ПОЛЕМИЧЕСКИЕ СОЧИНЕНИЯ
Начало политической карьеры Мора совпало с началом Реформации в Германии: в 1517 г., когда он поступил на королевскую службу, Лютер вывесил на дверях дворцовой церкви в Виттенберге свои 95 антиримских тезисов.
В 1521 г. английский король выступил с трактатом, направленным против «Вавилонского пленения» Мартина Лютера. Вавилонским пленом, в котором томилась церковь, Лютер называл устаревшую доктрину таинств и всю систему церковных учреждений и обычаев: папство, докторов, академии, епископат, соборы, монахов, предания, культ святых, мессы, индульгенции и чистилище. Вывести церковь из плена значило освободить ее от всех этих наростов, которые ее задушили. Хотя Генрих VIII получил теологическое образование, поскольку первоначально предназначался к духовной карьере как второй сын короля, при сочинении трактата «В защиту семи таинств» им руководили соображения отнюдь не одного религиозного порядка. В комплексе причин, побудивших короля приняться за это произведение, не последнюю роль играло, по-видимому, желание взять верх в традиционном франко-английском соперничестве (напомним, что Франциск I незадолго до того принял титул «христианнейшего государя»), а также обещание личной поддержки императору в его борьбе с Лютером и нараставшим в Германии реформационным движением.
Антилютеровское рвение английского короля и его преданность старой церкви были высоко оценены папой, который удостоил автора «Assertio septem sacramentorum» титула «защитник веры». В свою очередь Лютер не замедлил ответить грубой инвективой «Против Генриха, короля Англии» (1522), полной поношений и откровенной брани.
не деятелям церкви, а светскому лицу, популярному в Европе автору «Утопии», спикеру палаты общин Томасу Мору45.
«Ответ Лютеру», изданный под псевдонимом Гильельмо Россеуса (1523), изобиловал раблезианскими шутками и грубыми выпадами в адрес противника. Брань как стилистический прием широко применялась в полемике по вопросам веры гуманистами как Западной, так и Восточной Европы. Предлагая отличные от Лютеровых интерпретации библейских текстов, Мор уклонялся от ведения спора на метафизической основе. В характере его полемики сказалось отсутствие навыка к философско-теологическим спекуляциям, которые отвергали гуманисты, считавшие (говоря словами Эразма), что «не следует тратить жизнь и притуплять ум, блуждая в этих лабиринтах».
«Ответ Лютеру», несмотря на недостатки архитектоники и излишнее многословие, представляет интерес как одно из первых выражений реакции гуманистов на лютеровские идеи. Трактат Мора открыл серию аналогичных сочинений его друзей — гуманистов Германии. Для гуманистов, чья деятельность до известной степени способствовала созданию атмосферы, благоприятной для развития реформационного движения, оказалось совершенно неприемлемым учение Лютера о бессмысленном и жестоком роке, об отсутствии у людей свободы воли и предопределенности участи каждого.
Ганс Гольбейн Младший. Эразм Роттердамский. Англия, Лонгфорд Касл, собрание герцога Рэднора
Не могут не удивлять стойкость и единодушие гуманистов европейских стран в отстаивании принципов гуманистической этики и гуманистического идеала совершенного человека как активной, созидающей личности перед лицом идеологов Реформации. Эразм в произведениях разных лет упорно повторяет одну мысль: «Без твоих собственных усилий не видать тебе победы» («Кинжал христианского воина»); «Дар св. духа не исключает человеческих усилий, но укрепляет их» («Антиварвары»); «Я остаюсь при мнении древних, которые полагали, что в уме человеческом посеяны некие семена благородства и благодаря им люди постигают благородное и стремятся к нему» («О свободе воли»). То же утверждают Томас Мор и Франсуа Рабле.
«Ответ Лютеру» был написан Мором по-латыни46, ибо был рассчитан на международного читателя. Вся последующая его контрреформационная публицистика ориентировалась на распространение в пределах Британских островов и писалась на английском языке. По объему она занимает довольно большое место в литературном наследии Мора.
