3.Массовое бродяжничество XVI — XVII веков и плутовской роман.
Итак, литература XVI столетия — в силу специфических условий переживаемого периода открытых военных и идеологических битв старого и нового миpa — оттесняет в сторону то художественное освоение прозаической частной жизни, которое было начато в ранней новеллистике. Искусство обращено теперь к высшим проявлениям борьбы, к тому героическому порыву вперед, который характерен для века, для его лучших и передовых сил. Но тем временем в недрах общества идут менее заметные, но ведущие к не менее существенным последствиям процессы. Период острой политической и идейной борьбы с феодальным строем есть вместе с тем начало того переломного этапа, который Маркс назвал «эпохой первоначального накопления», есть начало развития буржуазного общества. Глубина и всеобъемлемость художественного видения, присущая, например, Шекспиру, дала ему возможность отразить возникающие новые отношения; но не это определяет суть шекспировского творчества. Литературе еще предстояло спуститься в нижние этажи общественного здания, где шла своя глубинная жизнь, которая вскоре должна была вырваться на поверхность и стать реальной и всеми видимой жизнью целого европейского общества. Разумеется, и та стихия героических действий, которая запечатлелась в искусстве Возрождения, в конечном счете отражала — сложно, опосредованно и без клейма буржуазной ограниченности — не что иное, как именно буржуазное развитие. Сложившееся затем общество вобрало в себя и направило в нужную ему сторону результаты и плоды героических путешествий и завоеваний, крестьянских войн и городских восстаний, научные открытия, борьбу за свободу действий индивида и т. д. Пожалуй, только лишь великое искусство Возрождения оказалось не столь уж нужным и приемлемым для царства буржуазии, ибо оно далеко превосходило его горизонт и могучими голосами Шекспира, Рабле, Мора звало идти дальше и выше.
Следовательно, эпоха Возрождения была не только временем борьбы против феодального мира — борьбы, которая субъективно ставила себе вовсе не задачу установления власти буржуазии, а цель полного освобождения Человека, — но и началом эпохи первоначального накопления. Эти качества переживаемого периода отчетливо выступили уже в начале XVII века, что привело к резкому изменению в идеологии, к завершению той особенной, переходной между средневековьем и новым временем культурной эпохи, которая по традиции называется эпохой Возрождения.
Но если характерные для этой эпохи тенденции исчерпывают себя в XVII веке, то глубинное социально-экономическое течение, о котором шла речь, продолжает интенсивно развиваться, все более разрастаясь и постепенно подчиняя себе весь общественный организм. Нам важно понять эти процессы в их отношении к отдельному человеку в его целостном бытии, к личности, ибо именно соотношение личности и современного ей общественного мира всегда было предметом искусства.
освобождение отдельных людей «от феодальных повинностей и цехового принуждения; и только эта одна сторона существует для наших буржуазных историков...». Но, продолжает Маркс, есть и другая столь же необходимая сторона развития, состоявшая в том, что у освобождаемых от феодальных оков людей должны были быть «отняты все их средства производства и все гарантии существования, обеспеченные старинными феодальными учреждениями»[1]. Естественно, что «люди, выгнанные вследствие роспуска феодальных дружин и оторванные от земли насильственной, осуществлявшейся толчками экспроприацией, ..люди, внезапно вырванные из обычной жизненной колеи, ...массами превращались в нищих, разбойников, бродяг — частью добровольно, в большинстве случаев под давлением необходимости»[2].
Таким образом, созданию буржуазного общества, по словам Маркса, «предшествовало почти повсеместное бродяжничество»[3], которое оканчивается лишь после формирования капиталистического производства с его новыми предприятиями и учреждениями, поглощающими выброшенных за пределы официального общества людей-бродяг. Маркс приводит в «Капитале» выдержку из «Утопии» Томаса Мора, рассказывающего, как в результате «огораживаний» массы англичан превращаются в бездомных бродяг: «Они бредут прочь, говорю я, покидают свои привычные родные места и нигде не находят приюта... Когда этими несчастными скитальцами истрачено все до последней копейки, то скажите, бога ради, что же им остается делать, как не красть? Но тогда их вешают по всей форме закона...» И Маркс ссылается на статистику, которая свидетельствует, что только лишь в царствование Генриха VIII (за полвека) было казнено 72000 бродяг[4] — число по тем временам громадное, в два раза превышающее, например, тогдашнее население Лондона.
