Метафорические суждения о любви Антония и Клеопатры
«Антоний и Клеопатра» — одна из глубоких психологических трагедий в мировой драматургии, трагедия, насыщенная метафорическими образами, раскрывающими природу и проявления любовной страсти.
Трагедия написана Шекспиром на основе внимательного изучения знаменитого сочинения Плутарха «Жизнеописания благородных греков и римлян» в английском переводе Томаса Норта. Установлена зависимость стиля многих частей драмы от стиля этого перевода, Шекспир связан источником, он старается не искажать характеров известных исторических лиц, но вместе с тем привносит собственное понимание событий и собственное отношение к героям. В речи Энобарба он почти дословно использует описание первого появления Клеопатры, а воспоминания Октавиана о доблестном прошлом Антония соответствуют рассказу Плутарха. Многие исторические моменты в борьбе за власть также взяты из источника. Историческая правдивость характеров сохранена, однако Шекспир опускает очень многие факты, свидетельствующие о властолюбии и жестокости Клеопатры, хотя и намекает на эти ее черты в нескольких эпизодах. Изложение Плутарха не оставляет сомнений в том, что Антоний и Клеопатра глубоко любили друг друга, и Шекспир возвышает и поэтизирует эту любовь. Если в характере Антония, который действует в трагедии «Юлий Цезарь», Шекспир усилил черты политика и демагога, то в трагедии «Антоний и Клеопатра» действует во многом иной человек. Искусный политик, талантливый полководец, любимец римских солдат утрачивает все обязанности перед Римом, порабощенный страстью к египетской царице: в его чувстве и в его трагической гибели Шекспир увидел столько искреннего и глубокого пафоса, что облагородил характер героя, опустив многочисленные факты, снижающие образ римского триумвира.
Метафоры в тексте трагедии не только углубляют психологические характеристики персонажей, но и воссоздают облик Клеопатры, картину жизни в Египте, отдельные моменты политической борьбы в Риме. Чаще всего метафоры и сравнения передают различные оттенки в описании любви героев.
который восседал на берегу на возвышении, на ладье с позолоченной кормой, пурпурными парусами и серебряными веслами, по всей реке разносились благовония, музыка флейт. Клеопатра, подобно Венере, покоилась под расшитым золотом балдахином, ее окружали мальчики в виде Амуров и самые красивые рабыни, одетые нереидами. Скоро все воины и народ толпились на берегу, Антоний остался один. К описанию, заимствованному у Плутарха, Шекспир добавляет метафоры, усиливающие поэтическую атмосферу всей картины: ветры «больны от любви» к «благоухающим парусам», весла двигались «в такт музыке, и вода, как будто влюбленная в их удары», струилась быстрее. «Любезный» Антоний, от которого ни одна женщина не слышала слова «нет», по приглашению Клеопатры отправился в гости, «побритый десять раз», и «заплатил сердцем за пиршество, насытив только свои глаза».
Плутарх сообщает о необыкновенных дарованиях Клеопатры, в трагедии о них говорят несколько персонажей в разные моменты действия. Красота ее не поражала, ее называют «смуглой», «цыганкой», сама она в порыве ревности вспоминает, что ее кожа сожжена солнцем. Однако и Плутарх и Шекспир упоминают о необычайном обаянии ее голоса, который сравнивается с многострунным инструментом. Плутарх рассказывает и о том, что Клеопатра владела многими языками и даром красноречия, в то время как цари, которые правили Египтом до нее, плохо знали и свой родной язык. О жизни Антония в Египте можно судить по нескольким брошенным вскользь воспоминаниям персонажей — Шекспир сохраняет множество живописных подробностей из источника. Клеопатра, стремясь удержать Антония, не отпускала его от себя, участвовала в играх, охоте, рыбной ловле и всем развлечениям придавала блеск и занимательность.
