведений не идентичен (Плутарх неоднократно подчеркивал, что пишет не историю, а жизнеописание; Мор жанр своего сочинения определял как «историю»), принципы подхода к материалу у английского историографа и античного биографа во многом сходны. Это сходство проявляется прежде всего в параллелизме рассмотрения, во внимании к фактам, речам и поступкам, с исторической точки зрения малозначительным, но важным с позиций художнических, поскольку в них «характер человека обнаруживается зачастую лучше, чем в сражениях, где гибнут десятки тысяч людей» 26.
«История Ричарда III» — произведение довольно сложное по структуре. Мор применяет форму рассказа «от автора», вводит большое число монологов и диалогов, в которых происходит как бы самораскрытие героев, что способствует объективизации и драматизации повествования, меняет ракурсы, стремится к многостороннему показу персонажей, давая их сквозь призму различных восприятий.
Основной положительный герой «Истории» — старший брат и предшественник Ричарда на английском престоле Эдуард IV. К концу его царствования в государстве были мир и процветание. Он не обременял подданных излишними поборами, ибо мудрый король, заявляет Мор, должен жить за счет своего личного состояния. Описывая, не без восторженности, таланты Эдуарда как государственного деятеля, благородные черты его личности, его полные сердечности отношения с народом, Мор все же далек от того, чтобы превратить свое повествование в житийный панегирик. Он не считает нужным умолчать и о недостатках своего идеального героя: о его роскошном образе жизни, склонности к излишествам, чрезмерной сексуальности. Эти штрихи сообщают портрету жизненность и достоверность и не умаляют, по мнению Мора, выдающихся качеств Эдуарда как мудрого правителя, образца совершенного государя.
Снисходительность Мора поистине безгранична. Всякий раз, когда деяния Эдуарда малопохвальны, он спешит (подобно Плутарху) найти смягчающие обстоятельства. Так, рассказав о казни герцога Кларенса, он добавляет, что король, узнав о совершившемся по его приказу, горько плакал и раскаивался. Любовные похождения Эдуарда Мор объясняет пылкостью натуры, телесной силой и здоровьем и не ставит в вину королю, поскольку в делах любви тот никогда не прибегал к насилию и они не затрагивали интересов государства. Непосредственность и искренность чувств ЭдУаРДа выглядят особенно привлекательными в сравнении с постоянным притворством и лицемерием его брата. Мор делает короля выразителем ренессансного идеала семейных отношений. В беседе-поединке с матерью, старой герцогиней Йорк, он отстаивает право на брак по свободному выбору, без политических и экономических расчетов. В этом диалоге выявляется душевное благородство Эдуарда, сила и бескорыстие его чувства к Елизавете Грей, полное пренебрежение устаревшими условностями и традициями.
— прекрасные дети Эдуарда — отличаются умом, великодушием, справедливостью. В высшей степени достойной, волевой и умной женщиной представлена Елизавета. Вдовствующая королева обнаруживает политическую проницательность и дальновидность относительно намерений опекуна ее детей, герцога Глостера. Многие из эпизодов, в которых главным действующим лицом является королева, особенно сцена прощания с младшим сыном в Вестминстерском аббатстве, поднимаются до подлинного трагизма. Все же образ Елизаветы выполнен в манере несколько более сдержанной, чем образ ее соперницы, веселой и приветливой лондонской красавицы Джейн Шор.
Полемизируя с теми, кто считал, что в жанре «истории» надлежит пове ствовать только о деяниях выдающихся личностей, Мор несколько страниц уделяет рассказу о простой женщине из купеческого сословия, возлюбленной Эдуарда. Джейн Шор никогда не пользовалась своим влиянием на короля в корыстных целях, но охотно помогала всем, кто обращался к ней за помощью. Мор знал эту неглупую и некогда чрезвычайно привлекательную женщину нищей одинокой старухой. Строки, ей посвященные, исполнены живейшей приязни. Протектор обошелся с ней самым жестоким образом: имущество конфисковал, а самую бросил в тюрьму. С каким сарказмом пишет Мор о том, как «сей воздержный, сей чистейший и непорочнейший правитель, прямо с неба ниспосланный в наш порочный мир для исправления людских нравов», вынудил лондонского епископа наложить на Джейн епитимью за «нецеломудренную жизнь». Эффект от затеи Ричарда получился обратный тому, на какой рассчитывал протектор: шествие Шор через весь город в покаянной процессии с зажженной свечой в руках превращается (под пером Мора) в триумф женственности и красоты. Овеянные поэзией и нескрываемой авторской симпатией сцены с Шор дают ощутить глубокую человечность и широту моральных воззрений Мора, его искреннюю заинтересованность в судьбах простых людей.