Полемические сочинения Мора отличает широта взглядов автора в отношении утверждений противоположной стороны. Мор отлично понимал глубину идеологического кризиса, вызванного реформационным движением, и пытался призывать его пропагандистов к сдержанности и мудрости. Более всего его огорчало презрение «новаторов» к разуму и непонимание ими значения гуманистических штудий. Образованному христианину, каких бы взглядов он ни придерживался, настойчиво повторял Мор, необходимо учиться у языческих писателей античности. Он отмечал также, что его противники утратили вкус к юмору и смеху. Самому Мору чувство юмора и любовь к шутке не изменяли даже при обсуждении доктринальных вопросов.
Так же, как и деятели Реформации, Мор считал, что англичане должны иметь возможность читать Библию на родном языке. Позиция руководства английской церкви, запретившей в 1402 г. распространение английского перевода Библии, сделанного Уиклифом и его учениками, представлялась Мору ошибочной. Он полагал, что пришла пора взяться за новый перевод, но осуществить это нелегкое задание по силам только коллективу компетентных ученых, знатоков богословия и древних языков. Трудность задачи усугублялась, по его мнению, тем, что многие библейские тексты утвердились в народном сознании в форме привычных, с детства затверженных формул, и порывать с этой традицией переводчикам следовало с большой осмотрительностью.
Отрицательное отношение Мора к английскому переводу Нового Завета Уильяма Тиндаля, изданному в Германии в 1525 г., объяснялось не плохими его качествами, нет. Кембриджский ученик Эразма и самый талантливый из английских последователей Лютера, Тиндаль следовал в своей переводческой практике требованиям гуманистической филологии и в сущности продолжал дело, начатое кружком оксфордских реформаторов, друзей Мора. Он смело пренебрег установившейся традицией и предложил новые интерпретации евангельских текстов, часто значительно расходившиеся по смыслу с их традиционным пониманием. И Мор в данном случае отдал предпочтение соображениям практической целесообразности: как государственный деятель он опасался нежелательных последствий для общественной морали от сокрушения народной религии.
крестьян носили стихийный характер. В их разрозненности, а также в неспособности всех слоев оппозиции возвыситься над местными, провинциальными интересами видел Знгельс причину поражения крестьянской войны 47. Ее неудача привела к усилению феодальной реакции, росту центробежных тенденций и закреплению политической раздробленности страны. Вину за трагические события, происходившие в Германии, Мор и Эразм возлагали на Лютера и проповедников его учения. Великие гуманисты были противниками религиозных войн, начатых Лютером и протестантскими государями. В восприятии Реформации Мором аспекты политические и моральные начинают преобладать над доктринальными. Соответственно меняется и характер его полемических сочинений. Период свободной дискуссии с вождями Реформации, попытки находить сближающие моменты в разных точках зрения и более иди менее обстоятельное рассмотрение их взглядов сменяются ожесточенными нападками на Лютера и безоговорочным отбрасыванием его доктрины.
В четвертой книге «Диалога о Тиндале» (1528), представляющем собой новый этап в его контрреформационной публицистике, Мор вынужден с горечью признать, что его современники еще не созрели для понимания принципов, провозглашенных им в «Утопии», и что бесполезно разговаривать с ними на языке утопийцев. Все же Мор остается противником насильственных действий, продолжая требовать взаимной терпимости и политики взаимных компромиссов.
Антиреформационная публицистика Мора, которая поначалу велась по прямому требованию Генриха VIII, начала встречать тайное противодействие со стороны короля. Этот «Нерон-Тартюф», еще недавно гордившийся своим титулом «защитника веры», вел коварную и лицемерную политику публичного преследования и одновременно тайной поддержки реформационного движения в Англии. Он пришел в восторг от идей, которые развивал в полемическом сочинении «Повиновение христианина» (1528) Уильям Тиндаль, утверждавший, что после низвержения церкви необходимо для поддержания порядка полное подчинение власти государя, хотя бы тот и был величайшим в мире тираном. Для подданных король — благодать божья, и потому кто ему сопротивляется— противится самому богу. После того, как в феврале 1531 г. английские епископы согласились именовать короля «верховным главой английской церкви», Мор заявил о своем намерении оставить пост канцлера, но только в мае следующего года король принял его отставку.
