Стратфордские дела
В разгар всех этих событий, летом 1596 года, Шекспиру сообщили из дома, что тяжело заболел его сын Гамнет. Возможно, мальчик умер, не дождавшись приезда отца в Стратфорд, и нельзя не услышать отчаяния отца, взявшего на руки тело ребенка, в словах Фоконбриджа (Шекспир тогда писал «Короля Джона»), велящего Хьюберту унести тело принца Артура: «Как легко ты поднял всю Англию!»I Гамнет был его единственным сыном, в нем для неутешного отца была вся Англия. Мальчику было всего одиннадцать лет.
Но жизнь продолжалась. Правда, жене Анне было сорок и восемь лет разницы сказывались, да и едва ли она могла стать задушевным другом поэту, вкусившему столичной и придворной жизни. Но были Джудит, сестра-близнец Гамнета, и Сусанна, старше ее двумя годами. Здравствовали отец и мать, с ними жили его сестра и трое неженатых братьев, из которых младший, Эдмунд, был немногим старше Гамнета. Дом на Хенли-стрит уже с трудом вмещал такую семью, тем более что два года подряд бушевали пожары и, опасаясь, что огонь может добраться и до них, пристройки с одной стороны дома разобрали. Стратфорд пережил подлинную трагедию: огонь уничтожил более двухсот домов, в основном в верхней части города, многие друзья Шекспиров остались без крыши над головой — Куини, Стерли. Но город уже отстраивался, на Хай-стрит вырос красавец дом, принадлежавший бейлифу, состоятельному Томасу Роджерсу.
и у него не хватило духу довести дело до конца. Теперь же благодаря умнице сыну дела поправились, и он возобновил свои домогательства. Гамнет умер, но у старика четверо сыновей, и, стало быть, еще могут быть внуки, которые унаследуют дворянство. Несколько месяцев назад Уильям от всего сердца разделил бы чаяния отца, а теперь все это должно было представляться ему пустой затеей. Однако приходилось думать о Сусанне и Джудит, о братьях, о себе, наконец, поскольку честолюбием он не был обделен. Ходатайство было возобновлено, и в октябре Джону Шекспиру, джентльмену, был присвоен дворянский герб: «Золотой гербовый щит, на темном поясе посеребренное стальное копье. В навершии, вместо шлема или эмблемы, распростерший крылья серебряный сокол на плетении фамильных колеров, держащий в лапке позолоченное стальное копье»1.
Шекспир не спешил уезжать из Стратфорда: «слуги лорда-камергера» гастролировали в провинции и до репетиций перед придворными увеселениями ему нечего было делать в Лондоне. Во время затянувшегося досуга он, возможно, и начал работу над последней пьесой «лирического» периода — «Венецианским купцом», где совершенные образцы его ранней поэзии погружены в атмосферу почти смрадную и губительно-бездушную. Когда он наконец вернулся в Лондон, оказалось, что с труппой не все благополучно. Умер лорд Хансдон, и хотя его сын согласился быть их патроном, он не наследовал от отца должность «лорда-камергера». Новым «лордом-камергером» стал лорд Кобэм, любви к актерам не питавший, и муниципальный совет Сити обеими руками вцепился в этот подарок судьбы. При Хансдоне им не удалось помешать строительству «Лебедя», еще одного места сборища «воров, конокрадов, распутников, мошенников, сеятелей смуты и прочей сволочи», зато теперь они без труда уговорили Кобэма и Тайный совет закрыть в Сити театры при гостиницах. Это был сокрушительный удар: зимой, когда лондонцам далековато было в слякоть выбираться в «Театр» или «Куртину», «слуги лорда-камергера» обычно играли на постоялом дворе «Скрещенные ключи». Теперь пришлось договариваться с Лэнгли и на зимний сезон арендовать «Лебедя»2. Из района Бишопсгейт Шекспир переселился в Бэнксайд. Общение с Лэнгли скоро вовлекло его в склоку.
Лэнгли был в скверных отношениях с одним из судей графства Серри, Уильямом Гардинером, которого он публично — и вполне заслуженно — выбранил «подлецом и завравшимся клятвопреступником», чем, конечно, подлил масла в огонь. Взбешенный Гардинер призвал на помощь пасынка, Уильяма Уайта, человека совсем дрянного, и оба они до такой степени застращали Лэнгли, что тот «из страха быть убитым и тому подобное» стал искать защиты у закона. Время было буйное, вспыльчивая светская публика обнажала шпаги по малейшему поводу, полиция была пуглива, как Кизил, и отмахиваться от подобных угроз не приходилось. За убийство привлекали к суду Марло, потом его самого убили в драке; Джонсон чудом избежал петли за то, что проткнул шпагой коллегу-актера3. Гардинер был из тех, кто не остановится ни перед чем, и как судья он безусловно сделал бы все, чтобы закрыть «Лебедя» и разорить Лэнгли. Потому-то, очевидно, Шекспир и поспешил Лэнгли на выручку. Настала очередь Уайта требовать мирных заверений от угрожавших ему «Уильяма Шекспира, Фрэнсиса Лэнгли» и двух неизвестных дам — Дороти Сойер и Энн Ли. Иметь Шекспира врагом было крайне нежелательно, но если Гардинер и впрямь прототип судьи Шеллоу, то драматург обошелся с ним еще великодушно: этот отъявленный мерзавец в судейской мантии заслуживал более хлесткой сатиры. Возможно и то, что судья Шеллоу, бестолочь и пустое место, был карикатурой на стратфордского соседа и легендарного гонителя Шекспира — сэра Томаса Люси.