Антиподом Эдуарда является Ричард — главное действующее лицо «Истории». Резкая противоположность обоих братьев во всем, от физического облика до самых сокровенных побуждений, постоянно подчеркивается Мором. Эдуард высок ростом, красив и статен — Ричард низкоросл, уродлив, горбат.
Этот последний ид его изъянов не находит подтверждения в других исторических источниках; по-видимому, его следует признать художественным преувеличением, находящим объяснение в портике произведения. Подобно герою первой гуманистической трагедии Альбертино Муссато «Эциринис», возникшей на заре итальянского Возрождения, Ричард Мора представляет собой явление чудовищное, противоестественное, противное всем законам природы и человеческого миропорядка. Из чрева матери он появился на свет, как покойник,— ногами вперед, т. е. уже при самом своем рождении был мертвецом, чуждым всему человеческому. Душой уродлив он так же, как и телом: злобен, завистлив, гневлив. Несомненная гиперболизация здесь — свидетельство отвращения к тирании, роднившего передовых писателей и мыслителей Ренессанса.
Ричард —умелый актер и ловкий лицемер, умеющий скрывать свою злость, коварство и гнев. Он мог ласкать тех, кого ненавидел, и лобызать тех, кого собирался убить. Равно безразличный к друзьям и к врагам, он всех превращал в послушные орудия своей коварной игры. Ричард изображен Мором непревзойденным мастером политической провокации и интриги; ни интересы народа, ни интересы государства для него ничего не значат. Излюбленные приемы протектора — клевета, демагогические посулы и заигрывание с народом. Стараясь любыми способами очернить своих противников, он затем расправляется с ними поочередно и поодиночке. Герцог вновь разжигает соперничество и вражду феодальных партий, которые стоили Англии нескольких десятков лет кровопролитий и которые Эдуард сумел притушить. Разобщив и обезвредив с помощью герцога Бэкингема и лорда-чемберлена Гастингса приверженцев королевы, он начинает прощупывание своих союзников в решимости идти с ним до конца и уничтожает колеблющихся и ненадежных.
Глостер прибег к пособничеству ученых попов, которые с церковных кафедр распространяли клевету на семейство покойного Эдуарда IV. После одной такой лживой проповеди в соборе св. Павла герцог Бэкингем направляется в Гилдхолл, где по наущенью Ричарда взывает к лондонцам, призывая их просить «достойного удивления своей мудростью, искушенного в делах правления и находящегося в расцвете сил» протектора стать королем. Но горожане хранят упорное молчание. Тогда, в обстановке всеобщего замешательства и смущения, слуги из герцогской свиты и люди протектора вместе с несколькими продажными молодцами начинают кричать: «Ричард король! Ричард король!». Их слова поспешно объявляются Бэкингемом и мэром за народное волеизъявление. Сходная сцена происходит на следующее утро в Бэйнард Касл у дома протектора, где рвущийся к власти Глостер изображает непорочного смиренника, не решающегося принять корону. С актерской непосредственностью проводит он диалог с герцогом Бэкингемом, словно не разучил его заранее.
Мор смело вводит в свою историю толпу, народ, вслушивается в его суждения и внимательно следит за его настроениями и отношением к главным действующим лицам своей драмы. В то время, как лорды из королевского совета, провинциальное рыцарство, высшее духовенство и купцы — хозяева
Лондона постепенно переходят на сторону того, в чьих руках реальная сила и власть, народ колеблется и внутренне сопротивляется тирании. Рассказывая о происходящем в мэрии, Мор трижды повторяет, что «ни один человек в огромной толпе не проронил ни единого слова», что «все как один, стояли онемевшие, словно пораженные громом» 27. После спектакля, разыгранного перед резиденцией протектора, народ сознает, что решение об узурпации власти будет принято независимо от его согласия: «Простым людям отведены только места зрителей в королевских играх, и кто поумней, не станет в них вмешиваться, дабы себе же не сделать хуже». Ричард не в состоянии снискать поддержку и расположение в народной среде. Характерная деталь: почитавшиеся ранее в народе за свою ученость монах Пенкер, приор ордена августинцев, и брат лондонского мэра, доктор богословия Шей после бесстыдных проповедей, инспирированных Ричардом, навлекли на себя всеобщее презрение.
