ГЛАВА I
Он был первым осознавшим себя человеком нового времени, первой ярко выраженной личностью, первым цветком индивидуализма.
А. В. Луначарский
1
Существует формула Возрождения. Новый человек составляет ее основу. Формулу придумал Мишле. Потом ее усовершенствовал, развил и превратил в концепцию знаменитый швейцарский историк Якоб Буркгардт. Формула гласит: Возрождение—это эпоха открытия мира, природы и человека.
Книга Якоба Буркгардта «Культура Возрождения в Италии» (1860) — труд итоговый. В нем обобщены историко-культурные идеи гуманистов, просветителей и отчасти романтиков, видевших в Возрождении резкий разрыв со средними веками. Написана книга Буркгардта отдельными мазками, без какой-либо попытки выявить эволюцию Возрождения, но увлекательно, ярко и очень талантливо. Поэты, художники и филологи Буркгардта почти не занимали. Зато фигуры аморальных тиранов, жестоких кондотьеров и развратных пап получались у него на редкость колоритными. Именно Малатеста, Висконти, Сфорца, Борджа представлялись Буркгардту истинно новыми людьми Возрождения, живым воплощением ренессансного индивидуализма.
Книга Якоба Буркгардта повлияла на Фридриха Ницше, и с ней до сих пор спорят, хотя основные ее положения объявлены наивными и давным-давно устаревшими. В современной западноевропейской исторической науке Буркгардта упрекают не за культ «сверхчеловека», а главным образом за то, что он недооценил «гуманистические традиции» средневековья и слишком уж решительно обособил Возрождение от подготовившей его эпохи. Особенно яростно на Буркгардта нападал Джузеппе Тоффанин.
Этому еретически, но всегда оригинально мыслящему историку литературы даже та медиевизация Возрождения, которую проделали К. Бурдах и Й. Хёйзинга, показалась недостаточно последовательной и радикальной. Для того чтобы афоризм Мишле — Буркгардта перестал быть просто красивой фразой, необходимо установить конкретно-исторический смысл образующих его слов. На этом особенно настаивал А. Грамши: «Что означает выражение: Возрождение открыло человека, сделало человека центром Вселенной и т. д. и т. д.? Разве до Возрождения человек не был центром Вселенной и т. д.? Возможно, следует сказать, что Возрождение создало новую культуру или цивилизацию, противостоящую предшествующим или развивающую их...» 1
Марксизм-ленинизм понимает ренессансный индивидуа- лизм совсем не так, как истолковывает его буржуазная историография. Нетрудно заметить, что, характеризуя в «Диалектике природы» Возрождение как эпоху, когда «собственно была открыта земля», Ф. Энгельс прямо поле- мизировал с буркгардтовским пониманием «открытия че- ловека».
2
сказано об этом предельно точно. Автор «Canzoniere» не родился новым человеком Возрождения: он был первым, кто осознал себя человеком нового времени. Антонио Грамши писал: «Если Возрождение является великой культурной революцией, то не потому, что все люди, которые были «ничем», уверовали, что они сделались «всем», а благодаря тому, что этот образ мыслей получил распространение, сделался всеобщим ферментом и т. д. Не человек был «открыт», а возникла новая форма культуры, то есть той силы, которая необходима для создания нового типа человека в среде господствующих классов» 2.
Это одно из основополагающих положений современной марксистской теории Возрождения. Не только литературное бытие и люди порождают идеи, но и новые идеи, преображая материальное бытие, создают новых людей. «Мысль о превращении идеального в реальное,— писал Ленин,— глубока: очень важна для истории. Но и в личной жизни человека видно, что тут много правды. Против вульгарного материализма NB. Различие идеального от материального тоже не безусловно, не überschwendlich»3.