Трагизм положения Мора-полемиста заключался в том, что у него не было союзников и в стане тех, чье право на существование он защищал, не питая, впрочем, на их счет никаких иллюзий, ибо требовал коренных преобразований всей коррупированной системы церковных институтов. Так же, как Эразм, Мор был убежден, что у церкви нет врагов более опасных, чем ее же собственные нечестивые первосвященники, которые щедро проливают христианскую кровь, огнем и мечом отстаивая «наследие Петра», которые своими гнусными законами и лживыми толкованиями искажают учение основателя христианства и убивают его своей гнусной жизнью. «Я терплю рту церковь до тех пор, пока не увижу лучшей»,— заявлял Эразм в антилютеровском трактате «Заступник». А в сатирическом диалоге «Юлий, не допущенный на небеса» Эразм обличал воинственного Юлия II, которому даже сам апостол Петр не мог объяснить, каким надлежит быть настоящему папе.
«Опровержении Тиндаля» Мор писал, что если критика духовенства Эразмом и Тиндалем облечена в одинаковую форму, то побуждения, ее одушевлявшие, совершенно различны. Критика Эразма конструктивна, она направлена на разрушение устаревшего и отжившего в системе церковных установлений, на допущенные в ней искажения и злоупотребления, но не на самую систему. И Мор вновь подтвердил свое полное согласие с позицией Эразма.
В противовес протестантам, объявившим религию делом сугубо личным, касающимся только каждого частного индивидуума, Мор исходил из понимания религии и ее организаций как связи человека с миром и человечеством, как коллектива единомышленников, т. е. как некоей человеческой общности, имеющей и социальное значение. Эта система призвана поддерживать единство христианского мира и противостоять действиям отдельных членов, которые могут, пренебрегая интересами всей христианской части человечества, действовать из местных, националистических целей в ущерб общему благу. Протестанты, писал Мор в «Диалоге о Тиндале» (1528), «ищут другую церковь, они не знают, какую; не зная, где она находится, они строят ее в воздухе и делают до такой степени спиритуальной, что в конце концов в ней не остается ни бога, ни человека, ничего доброго». Из понятия церкви они выхолостили всякое содержание, она стала не более как «платоническим миражем, чистой идеей, плодом иллюзорного воображения или тем, что философы называют «in-tentio secunda» (второй посылкой силлогизма) 48.
Сопротивление Мора вызвал призыв Тиндаля оставить рационалистическую логику и положиться всецело на интуицию религиозного опыта, на мистическую реальность. Полнотой истины может обладать только человеческий коллектив, утверждал Мор. Истина имеет объективный характер. Претензии адептов нового вероучения, «которые сотворили себе кумира из своих собственных мнений», открывают дорогу всякого рода субъективизму в области философии, теологии, морали. Этот субъективизм, перенесенный в область политики, грозил возродить феодальную анархию и тиранию королей, против которых Мор боролся еще в ранних своих стихах и в «Истории Ричарда III».
В «Апологии» (1533), за которую Мор принялся тогда, когда получил возможность всецело отдаться литературным трудам, он говорит о принципах, которым старался следовать в своих полемических сочинениях. Он тщательно оберегал свою независимость от церковных властей, ибо она давала ему свободу суждений не только относительно тех, с кем он полемизировал, но и в отношении критики духовенства. Он говорит, что стремился к объективности, что не давал воли своим пристрастиям и увлечениям, полагаясь исключительно на силу и убедительность своей аргументации.
от материй возвышенных к бытовому анекдоту. В произведениях последнего периода Мор остался верен многим из своих старых тем и любви к сатирическому обличению нравов. В диалоге «Цицеронианец» Эразм, уверяя устами Носопона, что на диво одаренному уму Мора все под силу, писал, что род красноречия, которому следует Мор, «больше склоняется к исократовскому построению и диалектической изощренности, чем к широте и полноте Цицеро-нова слога, хотя изяществом он нисколько не ниже Марка Туллия. А так как в юные годы он много упражнялся в писании стихов, ты узнаешь порта и в его прозе» 49.
45. Через десять лет заключенный в Тауэре Мор говорил на следствии об ртом неофициальном поручении короля.
— В кн.: Thomae Mori Opera omnia latina. Frankfurt-am-Main, 1963, S. 27-146.
—435.
48. См.: More Th. The Dialogue concerning Tyndal. Ed. by W. E. Campbell. London, 1927; More Th. The Confutation of Tyndal, p. 1—2 (More Th. The English Works, vol. 3—4).