«Буря»
Позднюю драму-сказку «Буря» исследователи воспринимают как поэтическое завещание Шекспира, как размышление о воздействии искусства на жизнь людей и прощание Шекспира с театром. В этом толковании много верного, хотя трудно предполагать, что драматург в свои сорок семь лет («Буря» написана в 1611 или в 1612 г.) уже думал о каком-либо «завещании». В драме действительно изображен мир искусства — музыка, зрелища, поэзия, видения, люди преображаются под влиянием волшебных чар Ариэля — во всем этом можно видеть намерение Шекспира раскрыть глубокую и важную роль искусства. Однако в этом лишь одна сторона замысла драматурга.
В целом философский замысел Шекспира более сложен: «Буря» — это аллегорическая поэтическая сказка, в которой Шекспир ставит вопрос о средствах преобразования мира и человеческого общества, это своеобразная «драматическая утопия», отразившая античные и ренессансные идеи о наилучшем государственном устройстве, о роли науки, искусства, любви и поэзии в жизни общества, а также воздействие на Шекспира многих рассуждений Монтеня о жизни диких племен, о их нравах и обычаях, о социальном неравенстве и собственности.
Первая же сцена в драме — это аллегорическая картина морского шторма, которую можно воспринимать как пролог к главной теме — о средствах преобразования общества. Шторм символизирует потрясение в жизни государства. Метафора «корабль — государство» всегда окрашена в политические и социальные тона — как в драмах Шекспира, так и во многих сочинениях, античных и современных Шекспиру. Эту метафору использовал и Джон Фокс в сочинении «Мученики церкви», и Томас Мор в «Утопии», и Монтень — в десятой главе третьей книги, где он развивает мысль о том, что даже в моменты общественных бурь, когда кораблем стараются овладеть волны и ветры, опытный кормчий может его спасти.
на корабле переходит к боцману-кормчему. «Убирайтесь с дороги, я говорю!» — кричит боцман королю Алонзо и дворянам Себастьяну и Антонио. Советник Гонзало напоминает о почтении к королю, но боцман дерзко отвечает: «Какое дело этим волнам до имени короля». Добрый Гонзало уверен, что боцмана повесят за оскорбление короля несмотря на то, что этот боцман спасет корабль. Даже в момент опасности Антонио и Себастьян сохраняют свои дворянские привычки и осыпают матросов и боцмана грубой бранью и нелепыми обвинениями: «Нас погубят эти пьяницы». На эти ругательства боцман отвечает: «Работайте сами». Нетрудно видеть, что аллегория социально окрашена: в период общественного бедствия, угрожающего гибелью государству, обнажаются все социальные конфликты, проясняется истинная ценность людей, спасение зависит от знания и опыта, а не от положения людей в общественной иерархии.
Если во многих более ранних драмах образ корабля, застигнутого бурей, связан у Шекспира с идеей стихийного социального потрясения, то в драме «Буря» шторм вызван разумом и властью ученого: мудрец Просперо вызвал бурю, чтобы восстановить справедливость и наказать преступников.
Мысль о связи науки и государственного управления возникает в рассказе Просперо о прошлых событиях: он был герцогом Миланским, но увлекся изучением наук и передал власть своему брату Антонио. Метафора в речи Просперо раскрывает связь власти и состояния государственных дел. Власть пробудила в Антонио его дурные страсти. Владея ключами от всех должностей, зная, кого возвысить, а кого повергнуть вниз, Антонио «все сердца в государстве настроил на ту ноту, какая нравилась его слуху». Он «высасывал соки из ствола» законного властителя, в конце концов вошел в сношения с врагом Просперо неаполитанским королем Алонзо и захватил власть.
Шекспир решает проблему отношений государственной власти и науки во многом иначе, нежели Монтень. Монтень скептически относится к идеям Платона о том, что управлять должны философы. Он говорит о своеобразии мышления ученых, которое мешает им управлять делами. Шекспир же показывает, что если мудрецы откажутся от государственных дел, то захватившие власть честолюбцы могут привести к гибели и государство и самих ученых.
Образы Ариэля и Калибана часто получают аллегорическое истолкование, они создают контраст между властью искусства и низменными, грубыми страстями в человеческой природе. Это противопоставление насыщено множеством разных, слабо связанных друг с другом ассоциаций. Несомненно, что Ариэль воплощает силы природы и всех видов искусства: он умеет летать, плавать, вызывать гром, молнию, он не горит в огне, быстро мчится на облаках, он воспроизводит рев морской бури, возбуждает видения в воображении людей, он обладает властью не только над природой, но и над чувствами людей, вызывает любовь в сердцах Миранды и Фердинанда, раскаяние в душе Алонзо, страх Себастьяно и Антонио, даже Калибан поддается воздействию волшебной музыки. Ариэль символизирует власть искусства над людьми, особенно власть театра — его «чудеса» могут восприниматься и как театральное представление.