Новым человеком Возрождения станет «универсальный человек» Леона Баттисты Альберти, человек всесторонне развитый, цельный, гармоничный, а потому и божественно прекрасный. Это будет этико-эстетический новый идеал, обращенный к будущему, но отражающий реальные черты человеческого типа, сложившиеся в передовой части итальянского общества второй половины XV — начала XVI века и, в частности, черты самого Альберти. «Люди, основавшие современное господство буржуазии,— скажет Ф. Энгельс,— были всем чем угодно, но только не людьми буржуазно-ограниченными. Наоборот, они были более или менее овеяны характерным для того времени духом смелых искателей приключений. Тогда не было почти ни одного крупного человека, который не совершил бы далеких путешествий, не говорил бы на четырех или пяти языках, не блистал бы в нескольких областях творчества... Герои того времени не стали еще рабами разделения труда, ограничивающее, создающее однобокость, влияние которого мы так часто наблюдаем у их преемников. Но что особенно характерно для них, так это то, что они почти все живут в самой гуще интересов своего времени, принимают живое участие в практической борьбе, становятся на сторону той или шюй партии и борются, кто словом и пером, кто мечом, а кто и тем и другим вместе. Отсюда та полнота и сила характера, которые делают из них цельных людей» 4.
В середине XIV столетия таю)го рода людей в Италии еще не появилось. Но между Петраркой и Альберти наметилась уже некоторая связь. Осуществляемое Петраркой и его ближайшими последователями гуманистическое открытие человека было созданием новой концепции человека. Именно она отделят Петрарку и Боккаччо от Марко Поло и купца Морелли, эта концепция ляжет в основу нравственно-эстетического идеала «Декамерона» и «Книги песен», она сформирует классический стиль Высокого Ренессанса, наложит неповторимый отпечаток на быт и нравы верхнего социального слоя Чинквеченто, вызовет к жизни критическую философию и в значительной мере предопределит всю ту систему духовных ценностей, окончательное крушение которой на Западе произойдет лишь на наших глазах.
Для создания новой концепции человека, для ее развития, углубления и претворения в произведения литературы и искусства потребовалась особая категория людей, которые посвятили бы себя служению только что «открытому» человеку и служили бы ему столь же ревностно и самозабвенно, как когда-то, на заре христианства гонимые властями отшельники служили новому богу. И такие люди появились. Новое сознание материализовалось в новую социальную прослойку и дало ей свое имя. «Возрождение,— писал А. Грамши,— можно рассматривать как выражение в области культуры исторического процесса, в ходе которого в Италии образуется новый класс интеллигентов, получивших европейское значение» 5«пытаются непременно найти один определенный класс, защитником которого тот или иной писатель является», он говорил: «Во времена, когда коллективы вообще развиты больше, чем личность, то есть когда, другими словами, всякая личность попадает в наезженную колею, из которой ее почти невозможно выбить, в такие времена — это действительно так. Но когда создается обстановка (а в известные эпохи такая обстановка создается с неумолимой силой), способствующая возникновению типов, которые трудно отнести к какому-нибудь определенному классу, типов, которые оказываются на перепутье,— тогда этот метод не удовлетворителен. Надо помнить, что главным носителем литературы — в особенности начиная с эпохи Возрождения — является особая группа: интеллигенция» 6.
Петрарка был одним из первых интеллигентов в истории Европы. От Данте его отделяло только одно поколение. Но это было поколение детей, которым ни за что не хотелось походить на своих отцов и дедов.
Творчество Петрарки питалось наиболее передовыми идеями в значительной мере все еще проторенессансной культуры Треченто, но развивалось оно уже в иных общественно-политических условиях, чем те, которые характеризовали «эпоху Данте и Джотто». Его внутренняя противоречивость отражала противоречия довольно сложного исторического процесса. В феодально-раздробленной Италии XIV века происходило дальнейшее ослабление авторитета средневековых идеологических систем — теологии и схоластической философии, дискредитировались важнейшие политические институты — империя и папство, разлагались традиционные социальные отношения. Но это была лишь одна сторона тогдашнего исторического процесса. Другую его сторону составляла частичная стабилизация феодализма, постепенно оправляющегося от тех ударов, которые нанесли ему городские «революции» XIII века.
Уже при Данте Италия жила «tra tirannia e lo stato franco» («меж волей и ярмом раба»), во времена Петрарки и Боккаччо превращение некогда свободных городов-коммун в города-государства с тиранической формой правления происходит в Италии почти повсеместно. Только великие купеческие республики — Флоренция, Венеция, Генуя — внешне сохраняют верность старым коммунальным вольностям, но и то благодаря силе и сплоченности своего одворянивгаегося нобилитета. Судьбы только что родившейся светской интеллигенции сразу же оказались тесно связанными с судьбами тиранов и тираний.