Маркс и Энгельс подчеркивали, что большие массы людей высвобождались из феодальной системы задолго до буржуазных революций, причем «освобождались не как класс, а поодиночке» (т. 3, стр. 77 — 78, курсив мой. — В. К.) — в отличие, например, от освобождения пролетариата от гнета капитализма, которое может быть лишь классовым, всеобщим освобождением. Это своеобразие процесса распада феодализма и порождает массовое бродяжничество. Энгельс очень точно заметил, что «вследствие разложения феодализма в обществе, где каждая профессия, каждая сфера жизни была еще ограждена бесчисленными привилегиями, значительно увеличилась масса людей, лишенных определенной профессии и постоянного места жительства» (т. 7, стр. 354). Иначе говоря, человек, выброшенный из своей феодальной корпорации, уже вообще не мог найти себе места, пристанища именно потому, что вокруг существовали еще только феодальные ячейки, которые состояли из веками принадлежащих к ним семей и не впускали в себя чужаков. Оторвавшийся по тем или иным причинам от своей ячейки человек оказывался вне общества, вне закона, и так возникали в этот период поразительные фигуры «бродячих королей-нищих, побирающихся ландскнехтов и всякого рода авантюристов» [5].
Массовое бродяжничество, превращение значительной части людей в стоящих «вне закона» скитальцев предстает как всеобщая и — если исходить из проблемы соотношения личности и общества — одна из наиболее существенных тенденций европейской жизни XVI — XVII веков. Бытие и сознание людей, остающихся вплоть до полного разрушения феодализма в своих корпорациях, в ульях, где они родились, изменяется крайне медленно и частично. Развитие нового сосредоточивается именно в оторвавшихся, странствующих по жизни людях.
Это историческое бродяжничество представляет собой совершенно особенное явление; так, схожие процессы в последние столетия Римской империи выступают как чисто внешняя аналогия, ибо там они означают и конец всего, между тем как здесь являются началом, истоком целого исторического мира, новой общественно-экономической формации, для создания которой как раз и необходимо было разрушение всех сословных, кастовых, общинных, родовых и прочих «естественных» связей между отдельными людьми, превращение последних в обособленных, связанных лишь частным интересом индивидов. Только после этого складывается новый тип всеобщих, всеохватывающих связей, которые соединяют отдельного человека со всем громадным общественным целым (ибо ранее, будучи неотделимым членом одной ограниченной корпорации, индивид как раз отделен от целого мира).
системы, не могли не вызывать самого острого и все усиливающегося интереса и неизбежно становились объектом искусства. Это достаточно рельефно выразилось, например, в живописи конца XVI — XVII веков (нищие мальчики Мурильо, «Блудный сын» Рембрандта, «Игра с шулером» Валантена, бродяги фламандских мастеров жанра и т. д.). Однако подлинной стихией этих новых человеческих типов было непрерывное движение, изменчивость обличий и положений; поэтому глубоко и полно отразить их существо могло лишь движущееся полотно повествования.
Естественно предположить, что имеющее столь далеко идущий общественный смысл бродяжничество значительной части людей в Испании, Франции, Англии, Германии XVI — XVII веков должно было породить мощные отзвуки в литературе. И в самом деле, мы находим целое литературное направление, вырастающее на этой почве, — так называемый плутовской роман, интенсивно развивающийся с конца XVI до середины XVIII века. За этот период были созданы десятки произведений, вызвавших острый интерес в широких читательских кругах[6].
