СТАРШЕЕ ПОКОЛЕНИЕ
К старшему поколению поэтов принадлежит триестинец Умберто Саба. Впрочем, по собственным его словам, «родиться в Триесте в 1883 г. с точки Зрения культуры все равно, что родиться в другом месте в 1850-м». Несмотря на то, что пестрый по этническому составу Триест до конца первой мировой воины находился под Австрией, он создал местную литературу на итальянском языке. Назовем имена Итало Свево (псевдоним Этторе Шмица), Шиппио Слапатера, Джанни Ступарича — славян и немцев, принявших итальянскую культуру и ставших итальянскими писателями.
В Триесте, шумном портовом городе на Адриатике, Саба вырос и жил до самой смерти. В «Автобиографии», изданной в 1924 г., поэт рассказал о годах своего детства и юности. Они были омрачены отъездом отца и распадом семьи. Мальчик учился неохотно и, бросив школу, перепробовал множество профессий, но ни одна не пришлась ему по душе. Наконец, с помощью родни он приобрел букинистическую лавку и всю жизнь занимался продая;ей старых книг.
Саба остался во многом верен поэтике XIX в. Он охотно пользуется сонетом, терцинами и другими формами, от которых отказались поэты — сумеречники и футуристы. Если у него иногда встречаются и нерифмованные строки, то благодаря тому, что любимым его поэтом был Леопарди. Все свои стихи почти за полвека поэтической работы Саба объединил в объемистом томе под старинным названием «Канцоньере» (Турин, 1961). Путеводителем по этому труду всей его жизни является написанная Саба «История и хроника Канцоньере» (Милан, 1963).
Острой и пронзительной любовью любит Саба родной Триест. Редкими штрихами порт рисует толпу, снующую между кабачком и публичным домом, проституток, матросов, сидящего перед своим ларьком, словно дракон, торговца я;ареным, кричащих женщин, сквернословящих стариков. Эта толчея, эта крикливая толпа не раздражают поэта, напротив, его «мысли становятся чище там, где улицы становятся гнуснее». Он повторяет, как заклинание:
Видеть и слышать, именно в этом — вся моя сила:
вся моя сила — видеть и слышать.
Бытовые, жанровые сценки идут у Саба всегда в сопровождении внутреннего монолога. Эта музыка постоянных и обычно невеселых раздумий звучит почти во всех стихах триестинского поэта. Иногда это раздумья о самом себе, о неудавшейся судьбе, как в «Первой фуге»:
Жизнь моя, жизнь моя печальна,
как черный склад угля.
Любовная лирика Саба полна возвышенной неясности. Он чувствует себя престарелым Улиссом, но в душе его вечная буря: вся нежность, вся любовь слились в одном женском образе («в тебе одной, о ясновидящая кораблекрушенья, любовь моя»).
Саба почти безвыездно жил в Триесте. Впервые он покинул родной город, когда ему надо было отбывать воинскую повинность в Болонье, вторично — в 1943 г., когда немцы хозяйничали в Италии и свирепствовали расистские законы, введенные Муссолини в конце 30-х годов. Букинистическая лавка Саба была разгромлена, старого поэта — еврея по матери — выслали из Триеста. Саба лишился всего своего достояния, его разлучили с женой, он стал ненавистен даже собственной дочери. В Венеции он писал, что «фашист неумолимый» отнял у него даже родные могилы.
Передо мной Палаццо Питти. Лезут
мне в голову бесплодные вопросы:
зачем живу? И что теперь мне делать,
когда я стар, а в мире обновленье,
когда в руинах прошлых дней стремленья,
а сам я на поверку оказался
слабее ужасающих событий?
Я верил в смерть, что всё она развяжет,
теперь и в смерть не слишком верю я.
(«Мое достояние». Перевод Н. Заболоцкого)
Вернувшись домой после войны, Саба написал стихи о рабочем клубе, на стенах которого вновь алели серп и молот и итальянские звезды. Это небольшое стихотворение полно веры в новый день, встающий над Италией, оно дышит духом Сопротивления.
Ренато Гуттузо. Портрет Умберто Саба
учился во Франции и писал французские стихи. На исходе фашизма был приговорен Особым трибуналом к тюрьме, но освобожден антифашистами и бежал в Швейцарию. Вернувшись, стал преподавать в Венеции и в Падуанском университете. Стихи Валери отличаются большой ясностью и простотой, на них словно лег отсвет французского классицизма (особенно Расина). Кто-то из критиков остроумно назвал Диего Валери «поэтом каникул». Действительно, стихи Валери радостны, легки и празднично-приподняты, особенно хороши его марины:
Как мальчик, ты закинула свое лицо прекрасное,
Чтоб слышать трели жаворонка, видеть небо ясное.
Глядела с удивленьем на утра белый дым,
Там, где земля мешается с ветром морским.
И серебро в коричневых сетях переливалось.
Лицо, глаза твои и губы — все смеялось.
Джорджо Виголо можно назвать певцом Рима, все его творчество связано с родным городом и посвящено ему. Романтическое восхищение римскими древностями облекается в творчестве Виголо в классически строгие формы. Кажется, ме было в Риме ни одного из запущенных старинных палаццо или церковки, которые бы ускользнули от любовного внимания порта. И хотя в портике Виголо усматриваются нами следы влияния сумеречников, главным образом Кардарелли, он ближе всего к Белли. Виголо вызвал из небытия ртого полузабытого порта начала прошлого века, писавшего на римском диалекте. В 1934 г. Виголо издал со своими комментариями сборник сонетов Белли. Напомним, что Гоголь, отлично владевший римским диалектом, заинтересовался Белли и похвально отзывался об ртом «народном» порте. Виголо мыслит античными образами, у него есть культура стиха и чистота портического голоса, не говоря уже о солидной общей культуре и музыкальности.