3
Возникновение в Италии синьорий, а также нового типа общественного сознания явилось одним из непосредственных следствий ослабления в XIV в. папства и империи. Пресловутая булла, которой Бонифаций VIII рассчитывал навеки утвердить в мире абсолютную теократию, по извечной иронии истории, привела к результату, прямо противоположному тому, которого хотелось достичь этому честолюбивому церковнику. Булла повлекла за собой невиданное дотоле унижение наместника Христа и надолго превратила пап в пленников и послушных чиновников французских королей.
в Италии только для того, чтобы по традиции получить в Риме императорскую корону, пограбить итальянских крестьян и затем вернуться в свои королевства, нимало не помышляя ни о древнеримском величии, ни о мире, ни о справедливости. «Старая политическая теория о двухголовом единстве христианского мира,— писал М. С. Корелин,— никогда не стояла в более резком противоречии с действительностью, чем в это время» 7~8. Политическая действительность Италии требовала нового осмысления и новых концепций.
Предоставленные самим себе, итальянские города немедленно завязли в междоусобных войнах. В течение всего XIV столетия Милан, Флоренция, Генуя, Венеция, Неаполь беспрестанно воевали друг с другом за лучшее экономическое положение на полуострове и Средиземноморье, а также за политическую гегемонию в Италии. Страну наводнили наемники, возглавляемые кондотьерами. Если многовековая борьба между папами и императорами могла еще как-то прикрываться покровами средневекового идеализма, то теперь покровы эти оказались безжалостно разорванными. Обнажился чисто земной, партийный и реалистический характер всякой политики. Макьявелли появится только в начале XVI столетия, но уже в середине XIV века не требовалось большой наблюдательности, чтобы прийти к выводу о том, что военачальники, на знаменах которых написано: «Враг бога, правосудия и милосердия» 9, воюют не во имя идеальных принципов христианства, а за власть, деньги и другие столь же материальные блага.
Еще существеннее для судеб новой, ренессансной культуры было то, что в борьбе итальянских городов за политическую гегемонию постепенно созревали идеи государственного и национального объединения Италии, определенным образом преломившиеся и в общественных идеалах первых итальянских гуманистов, и в народной лирике Треченто. Уже Кола ди Риенцо призовет Рим не только «вернуться к своему древнему доброму порядку», но и восстановить господствующее положение на всем полуострове. И если его мечта о «единой священной Италии не нашла прочной и длительной поддержки у его современников, то миланские Висконти оказались в конце XIV века весьма близки к осуществлению своего заветного стремления объединить под своей эгидой всю Северную и Центральную Италию. Лишь внезапная смерть Джан Галеаццо да ловкость флорентийских дипломатов помешали этому.
сперва в тирании, а затем в принципаты. Но и в данном случае нет больших оснований чрезмерно преувеличивать роль «сильных личностей» в создании феодальных государств нового типа или видеть в итальянских синьориях детище одной лишь «жирной» бюргерской элиты, заинтересованной в протекционизме устойчивой государственной власти и потому пошедшей на союз с недавно разгромленными ею грандами. Фундамент, на котором воздвигнута гуманистическая культура Возрождения, был заложен отнюдь не «предбуржуазией», он возник в результате достаточно сложной классовой борьбы, главным героем которой был тот исторический персонаж, которого мы чаще всего именуем народом, т. е. трудящиеся и угнетенные массы Италии. «В то время как неистовые битвы господствующего феодального дворянства,— писал Ф. Энгельс,— заполняли средневековье своим шумом, незаметная работа угнетенных классов подрывала феодальную систему во всей Западной Европе, создавала условия, в которых феодалу оставалось все меньше и меньше места» 10.