Перечень книг показывает объем литературного направления, осваивавшего то массовое бродяжничество, которое выступает как наиболее рельефное жизненное выражение все нарастающего буржуазного развития. Но весь размах плутовского романа не будет ясен, если не учитывать небывалую распространенность названных произведений: так, например, только при жизни Сореля его «История жизни Франсиона» выдержала во Франции более 60 изданий! Известнейшие романы непрерывно издаются во всех странах Европы. И, собственно говоря, с этими произведениями впервые входит в жизнь письменная литература — как массовое, ставшее достоянием всех большое искусство. Правда, громадной популярности достигают еще ранее издания «рыцарских романов». Но здесь мы сталкиваемся с глубокой и интересной проблемой, о которой еще пойдет речь: становясь массовой прозаической литературой, рыцарские повествования теряют высокий художественный уровень, превращаются в то, что мы теперь называем чтивом. Высшие образцы этого жанра представлены в не столь уж популярных стихотворных повествованиях Боярдо, Ариосто, молодого Тассо. Между тем роман в собственном смысле, напротив, обретает свое наиболее плодотворное развитие, именно становясь массовой прозаической литературой.
Комментарии
1 К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 720. — Курсив мой. — В.К.
3 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 4, стр. 155.
4 См. К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 740.
6 Среди них следует назвать прежде всего испанские романы: анонимная «Жизнь Ласарильо с Тормеса» (1554), «Приключения и жизнь Гусмана из Альфараче» (1599 — 1604) Матео Алемана, «Плутовка Хустина» (1604) Франсиско Лопеса де Убеда, «Дон Маркое Обрегон» (1618) Висенте Эспинеля, «История жизни пройдохи по имени Паблос, образца бродяг и зеркала мошенников» (1606 — 1609, издано в 1626 г.) Франсиско Кеведо, «Хромой бес» (1641) Луиса Гевары, «Севильский хорек» (1642) Алонсо Солорсано. В дальнейшем развитие жанра замирает в связи с общим глубоким упадком испанской культуры. В конце XVI века начинает развиваться английский плутовской роман. Известный драматург Роберт Грин создает небольшие романы автобиографического характера, в том числе «На грош мудрости, приобретенной миллионом раскаяний» (1592); Томас Нэш пишет свое известное произведение «Злополучный путешественник, или История жизни Джека Уилтона» (1594). В середине XVII века популярны анонимные повествования о ворах — «Английский Гусман, или История о несравненном воре Дж. Гинде» (1652) «История не знающего себе равных вора Ричарда Гейнама» (1656) и «Английский мошенник» (1665) Геда и т. п. Однако в целом революционная эпоха, занимающая последние две трети столетия, оттесняет английский роман в сторону; основные художественные идеи времени выражаются в героических поэмах и трагедиях Мильтона, в аллегорической сатире Бэтлера и Бэньяна. Роман снова выдвигается в центр английской литературы лишь в начале XVIII века, когда был создан ряд выдающихся романов, являющих собой как бы переходную форму от плутовского к психологически-бытовому роману просветительского типа: «Молль Флендерс» (1721) Дефо, «История приключений Джозефа Эндрьюса» (1742) и «История Тома Джонса, найденыша» (1749) Филдинга, «Приключения Родрика Рэндома» (1748) и «Приключения Перегрина Пикля» (1751) Смоллетта и т. д.
Жиль Бласа» (1715 — ;1735) Ален Рене Лесажа; так же как и в Англии, здесь затем совершается переход от плутовских к просветительским романам в повествованиях Мариво «Удачливый крестьянин» (1736) и «Жизнь Марианны» (1741), в «Истории кавалера де Грие и Манон Леско» (1731) Прево и т. д.
В Германии Ганс. Гриммельсгаузен создает «Приключения немца Симплициссимуса, или Историю жизни удивительного бродяги...» (1668) и «Историю лихой наездницы Кураж» (1670); в этом же русле создаются своеобразные сатирические повествования — «Три величайших в свете дурака» (1673) Христиана Вейзе и «Шельмуфский» (1696) Христиана Рейтера.