«Скрещенных ключей», и в своей новой пьесе, «Генрихе IV», он дал толстому трусоватому рыцарю имя предка Кобэма: сэр Джон Олдкасл. Кобэм заявил протест, и, к великой радости его бесчисленных врагов, Шекспир дал рыцарю другое имя — Фальстаф, это тоже исторический персонаж, не блиставший храбростью. Имя прижилось, а Кобэму дали кличку Фальстаф. Шекспир поквитался с ним4. Весной 1597 года лорд-камергер Кобэм умер, не оплаканный театральным миром, и, к вящей радости Шекспира и его коллег, вакантное место занял их патрон, младший лорд Хансдон. Они снова стали «слугами лорда-камергера».
Некоторое время спустя Шекспир снова в Стратфорде. У него был капитал, и по примеру отца он благоразумно вложил его в недвижимость. Ему приглянулся «славный кирпично-деревянный дом» напротив часовни и его прежней школы — «Новое место». Дом принадлежал «скупому хитрецу» Уильяму Андерхиллу, запросившему большие деньги, и в мае Шекспир уплатил ему 60 фунтов за дом с двумя амбарами, огородами и фруктовыми садами. Через несколько дней Андерхилла отравил полоумный сын.
Предстоял ремонт — дом был в неважном состоянии, и, поглощенный строительными заботами, драматург обильно уснастил соответствующими образами первую и вторую части «Генриха IV»: «земля до основанья содрогнулась»II; «мы должны/ Исследовать и почву и чертеж,/ Избрать фундамент прочный, расспросить/ Строителей» и т. д.III
— и подобных примеров множество. Благоустраиваясь, он продал городскому совету тонну битого камня для ремонта клоптонского моста — возможно, он разобрал отслуживший свое амбар. Это был его первый дом, и простые радости домашнего обихода отразились на его пьесах этого периода, как, впрочем, и на всем позднем творчестве: «Мы в берега покорности вернемся,/ Рукою мира мощь свою сковав»IV, «Мы, как пчела, из каждого цветка/ Собрав сладчайший сок.../ Летим обратно в улей»V — ясно, они там были, пчелы, в запущенном саду, который он теперь обживал:
В стране не выполоть всех сорных трав,
Как подозрительность его хотела б;
Что, если вырвет с корнем он врага,
Тем самым нанесет ущерб и другуVI.
Наступал полдень, он выходил в сад и смотрел, как на перекрестке, куда выходил его дом, разбегались «на юг, на север, запад и восток» школьники, и, когда он будет писать о рассеявшемся войске, сами скажутся слова:
Как школьники, которых отпустили, —
VII.
В школу-то они ползут как улитки5 — это он тоже видел. Сердце его кровоточило. Не было с ними Гамнета.
Примечания
I Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 3, с. 388. (Даю прозаический перевод. — Прим. перев.)
III. Там же, с. 140.
IV. Там же, с. 198.
V. Там же, с. 218.
VI. Там же, с. 200.
Комментарии
1. Ходатайство о гербе проходило трудно, его правомочность окончательно подтвердил геральдмейстер У. Кэмден (1551—1623), известный историк, в одном из своих трудов пророчивший Шекспиру, наряду с другими «плодоносными умами» (в их числе Б. Джонсон, ученик Кэмдена в Вестминстерской школе), заслуженное восхищение потомков. Шекспир был не единственным «джентльменом» в своем кругу: дворянские гербы в свой срок получили Д. Хеминг, О. Филипс, Р. Бербедж, Т. Поп.
«слуги лорда-камергера».
3. Этот список легко продолжить. По разным причинам в тюрьме перебывали Т. Нэш, Т. Кид, Т. Деккер, Дж. Чапмен, Д. Марстон — все люди шекспировского круга, его личные или заочные знакомые. Чаще всего драматурги и актеры (а также памфлетисты) попадали под стражу за идеологические диверсии, как в истории с постановкой в «Лебеде» комедии «Собачий остров» (об этом ниже).
«Фальстаф» носил уже его сын, Генри Брук граф Кобэм, ввиду скоро последовавшей смерти отца. По настоянию Генри Брука Шекспир изменил в «Виндзорских насмешницах» имя Брук, под которым Форд входит в доверие к Фальстафу, на Брум. «Фальстаф» Генри Брук фигурировал в письмах графа Эссекса, графини Саутгемптон. По свидетельству Мэлона, первым исполнителем роли Фальстафа был Д. Хеминг.
5. слова Жака из комедии «Как вам это понравится». К стр. 45