Портрет «вероломного, одержимого злобным властолюбием тирана» Мор дает в окружении его пособников в «беззаконных предприятиях»: герцога Бэкингема, юриста Кэтсби, палача Тирелла и других «хитрых людей, мастеров своего дела» более мелкого калибра. Подобно Джемсу Тиреллу, человеку по своим природным дарованиям выдающемуся, многие из соратников Ричарда — личности незаурядные. Им нельзя отказать в уме, энергии, предприимчивости. К сожалению, констатирует Мор, из-за отсутствия честности и доброй воли ими владеют только алчность и честолюбие, и все силы своего ума они направляют во вред государству и народу. Мор не может пройти мимо и такого расцветающего в эпохи самовластья феномена, как предательство. Он не довольствуется (подобно Данте) одним лишь гневным его осуждением, но пытается вникнуть в психологию предательства и понять его социальные и моральные причины. В сущности главный предатель в «Истории» — сам Ричард, предатель интересов своей страны, своей семьи, своего слова, и в конечном итоге — самого себя. Путем предательства и вероломства идут и все его ближайшие сподвижники.
«Все три года своего царствования,— пишет Мор,— он прожил с великой тревогой и беспокойством, с безмерным ужасом, страхом и скорбью в душе. Забота о своей безопасности не покидала его ни на миг. По ночам его изводила бессонница, терзали кошмары и страшные сны; тогда он вскакивал и метался по комнате, а сердце беззаконного короля содрогалось от грозных воспоминаний». Не триумфатором, добившимся вожделенной короны, но сломленным, страдающим и, несмотря на свои успехи, морально побежденным человеком представлен он Мором. Отсутствие гуманистической этики, единящей человека с миром, уничтожает Ричарда духовно.
Ричард III
Лондон, Национальная портретная галерея
Позиция сурового и нелицеприятного судьи своего героя, занятая Мором, определяется ясными представлениями о том, каков должен быть человек, наделенный огромной властью, и каким принципам обязан он следовать в своей деятельности. Именно это идеализированное представление питает иронию и сарказм писателя, его глубокую убежденность в том, что цели и методы Ричарда, проводимая им политика насилия, произвола и самовластья находятся в конфликте с интересами и нуждами страны и народа и потому исторически обречены. Перспективность исторического мышления великого гуманиста сообщает «Истории Ричарда III» значение, выходящее за пределы рассказа об одном кратком периоде английской истории.
В «Истории Ричарда III» вымышленных действующих лиц нет. Верность (в целом и в деталях) нарисованной Мором картины и характеристик главных персонажей проверена изысканиями многих поколений историков Англии 28 в заключающем произведение рассказе о странном поведении после коронации Глостера его верного союзника герцога Бэкингема Мор отдал предпочтение истолкованию этого поведения Джоном Мортоном. Кардинал, при Ричарде — епископ Эли, Мортон находился под арестом в доме герцога, часто с ним общался и имел возможность выслушивать откровенные излияния Бэкингема. Тот факт, что в «Истории Ричарда III» содержатся сведения уникальные, о которых другие современные источники хранят молчание (прежде всего, об обстоятельствах и времени убийства законных наследников престола — маленьких сыновей Эдуарда IV, а также имена исполнителей самого гнусного из Ричардовых Злодейств), объясняется высокой компетентностью основных информаторов автора. Ими были воспитатель и покровитель Мора лорд-канцлер Джон Мортон, в доме которого Мор провел детские годы, и его отец — Джон Мор. Оба они являлись свидетелями и непосредственными участниками событий, составивших содержание «Истории Ричарда III». Без сомнения, их версии происходящего, их симпатии и антипатии в той или иной степени были восприняты Мором и отразились в его сочинении 29.