Укрепление «жирного парода» в городах Центральной и Северной Италии, а также произвол феодальных баронов в Неаполитанском королевстве и папской области, воспрянувших после перенесения папского престола в Авиньон, усилили недовольство народных масс, материальное положение которых в XIV веке еще более ухудшилось в связи с частыми эпидемиями «черной смерти», неурожаями и серией экономических катастроф, вроде банкротств Барди и Перуцци (1343—1346). Их протест принимал различные формы. Taк же как в предыдущем столетии, революционная оппозиция феодализму выступала в XIV веке «то в виде мистики, то в виде открытой ереси, то в виде вооруженного восстания» 11. Уже самое начало XIV столетия было озарено костром, на котором церковники сожгли Джерардо Сегарелли, и ознаменовано большим крестьянским восстанием, возглавленным его учеником священником Дольчино. В 30-е годы Ломбардию с новой силой охватило движение флагеллантов, которое затем прокатилось по всей Италии и в 1334 году достигло Рима. С возгласами «мира и милосердия» по его улицам прошло свыше 10 тыс. человек, требуя воскрешения былого авторитета Вечного города, возвращения в него папы, усмирения обнаглевших баронов.
Однако, строго говоря, ни крестьянские восстания, ни движения еретиков не приняли в Италии XIV века таких масштабов, какие они имели почти в это же самое время во Франции, в Англии, в Чехии, и не внесли чего-либо принципиально нового в ту революционную оппозицию феодализму, которая, по словам Ф. Энгельса, «проходит через все средневековье» 12. Новое в этой оппозиции было связано прежде всего с зарождением в крупнейших городах Италии предшественников современного пролетариата, которые именно в XIV веке активно включаются в классовую борьбу и играют с этого времени внешне хотя и незаметную, но исторически очень существенную роль в создании материальных предпосылок культуры европейского Возрождения. На протяжении почти всего XIV столетия внецеховая масса наемных рабочих, охарактеризованная К. Марксом как поставленные вне закона пролетарии 13«жирным народом» за предоставление политических прав всем жителям города и за восстановление демократических принципов, провозглашенных в «Установлениях правосудия» 1293 года, а главное, за улучшение условий своего существования. В 1342 году «тощий народ» и чомпи помогли герцогу Афинскому захватить власть над Флоренцией, надеясь улучшить свое экономическое положение и ослабить цеховую организацию «жирных горожан». В 1345 году опять-таки во Флоренции вспыхнула одна из первых, если не первая в истории, стихийная забастовка наемных рабочих, переросшая затем в вооруженное восстание.
В 1346 году восстали плебеи Сьены. В 1347 году, опираясь на городские низы Рима, совершил антифеодальный переворот Кола ди Риенцо. В начале 70-х годов происходил ряд крупных восстаний в Перудже и Сьене, приведших к временной победе «тощего народа». Наконец, в 1378 году устои флорентийской коммуны сотрясло восстание чомпи, носившее, как считал К. Маркс, в принципе пролетарский характер.
Народные движения XIV века были задавлены. «В конце XIV века,— писал К. Маркс,— волнения во Франции, Англии и Германии, связанные с борьбой за свободу, а в это же время в Италии тираны и наемники в кровавой борьбе подавляли свободу городского сословия» 14.
Однако было бы неверно утверждать, что первые вы- ступления предшественников современного пролетариата не оказали никакого влияния на политические судьбы Италии эпохи Возрождения и на гуманистическое мировоззрение. Несмотря на то что опыт классовых битв XIV века был по-настоящему теоретически осмыслен лишь в начале XVI столетия, уже передовые мыслители и писатели Треченто, и прежде всего, как мы увидим, Петрарка, начинают догадываться, что презираемая ими «чернь» играет немаловажную роль в истории, обеспечивая успех всякого рода «сильным личностям». В Италии XIV века так же, как когда-то и в Древней Греции, тирании чаще всего возникали на гребне народных волнений. Синьора-тирана (в отличие от принципса- князя) избирало народное собрание (парламенто). Оно наделяло его абсолютной полнотой власти, предоставляя ему право вести дела в городе-государстве, «как ему будет угодно и покажется необходимым». Макьявелли в качестве очень распространенной политической ситуации рассматривает случай, когда «народ, убедившись, что не в силах бороться со знатью, возвышает кого-нибудь одного и делает его князем, чтобы найти в нем себе защиту» 15. По мнению этого весьма радикально мыслящего гуманиста, «князю, получившему власть с помощью знати, труднее держаться, чем тому, кто добился ее с помощью народа», ибо «нельзя добросовестно удовлетворить знатных, не обижая других, а народ можно, потому что цели у народа более правые, чем у знати. Она хочет угнетать, а народ не быть угнетенным» 16.