Трагедия начинается метафорами, выражающими осуждение Антония: его друг по оружию Филон говорит о контрасте между прежним воином и человеком, ослепленным страстью, которая «переливается через всякую меру» ("This dotage of our general's / O'erflows the measure", слово "dotage" означает «обожание», «неразумная любовь»). Ранее его глаза «сверкали, как у одетого в доспехи бога войны Марса», теперь они покорно устремляются к «смуглому фронту», сердце военачальника, которое рвалось из груди в великих битвах, теперь отреклось от всякой твердости ("reneges all temper"), «стало кузнечными мехами и опахалом, чтобы охлаждать похоть цыганки». Антоний, один из трех столпов мира, превратился ("transformed") в шута блудницы. В этих словах усматривают иногда обвинение в измене воинскому долгу — на том основании, что слово "reneges" означает «отречение от веры»1. Между тем смысл этих слов далек от этического упрека в измене долгу. Противопоставление выражено метафорой, связанной с закаливанием металла: ранее сердце Антония было таким твердым, что в пылу сражения могло разорвать пряжки на его груди, т. е. ребра уподобляются доспехам, скрепленным металлическими застежками. Теперь его сердце отвергает закалку, в данном случае "temper" сохраняет двойной смысл: «твердость» закаленного металла, и качества характера — «суровость», «твердость», «стойкость».
Отношение Филона к Антонию продиктовано не только соображениями о долге и не только преклонением солдата перед воинскими доблестями, но и распространенным презрением, которое вызывает военачальник, покинувший войну, мужчина, порабощенный низменной страстью к женщине, которая в глазах римской черни была не любящей египетской царицей, а сластолюбивой «цыганкой». В дальнейшем подобные суждения несколько раз повторяются. Секст Помпей, опасаясь возвращения Антония из Египта, надеется, что Клеопатра «смягчит увядающие губы», «соединит красоту и сладострастие» и любовными чарами удержит Антония. Пусть пиршества разгорячат его мозг, пусть «эпикурейцы-повара потчуют его соусами, которые обостряют аппетит и не ведут к пресыщению», тогда его доблесть утонет в «тупости» Леты (здесь река забвения воспринимается как символ животного существования). Молодой Октавий Цезарь, холодный расчетливый честолюбец, который давно задумал стать полновластным и единственным правителем, лицемерно возмущается поведением своего политического соперника Антония: тот отказался от государственных дел, бражничает ночами, занят рыбной ловлей и шатается по улицам вместе с Клеопатрой. Но тут же Октавий признается, что ни сластолюбие, ни праздность Антония не тревожили бы его ум, если бы триумвир не притязал на власть и не отдал Клеопатре Сирию, Кипр и Лидию.
Всем этим оценкам, призванным воссоздать исторически правдивую картину, Шекспир противопоставляет иные оценки и противоположную жизненную позицию.
В гиперболических метафорах Антоний превозносит любовь как высшую ценность жизни, и ради любви отвергает весь мир: «Пусть Рим растает в волнах Тибра, свод империи падет... Королевства — это глина», а «унавоженная земля плодит и людей и зверей». Когда Клеопатра полусерьезно называет его речь ложью, напоминает о посланном из Рима, о его жене Фульвии, Антоний призывает ее думать только о любви: «Из любви к Любви и ее мягким часам не будем расточать время на резкие споры: ни одна минута нашей жизни не должна пройти без удовольствий». Когда Клеопатра все-таки настаивает на том, чтобы он принял посла, Антоний упрекает ее: «Оставь, Упрямая королева ("wrangling" — точнее, раздраженная, любящая спорить), которой все к лицу: браниться, смеяться, плакать; в тебе, прекрасной и восхитительной, любая страсть стремится выразить себя полностью». Эти слова служат выразительным опровержением слов Филона о том, что Антоний порабощен похотью.