Ариэля в расщепленную сосну, и только Просперо освободил его от мучений и заставил служить себе. Образ Сикораксы символизирует в пьесе власть невежественной грубой силы, политические и религиозные преследования, угнетающие разум, фантазию, искусство. Однако природа Ариэля такова, что он с трудом подчиняется даже разумному и доброму господину, он жаждет получить полную свободу и служит целям Просперо только временно, т. е. по природе творческие силы человека стремятся к свободе, однако они вынуждены подчиняться или злым или добрым силам, и их полная независимость от человеческого общества относительна— свободны лишь стихийные силы природы, но искусство должно быть подчинено власти разума.
и узкосоциальное толкования образа являются упрощением. Это порождение поэтической фантазии прежде всего стало возможно в эпоху географических открытий, когда европейцы узнали о жизни и нравах диких племен. Во многих отношениях и утопические мечты советника Гонзало и образ Калибана связаны в драме Шекспира с идеями Монтеня, который восхвалял обычаи дикарей во вновь открытых землях.
Почему Просперо оказывается резким и даже грубым в обращении со своим «рабом» Калибаном? Это объясняется тем, что когда-то Калибан пытался обесчестить Миранду, и потому Просперо был вынужден применить к нему принуждение. Кроме того, Просперо признается, что только воспитанием не может изменить грубую природу Калибана. И он оказывается прав: Калибан восторженно приветствует шута Тринкуло и дворецкого Стефано, которым он за бутылку «божественного напитка» готов отдать и свою свободу и весь остров. Калибан уговаривает их убить Просперо, сжечь его книги и завладеть островом. Эта аллегория говорит о том, что Шекспир разделял опасения гуманистов относительно народных мятежей: в драме показано, как бунт дикаря и пьяных слуг едва не закончился гибелью мудреца и волшебника. Весь бунт изображен в комическом свете, особенно смешно звучит в устах пьянчуги-дворецкого песенка, которая заканчивается припевом: «Мысль свободна». В аллегорической форме изображено бессмысленное и глупое бунтарство пьяниц и невежд, которые стремятся к «свободе» от труда и всяких законов, сдерживающих их низменные страсти.
Поэтическая аллегория заключена и в изображении любви Миранды и Фердинанда. Тема любви в этой драме органически связана с общим замыслом, с темой воспитания людей. Просперо с помощью Ариэля возбудил их любовь, но он воздвигает препятствия, чтобы испытать истинность и прочность возникшего чувства. Его наставления Фердинанду несомненно отражают авторские идеи: он призывает юного принца к сдержанности и терпению: если до свершения священного брачного обряда он «развяжет узел девственности», их союз будет непрочным: «Бесплодная ненависть, презрение с горечью во взгляде и раздоры насыплют на брачное ложе такие отвратительные сорняки, что вы оба его возненавидите: поэтому будь осторожен». В ответ Фердинанд говорит о том, что его цель — спокойный союз, прекрасное потомство и долгая жизнь, его любовь такого свойства, что ни темнота, ни удобный случай, ни сильное искушение, ни любой злой гений не смогут побудить его честь растаять перед вожделением и в праздничный день притупить всю остроту желанья. Тогда Просперо показывает театральное представление — свадебную «маску», в которой Ирида, Церера и Юнона приносят свои дары счастливым влюбленным. Пение, музыка, танцы нимф — весь театральный праздник порождает у Просперо образное суждение о жизни: когда-нибудь все в мире растает, как эти видения, и даже великий земной шар растворится без следа: «Мы сотканы из той же ткани, что и сны, и наша маленькая жизнь окружена сном». И Просперо отказывается от волшебной власти. Это решение не означает примирения мудреца со злом, это всего лишь признание, что жизнь человеческая имеет предел, что даже мудрейшие люди когда-либо исчезнут — как все, что существует. Просперо осуществил свои цели — он восстановил справедливость, сделал людей лучше, наказал преступление, вернулся в мир людей и даровал счастье дочери и юному принцу, он повелевал стихиями и людьми, но и он признает, что силы человека не беспредельны, в этом смысл грустного финала волшебной поэтической сказки.
Своеобразие метафор и аллегорий в так называемых «проблемных» и «романтических» драмах последнего периода состоит в том, что они усиливают свойственную этим пьесам дидактическую направленность, заостряют те или иные «проблемы», служат созданию атмосферы чудесного, сказочного начала, помогающего разрешению трагических по своему характеру конфликтов, подобно тому как в сказках они заканчиваются победой добра и всеобщим примирением.