«прогрессивным», хотя их дальнейшие преобразования в наследственные княжества и представляли, по верному замечанию В. И. Рутенбурга, «одно из первых проявлений абсолютистского строя в Западной Европе» 17. Прогресс эксплуататорских режимов во все времена был весьма относительным. Тречентистские хроники наполнены описанием дикого произвола, насилия, самых изощренных пыток, и потому несколько риторическая фраза Боккаччо: «нет жертвы более угодной небу, чем кровь тирана»,— всегда находила сочувственный отклик у многих поколений европейской интеллигенции. Тем не менее мы допустили бы серьезную ошибку, придав слишком большое значение свободам, существовавшим в тех самых средневековых «демократиях», которые в XIV веке сменяются синьориями. Несомненно, декреты, заявляющие, что «весьма полезно, когда люди, которых природа изначала создала свободными, человеческое же право подчинило ярму рабскому, благостью освобождения возвращаются в то счастливое состояние свободы, в котором они увидели свет» 18,— революционизировали умы и расчищали почву для гуманистических концепций нового, внутренне свободного человека. Однако даже самые возвышенные декларации средневековых конституций очень скоро превращались в фразу. На смену старой форме эксплуатации человека человеком в «вольных городах» XIV века пришла другая — не менее жестокая и также по существу своему феодальная. Освобожденный горожанами крестьянин тут же попадал в кабальную зависимость от освободившей его коммуны. Так называемое половничество, процветавшее в контадо, было немногим легче крепостного права. Неудивительно, что крестьянам далеко не всегда хотелось менять хозяев и горожанам приходилось «освобождать» их насильно. Города, только что провозгласившие свободу священным и естественным правом человека, к середине XIV века были заполнены рабами, привозимыми из Грузии, Крыма и причерноморских степей. Даже в самих «демократических» республиках политическими правами пользовалось меньшинство. Но и в них юридически полноправные горожане чувствовали себя свободными только тогда, когда их кошельки ломились от флоринов. «Al mondo è maggior chi ha piùu fortuna»,— говорил поэт Иикколо Солдапьри, и это становится одной из главных тем народной литературы Треченто.
Одной из причин установления в Италии тиранических режимов было недовольство трудящихся масс купеческих республик не только царящими в них партийными распрями, но и все более увеличивающимся имущественным неравенством. Народ хотел мира и хлеба. Синьория в какой-то мере смогла улучшить материальное положение низов, так как, по словам А. Грамши, «представляя определенное равновесие социальных классов, благодаря которому народу удавалось ограничить всемогущество богатых классов, могла проводить принцип справедливого распределения налогов и даже улучшить систему прямого обложения...» 19
Героическая пора в истории итальянских городов к XIV веку закончилась. «Буржуазии коммун не удалось преодолеть экономико-корпоративную фазу, то есть создать государство, пользующееся доверием управляемых и способное к развитию» 20.
сугубо экономическую) инициативу отдельной личности и создававшей серьезное препятствие для перерастания узкого, муниципального патриотизма в широкое национальное сознание.
Одним из проявлений огромной противоречивости эпохи Возрождения было то, что те самые бесчеловечно жестокие тираны, которых проклинали народ и многие гуманисты, помимо своей воли способствовали формированию нового типа человеческой личности, по-новому осознающей значение и ценность свободы. «Тирания,— писал А. К. Дживелегов,— если не покончила начисто с корпорациями, то подрубила им один из главных корней — их политическое значение. Человек оказался свободным от групповых пут» 21. Процесс преобразования коммун в синьории сопровождался и тесно переплетался с процессом формирования той новой — внецеховой, внекорпоративной и внесословной — гуманистической интеллигенции, возникновение которой, как уже говорилось, было одной из существеннейших предпосылок рождения Ренессанса.