В речах героя передана всепобеждающая сила любви как страсти, охватившей все существо Антония. Для него Клеопатра— королева Египта, вызывающая его восхищение: «Идем моя королева», — обращается он к ней. В момент, когда Антоний принимает решение покинуть Египет, «разорвать эти крепкие египетские путы», он слышит возражение из уст своего друга Энобарба: Клеопатра мгновенно умрет, она умирала много раз по менее значительным поводам. Антоний упоминает о ее хитрости, но Энобарб снова поправляет его: ее страсти сотканы из «тончайшей ткани чистой любви», в доказательство он вводит любопытную метафору, которую воспринимают различно. Энобарб говорит о том, что ее «ветры и воды» нельзя назвать «вздохами и слезами», это великие бури и штормы, и если это хитрость, то она может вызвать ливень, подобно Юпитеру. Энобарб глубже всех понимает Клеопатру, понимает, что в основе ее хитроумных капризов — искренняя любовь, подобная стихийным силам природы, ее слезы искренни; Шекспир уже в первых словах Клеопатры раскрывает причину, вызывающую капризы и слезы египетской царицы — она все время боится потерять Антония.
Поведение Клеопатры определяет единственная цель — удержать Антония. Пока она всего лишь предполагает, что Антоний собирается в Рим, она прибегает к насмешливому поддразниванию, притворяется больной, упрекает его в лицемерии, но когда она понимает, что Антоний действительно отправляется в Рим, ее речь становится прерывистой, лишенной всякого искусства, она не может найти слов, наконец, овладевает собой и желает ему победы и славы.
Шекспир сохраняет немало суждений персонажей о чувственности Клеопатры, даже Антоний в порыве ревности упрекает ее: «Я нашел тебя холодным объедком с блюда Цезаря», «фрагментом Гнея Помпея», «ты можешь лишь представить воздержанье, не зная, что это такое», — и он приказывает высечь посланца Цезаря, которому она оказала внимание. В ответ на оскорбленья она горестно восклицает: «Все еще не знать меня!» (Плутарх сообщает, что они были вместе четырнадцать лет, она родила ему сына и дочь, умерла Клеопатра в возрасте 39 лет, Антоний — в возрасте 56 или 57 лет). В этот момент Клеопатре помогает ее красноречие, усиленное страхом потерять любовь Антония. Она клянется в своей верности: «Нет, дорогой, если я такая, пусть из моего холодного сердца небо исторгнет град, отравит его истоки; пусть первый камень уронит мне на шею, разрушит мою жизнь!» Она призывает на свою голову возмездие в таких страшных проклятьях, что Антонии успокаивается. Перед решительным сражением он просит устроить пир для всех его соратников и готов сразиться со смертью. Энобарб, наблюдая поведение Антония, предсказывает его поражение: «Когда доблесть начинает пожирать разум, она съедает тот меч, каким должна воевать».
как обобщение, принадлежащее самому Шекспиру. Когда Меценат выражает надежду, что женитьба на Октавии заставит Антония окончательно покинуть Клеопатру, Энобарб решительно возражает: «Никогда», и сразу же поясняет, в чем состоит власть Клеопатры: она не увядает с годами, привычка не притупляет наслаждения от ее бесконечного разнообразия, «другие женщины пресыщают аппетит, а Клеопатра пробуждает голод, даже когда насыщает»; низменные вещи в ней привлекают, и священники благословляют ее даже в ее распутстве. Чувственная сторона любви в этом суждении преобладает, однако причина обаяния Клеопатры заключена в богатстве ее личности, в женской привлекательности и силе любовного чувства — в этом проявляется ее «бесконечное разнообразие» ("infinite variety").