«История Ричарда III» писалась Мором в двух редакциях: краткой латинской и более пространной английской. Тексты обеих имеют значительные разночтения, без сомнения, сознательно введенные автором; по-видимому, Мор имел в виду различные читательские аудитории. В латинской редакции политические оценки и характеристики бывают резче, суждения категоричней, даются более обстоятельные описания местностей, обычаев, политических установлений, которые без пояснений могли оказаться непонятными для чи-тателей-неангличан. В английском тексте, который писался, по всей вероятности, после латинского, или, по мнению некоторых исследователей, одновременно с ним30, усилено внимание к личности короля как руководителя, определяющего направление государственной политики, и на отношения между ним и государством, причем вопросы политики представлены здесь в более тесной зависимости от нравственного облика правителя.
В период, когда Мор работал над своей историей, его опыт латиниста был разнообразнее и богаче, чем опыт писателя на родном языке, и потому естественно, что латинской прозой он владел свободнее и с большим совершенством, чем английской. Сопоставительное рассмотрение обеих редакций показывает, как упорно искал Мор точности и выразительности. В латинской версии конструкции и обороты, как правило, изысканнее и сложней, зато английская изобилует формами живой народной речи. На обоих языках Мор создал произведения высокого литературного достоинства. «История Ричарда III» оказала сильнейшее влияние на все дальнейшее развитие английской историографии и английской прозы.
Произведение великого гуманиста не увидело света при жизни автора. Его английская редакция была в 1543 г. включена Р. Грэфтоном анонимно (в виде приложения) в хронику Джона Хардинга, а под именем Мора стала впервые известна лишь в 1548 г., когда, также стараниями Грэфтона, появилась в хронике Эдуарда Холла. В составе английских сочинений Мора «Историю Ричарда III» издал Уильям Ррстел в 1557 г. Латинская редакция была напечатана впервые в лувенском издании «Omnia Latina Opera» 1565 г. Издатели первых собраний сочинений Мора принадлежали к числу лиц из его близкого окружения, и в их распоряжении имелись либо автографы, либо хорошие копии рукописей. В «Хронике Англии, Шотландии и Ирландии» (1577, 2-е издание—1587 г.) Р. Холиншед использовал английский текст издания Рэстела, в который он интерполировал фрагменты из латинской версии. Именно в таком контаминированном виде познакомился с произведением Мора Шекспир, читавший «Историю Ричарда III» также в английском варианте, напечатанном в хронике Холла.
обстоятельствах, сколько в области внутреннего мира человека. Эта встреча помогла Шекспиру освободиться от штампов исторической драматургии его современников и найти новый стиль исторической трагедии, проложить'*новые пути драмы к неисчерпаемому миру человеческого самопознания. С «Ричардом III» Шекспира была достигнута полная секуляризация елизаветинской трагедии31. Не иррациональная мощь Судьбы, не месть богов или некоей абстрактной Справедливости, не божественный Дух, как у Марло, только человек, его физическая и духовная сущность, живое многообразие его отношений с другими людьми стали в центре шекспировской ренессансной драматургии.
Шекспир остался верен характеру Ричарда, как он проявляется в «Истории» Мора, даже в тех сценах, которые он добавил в свою историческую хронику, например в сцене обольщения леди Анны. Развивая гуманистические и политические идеи Томаса Мора, сохранив и усилив антифеодальный тираноборческий пафос «Истории Ричарда III», Шекспир создал самую яркую и пользовавшуюся наибольшим успехом у современников пьесу своего раннего цикла. Импульс, полученный Шекспиром от Мора, не ограничился одним «Ричардом III», но отразился в его последующем трагедийном творчестве.
Примечания
26. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Т. 2. М., Изд-во АН СССР, 1963, с. 395.
«Борисе Годунове».
«История Ричарда III» Мора как исторический источник.— В кн.: Мор Т. Эпиграммы. История Ричарда III, с. 201—216.
29. Мортон, в частности, будучи капелланом Эдуарда IV, лучше кого-либо был посвящен в семейные тайны дома Йорков, ставшие хорошо известными и Мору. См.: Kendall Р. М. Introductions.—В кн.: Richard III. The Great Debate. N. Y., 1965, p. 5—29.
30. См. предисловие Р. С. Сильвестера к параллельному изданию обеих версий в первом полном критическом издании сочинений Мора: More Th. The Complete Works. T. 2. New Haven — London, 1963, p. XVII—CVI.
31. Glunz H. H. Shakespeare und Morus. Bochum-Angendreer, 1938, S. 185—198.