В исторических условиях Италии XIV—XV веков новая, гуманистическая интеллигенция «оторвалась от народа». Это исторический факт. Его бесчисленное количество раз констатировали, а иногда и моралистически осуждали романтики, позитивисты и вульгарные социологи. Однако все они редко обращали внимание на своеобразную историческую диалектику формирования ренессансного гуманизма. «Оторвавшаяся» от городских низов, от «тощего» и от «жирного» народа, новая интеллигенция Италии именно потому, что она уже в XIV веке сбросила с себя корпоративные и сословные путы, получила объективную возможность выступать не от лица синьора, «жирных» или «тощих» горожан, а от имени всего угнетенного человечества, от имени тех самых народных «низов», от которых, казалось бы, больше всего «оторвались» итальянские гуманисты XIV—XVI веков. Почти все они чурались «черни», но в выдвигаемых ими идеях чаще всего отражались как идеалы народных масс, так и их иллюзии.
Одной из таких иллюзий была вера в могучего и справедливого монарха. Народ надеялся обрести в нем политическую силу, способную не только обуздать феодалов, но и, объединив Италию, установить в ней долгожданный мир и расправиться с мелкими тиранами. Об этом свидетельствуют многие литературные памятники, созданные в XIV веке, в частности знаменитая «Канцона Рима», являющаяся едва ли не самым страстным и непосредственным произведением политической лирики Треченто. В ней старый Рим указывает на причины своего бедственного состояния (superbia, invidia ed avarizia ria, т. е. именно те качества, которые еще для Данте олицетворяли феодальное дворянство и «жирный народ»), призывает «уснувших итальянцев» проснуться и просит у императора Карла IV даровать Италии наследственного монарха, который бы установил на всем полуострове мир, спокойствие и справедливость, вернул в Италию папский престол и провозгласил крестовый поход против «неверных».
с самого начала имел не только филологический, но и политико- этический характер. По словам А. Грамши, «он представлял собой поиски основы того «итальянского государства», которое должно было возникнуть одновременно и параллельно с возникновением государств во Франции, Испании и Англии; в этом смысле гуманизм и Возрождение имеют своего наиболее яркого представителя в лице Макьявелли» 22.
Ни одному из итальянских тиранов не удалось создать достаточно мощное государство, способное объединить Италию. А. Грамши писал: «Органический переход от коммуны к строю, который не был уже феодальным, имел место в Нидерландах, и только в Нидерландах. В Италии коммуна не сумела выйти за пределы корпоративной фазы; феодальная анархия одержала победу в форме, соответствующей новому положению, а затем установилось иностранное господство» 23.
Но именно слабость и неразвитость абсолютизма в городах-государствах Италии сделали возможным здесь длительный расцвет гуманизма и обеспечили ренессансной культуре три века жизни. Тирании и олигар- хии XIV столетия отрывали новую, светскую интеллиген- цию от народных масс, но вместе с тем они обособляли ее и от средневекового бюргерства, не будучи в то же время достаточно сильными, чтобы подчинить только что родившуюся личность «высшим интересам» враждебного ей государства. Это одна из причин, почему мышление ре- нессансного интеллигента могло быть каким угодно, но только не буржуазно-ограниченным. Даже в условиях разнузданного террора различных Висконти, Каррари и Малатеста итальянским гуманистам XIV—XV вв. удавалось сохранять большую внутреннюю независимость и высту- пать в качестве подлинных выразителей национальных и антифеодальных стремлений всего итальянского народа. Наиболее благоприятные условия для развития новой гуманистической культуры сложились в XIV веке во Фло- ренции, где новая литература могла опираться на прочные завоевания городской культуры позднего средневековья и где формы общественной жизни, даже после превращения Флоренции в типичный город-государство, давали возможность для непосредственных контактов между писателем и народом. Большинство крупнейших итальянских писателей и художников XIV—XV веков были флорентинцами.