Бегство Клеопатры и ее флота в разгар сражения Антоний воспринял своим помраченным от горя рассудком как измену. Его проклятия Клеопатра выслушала молча, удалилась и через некоторое время отправила гонца к Антонию с известием, что она покончила с собой. Услышав весть о ее самоубийстве, Антоний приказывает Эросу снять с него доспехи и отсылает его. Речь Антония в этот момент состоит из отрывочных восклицаний и горестных самообвинений, он спешит «нагнать» Клеопатру, чтобы выплакать себе прощение. «Теперь промедление — пытка», «факел погас», «ложись и дальше не блуждай», — говорит он себе. «Иду, моя царица»... «Подожди меня, мы вместе войдем туда, где души покоятся на цветах», — обращается он к Клеопатре, как будто она может его слышать. Называя себя «женихом в смерти», Антоний падает на свой меч. Он просит пришедших солдат добить его, но в этот момент узнает, что Клеопатра жива, и приказывает нести его к царице.
Умирающего Антония поднимают наверх, в гробницу, где укрылась Клеопатра и ее служанки. Он успевает произнести себе эпитафию, напоминает Клеопатре о том времени, когда он был владыкой полумира, он советует ей доверять только Прокулею из свиты Цезаря, но Клеопатра заверяет его, что покончит с собой. Смерть Антония она оплакивает в космических образах: «Расплавился венец земли», «упало знамя воина, поблек победный лавр войны»:
Теперь я только женщина, не боле,
И тем же жалким я страстям покорна,
Швырнуть свой скипетр в злых богов и крикнуть:
«Наш мир был равен вашему, покуда
Жемчужины вы нашей не украли!»
Теперь же все — ничто. Смиренье — глупость,
(IV, 13, перевод Б. О. Румера)
Убеждая Ираду и Чармиану в том, что смерть — единственное спасение от позора, который их ждет в Риме, Клеопатра говорит о театральных пьесах, а поскольку в театрах его времени женские роли исполняли юноши, Шекспир создает переходный глагол от существительного «мальчик»: "I shall see / Some squeaking Cleopatra boy my greatness / In the posture of a whore":
... на сцену
Комедианты выведут нас в наших
Выходит пьяным, юноша пискливый
Величье Клеопатры принижает
Движеньями блудливыми.
(V, 2, перевод О. Б. Румера)
«змея» и «змеи». Клеопатра вспоминает, как Марк Антоний называл ее «нильская змейка», в беседах римских триумвиров содержатся намеки на Клеопатру, когда они говорят о змеях в Египте, в проклятьях Клеопатры встречается пожелание, чтобы все существа обратились в змей. По-видимому, Шекспир вводит упоминание змеи для создания местного колорита. Для этой же цели в тексте драмы повторяется упоминание моря и кораблей. Упрекая Клеопатру, Антоний признается, что его сердце «привязано к ее рулю», о самом Антонии говорится после его смерти: «Более редкостный дух никогда еще не вел корабль человечества» ("A rarer spirit never / Did steer humanity", V, 1). Эти слова воспринимаются как авторская эпитафия герою.
В трагедиях зрелого периода творчества метафоры органически связаны с характерами героев, позволяют представить мотивы их поступков, передают их эмоциональное состояние, различные оттенки страстей в моменты потрясений и размышлений. Благодаря метафорическому стилю создается трагическая атмосфера, тревожное или скорбное настроение. Метафоры помогают воспринимать конкретные события как проявление каких-то более общих законов жизни, связывают эмоции героя с общечеловеческими страстями и в то же время придают этим эмоциям индивидуальное своеобразие, поэтическое обаяние и величие. В метафорах часто заключена оценка самого Шекспира, его этическая позиция, его философские и социальные обобщения. Мир шекспировских метафор в трагедиях насыщен всем богатством образных ассоциаций, рожденных во многих сферах жизни.
Примечания
1. Hibbard G. R. Feliciter audax: Antony and Cleopatra I, 1, 1—24 // Shakespeare's styles: Essays in honour of Kenneth Muir // Ed. by Philip Edwards, Inga-Stina Ewbank and G. K. Hunter. Cambridge [a. o.], Cambridge Univ. Press, 1980. P. 103, 107.