Но преувеличивать демократичность строя тречентистской Флоренции и, противопоставляя его всем остальным государствам Италии эпохи Возрождения, рассматривать ренессансный гуманизм как явление по преимуществу флорентийское было бы совершенно неверно. Даже во Флоренции, которая в XIV веке оставалась самым передовым городом Италии, периодически отменяемые, возрождаемые и реформируемые «Установления правосудия» не могли скрыть огромных внутренних противоречий, с самого начала раздиравших литературу итальянского Ренессанса. Так же как во всех других городах-государствах Италии, во Флоренции «развитие гуманной, обогащенной самосознанием личности и параллельное развитие личной неволи указывало, что первое в известной мере совершилось за счет и силами второго, что одни освобождались для себя, перенося иго труда на чужие плечи» 24.
В отличие от Данте и Боккаччо жизнь и творчество Петрарки не были непосредственно связаны с Флоренцией. Впрочем, как это отметил еще А. Н. Веселовский, даже Данте и Боккаччо были порождены не одной лишь атмосферой того города, в котором они родились. Представление о «трех флорентийских венцах» достаточно условно: «Так эмфатически называли их ближайшие современники, а мы безотчетно повторяем, забывая, что Данте, самый муниципальный из трех по воспитанию и симпатиям, провел треть жизни изгнанником, а Боккаччо сложился поэтом и гуманистом при неаполитанском дворе и поздно вжился в демократические интересы Флоренции» 25.
новой, национальной культуры итальянского Возрождения. Его поэзия и мысль не просто отражали идеологические, политические и социальные противоречия итальянского XIV века: они были также идейно-эстетической формой их преодоления. В мировоззрении и поэзии Петрарки переход от средневековья к Ренессансу, наметившийся в творчестве Данте и юного Боккаччо, в основном уже завершен. Петрарка стал первым великим ученым- гуманистом, и именно поэтому он оказался первым великим лириком итальянского Возрождения. Кроме того,— и это не менее существенно — он стал «первой ярко выраженной личностью, первым цветком индивидуализма».26 В небогатой внешними событиями жизни Франческо Петрарки получил реальное воплощение не только тип нового писателя, но и новый тип взаимоотношений между интеллигентом и обществом.
О своей жизни Петрарка рассказал в исповеди «Тайна», в многочисленных письмах и в специальной, но, к сожалению, незаконченной автобиографии, адресованной потомкам. То, что он рассказывал о себе, не всегда было исторически точно. Но сами его неточности, как правило, показательны. Строя свой автобиографический образ, Петрарка сознательно типизировал в нем черты нового и в чем-то, с точки зрения XIV столетия, идеального человека первой поры европейского Возрождения.
Примечания
1 А. Грамши. Избранные произведения в трех томах, т. 3. Тюрем-ные тетради. М., 1959, с. 270.
3 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, с. 104.
4 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, с. 346—347.
5 А. Грамши. Избранные произведения, т. 3, с. 275.
6 А. В. Луначарский. Собрание сочинений в восьми томах, т. 4, с 83.
9 Такой девиз был написан на знамени знаменитого кондотьера Вернера фон Урлисингена, вождя «Великой компании».
10 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, с. 406.
11 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, с. 361.
12 Там же.
14 «Архив Маркса и Энгельса», т. VI, с. 64.
15 Никколо Макиавелли. Сочинения, т. 1. М.—Л., 1934, с. ~252.
16 Там же, с. 252—253.
17 В. И. Рутенбург. Народные движения в городах Италии, с. 295.
«Paradisus» («Райский акт»), принятый коммуной Болоньи (1256 г.). См. М. А. Гуковский. Итальянское Возрождение, т. 1. Л., 1947, с. 74—75.
19 А. Грамши. Избранные произведения, т. 3, с. 267.
20 Там же, с. 267—268.
21 А. К. Дживелегов. Начало итальянского Возрождения. Изд. 2-е. М., 1924, с. 58.
22 А. Грамши. Избранные произведения, т. 3, с. 275.
24 А. Н. Веселовский. Противоречия итальянского Возрождения,— в кн.: А. Н. Веселовский. Избранные статьи. Л., 1939, с. 263.
25 А. Н. Веселовский. Боккаччьо, его среда и сверстники, т. 1. СПб., 1893, с. 4.
26 А. В. Луначарский. Собрание сочинений в восьми томах, т. 4, с. 108.